Б-11

– Не слушай его, Ира, – подмигнула Женя. – Всем интересно, ты такие увлекательные вещи рассказываешь! И так умеешь заинтересовать.

Макс кашлянул:

– Я согласен с Женей, – сказал он. – Думаю, Мишка, да и все остальные, тоже с ней согласны. Но Ира, если мы будем слушать лекции по языкознанию – собрание затянется. А многие из присутствующих приехали после работы, наверно, устали за день.

– А еще, сегодня пятница, и граждане страны желают пива, – тихо заметил Генка. На него никто, кроме Даши, не обратил внимание.

– Командир, – сказал Макарыч, – как ты знаешь, я сам родом из тех мест, и байки эти слышал с детства. Послушать саамов, так вся Кола кишмя кишит разной нечистью, а уж в Понойской тундре нормальному человеку и делать-то нечего. Но знаешь, за свою жизнь я там бывал, куда мой батя телят не гонял, и везде одно и то же – местные пришлых не любят, стараются их запугать. Так что брось ты это дело. Кстати, про то, что в тех краях пропадали отдельные люди и целые экспедиции, тоже можно не говорить – за Полярным кругом так везде. Тундра коварна – там легко заблудиться, легко в болото попасть. Но мы – люди учёные, и запросто не пропадем, да, молодёжь?

Молодежь дружно закивала.

– Понятно, – сказал Макс, – напугать вас, значит, не выйдет. Если честно, мне это нравится. И Александр Филиппович – вы все с ним, конечно, знакомы, – так мне сразу и сказал. Потому у меня есть предложение…

Макс выдержал паузу, и сказал:

– В общем, нам стоило бы обсудить детали. Сверить, так сказать, часы. Это правильно, но… сегодня пятница. Вы устали после рабочей недели. Давайте переведем это в другую форму. Я слышал, что граждане страны желают пива? Так почему бы нам не посидеть в баре за бокалом пенного? Там все и обсудим.

* * *

На пиво, сославшись на занятость, не пошел только академик Кулешов. Даша, однако, про себя решила, что тот просто не счел их компанию достойной его академического высочества. То есть, в экспедицию с этими маргиналами поехать, конечно, можно, а вот пиво с ними распивать…

Даша почти не пила. Она могла себе позволить пару раз в год пропустить пару рюмок на каком-то мероприятии, или вот так вот посидеть с бокалом пивного пунша, довольно приятного на вкус, в хорошей компании, но не более того. В разговоры Даша тоже почти не вступала. Она смотрела.

Даша любила смотреть на лица людей, хотя сама она делала скульптуры больше по фотографиям и посмертным маскам, Даша не понимала преподавателей, которые учат ваять по неподвижным моделям. Скульптурный портрет может быть довольно точным, но он никогда не выйдет живым, если ты не видишь лицо человека в движении.

Хотя иногда Даша даже создавала скульптуры людей, которых никогда не видела в жизни. Причем, почему-то, именно они были для Даши самые дорогие. Среди них выделялись танцующая балерина и «терминатор» – мужчина в косухе с обожженным лицом. Обе скульптуры вместе с ее собственным автопортретом, стояли в нише комнаты, которую Даша отвела себе под мастерскую, и Миша в шутку называл эту компанию «пенаты Даши». Но такое бывало редко. В основном, изваять скульптуру Даша могла, лишь вдоволь наглядевшись на мимику оригинала. То есть, не то, что могла – только такая скульптура получалась настолько хорошо, что казалась самой Даше живой. Если не считать тех двух, что были ее ларами, конечно – Даша звала их просто: балериной и терминатором. Они тоже были живыми, и порой Даше казалось, что балерина вот-вот поплывет в танце по комнате, а «терминатор»…

А мужчина с обожженным лицом, ничуть не похожий на Шварценеггера, подойдет и молча ее обнимет.

– Значит, недели всем хватит? – спрашивал Македонский. – Или дать вам две недели, чтобы уже точно?

– Две недели, конечно, лучше, – заметил Макарыч. Он заказал какое-то очень темное и крепкое чешское пиво и к нему – вяленую рыбу, которую ел, не разделывая, только косточки хрустели. Вообще, Макс расщедрился, пива и закусок на столе хватало. – Я-то и за три дня управлюсь, но… две недели, короче, лучше.

– Так и запишем, – кивнул Македонский. – В общем, второго выезжаем, к четвертому будем на месте. Как раз то время, когда полярный день еще не наступил.

