Уродка: блуждая в потёмках истин

Кроме того, в настоящее время я, вообще, совершенно не горела желанием умирать. Тем более, столь мучительным и изощрённым способом…

– Ну, так как? – прервал моё затянувшееся молчание архиепископ. – Или ты… или вы, – тут же поправился он, – опасаетесь за свою жизнь?

– Скажем так: я просто вам не доверяю! – пояснила я. – Что же касается опасений, то у вас сейчас куда больше поводов опасаться за свои жизни, нежели у меня за свою. Я не угрожаю, просто констатирую факты.

«Убей их, убей!» – вновь и вновь звучало в моей голове, но я пока что могла, не просто контролировать, но даже в некотором роде игнорировать яростный этот призыв, хоть давался мне этот контроль ох как непросто!

Хотя бы потому, что наше со скафандром мнение в данном вопросе совпадало почти на сто процентов…

Глава 1

Три года спустя

Проснулась я рано. Даже излишне рано, ибо за окнами ещё только начинало светать.

Вообще-то, в последнее время я почти всегда просыпалась излишне рано, и это не зависело от того, в котором часу я отходила ко сну: в десять ли вечера или же во втором часу ночи. Причём, просыпалась вполне бодрой и выспавшейся.

Так что валяться далее в кровати просто не имело смысла. Всё равно ведь не усну, как бы не пыталась сие осуществить. На практике не единожды проверено…

Посему, отбросив в сторону одеяло, я поднялась и, накинув на плечи халат, медленно приблизилась к ближайшему окну. Полностью отдёргивать штору, естественно, не стала, просто некоторое время молча вглядывалась сквозь узкую щель в окружающий меня утренний пейзаж.

Хотя не на что там было особо смотреть. С правой стороны – высоченные травянистые заросли, подступающие почти вплотную к зданию бывшей комендатуры, с левой же – ржавая колючая ограда резервации, именуемой, впрочем, теперь: «поселением номер три».

Пронумеровать бывшие резервации – не моя задумка! Так сами старосты решили на общем собрании, а я не стала протестовать. Как-то всё равно мне было, тем более, что большинство жителей прежним неблагозвучным названием пользоваться продолжало. По привычке, скорее всего…

Негромкий стук в дверь заставил меня обернуться. Знакомый такой стук, проверенный. Хотя…

Что-то в нём было не так!

– Кто? – отрывисто проговорила я, подходя к встроенному в стену шкафу и широко его распахивая. Одновременно с этим, я сбросила на пол халат.

– Это я, Повелительница! – послышался из-за двери тоненький дрожащий голосок Анжелы, моей добровольной помощницы.

– Ты там одна?

Последовавшая небольшая заминка поведала мне о многом.

– Я тут одна, Повелительница! – наконец-таки отозвалась Анжела всё тем же дрожащем и донельзя испуганным голоском. – Откройте, пожалуйста!

– Подожди минуточку, я только встану и наброшу на себя кое-что из одежды!

«Набросила» я на себя, не только «кое-что из одежды», но и свой неуязвимый скафандр. БАРС-4, или, «боевой армейский разведывательный скафандр», как звучит его полное наименование. Потом вышла из спальни в гостиную.

И лишь после этого плавным поворотом винта отвела в сторону прочный стальной засов.

– Теперь можешь входить!

Дверь натужно заскрипела (ещё одна необходимая предосторожность против непрошенных гостей), потом резко и широко распахнулась, и Анжела, не вошла, а, буквально, влетела в комнату, явно от сильного толчка сзади. А вслед за ней в гостиную ворвалось трое уродов (как я, по устоявшейся с детства привычке, продолжала именовать своих соотечественников) вооружённых острыми, а возможно, и отравленными дротиками.

Естественно, они не ожидали увидеть меня полностью экипированной, но, тем не менее, всё же метнули дротики. Скорее, по инерции, нежели надеясь этим нанести мне хоть какой-либо вред. Потом, увидев, как отскочили дротики от поверхности скафандра (в область сердца метили сволочи), выхватили из ножен мечи, донельзя изношенные и все в бурых пятнах ржавчины. Но бросаться на меня не стали (не полные же они идиоты, в конце концов, хоть и здраво мыслящими существами этих трёх никак нельзя было назвать), вместо этого один из нападавших рывком схватил за волосы всхлипывающую от страха Анжелу и, прикрываясь девушкой, словно щитом, приставил ей к горлу меч.

