Сектор

– Не могу, когда дети плачут,… Я ведь сначала даже не кричал на него, а просто просил. Зачем он заплакал? А у меня перед глазами сразу картинки. Страшные картинки! О том, как воспитатели в детских домах за пустяковую причину, а чаще даже и без нее бьют невинных детишек. О том, как недалёкая мать со всего маха лупит своей тяжеленой ручищей щуплого мальчонку-сына только за то, что он, как ей показалось, громко смеётся. Это кем нужно быть, чтобы так поступать с собственным сыном? Как стоя за колючей проволокой в полосатой арестантской одежде дети, разучившиеся плакать, просто показывают под закатанными рукавами выколотые извергами рода человеческого номера. Зачем, зачем он заплакал, ведь я даже не кричал на него.

Я понял главное. Он любит детей, и не только своих, вообще всех детей и ненавидит всех тех, по чьей вине текут слёзы наших малышей. Слёзы обид, боли и непонимания. И всей душой ненавидит тех, кто заставляет их плакать. Нельзя нам забывать свою историю, как бы сильно кому-то этого не хотелось. Нельзя! Какой бы страшной она не была! Нельзя допустить повторения кровавого прошлого, нельзя повторять прошлых ошибок. Вот поэтому я собираю и изучаю все эти книги. Хочу понять, как один параноик смог завладеть умами целого народа, как он смог внушить ему его мнимое превосходство над другими расами, саму идею сверхчеловека.

Ivalir.ru

Глава 2

Давыдов Владимир Александрович, студент второго курса Московского химико-технологического института им. Д.И. Менделеева, проснулся как обычно в 7-30 утра, и по старой еще школьной привычке минут пять продолжал лежать под одеялом, с удовольствием потягивался, прогоняя последние остатки сна. Наконец, встав с кровати, он начал быстро одеваться, пытаясь наверстать те несколько минут, которые он нежился под одеялом. Закончив с туалетом, молодой человек с чувством вины оглядел свое однокомнатное жилище. Он не убирался в нем столько времени, что и сам забыл, когда делал это в последний раз. Пыль ровным слоем лежала практически везде. Единственным более или менее опрятным местом была кровать, на которой он спал. «Всё! Так дальше жить невозможно! Сегодня, обязательно приду пораньше, и основательно уберусь в квартире». В который раз сам себе пообещал Володя.

Вообще наш герой родился и до совершеннолетия жил в небольшом провинциальном городке, расположенном в двухстах километрах от столицы, а эта квартира в Москве досталась ему от его покойной тётушки, души в нём не чаявший. Своих детей у тети не было, и вся её нерастраченная любовь досталась Володе. Добрый и отзывчивый, он и сам с глубоким уважением и любовью относился к своей родственнице. Конечно, у него были родители, вернее мама. Отец неожиданно для всех исчез, когда парню едва исполнилось двенадцать лет. Однажды утром он, как обычно, отправился на работу и с тех пор его больше никто и никогда не видел. С самого первого класса на все школьные каникулы тётя Аля неизменно забирала его к себе в Москву, и это были самые счастливые дни для них обоих. Вместе они исходили пешком всю столицу вдоль и поперёк. Не было ни одного переулка, ни одной улицы, где бы они не побывали. Тётя Аля знала историю города, как никто другой и могла часами рассказывать о любом месте столицы. И не удивительно, ведь всю свою жизнь она проработала туристическим гидом в этом большом и прекрасном городе.

Её не стало, когда он учился в восьмом классе. Для него и его мамы – это стало шоком, ведь Авилина Сергеевна была ещё достаточно молода для того, чтобы так рано покинуть этот мир. На похоронах, кроме мамы Володи и его самого, присутствовал всего лишь один человек. Он представился близким другом покойной, Антоном Петровичем Измайловым. Именно от него Володя впервые услышали о том, что Авилина Сергеевна давно и долго болела. При жизни она ни коем образом не хотела посвящать в эту ее тайну своих самых близких родственников, справедливо полагая, что так будет лучше для всех. Лишь ее самый близкий друг Измайлов был осведомлен о том, что касалось личной жизни и секретов Авилины Сергеевны. И именно Измайлов поведал им о том, как Авилина Сергеевна распорядилась своей квартирой и небольшими личными сбережениями. Всё это она оставила своему единственному и любимому племяннику. И ещё он передал им конверт, последнее письмо тёти Али, адресованное Владимиру и его маме. И уже прощаясь, Антон Петрович подарил Володе довольно большой и, видимо, дорогой ежедневник в кожаном переплёте. Как он сам полушутя выразился о его размерах: «Чтобы не затерялся», – и на прощание сказал:

