Черная вдова. В аду развод не принят

Марина Крамер

Черная вдова. В аду развод не принят

Часть I

Страсти футбольные и иные

Вот и весна…

Пустая загородная трасса больше напоминает обмелевшую речушку – три дня шли непрерывные дожди, вода скапливалась в небольших выбоинах, на обочинах, не успевая высыхать или уходить под землю. По этим лужам, рассыпая вокруг брызги, летят два джипа. Скорость запредельная, и притаившиеся в придорожных кустах гаишники радостно расчехляют радар, в предвкушении потирая руки, но вдруг старший из них, полный, краснолицый лейтенант, узнает номер идущей впереди машины.

– Убирай радар, Витек! – он машет рукой, сплевывает и уходит назад, в припаркованную «патрульку».

– Ты чего, Дмитрич? – удивленно интересуется молодой, втискиваясь следом и недовольно глядя на напарника. – Там все сто шестьдесят было!

– Было, – согласно кивает лейтенант, доставая из кармана сигарету. – Но ты всегда на номерок внимательно смотри. И на марку машины, чтобы потом чего не вышло. А этот джип, что первым шел, вообще один такой на мно-о-го километров вокруг. Знаешь, кто это был?

– Нет, – моргает белесыми ресницами Витек. Он совсем недавно работает в ГИБДД, а потому многого не знает.

– А зря! – наставительно произносит краснолицый. – Потому что этот «Хаммер» надо узнавать за версту, если хочешь долго и счастливо жить. Это сама Наковальня поехала, слыхал про такую?

– А-а! – уважительно тянет молодой. – Тогда понятно…

…Оказывается, все проходит – и боль, и обида, и ощущение безысходности, особенно если некогда зацикливаться на своем горе, некогда копаться в себе и постоянно себя, любимую, жалеть. На Марину навалилась такая куча дел и проблем, что она и думать забыла о том, что муж решил расстаться с ней, что вот уже месяц, как он не звонит и не подает вообще никаких признаков жизни.

Первым звоночком стала повестка с приглашением явиться в прокуратуру к следователю. На беседу, так сказать. Хохол не разделял Марининого оптимизма по поводу этой встречи:

– Подставляешься опять. Сидела бы тихо, пока все не улеглось…

– Если я буду сидеть тихо, ничего не произойдет, понимаешь? Димка ясно сказал – нет моих показаний, значит, нет никакого дела. Вот и прикинь, что будет, когда Гордеенко и Климов выйдут из СИЗО. Тогда точно труба, такого они мне не простят ни за что. Так что выхода нет, Женя.

Хохол обнял ее сзади, прижался губами к затылку и часто задышал. Коваль развернулась к нему лицом и, закинув на шею руки, посмотрела в глаза:

– Ну, что ты? Еще ничего не произошло.

– Я думать не хочу про то, что может произойти, – пробормотал Хохол и крепко прижал ее к себе, стараясь не смотреть в лицо. – Я теперь понимаю, почему говорят, что нельзя связывать себе руки постоянной женщиной. Становишься слабым от ежеминутной боязни потерять.

– Глупости, Женька, никуда я не денусь, прекрати хоронить меня раньше времени.

Она погладила его по щеке, дотянулась до губ и поцеловала, и Хохол впился в нее, словно хотел этим удержать, заставить остаться дома, никуда не ехать.

– Идем ко мне, киска… – попросил он севшим от напряжения голосом. – Прошу тебя, пойдем…

Он по-прежнему отказывался ночевать в ее спальне, вообще предпочитал не заходить туда, если была такая возможность; ему проще было у себя, в маленькой комнате рядом с прихожей, именно туда он уводил, уносил или просто утаскивал Марину, там опрокидывал на узкую кровать. Она не сопротивлялась, ей и самой не очень нравилось его присутствие в постели, где раньше всегда был муж. Не то чтобы Марина очень страдала, нет, но спать предпочитала все равно одна, чтобы во сне, не дай бог, не назвать Хохла, например, Егором.

Муж снился ей первое время едва ли не каждую ночь, она просыпалась в слезах, потом весь день рычала на охрану, но с каждым днем боль становилась все менее сильной, притуплялась, отходила на второй план. Марине иногда начинало казаться, что и не было в ее жизни никакого Малыша, не было ничего, что связывало их.