– Так там что, ночь? – испугалась Ира. Мишка вздохнул:

– Ирочка, между полярным днем и полярной ночью есть время, когда солнце уже всходит утром, но еще заходит вечером. Межсезонье такое.

– А, понятно, – кивнула Ира. – Я таких простых вещей не знаю…

– Зато ты знаешь много такого, чего не знают другие, – улыбнулась ей Женя.

– Вот кстати, – сказала Ира. – Макарыч… простите, не знаю, как вас по имени…

– Просто Макарыч, – ответил тот, протягивая руку к блюду с рыбой. Даша заметила, что на безымянном пальце у Макарыча вытатуирован перстень с черным квадратом. А еще – каждый из пальцев украшала цифра, вместе они складывались в число 1992. «Это же зоновская татуировка!» – поняла Даша, но отчего-то не испугалась. Несмотря на перстень (как потому узнала Даша – символ того, что его обладатель отсидел «от звонка, до звонка», а цифры на пальце означали дату выхода на поселение), Макарыч не казался ей страшным. В его лице было что0то печально, трагичное, но не злое.

– Макарыч, а расскажите что-нибудь… – начала Ира, и смущенно запнулась, – ну, из легенд. Вы говорили, что с детства их слышали.

– Между мной и моим детством пропасть глубже любой сверхглубокой скважины, – сказал Макарыч, прихлёбывая пиво из уже почти пустого бокала. Пил он быстрее других; Макс, заметив это, подозвал кельнера, и попросил повторить «для нашего друга». – Да, в общем, ничего оригинального. Про чакли – это такой маленький народ. У них лица на затылках, а еще они людей воруют, и делают из них других чакли.

– Детей? – переспросил Генка.

– И детей, и взрослых, – ответил Макарыч. – Они хоть и маленькие, но сильные, как бугай. Еще говорят о Царе Подземелий – у него сила ста молодцов, разум ста мудрецов и что-то там еще, он, дескать, ест людей и может приобретать их обличья… – Макарыч взял у кельнера полный бокал, и жадно выпил. Кельнер забрал его пустой бокал. – Хотя нет, одна легенда мне запомнилась. Была одна молодая саамка, и влюбилась она в проезжего помора. А ее родители уже засватали за другого саама. Помор помог ей бежать. Искали саамы беглянку по тундре, да не нашли, в отличие от ее возлюбленного, точнее, его трупа. Труп тот весь измочален был, решили, что это волки, что той зимой лютовали. Ну, и подумали, что девушку тоже волки разорвали – не стали больше искать. Погоревал саам-жених по неверной невесте, да и забыл, на следующую осень взял себе другую. Случилось ему ехать к Ловозеру от Святого носа, где…

Генка даже пивом поперхнулся:

– Откуда, говоришь, он ехал?

Макарыч строго глянул на него:

– От Святого носа. Нос – это мыс по-поморски, да и говорят, что само слово «мыс» от слова «нос» произошло. Мы вот как носок ботинка называем? Мысок, правильно?

– Ага, – согласился Генка. – Но все равно смешно. Святой Нос! – и он хохотнул еще раз.

– Ген, тебе неинтересно, ты не слушай, – сердито сказала Ира. – Макарыч, а дальше-то что было?

– Короче, ехал он на Ловозеро, – продолжил Макарыч, – там по осени лосось так идет, хоть руками из воды вытаскивай. Но дело не осенью, под зиму было. Голодная та зима была, вот и решил саам на озеро поехать, хоть немного рыбы поймать, чтоб совсем на одной коре да ягеле до весны от голоду не пухнуть. Жену с дитем у родителей оставил, на Святом носу…

Генка булькнул в кружку пива, из которой прихлебывал, но, заметив взгляд Иры, который, наверно, дыру бы в нем прожег, если бы была такая возможность, оставил название мыса без комментариев.

– …а сам поехал, – продолжил Макарыч. – И так случилось, что, по всем приметам, путь его должен был быть гладок – погода стояла хоть и зимняя, да ясная, и не должно было быть никаких неприятностей.