– Здесь вы найдёте все мои координаты. Рабочий и домашний телефоны, мой домашний адрес. Пожалуйста, обращайтесь по любому поводу и без такового. В любой ситуации, чтобы ни случилось в жизни, я всегда и во всем буду искренне рад вам помочь! И поверьте, это не просто слова, сказанные в дань уважения памяти Авилины Сергеевны. Чтобы ни случилось, еще раз прошу вас, без всякого ненужного стеснения, можете звонить мне в любое время суток.

Перед тем как уйти, Измайлов обнял Володю, поцеловал руку его маме и, не прощаясь, поспешил выйти из квартиры.

Спустя неделю, после того как они вернулись из Москвы, Володя неожиданно вспомнил, что за суетой последних дней, связанных с похоронами, они с мамой так и не прочли последнего письма тети Али. Ему стало нестерпимо стыдно! Как он мог забыть об этом? Нет, Володя каждый день вспоминал Авилину Сергеевну, но, то, что она оставила для своих самых близких родных посмертное письмо, почему- то совершенно вылетело у него из головы. Почему иногда память играет с нами такие странные шутки? Вдруг вспоминаешь незначительное событие, случившееся с тобой много лет назад, и удивляешься тому, что помнишь именно этот, ничем не примечательный эпизод своей жизни. А то, что казалось невозможно забыть ни при каких обстоятельствах, удивительным образом исчезает из головы на неопределенное время.

Володя едва дождался окончания занятий в школе, так сильно ему хотелось поскорее прочесть это последнее ее письмо. Кому-то может показаться, что молодой человек любил свою тетю даже больше чем мать, но это совсем не так. Нельзя любить кого-то больше или меньше, и наш герой осознал это только теперь, потеряв дорогого ему человека. Пока была жива тетя Аля, ему казалось, так будет всегда. Нет, конечно, он думал о том, что когда-то может не стать дорогих ему людей, но это казалось таким далёкими, что он старался быстро прогнать эти грустные мысли и продолжал наслаждаться настоящим. Лишь потеряв близкого ему человека, он по-настоящему понял, как дороги родные ему люди, и как всех их он сильно любит.

Придя домой, первым делом Володя отыскал письмо и присев на диван, забыв обо всём на свете, открыл конверт.

«Здравствуй дорогой мой, Володенька. Если ты читаешь это письмо, значит, всё уже случилось. Прости меня, за причинённую тебе боль, я знаю, как тяжело неожиданно терять близких людей. Как только окончишь школу, сразу же перебирайся в мою квартиру в Москве. Я знаю, как сильно ты полюбил этот город. Не важно, чем ты будешь здесь заниматься, учиться или работать, лишь бы тебе это нравилось. Конечно, я бы хотела, чтобы ты сначала выучился, хотя это и не принципиально. Ты можешь и работать, и учиться одновременно. И самое главное, Володенька! В твоей жизни обязательно произойдут события, которым ты наверняка не найдешь рационального объяснения. Разобраться во всем этом тебе поможет мой друг Антон Петрович Измайлов. Думаю, вы уже познакомились. Доверяй ему, так как доверял бы мне и можешь быть с ним всегда и во всем абсолютно откровенным. Если, не дай Бог, с тобой или мамой что-то случится, или тебе будет нужна помощь, или просто совет, смело обращайся к нему, без всякого стеснения, он обязательно поможет. Это, наверное, все, что я хотела, но не могла сказать тебе раньше. Будь счастлив. Поцелуй за меня маму. И самое главное, никогда не грусти. Навсегда твоя тётя Аля».

Немного разочарованный, молодой человек, неподвижно держал в руках исписанный красивым почерком лист бумаги. Какое-то время, поразмышляв над прочитанным, Володя последовал последнему совету тётушки и, отбросив грустные мысли, занялся своими повседневными делами.

А жизнь, между тем, текла своим чередом. Последний звонок, выпускные экзамены, через год вступительные в Московский институт. И вот уже наш герой полноправный, хотя и не коренной, житель столицы, студент ВУЗа.

Глава 3

Домой возвращались довольно поздно.