Сколько раз Коваль заставляла себя не подходить к телефону и не пытаться набрать знакомый номер, особенно когда ей был нужен совет, сколько раз она уговаривала себя вообще больше о нем не думать… Но ведь все проходит…

Хохол замер, ожидая решения, а Коваль задумалась и не замечала этого. Она вообще часто стала впадать в такое странное оцепенение, могла просто молчать и смотреть на собеседника, при этом не видя его.

– А… нет, Женька, не сейчас, – помотав головой, Марина стряхнула с себя оторопь. – Мне уже пора ехать, иди, готовь машину.

Разочарованный Хохол вышел во двор, а Коваль поправила макияж и прическу, неторопливо оглядела себя в зеркале и улыбнулась отражению:

– Ну что, красотка, вперед, под танки?

Это было очень недалеко от истины – неизвестно еще, что за следователь занимается этим делом, как он отреагирует на Маринину персону, вернее, как его настроили местные стражи порядка.

Пока огромный черный «Хаммер» летел по мокрой майской дороге в город, Коваль курила и думала, о чем же пойдет сейчас речь, и вообще – не превратится ли она из потерпевшей в обвиняемую. А что, у них в городе чего хочешь можно ожидать. У здания городской прокуратуры уже ждал Петрович – адвокат Малыша, доставшийся Марине, так сказать, в наследство. Вальяжный седой мужчина прогуливался возле серебристой «БМВ», зажав под мышкой какую-то папку, и с первого взгляда на него становилось ясно, что этот адвокат получает гонорар не в государственной конторе.

– О, Марина, наконец-то! – помогая ей выйти из машины, проговорил Петрович. – Стою тут битый час, как первокурсник на свидании. Ведь велел тебе – не опаздывай!

– Петрович, ты за базаром-то следи, – мрачно посоветовал Хохол, закуривая сигарету. – Поди, не с уркой разговариваешь – «велел»!

– Расслабься, Хохол, – процедила Коваль сквозь зубы, оглядываясь по сторонам – не по себе ей было возле этого заведения. – Ты меня нервируешь. Что, Петрович, пойдем?

– Да, дорогая, пойдем – раньше сядешь… ну, сама знаешь, да?

– Не шути так больше! – предупредила Марина, разозлившись. – За что я тебе тогда деньги плачу?

– Ты все такая же конкретная дама, как и была, – галантно подставил ей локоть адвокат, чтобы Марина могла опереться на него, а не на трость, с которой опять не расставалась. – Как живется-то?

– Как видишь, Петрович, не пропала.

– Молодец, дорогая, всегда в форме, всегда по понятиям. Откуда ты понахваталась только всего этого? – Адвокат пропустил ее вперед, в узкую дверь прокуратуры, и повел дальше по коридору, к кабинету следователя.

Коваль не удостоила его ответом, меньше всего ей хотелось сейчас обсуждать причины, приведшие ее в этот мир, да и начало потряхивать от волнения.

Здание прокуратуры было старое, построенное еще в прошлом веке, и его темные, узкие коридорчики со множеством одинаковых дверей наводили на мысль о сходстве с лабиринтом или игрой в поиск сокровищ. В Маринином случае сокровищем можно было считать свободу и безопасность.

Кабинет следователя находился на третьем этаже особнячка, пришлось преодолеть несколько довольно крутых и расшатанных лестниц. Марина недовольно пробормотала:

– За те взятки, что здесь берутся, можно было уже приличный ремонт сделать. Или хотя бы лестницы поменять.

– Дорогая, рот открывай пореже, на вопросы отвечай кратко и по существу, лишнего не пори, – инструктировал ее между тем Петрович.

– Ты еще поучи меня, как разговаривать! – огрызнулась Коваль, берясь за ручку двери. – Смотри сам лишнего не наговори!