– Отпустите её, и мы просто поговорим! – сказала я, не двигаясь с места. – Просто я задам вам несколько вопросов, а потом вы сможете уйти. Все трое, даю слово!

Ничего мне на это не отвечая, урод, прикрывающийся Анжелой, лишь отрицательно мотнул головой.

– Хорошо! – тут же согласилась я. – Вы просто уйдёте безо всяческих разговоров! Только сначала отпустите девушку!

Ничего мне на это не отвечая и по-прежнему прикрываясь Анжелой, урод принялся пятиться к выходу. И его напарники тоже синхронно попятились в сторону двери, не сводя с меня озлоблено-ненавидящих взглядов и продолжая довольно неуклюже размахивать при этом выщербленными своими мечами. Напугать они меня этими железками надеялись, что ли?

Никакой особой злости, тем более, ненависти, у меня к этим троим не имелось, тем более, что не виноваты они были в том, что, сохранив внешне вполне человеческий облик, внутренне давно перестали считаться людьми. И если бы не Анжела, я бы просто дала им безнаказанно улизнуть, но вся беда в том, что не верили они в подобное великодушие. И нисколечко не сомневались даже, что лишь удерживаемая заложница – единственно реальный их шанс на спасение.

Но позволить этой зловещей троице увести отсюда Анжелу я никак не могла. И не потому даже, что успела привязаться к девушке за эти несколько последних месяцев, вернее, не только поэтому. Просто то, что ожидало её в дальнейшем, было хуже смерти. Гораздо хуже…

– Последний раз предупреждаю! – голосом, не предвещающим ничего хорошего, произнесла я. – Либо вы сейчас же отпускаете девушку, либо никто из вас отсюда не выйдет живым!

И тут у одного из троицы просто сдали нервы. Пронзительно взвизгнув и швырнув на пол меч, он рванулся в сторону двери, но, не рассчитав, столкнулся с тем уродом, который продолжал удерживать Анжелу, приставив к её горлу меч.

Никак не ожидавший этого столкновения урод от неожиданности покачнулся, невольно ослабив хватку, и Анжела, моментально воспользовавшись этой его оплошностью, ловко извернулось и кинулась было в мою сторону. Но, не удержавшись на ногах, упала, а урод, злобно рыча, взмахнул над её головой мечом.

И мне ничего не оставалось, как вмешаться!

Узкий лазерный луч в одно мгновение отхватил уроду руку немного выше локтя вместе с зажатым в ней мечом. При этом луч ещё и начисто срезал макушку уже оказавшемуся в дверном проёме беглецу, но это было чистой случайностью. Я и вправду не хотела его убивать, просто бедняге крупно не повезло…

Итак, один из нападавших валялся мёртвым, загораживая собой дверной проём, второй, стоя в каком-то странном оцепенении, лишь молча наблюдал, как хлещет-вытекает кровь из обрубка собственной руки. Ну, а последний из нападавших вдруг бросился в сторону окна в наивной надежде вышибить собственным телом стекло и спрыгнуть потом вниз.

Стекло бы он вышиб (нисколечко в этом не сомневаюсь), но как быть с толстой металлической решёткой, намертво вмонтированной в стену по обе стороны стекла? Все окна в бывшей комендатуре были оборудованы подобными решётками, и я, обосновавшись тут и превратив это здание в некое подобие личной резиденции, просто приказала их не убирать.

Осознав, наконец, что очутился в ловушке, урод выпустил из рук меч и обернулся в мою сторону.

Был он довольно молодым (лет семнадцать-восемнадцать, не больше), с весьма привлекательной физиономией, портило которую лишь донельзя озлобленное выражение.

– Ну, что? – как можно более спокойно проговорила я. – Давай просто побеседуем? А потом я тебя отпущу, обещаю! Ты, кстати, говорить умеешь?

В это самое время урод, потерявший руку, тяжёло рухнул на пол и забился в предсмертных конвульсиях. А тот, что стоял у окна, быстренько наклонился и вновь подхватил меч.

– Сражаться со мной вздумал? – даже удивилась я.

Да не думал он со мной сражаться! А просто взял да и воткнул остриё меча в собственный живот, глубоко, почти по самую рукоятку. И тоже рухнул наземь, содрогаясь всем телом от невыносимой боли.