Однако погода Кольская коварна – на полпути застал саама буран. Закружил, завертел, как водоворот щепку, думал уж саам, смерть ему будет в том буране. Ан, нет – добрался до каких-то скал, забился в ущелье, и решил, что переждет буран в этом месте. Снегу снаружи навалило столько, что и вход в ущелье закрыло – для тех краев такое не в диковинку. За скалами ветер воет, словно черти дьявола отпевают, а сааму ничего: собрал валежника сланцевого, костер разжег, греется да думает, как отсюда до Ловозера добираться, когда буря уляжется…

И тут слышит саам – снег хрустит за спиной. Обернулся он, глядит: стоит его невеста-беглянка. А он, надо сказать, хоть и другую уже взял, а о той все забыть не мог. Бросился он к ней, она стоит, как ушла – в шубе-парке, в унтах, сама бледная, как без крови, даже губы синие. Начал он ей говорить: мол, знал бы, что ты жива, в жизни бы другую не взял, принял бы тебя, как есть…

И тут она усмехнулась ему, и говорит: как есть? А сейчас возьмешь?

Он: да, говорит, возьму. Она его на снег толкнула, он упал, а она шубу свою расстегнула, сбросила, а под ней – только тело нагое.

– Эротика пошла, – заметил Феликс.

– …а на теле этом, – продолжил Макарыч, – дырки с кулак! Все внутренности видать! Закричал саам, да что уж в тундре кричать. А из дырок как полезли черви! И на саама напали, да как давай его живьем жрать! А невеста его только хохочет…

Ира побледнела, Игорь и Таня тоже примолкли. Даже Генка с Феликсом, отставив кружки, смотрели на Макарыча.

– А история эта откуда известна стала? – спросил Волосатый, подхватывая с тарелки мясные чипсы. – Кто рассказал? Саам, заживо сожранный, или девка с дырами по всему телу и внутренностями наружу? Они ж там, как я понял, вдвоем были?

Макарыч фыркнул, и отхлебнул еще пива:

– За что купил, за то и продаю. Я ж говорю: байка все это, не больше.

– Я такую же историю в Сирии слышала, – тихо сказала Женя. Феликс и Волосатый тут же уставились на нее:

– Ты была в Сирии?

– А что такого? – пожала плечами Женя. – Работала в госпитале в Хмеймиме, два года.

– Круто, – сказал Феликс. – Я просто там служил по контракту, и Волосатый, как я понял, тоже.

– Да, в ДШБ, – подтвердил Волосатый. – Даже в твоем госпитале побывал, когда меня пулей чиркнуло…

И Женя, Феликс и Волосатый выпали из беседы, образовав собственный «чат» – о своих сирийских приключениях. Остальные сидели молча, и Даша подумала, что, если Макс желал напугать участников, то Макарычу, кажется, это удалось. Но от участия никто так и не отказался.

* * *

– Может, переночуешь у меня? – спросила Даша Мишку, когда они вышли на улицу подышать свежим воздухом. Мишка закурил, Даша вышла просто за компанию.

– Чего так? – спросил Мишка.

– Если честно, мне от этих историй не по себе как-то, – призналась Даша. – Так как?

– А ее я куда дену? – спросил Мишка, кивнув в сторону Иры, стоявшей в компании Генки, Феликса, Волосатого и Жени. Оттуда то и дело доносились взрывы смеха.

– Ну, так заезжайте оба, – предложила Даша.

– И как я это объясню? – спросил Мишка. – Скажу, что тебе стало страшно?

– Ну, как знаешь, – вздохнула Даша. Миша выпустил дым, и спросил:

– А что Макс? Занят сегодня, что ли?

– Мы с ним… – Даша смутилась. – Он у меня еще на ночь не оставался. И я у него тоже.

Мишка присвистнул:

– Вы ж уже столько вместе…

– Ну… вот так, – пожала плечами Даша. – Может, я не такая современная. Но как-то… не знаю. Не чувствуя я, что готова к этому.

– Так чего же ты тогда в поход с нами напросилась? – удивился Мишка.

– Ну, во-первых, экспедиция мне интересна сама по себе, – ответила Даша. – Я еще в таких диких местах еще ни разу не бывала. А во-вторых… мне кажется, что это для нас с Максом шанс сблизиться.

– Сближаться удобнее в московской квартире, а не посреди тундры, – фыркнул Мишка.

– Пошляк ты, братец, – сказала Даша, и показала Мишке язык. Они помолчали.