Войдя в кабинет, Марина едва не упала от неожиданности – за столом сидел тот самый следователь, который вел ее дело несколько лет назад, когда ее пытались обвинить в попытке покушения на Егора. Он практически не изменился, разве что на высоком лбу залегла морщина да складки в углах рта стали отчетливее. Коваль сохранила об этом человеке хорошие воспоминания – если бы не он и не его желание разобраться в происходящем, неизвестно, чем вообще закончилось бы то громкое дело.

«Как его звали, дай бог памяти? А, ну, точно – Михаил Андреевич!»

Весь стол был завален папками, какими-то бумагами, там же, в общей куче, стояли большая кружка и блюдце с бутербродом, которые следователь неловко попытался замаскировать от глаз вошедших. Он тоже узнал Марину – да и не очень-то она изменилась за это время.

– Здравствуйте, Марина Викторовна! Вот и снова встретились, жаль, правда, что при похожих обстоятельствах, – произнес он, вставая из-за стола и направляясь к Марине, но вдруг осекся и замер на месте, увидев трость. – Что с вами, Марина Викторовна?

– О, сущий пустяк, Михаил Андреевич! – очаровательно улыбнулась она, усаживаясь к столу. – Так, ерунда – пулевое ранение позвоночника, остаточная хромота.

Следователь с любопытством оглядел ее с ног до головы, отметив, что такой очевидный дефект внешности совершенно никак не отразился на поведении старой знакомой. Гражданка Коваль осталась абсолютно такой же – уверенной в себе, яркой и вызывающей. Вот она привычным жестом повесила трость на спинку стула, перебросила больную ногу на здоровую, отвела рукой упавшие на плечи длинные черные волосы, выложила на стол пачку сигарет и дорогую зажигалку. Михаил Андреевич словно устыдился своего не слишком свежего свитера и взлохмаченных волос, пригладил их руками и от этого почему-то рассердился. «Ну и что, что она женщина? – одернул он себя. – В этом кабинете не бывает деления на мужчин и женщин. Только на правых и виноватых. Тогда почему я не могу думать о том, что она может быть в чем-то виновата? Ведь я прекрасно знаю, кто она… Но дело, дело! Там такие свидетельские показания, что у меня нет никакого желания защищать честь мундира и выгораживать этих трех ублюдков в погонах. И дело даже не в том, что я прекрасно знал ее мужа, нет! Есть пределы, ниже которых опускаться нельзя». Следователь так и стоял у двери кабинета, рассматривая посетительницу и совершенно не обращая внимания на ее адвоката, нетерпеливо покашливавшего в углу.

– Вы по-прежнему занимаетесь тем же, Марина Викторовна?

– Что вы имеете в виду? Я занимаюсь игорно-ресторанным бизнесом, если вы об этом, – она вскинула на него синие глаза, и следователь чуть смешался.

– Ну, я так и понял, – сухо бросил он, возвращаясь к столу и открывая папку с бумагами. – Тогда формальности опустим и перейдем к сути?

Марине все стало понятно – наслушался мальчик Миша страшных историй про злую бабу Коваль, теперь не отмоешься. Словом, надеяться на понимание было глупо и бесполезно, и Марина отступила, замкнулась, решив только отвечать на задаваемые вопросы.

Завязался вялый диалог – кто, что, где, что говорили, что делали, кто первый ударил, куда, как… Изредка все это прерывалось репликами адвоката. Марину напрягали вопросы, отвечать на которые она была вынуждена в присутствии постороннего мужика, особенно та часть, когда начались подробности. Она непрерывно курила, высадив всю пачку, даже в горле запершило, адвокат недовольно морщился – в кабинете стало тяжело дышать. Следователь сосредоточенно писал, стараясь не упустить ни одной мелочи, Коваль начала злиться и нервничать, и он, поняв, что вот-вот она сорвется, успокоил:

– Еще пара вопросов, и отпущу, Марина Викторовна. Но должен предупредить, что предстоят еще очные ставки.

Вот это было вообще ни к чему – Марина представила, как польют ее грязью разжалованные менты… И видеть эти рожи снова тоже не хотелось. Но выхода не было.

…Когда кошмар закончился, она вылетела из здания прокуратуры, забыв даже хромать хоть для виду – так хотелось на воздух, домой, к Хохлу, куда угодно, лишь бы только подальше отсюда.