Ну что ж, этого и следовало ожидать!

– Простите, о, Повелительница! – прошептала Анжела, стоя на коленях и низко наклонив голову. – Я так подвела вас!

– Да нисколечко ты меня не подвела! – попыталась я успокоить девушку. – Наоборот, всё правильно сделала! Вовремя меня предупредила…

Анжела и в самом деле постучала не так, как обычно. Стуком, который указывал на опасность. Да и слова, произнесённые после, тоже на это явственно намекали. Вернее, не сами слова, а последовательность их произношения…

Но девушка была безутешна.

– Теперь вы прогоните меня, Повелительница?

– Встань и запри дверь! – приказала я. – Возможно, там ещё есть…

После того, как дверь была заперта, я, наконец-таки, смогла покинуть скафандр. Запихнула его обратно в шкаф, потом подошла к лежащему у окна юноше и некоторое время внимательно его рассматривала.

Теперь, когда злобная гримаса не уродовала больше лицо этого паренька, оно и в самом деле показался мне весьма и весьма привлекательным. И кто знает, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы…

Если бы в раннем детстве мальчика этого не похитили крысы…

* * *

Откуда, вообще, взялись крысы в наших местах? Из каких таких отдалённых краёв заявились, где находилась изначальная их родина и почему они родину эту вынуждены были покинуть?

Этого, увы, никто толком не знает. Кроме самих крыс, разумеется, да и то, кажется, не всех…

Но появились тут крысы не так и давно. Где-то, лет сто назад, а может, и того меньше. И первое время вообще ничем не досаждали людям, ни в посёлках, ни, тем более, в резервациях. Кажется, люди даже не сразу смогли сообразить, что крысы эти разумны, первое время воспринимая их просто, как ещё одних представителей превеликого множества лесных и болотных тварей, причём, даже не самых для человека опасных.

А потом крысы начали совершать набеги. Единственные из всех лесных обитателей. Но детей ещё не воровали. Воровали, в основном, еду, а также разнообразные металлические предметы. Именно воровали, а не грабили нагло, как это стало происходить позже.

Но и тогда ещё в их разумности сомневались. Подозревали в крысах необычайно развитую животную сообразительность и изворотливость… в общем, всё что угодно, но только не разум.

И лишь когда начались массированные крысиные набеги, а сами крысы предстали перед потрясёнными людьми, не просто злобными и коварными лесными тварями, но и, несомненно, вполне разумными существами, вооружёнными короткими копьями и небольшими острыми топориками, лишь тогда до потрясённых жителей Федерации дошло, наконец, какая грозная опасность над ними нависла.

Вообще-то, опасность для людей представляли почти все лесные и болотные твари, но так, как подавляющее большинство людей в лес (а тем более, на болото) даже носа не совали, опасность это представлялась чем-то весьма и весьма условным. И выборочным, ко всему прочему, ибо подвергались ей, в основном, охотники, контрабандисты и прочие искатели приключений на седалищное своё место.

Крысятники, гигантские богомолы и прочие любители человеческой плоти могли подстерегать добычу и вне леса: на гороховых либо кукурузных плантациях, расположенных по периметру каждого из посёлков, в зарослях дремучих трав, обильно произрастающих вокруг всех без исключения резерваций, а также вдоль дорог, соединяющей резервации с ближайшими к ним посёлками. Но это была, скорее, случайность, от которой, увы, никто не застрахован. Человек мог быть убит самкой крысятника либо богомола, но с той же долей вероятности он мог умереть от ядовитых испражнений нечаянно раздавленной босой ногой перечной червяги или быть внезапно атакованным стаей плотоядной саранчи… всё решал слепой случай. Сто человек беспрепятственно проходили мимо травянистых зарослей, где всего в нескольких шагах от них затаилась готовая к нападению самка крысятника, из многочисленных посетителей рынка на внезапно выползшую из подземных своих лабиринтов перечную червягу нечаянно наступал кто-то, абсолютно ничем не отличающийся от всех прочих. Это была судьба, которую, как говорится, по кривой не объедешь…

С крысами же всё было совершенно иначе!