– Да, и правда, очень интересным человеком оказался Ваш батюшка. – Обращаясь к доктору, проговорил Фёдор. – Интеллектуал, каких поискать. А какое колоритное лицо. Знаете, что я подумал, как только увидел его?

– Догадываюсь. – Отвечал Пал Иванович улыбаясь. – Не ты Федя первый, не ты последний. А подумалось тебе, Федя, что на разбойника похож наш батюшка, ведь так?

– Угадать не трудно, еще и этот шрам. Вы случайно не знаете, откуда он у него?

– Нет, не знаю, не хочет он говорить об этом. Как-то раз я попытался расспросить его. Вот только увидев, как побелело его лицо, как отразилось на нем гримаса не передаваемой боли, больше не рискую задавать подобные вопросы. Честно сказать, даже боюсь заводить разговор на любую тему из его прошлой жизни, да и тебе не советую. – Пал Иванович вздохнул, немного помолчал и добавил.

– Огромное горе пришлось пережить ему, раз одно упоминание о шраме так поменяло настроение человека. Мне до сих пор стыдно за свою бестактность. Вот так-то Фёдор. – Поняв смущение доктора, молодой практикант поспешил сменить тему разговора:

– Доктор, а можно я задам один вопрос? Вы сами-то человек верующий?

– Мой юный друг, однозначно на этот вопрос я ответить не могу. В пору моей юности, да и в последующие годы, практически все были атеистами, включая и Вашего покорного слугу. Верить в Бога считалось тогда не то что бы ни приличным, а скорее уделом, как большинству населения страны тогда казалось, малограмотных и не далеких людей. Но как показывают мои личные наблюдения, да и не только мои, к концу жизни практически каждый человек в той или иной форме приходит к вере. Уходя из этого мира, никому не хочется, верить в то, что для него все закончится. И мне в силу моего возраста очень хочется верить, что там за чертой будет продолжение, что смерть – это не конец.

– Поэтому, Вы и стали посещать церковь в надежде получить это самое продолжение?

Павел Иванович нахмурился, услышав этот, как ему показалось, вызывающий вопрос Федора.

– Я хожу туда не отмаливать у Бога свои грехи, если что-то сделал не так в своей жизни, надеюсь там, за линией не возврата, мне доходчиво объяснят, в чем я был не прав, и дадут время осмыслить мои неверные поступки, то есть покаяться.

– Мне никоем образом не хотелось обидеть Вас, уважаемый доктор, никто не вправе запрещать или навязывать свой взгляд на уклад или образ жизни той или иной группы людей, тем более в вопросах веры. Конечно, если этот образ жизни и сама вера не противоречат общепринятым законам человечности. Я ведь человек верующий, хоть и не люблю этого афишировать. – После таких слов, услышанных от Федора, брови Павла Ивановича поползли вверх, а на лице отразилась крайняя степень удивления. – Да, да и нечему тут удивляться. А к вере, заметьте именно к вере, а никак не к религии, меня приобщила моя бабушка примерами собственной жизни. Не думаю, что рассказы из своей прошлой жизни она хоть как-то пыталась приукрасить. Она считала себя православной, да и я отношу себя к этой вере.

Практикант замолчал, и какое-то время наши друзья шли молча. Пройдя в тишине несколько метров, Федор вдруг остановился и достаточно резко заговорил:

– Я хоть и считаю себя православным, вот только моему сознанию и пониманию веры иногда неприятно то, что происходит в церквях.

– Ну, в первых не церквях, а храмах. – Доктор остановился и жестом указал на оказавшуюся, на их пути скамейку, – Давайте присядем, коллега, и поведаете мне, пожалуйста, что такого на Ваш взгляд непотребного происходит в храмах?

Они присели и молодой человек, собравшись с мыслями, начал говорить:

– Прошу Вас, доктор, не нужно передергивать мои слова. Я не произносил слово «непотребное», а лишь сказал, что мне неприятно что-то видеть в храмах.

– Хорошо, хорошо, пусть так, и все-таки, что же такого неприятного, Феденька, Вы там увидели? – Не без иронии спросил Павел Иванович.

– Мне неприятно видеть на территории храма лавки, торгующие атрибутами веры!

– Да помилуйте, батенька, а где же этими атрибутами, как Вы выразились, торговать- то, как не в храме?

– Да где угодно, но только не на святой территории. Ведь даже Христос гнал торгашей из храмов.