– А сам-то ты что об этом думаешь? – спросила Даша. Мишка щелчком отбросил окурок:

– Честно? Думаю, пустое все это. Большинство таких историй оказывается какой-то банальщиной: обвал, пожар, взрыв газа. Как с тем же перевалом Дятлова – банальная лавина, а накрутили не весть чего…

Он опять посмотрел в сторону Иры, и встретился с ней взглядом. Ира улыбнулась, и послала ему воздушный поцелуй. Мишка ответил ей тем же, и продолжил:

– Ирочка-то вся воодушевилась, мечтает найти не то инопланетян, не то атлантов… ну откуда все это добро на такой глубине? Ну ладно, пусть себе мечтает, мечты делают людей прекраснее. А я лично думаю, что мы там найдем, в лучшем случае, заброшенную базу и обвалившуюся штольню. Только Максу не говори про мой скептицизм, мало ли, что…

Так что домой Даша поехала одна. Как на зло, на первом этаже в подъезде не горела лампочка: видно, не успели заменить. Даша ждала лифт, прижавшись спиной к стене. Совсем темно на площадке не было – проникал свет с пожарной лестницы, но легче от этого не становилось. Даше казалось, что тени шевелятся, словно змеи, словно те черви, которые выползли из тела саамской невесты… брр…

Когда Даша входила в лифт, она мельком глянула в зеркало на его задней стенке, и, чуть было, не вскрикнула – за ее спиной явственно виделся угрожающе-черный силуэт. Лишь когда двери закрылись, она поняла, что силуэтом была ее собственная тень. Заходя в квартиру, Даша жалела, что не завела себе никакой живности – тишина и темнота в квартире угнетали. Даша включила свет везде, где могла, включила телевизор на какой-то музыкальный канал, где крутили какое-то старье (конкретно сейчас звучала песня группы «The Pouges», которую Даша знала, поскольку когда-то любила андеграунд), и пошла в душ. В душе она сначала подумала о том, жив ли еще Шейн Мак Гоуэн? С учетом того, сколько он пил – вряд ли. Незаметно для себя, Даша стала напевать:

What the hell's that over there,A putrefying corpse sitting in that chair,Where no one ever wants to go,Down in the ground where the dead men go![1]

– Очень в тему, – заметила себе Даша. – прямо про нашу компанию. «But we all want to go down in the ground where the dead men go[2]».

Ей снова стало не по себе. К счастью, по телевизору была уже другая песня, «Knockin' on heaven's door» группы «Guns and Roses».

– Рай все-таки лучше, чем подземное царство мертвых, – заметила Даша, решив не переключать канал, хотя сначала хотела. – А что до мертвых, с ними мы уже знакомы не понаслышке. Ничего в них страшного нет…

Спать не хотелось, и Даша решила поработать. Она часто работала по ночам, даже с посмертными масками, и совсем не боялась. За работой она всегда чувствовала себя невероятно сильной и спокойной…

* * *

У Даши бывали, конечно, и творческие неудачи. Например, ей так и не удалось сделать скульптурный портрет Макса. Казалось бы, нет ничего проще – у «бойфренда» Даши было правильное лицо с выразительными чертами и волевым подбородком. Прямо-таки античный профиль… и поди ж ты, не выходило ничего, хоть плачь.

Даша отложила незаконченную голову Макса, и, взяв новый ком глины, стала задумчиво разминать его в руках. Она решила за неделю вылепить всех членов команды (портреты Мишки и Иры, а также ее собственный автопортрет у нее уже были). Зачем – Даша не знала. Ей захотелось. Почему нет?

У нее это почти получилось, и к моменту отъезда на полке стояли бюсты почти всех участников команды. Ехидно щурился Макарыч, задумчиво смотрела Женя, дерзко – Таня. Отстраненно взирал Игорь, хмурился Волосатый, широко улыбался Генка, профессор Кулешов, казалось, вот-вот разразится какой-то сентенцией, а у Феликса на лице было выражение, которое молодежь называет «покерфейс». Рядом стояли упомянутые уже бюсты самой Даши, Мишки и Иры.

А вот Макс так и не получился. Даша еще раза три приступала к работе над ним – и три раза отступала. Но еще хуже пошло дело с Македонским.

У Александра Филипповича было породистое, красивое лицо, с правильными чертами, но он был похож, скорее, не на легендарного завоевателя Азии, а на его мудрого воспитателя. Кажется, Македонский сам стремился подчеркнуть это сходство – прической и густой бородой, очень похожими на те, что были у великого философа. Аристотеля Даша уже ваяла, и грешным делом, решила, что будет просто.

Не тут-то было. Посмотрев через сорок минут от начала работы на то, что вышло из-под ее пальцев, Даша раздраженно стерла все до того тщательно выводимые черты лица. Есть такие горе-скульпторы, у которых в работах и портретное сходство есть, а сами скульптуры какие-то неживые, словно ваяли не человека, а мертвеца. Клиенты ценили Дашу за талант вдыхать жизнь в изображение уже умерших; но сейчас то, что выходило из-под ее пальцев, а ваяла Даша всегда только голыми руками, презирая резцы, даже мягкие, деревянные и пластиковые лопаточки, было мертвым. Словно Даша готовила Александру Филипповичу посмертную маску.