Их ночные набеги хорошо планировались заранее, а ещё они были массовыми и внезапными. И люди подвергались нападению не в лесу, и даже не в пути, а в собственных жилищах, дававших ранее некую иллюзию безопасности. Теперь же эта иллюзия пропала…

Ведь даже когда насмерть перепуганный человек безо всякого сопротивление позволял внезапно вторгшимся наглым грабителям забирать всё то, что им приглянулось, это вовсе не гарантировало сохранение собственной жизни. Куда больше шансов уцелеть было у тех, кто пытался хоть как-то сопротивляться.

А потом крысы начали похищать детей. Где-то, лет за пятнадцать-двадцать до моего рождения.

Меня в раннем детстве тоже едва не постигла подобная участь. И хорошо ещё, что отец оказался неподалёку…

Зачем крысы совершали эти похищения, долгое время оставалось полнейшей загадкой. Но почти сразу же стало понятно, что вовсе не для еды, ибо утаскивались лишь живые младенцы, а ежели кто-либо из них в пути погибал (к примеру, задыхался в излишне плотном мешке), то его тотчас же выбрасывали, как излишний и никому ненужный балласт.

Некоторое время весьма популярной было теория, что человеческие младенцы (и наши, и поселковые) приносятся в жертву во время каких-либо крысиных религиозных ритуалов или прочих великих торжеств, но потом от версии этой постепенно отказались, не помню уже, по какой причине…

Впрочем, ничего более правдоподобного взамен так и не придумали.

И лишь совсем недавно, после провалившейся (а вернее, предотвращённой мною) попытки крыс одним махом установить свою власть во всей Федерации, выяснилась, наконец, истинная причина похищения крысами человеческих младенцев.

Непонятно каким образом (хирургическим ли вмешательством либо используя определённые химические препараты) крысы полностью изменяли сознание этих несчастных. Впрочем, сами себя эти человеческие существа несчастными не считали, они просто уверенны были, что являются именно крысами, правда, со значительно изменённой внешностью.

Мы прозвали их – крысолюды.

Сколько их имелось на сегодняшний день – большой вопрос. Сенатор Квентин, во время последнего своего визита в мою резиденцию, обмолвился, как бы невзначай, что речь может идти о нескольких сотнях крысолюдов. Внешне неотличимых от людей (одни – от жителей посёлков, другие – от нас, уродов), и потому ещё более опасных. Прошлого своего они не помнили совершенно, преданы крысиным своим повелителям были беззаветно, а ещё нисколечко не страшились собственной смерти.

Тогда же Квентин сообщил, что совсем недавно в поселении номер четыре (бывшая Смрадная топь) мать признала в захваченном в плен молодом крысолюде своего сына, унесённого крысами тринадцать лет назад. По возрасту совпадало, ибо крысолюду этому и в самом деле нельзя было дать больше шестнадцати лет (а в момент похищения ему всего три годочка было), но главное – родинка у парня была весьма приметная на правой щеке. Именно по этой родинке мать его и опознала.

Рыдая от счастья, бросилась она к сыну, обнимала его, целовала, называла сыночком и Игорьком, пытаясь этим пробудить в парне хоть какие-то воспоминания о прошлом. Но всё было напрасно… а потом крысолюд как-то изловчился и вцепился зубами в шею предполагаемой матери (руки-то у него оставались связанными за спиной). Но, даже корчась на земле и содрогаясь в предсмертных судорогах, несчастная женщина, захлёбываясь собственной кровью, всё ещё пыталась сказать сыну что-то ласковое и ободряющее, а он просто смотрел на неё сверху ненавидящим взором и лишь яростно скалился и жадно облизывал окровавленные губы…

Тряхнув головой и словно освобождаясь этим от тягостных раздумий, я вновь взглянула на лежащего у моих ног паренька. Потом опустилась на колени и, перевернув труп, принялась внимательно его осматривать. Не надеясь, впрочем, узнать хоть что-либо новое, ибо тщательно осматривали уже крысолюдов до меня: и мёртвых, и пленённых живыми…

Но так ничего и не выяснили. Даже разговорить пленников как следует, и то не смогли. Так до сих пор и неизвестно, все ли крысолюды на человеческом языке могут изъясняться или только некоторые из них. Что все они наш язык хорошо понимают, в этом никакого сомнения даже не возникает, а вот насчёт разговора…

Кстати, пленённые крысолюды погибали на удивление быстро, даже ежели к ним никаких мер воздействия не принимали. А ежели принимали – то почти мгновенно.