– Да, гнал! Так в его время они торговали там чем угодно, только не атрибутами веры! – Мягко говоря, доктор был слегка возмущен словами своего молодого коллеги.

– Понимаете, Павел Иванович, я думаю, торговать атрибутами веры, конечно, нужно, но только за территорией храма, а вот освящать все эти вещи нужно в храме и совершенно бесплатно. Или вот, например, я хочу поставить свечу. Что бы это сделать, мне сначала ее нужно купить. Да, конечно, я понимаю, что свечи сами не материализуются и на их изготовление идут затраты, которые необходимо окупать. Да и тем, кто молится за нас, необходимо и пить, и кушать, и нет в этом ничего предосудительного. И, поверьте мне, проводить дни, недели, годы в молитвах – это тяжелый труд и не каждый человек даже изо дня в день, занимающийся тяжелым физическим трудом, сможет осилить это. Я вот думаю, почему бы просто на входе в храм не положить те же свечи, а рядом поставить жертвенник, куда каждый прихожанин, взяв нужное ему количество свечей, сможет пожертвовать на храм столько, сколько сможет или сколько сочтет нужным. И поверьте, доктор, я уверен, церковь только выиграет от этого. И такой подход нужно применять ко всем православным обрядам, будь то поминовение усопших или венчание людей, пожелавших скрепить семейные узы в лоне православной церкви. Ни в коем случае в храме нельзя устанавливать конкретные цены на те или иные обряды, иначе храм уже не будет храмом. Не зря ведь сказано: «Богу Богово, а кесарю кесарево». Однажды я стал свидетелем такого разговора между батюшкой и молодым человеком. После того, как священник освятил новую машину этого юноши, молодой человек спросил, сколько он должен за обряд освещения. Ответ батюшки меня приятно удивил: «Ничего ты мне не должен, поезжай себе с Богом». Молодой человек то же удивился: «Как же так, батюшка? А мне сказали, заплатишь столько – то, тебе и освятят машину». Священник укоризненно посмотрел на юношу и сказал: «Кто же тебе сказал такое? Никто не заставит тебя платить за обряд! Но только ты сам можешь пожертвовать на храм любую сумму, которую сочтешь нужной! А если нечего пожертвовать, и это не страшно, пожертвуешь, когда сможешь. Разве Богу важны твои деньги? Ему вера твоя важна, ни больше, ни меньше! А твое пожертвование, это ведь совесть твоя, как велит, так и поступай».

Павел Иванович не торопился с ответом, обдумывая все услышанное.

– Все твои доводы, конечно, звучат убедительно, но только не мы эти правила придумали не нам их и менять. – Весьма категорично заявил доктор.

– А вот тут я с Вами абсолютно, согласен уважаемый Павел Иванович конечно не нам! В конце концов, никто нас не принуждает покупать те же свечи, дело это сугубо добровольное. Вот только есть у меня один хороший знакомый и тоже верующий человек, который однажды в разговоре со мной в категоричной форме отказался от посещения храмов, мотивируя это тем, что он видит в православной церкви некую коммерческую организацию, как не кощунственно это звучит. На все мои попытки образумить его и мои доводы, что в храм люди ходят к Богу, а не к служителям культа, он все равно ни под каким предлогом не менял свое мнение. Именно тогда мне пришла в голову мысль изменить что-то в церковных традициях. Мой знакомый обязательно бы посетил храм, и православная церковь в его лице приобрела бы еще одного прихожанина. А это значит, что, какая бы то ни была псевдохристианская секта, уж точно не получит в лице моего приятеля одного из своих последователей.

– С тобой трудно спорить, но я все-таки повторюсь, не нами заведено, не нам и менять.

– Все так, не нам! Вот только, если бы ничего не менялось, мы бы с Вами, дорогой доктор, и сейчас жили в рабовладельческом, древнем Египте.

Федор сообразил, что затронул не совсем приятный для доктора вопрос православия, и поспешил сменить тему разговора.

– А знаете, дорогой мой Павел Иванович, давайте завтра с самого утра займёмся этим нашим молодым человеком. – Имея в виду странного бомжа, предложил практикант. – Я тоже приду пораньше, и мы вместе докопаемся до причин, по которым он до последнего дня вел странный для физического состояния его тела образ жизни.

На том и порешили. Попрощавшись друг с другом, поспешили каждый по своим домам. Вот только, не завтра, ни через неделю им так и не пришлось выполнить задуманное.