Отставив на полку изуродованную ею же самой голову, Даша достала из шкафчика бокал и бутылку красного сухого вина, привезенного Максом из Италии и подаренного ей. Вино было не особо известно, какая-то коммуна Ризоли, но очень вкусным и ароматным. Еще одной особенностью Даши были обостренные с детства обоняние и чувство вкуса, компенсирующие с лихвой ее крохотную, в полдиоптрии, близорукость. Многие вина Даша не могла пить вовсе – это только кажется, что «ароматизаторы, идентичные натуральным» идентичны натуральным – для Даши они так явственно отдавали химией, что пить эту гадость она не могла себя заставить.

Плеснув вина в бокал, Даша посмотрела на свою любимую неразлучную парочку – балерину и терминатора.

– Наверно, я сегодня чересчур пьяна, чтобы работать – сообщила она им, хотя выпила-то всего ничего. – Надо спать, правильно? Вот что, прикорну-ка я здесь, на диванчике.

Она приглушила свет, взяла с полки верблюжий пледик и подушку – в мастерской она засыпала частенько, и забралась на глубокий, но неширокий диванчик, какие покупают для младших школьников или любимых крупных собак. Опустошила бокал, отставила его на тумбочку в изголовии, послала терминатору воздушный поцелуй… по телевизору Тилль Линдеманн пел о том, как ему плохо без какой-то женщины, с которой он, вроде как, и рядом, а на самом деле, очень далеко. Под эту песню Даша и заснула….

* * *

Через большое панорамное окно лился солнечный свет – какой-то по-зимнему неприятно яркий. Даша открыла глаза, и увидела сидящего в изножьи кровати Макса.

– Который час? – машинально спросила она.

– Полчетвертого ночи, – ответил тот.

– Какой ночи? – жмурясь от яркого света, сказала Даша. – Солнце светит прямо в глаз, день на дворе.

– Полярный день, – подтвердил Макс. – Теперь полгода солнце вообще не будет заходить.

Отчего-то информация о полярном дне не показалась Даше странной. Ее больше беспокоило другое:

– А как ты здесь оказался? Я тебе, вроде, ключей не давала…

– Ты дверь закрыть забыла, – сообщил Макс. – Я закрыл, когда входил, но вообще говоря – это неразумно.

– У меня голова совсем не варит после вчерашнего, – сказала Даша. – А вообще, с чего ты решил среди ночи в гости завалиться?

– Ночь – лучшее время для любви, – сообщил Макс, подходя к Даше. – Мы с тобой сколько вместе?

Даша не ответила. Она была напугана. Двигался Макс не так, как обычно. Как-то неправильно двигался.

– Думаешь, мне ничего не хочется? – говорил Макс. – Ты мне нравишься. Очень, очень нравишься. Я хочу тебя. Я хочу твое прекрасное тело…

Речь Макса изменилась. Голос стал низким, в нем звучали какие-то шипящие нотки.

– Я еще не г-готова, – ответила Даша, чувствуя, что ее голос дрожит. Но теперь Макс не стал ей отвечать – просто схватил за плечи и стал целовать ее губы, щекоча их языком. Даша попыталась его оттолкнуть, но не тут-то было – вместо этого она сама повалилась на диванчик, а Макс навалился сверху, разрывая на ней ночную рубаху…

И тогда Даша, выбросив вперед руку, ударила Макса пальцами по лицу. На миг ей показалось, что под рукой не плоть, а глина, а потом она увидела, что ее пальцы, действительно, мнут плоть Макса как податливую глину, стирая с головы его лицо.

Упершись коленом в живот Макса, Даша все-таки оттолкнула его от себя. Макс, лицо которого превратилось в бесформенное месиво, отступил на два шага; при этом он продолжал расстегивать свою рубашку, а черты лица, сами по себе, изменились и приобрели сходство с Александром Филипповичем. Македонский улыбался:

– То, что мертво, умереть не может, – говорил он неестественно искривленным ртом. – то, что в аду, уже не боится кары. Igne Natura Renovatur Integra, потому, что плоть человека очищается огнем, как жертва на алтаре очищается солью…

Лицо Македонского было живым, причем с каждым мгновением все более живым; но под его рубахой Даша с ужасом увидела мертвую, гниющую плоть, изъеденную червями. Черви выползали из ран и вползали в прорехи плоти, и это зрелище вызвало у Даши тошноту. Понимая, что страшное существо вот-вот бросится на нее, чтобы завершить злодейство, Даша лихорадочно стала искать, чем бы защититься.