Никаких признаков, указывающих на хирургическое вмешательство, на телах обследуемых крысолюдов так и не было обнаружено. Не было даже застарелых шрамов или просто следов от крысиных укусов, а это значит, что к своим приёмышам крысы относились весьма и весьма гуманно. В том смысле, что физически их не истязали, принуждая к безусловному повиновению.

Но, может быть, изо дня в день истязали психологически?

– Это крысолюды, да? – несмело поинтересовалась Анжела.

Не отвечая, я лишь молча кивнула.

– Чего они хотели?

Хотелось бы мне самой знать это. Одно ясно: вряд ли Уигуин пыталась покончить со мной столь примитивным способом. Хотя…

Чем чёрт не шутит, а вдруг бы сие и удалось! Ибо именно я, по мнению Уигуин, являюсь главным препятствием к достижению намеченных ею грандиозных целей.

Лекарка, надо отдать ей должное, нисколько не чувствовала себя побеждённой. В самые короткие сроки она вновь сумела восстановить господствующее своё положение в крысином сообществе и даже смогла взрастить новую элиту вождей и лекарок, взамен уничтоженных мною в тот трагический день.

В день гибели Северного посёлка, а, вместе с ним, и почти всех взрослых мужчин нашей резервации…

В общем, Уигуин с ещё большим ожесточением и упорством продолжила борьбу за обретения крысами господствующего положения в пределах Федерации. Именно господствующего, ибо просто равноправие, которое я уже несколько раз предлагала крысам за это последнее время, лекарку почему-то категорически не устраивало.

И может зря я всё-таки оставила Уигуин в живых? Так просто было уничтожить её во время последней нашей встречи, но я…

Я почему-то так и не смогла тогда этого сделать!

Не из жалости и не из великодушия, вовсе нет, ибо какое могло быть великодушие после всего того, на что насмотрелась я в посёлке в тот достопамятный день! Тем более, после того, как сама Уингуин приговорила меня к смерти. И не просто приговорила, но и самолично попыталась привести в исполнение смертный свой приговор.

Не зная, правда, о значительно изменившихся защитных свойствах моего организма и о том, что смертоносный, по её мнению, яд на меня никак не подействует.

А интересно, знай бы Уигуин об этом заранее, как бы она поступила?

Испытывая ко мне определённую симпатию (в этом я не сомневалась тогда, да и сейчас нисколечко не сомневаюсь) лекарка тогда просто решила убить меня наиболее гуманным из всех возможных способов. Но она, вне всякого сомнения, пронзила бы меня насквозь копьём (или приказала бы это сделать своим подчинённым), если бы имела возможность заглянуть в недалёкое будущее.

И как, наверное, лекарка сожалеет сейчас о своём, таком неуместном милосердии. Наверное, даже больше, нежели я жалею сейчас о том, что смалодушествовала и оставила её тогда в живых…

– Как они это делают, Повелительница?

– Что?

Совершенно позабыв о присутствие в комнате Анжелы, я почти недоуменно на неё посмотрела.

– Ты о чём-то спросила?

– Я просто не могу представить, как из обычных людей крысы ухитряются создавать таких… – Анжела запнулась на мгновение, – …таких чудовищных монстров!

– Преобладающее число людей по своей природной натуре уже и есть чудовищные монстры, девочка! – как можно более мягко произнесла я. – Просто поверь мне на слово! Причём, многие наши с тобой соотечественники, нисколько не меньшие садисты и изверги, нежели люди посёлков, уж в этом-то я успела убедиться на собственном горьком опыте! Так что крысам нет нужды кардинальным образом перестраивать сознание своих человеческих слуг, просто нужно каким-то образом направить порочное это сознание по новому руслу. Как именно крысы смогли этого добиться, тут, конечно же, большущий вопрос.

– Вам виднее, Повелительница! – еле слышно прошептала Анжела и умолкла. А я лишь невесело улыбнулась на эти её слова.

Ещё бы мне не было виднее!