Жара вовсе не собиралась сдавать свои позиции, всё больше и больше набирая силу, да так, что ни днём, ни ночью невозможно было спрятаться от ее изнуряющего, горячего дыхания. Город практически опустел. Все его население, пользуясь любым выдавшимся свободным временем, толпами уезжало из него в поисках любых водоёмов, пригодных для купания. Люди возвращались в город лишь для того, чтобы сходить на работу или купить продукты. Многие предприятия сократили время рабочего дня в связи со сложившимися условиями, а некоторые отправили большую часть рабочих и служащих в бессрочные отпуска. Только местная больница работала в напряжённом режиме. Да это и понятно, люди пожилого возраста, да и не только, всё чаще и чаще обращались к врачам. Палаты были переполнены, заболевшим проходилось лежать даже в коридорах больницы. То же самое, если можно так выразиться, столпотворение наблюдалось и в морге, с той, лишь разницей, что клиентам последнего уже не требовалось срочное лечение и какие – либо другие медицинские процедуры. Поэтому Павлу Ивановичу и Фёдору практически каждый день приходилось работать с самого раннего утра, а иногда задерживаться на работе и до позднего вечера.

– Треклятая жара, смотрите, что с народом делает. – В сердцах проговорил Фёдор, снимая хирургические перчатки. – Этак нашему государству скоро некому будет пенсии платить. Когда же, наконец, в небесной канцелярии смилостивятся над нами грешными? Вам оттуда случайно не звонили, а, Павел Иванович?

– К счастью нет, по такому случаю не звонили. А если позвонят, боюсь, для меня это будет последний звоночек. – Фёдор захлопал глазами, поняв, глядя на серьёзное лицо доктора, что сморозил очередную глупость и, не зная, что теперь ему делать, свести всё в шутку или извиниться перед Павлом Ивановичем?

– Не нужно извинений. – Словно угадав мысли Фёдора, продолжал доктор. – В моём возрасте, да и, учитывая специфику нашей работы, слово смерть не вызывает у меня ни каких эмоций. Я воспринимаю её, как нечто само собой разумеющееся. Как бы вам попроще объяснить? Ну, например, как утром завтрак. Страха перед ней я тоже не испытываю. Жаль только одного, кто-то может стать несчастнее в связи с моей кончиной. В моём случае это моя супруга Верочка.

Это было сказано с такой горечью и в тоже время нежностью, что Федору стало ясно, любовь на всю жизнь существует в реальности, а не только в красивых, но придуманных романах.

– Первую часть фразы «они жили долго и счастливо», мы уже практически прошли, хотелось бы, чтобы и в жизни все закончилась так же хорошо, как и во второй, «и умерли в один день».

Сколько времени стоял этот ужасный зной, уже никто не мог сказать точно. Казалось, жители городка даже перестали надеяться на какие-то изменения погоды в лучшую сторону. Кто-то объяснял всё «Гневом Божьим, на наши грешные головы» и надвигающимся концом света. Кто-то глобальным изменением климата на всей планете, промышленными выбросами углекислого газа в атмосферу и человеческим фактором, непосредственно влияющим на все всепогодные изменения. Кто-то винил во всём американцев, проливших миллионы тонн нефти в Атлантический океан, кто-то русских по-тихому применивших климатическую бомбу, правда, не известно против кого. Но к счастью или несчастью все как плохое, так и хорошее когда-то кончается. В конце концов, в один прекрасный день, закончился и этот изнуряющий и доконавший всех зной. Уже с раннего утра небо потихоньку стало заволакивать полупрозрачными, ещё плохо сформировавшимися облаками. И как всегда, при смене погоды эта необузданная жара стала еще сильнее. Она, словно чувствуя свое непременное поражение, в лице несущегося с запада прохладного циклона, о котором уже три дня твердили синоптики, решила показать людям свое предсмертное, страшное величие. Ветер в начале дня еле заметный с каждым часом всё больше и больше набирал силу. К вечеру от раскалённого воздуха, перемешанного с пылью, песком и запахом дыма, невозможно было укрыться нигде, но ее Величество «Погода» не спешила подарить людям свое расположение. Ближе к полночи вся эта природная вакханалия неожиданно прекратилась. В небе до предела плотного, раскаленного воздуха, наполненного пылью, дымом и запахом гари показалось светлое расплывчатое пятно, которое человек лишь с богатой фантазией смог бы назвать луной. Жители городка весь день в ожидании чуда, смотревшие на все происходящие в природе изменения и теперь обманутые в своих надеждах, спешили поскорее вернуться в свои дома и квартиры.