Она столкнула пустой бокал с тумбочки, но, к счастью, нащупала на ней забытую ранее глиняную чашку. Схватив ее, Даша распрямилась, как тетива, и швырнула чашку в голову Македонского. От удара голова раскололась пополам, как цветок, и в образовавшейся алой воронке Даша увидела множество острых, змеиных зубов.

Она закричала, и…

…и проснулась. В окно лился солнечный свет, по телевизору пел Элис Купер…

…заготовка головы Македонского стояла на полке, но ее словно пополам раскроили, и Даша сразу поняла, как: в глине увязла ее любимая чашка для чая…

Глава II: Одинокая могила

Несмотря на дурной сон, и все, что его сопровождало, Даша не отказалась от участия в экспедиции. Оставшееся до вылета время она потратила на то, чтобы сделать бюсты всех участников группы – это почему-то казалось ей важным. Не получились только Макс и Македонский, точнее, сама Даша не стала заканчивать ни того, ни другого, хотя дурные сны ее больше не беспокоили.

Перед самым отъездом Даша забежала к своей соседке, Маше Нефелимовой. Соседка была довольно странной, немного нелюдимой. Жила одна, и чем она занимается, Даша понятия не имела. Внешне она была того же типажа, что и Таня – высокая, атлетического сложения, с золотисто-русыми волосами, напоминавшими по цвету созревшие колосья.

– Маш, – сказала Даша соседке, – я тут собираюсь в отпуск – ты не могла бы заходить ко мне поливать цветы?

– Как часто? – спросила Маша. – У меня командировка будет в конце недели, дня на три.

– Три дня они переживут, – улыбнулась Даша. – Зайди до командировки, и после, а там уж и я вернусь. Так как?

– Ну, почему нет? – согласилась соседка. – Заодно, коллекцией твоей полюбуюсь. Очень мне твои работы нравятся, особенно балерина.

– У меня несколько новеньких появилось, – сообщила Даша. – А вот Макс не выходит почему-то.

– Потому, что ты ему подсознательно не доверяешь, – заметила Маша. Она всегда говорила прямо, без экивоков. – Хоть убей меня – вы с ним не пара. Скользкий он какой-то.

– Ну… – протянула Даша. – А других нет. Не ждать же своего принца до скончания века.

– Принцев не надо ждать, – согласилась соседка. – Принцев надо искать. Ладно, счастливой дороги. Буду поливать твои цветочки раз в три дня, пока не приедешь. Как вернешься – звякни на мобилу, номер ты знаешь….

Наступил день выезда; на «Сапсане» добрались до Питера, затем, на комфортабельной, но медленной «Арктике» прибыли в Мурманск. Даша недоумевала, почему надо ехать поездом, если до Мурманска из Москвы можно было взять чартер, и хотела уже спросить об этом Макса, но потом поняла – для того, чтобы команда лучше раззнакомилась и притерлась. Уединиться с Максом ей не пришлось – они даже ехали в разных купе: Макс – с Мишкой, Македонским и Кулешовым, Даша – с Ирой, Женей и Таней. Еще в одном купе разместились Макарыч, Игорь, Феликс и Волосатый, а Генка должен был их встретить в Мурманске. И встретил – в компании пожилого мужчины, представившегося Олегом. Олег оказался пилотом, частным воздушным извозчиком. Он промышлял тем, что устраивал воздушные экскурсии по Кольскому полуострову для иностранцев. Македонский его хорошо знал, с давних времен, как он сам пояснил, и утверждал, что на Олега можно положиться.

Прибыли они в полдень. Погрузив ручную кладь в микроавтобус Олега, команда отправилась на аэродром, где их ждал вертолет. В вертолете оказалось несколько ящиков, которые Олег с Геной в него заранее погрузили.

– Остальное оборудование в контейнере, – отчитался Генка. – Контейнер и бытовка стоят на площадке, их пока еще пограничники не смотрели. Тут с этим строго, поскольку граница рядом, и нет-нет, а контрабанду возят. Ну, и по северному берегу базы флота – тоже бдительность нужна, сами понимаете.

– А с тем, что в вертолете, проблем не было? – спросил Македонский, подкуривая. Курил он сигариллы, по всему – довольно дорогие.