Мы с Анжелой почти ровесницы, но почему-то, находясь рядом с ней, я всегда ощущала себя так, будто между нами десятки лет разницы. Не в том смысле, что полной старухой себя чувствовала… внешне я даже моложе Анжелы сейчас смотрелась. Душа у меня состарилась, даже, не то, чтобы состарилась, а будто выжгло её чем-то. Да так основательно выжгло, что, кажется, ничего человеческого уже не осталось в испепелённой моей душе: ни любви, ни сострадания, ни даже ненависти. Одна лишь чёрная зияющая пустота…

Тут мне в голову пришла одна мысль, и я даже удивилось тому, что раньше до неё не додумалось. Вновь подойдя к шкафу, я немедленно облачилась в скафандр.

– Отворить вам дверь, Повелительница? – преданно на меня глядя, спросила Анжела.

– Не надо, – сказала я и, подойдя к лежащему у окна трупу крысолюда, дотронулась до его руки. Перчаткой скафандра, естественно, вернее, кончиками пальцев левой перчатки, ведь именно там находились химические датчики-измерители.

– Субъект мёртв, – тотчас же прозвучал в моей голове ответ скафандра. – Со времени наступления смерти прошло около пятнадцати минут, причина смерти – повреждение заостренным металлическим предметом жизненно важных органов.

«Требуются данные о наличии в организме убитого каких-либо посторонних химических веществ, – мысленно приказала я. – То есть, веществ, не относящихся к естественным химических соединениям данного вида живых организмов».

«Посторонние химические соединения в организме данного субъекта отсутствуют», – через мгновение дал мне ответ скафандр.

Что ж, этого и следовало ожидать, ибо это было бы слишком просто и очевидно.

И потому, совершенно неверно.

Крысы как-то по-другому воздействовали на сознание (и подсознание тоже) захваченных в плен младенцев. Именно младенцев, потому как взрослые человеческие особи этому воздействию, скорее всего, совершенно не подвержены.

Их можно лишь обманно опоить специальным одурманивающим зельем, как это и произошло три года назад с мужской половиной моей бывшей резервации.

– Ладно, можешь отодвинуть засов, – приказала я Анжеле и, когда это произошло, вышла, наконец-таки, в коридор. Там уже столпилось несколько встревоженных подчинённых, почуявших что-то неладное, но так и не решившихся просто постучать в дверь и тем самым хоть как-то побеспокоить сиятельную свою Повелительницу.

Вот же остолопы!

– Какие будут приказания, Повелительница? – дрожащим голосом осведомился мой личный секретарь, стоящий впереди всех.

– Там, в гостиной, три трупа крысолюдов! – кивком головы указала я на полуоткрытую дверь. – Уберите их оттуда, да и в самой комнате прибраться не помешало бы!

– Будет исполнено, Повелительница! – всё так же подобострастно отозвался секретарь. – Ещё приказания будут?

Кажется, он совершенно не удивился полученным от меня сведениям. Как будто каждое утро из моей гостиной по три мёртвых крысолюда выволакивают!

Если только…

– Ты уже знал об этом? – спросила я секретаря. – О крысолюдах в комнате! Знал?

Секретарь, ничего на это не отвечая, лишь несколько неуверенно кивнул головой.

– Догадывался… – наконец-таки, выдавил он из себя. – Потому, как… потому, что…

Не договорив, он вновь замолчал.

– Только что обнаружен подкоп в подвале, – отодвигая в сторону вконец оробевшего секретаря, выдвинулся на первый план первый заместитель местного старосты, Корней. – И десять трупов охранников на первом этаже.

Корней был единственным человеком из всего моего окружения, который относился ко мне безо всякого раболепия или подобострастия, и это мне почти нравилось. Но, с другой стороны, сама я относилась к Корнею с некоторым недоверием и даже, что там говорить, с опаской, хоть никогда в жизни и никому в этом не призналась бы…

Бывший контрабандист, Корней (хоть вряд ли это было его настоящее имя) даже среди этих отчаянных головорезов и убийц смог снискать сомнительную славу самого из всех их везучего и изворотливого. Но недоверие моё было продиктовано не столько из-за его смутного и явно неблаговидного прошлого, сколько из-за имеющегося у Корнея непомерного честолюбия и неуемного стремления к самым высотам власти. Ведь сколько раз замечала я с какой задумчивой алчностью поглядывает он на мой почти всемогущий скафандр… но вот что за мысли роились при этом в его обритой до синевы голове, этого я, к сожалению, знать никак не могла.