Павлу Ивановичу не спалось. То ли от жары, то ли от напряженной работы последних дней он никак не ног, не то чтобы заснуть, а даже задремать. Устав от безрезультатной борьбы с бессонницей, доктор потихоньку, стараясь не разбудить спавшую рядом Веру Сергеевну, встал и направился на балкон. Он решил выкурить трубку, в надежде на то, что может быть табак подействует на его организм как снотворное. Удобно устроившись в стареньком, но ещё довольно крепком соломенном кресле и пуская изо рта клубы ароматного дыма, наш доктор принялся размышлять, о погоде, её непредсказуемости и всем, что с этим связано. И вот в абсолютной тишине в этом густом застывшем воздухе доктор неожиданно для самого себя почувствовал еле уловимые изменения. Атмосфера вокруг неожиданно вздрогнула так, будто где-то рядом без единого звука рванула бомба, и взрывная волна от нее заставила вибрировать все предметы в радиусе ее действия. Очень скоро доктор услышал еле уловимый шум и вначале даже не обратил на него никакого внимания. Но этот звук становился все отчетливее и громче, заполняя все пространство вокруг. Павел Иванович никак не мог понять, кто или что может издавать этот странный шум. Все стало ясно, когда тихонько задрожали листья на верхушках высоких тополей под напором первого, пока не очень сильного, порыва ветра. Между тем огромная раскаленная масса воздуха, перемешанная пылью и гарью, и как показалось доктору, начисто лишенная кислорода, откуда-то сверху упала на город, стремительно набирая силу. Доктору казалось, его легким не хватает воздуха, и он вот-вот начнет задыхаться, он почувствовал себя астматиком, застигнутым приступом болезни и вдруг понимающим, что спасительного ингалятора нет под рукой. С каждой секундой он испытывал все больший и больший страх, грозивший перерасти в ужас. Неожиданно вспыхнувшая молния на несколько секунд озарила всё видимое пространство. Чтобы хоть как-то отвлечься и побороть этот внезапный приступ животного страха, Павел Иванович начал считать, пытаясь определить, как далеко находится грозовой фронт. Раз, два, три… двадцать два, гром и тут же новая вспышка. Раз, два три… двадцать один, снова гром и вспышка. Очень скоро яркий свет от молний практически переставал гаснуть, небо бороздила фантастическая, причудливая паутина, все время меняющая форму. Гроза гремела уже со всех сторон, вот только долгожданного дождя, почему-то, все не было. Доктор поймал себя на мысли о нереальности происходящего. Он не узнавал собственный двор. Его охватило какое-то странное волнение и страх от всего происходящего вокруг. Забыв обо всём на свете, впав в какое-то животное оцепенение, Павел Иванович смотрел на это буйство природы, не отрывая глаз. Без единой капли дождя всё это выглядело весьма странно и даже страшно, и невероятно неправдоподобно. И вдруг Павел Иванович увидел уж и совсем удивительную вещь! Как ему показалось, само небо вдруг решило рухнуть на землю. Высоко над головой появилась плотная темно-серая масса, подсвеченная уличными фонарями, простиравшаяся на всё видимое пространство и уходящая в никуда чуть выше линии горизонта. И вся эта огромная серая масса с бешеной скоростью падала на землю. Лишь когда первые крупные капли коснулись земли, доктор с огромным облегчением сказал самому себе: «Это то, о чем все мы так долго мечтали! Это то, на что мы все перестали надеяться! Долгожданный и чудесный дождь»! Спустя мгновение этот дождь, сопровождаемый ветром почти ураганной силы, уже лил с африканской мощью тропического ливня. Через пару минут его капли выбили из атмосферы все вредные примеси, выбили запах пыли и гари. А воздух, пахнущий свежестью и озоном, сладким и усыпляющим нектаром ворвался в легкие Павла Ивановича. Всё напряжение последних недель, как-то сразу навалилось на него и почувствовав чудовищную усталость, кое-как дойдя до кровати, он рухнул на неё в объятия Морфея. Голова ещё не коснулась подушки, а Павел Иванович уже спал. Он заснул сном младенца, не слыша ни ветра, ни шума ливня, ни раскатов грома, не прекращающихся ни на минуту. Так он спал только в далёком детстве, не обременённом ни какими заботами или проблемами.