Женька курил у машин, мрачно глядя на входную дверь, за которой несколько часов назад скрылась Марина.

Он сделал шаг навстречу, но, оценив выражение ее лица, остановился, осознавая неуместность своего порыва.

– Как прошло?

– Поехали, по дороге расскажу, – захлопывая за собой дверцу «Хаммера», бросила Коваль.

Охрана попрыгала в тачки с завидным проворством – мало кому хотелось получить нагоняй от ставшей совершенно непредсказуемой хозяйки, и они поехали наконец-то, но по дороге Марина вдруг передумала и развернула машину, направившись в «Стеклянный шар».

Там ее не ждали, но очень быстро очистили татами-рум от засевших посетителей – общий зал Марина не любила, да и спокойнее было в маленьком уютном помещении. Она вошла туда вдвоем с Хохлом, остальные расположились в зале прямо у входа, сдвинув два стола и образовав живую стену.

– Сапоги сними с меня, – устало велела Коваль, и Хохол опустился на колени, стягивая узконосые замшевые сапоги.

– Нога болит?

– Нет, устала просто.

Он немного размял ей правую ногу, которая от напряжения чуть подрагивала в колене, Марина зажмурилась от прикосновения его пальцев и пробормотала:

– Еще немного, и ты меня уговоришь…

Хохол засмеялся и оставил ее ногу в покое:

– Потерпи до дома, ладно? Что есть будешь?

– Как обычно.

«Как обычно» – это порция роллов с семгой, гречишная соба и пара чашек саке. Хохол поморщился, недовольный тем, что Коваль опять начинает пить еще днем.

– Женя, расслабься, мне нужно стресс снять. Сделать это можно только двумя способами, и вот этот – сейчас самый доступный и безобидный. – Она откинулась на диванчике и посмотрела на Хохла, чуть прикусив губу. – Или ты предпочитаешь устроить здесь беспредел?

– Нет, киска, это мы с тобой дома устроим, – пообещал он, укладывая в пальцах хаси и принимаясь за свое любимое мясо. – У меня есть одна идея…

– Ты меня заинтриговал, – отправляя в рот ролл с семгой, протянула Марина, не сводя с Хохла пристального взгляда. – Интересно, что же это будет, дорогой?

– Там увидишь, киска, не порти мне удовольствие.

Коваль видела, что он влюбился, как пацан, но взаимностью ответить, к сожалению, не могла – все перегорело внутри с уходом Малыша. Хохол злился, но вида не подавал, зная, что стервозной и упрямой Коваль ничего не стоит подыскать ему замену, благо желающих всегда полно, только свистни – и очередь выстроится, как к Ильичу в Мавзолей.

– Марина Викторовна, можно к вам? – раздался из-за двери голос Данила.

– Заходи.

Охранник вошел с огромным букетом кроваво-красных роз, штук сорок, наверное, было в этом венике. Марина изумленно оглядела букет, перевела взгляд на Данила.

– Это вам какой-то делован передал, – пояснил тот.

– Дай сюда! – рявкнул Хохол, выхватывая у него из рук цветы и отходя к двери. – Ты не знаешь, что, прежде чем отдать ей что-то, ты должен все растрясти и просмотреть, нет ли там чего лишнего?

– Да я проверил, Жека, – там записка только.

– Хохол, прекрати маразм! – велела Марина. – Записку!

Он недовольно повиновался, и Коваль развернула небольшой листок из явно дорогого ежедневника – острым, мелким почерком на нем было написано:

«Красивая женщина – наказание для кошелька, но для глаз – радость. Надеюсь на продолжение знакомства». Подпись была совершенно незнакома, Марина повертела записку в руках и сморщилась:

– Фу, какая пошлость! Кто принес?

– Они в самом углу сидели, когда мы приехали – мужик в песочном костюме, с ним охрана, человек пять. Вы сюда вошли, а он сразу одного за цветами отрядил и перед уходом передал нам букет и записку, – отрапортовал Данила.

– Так, это понятно. Что за мужик – местный?

– Нет, я раньше не видел, иначе запомнил бы, очень уж лицо у него приметное – шрам над губой и на виске родинка, как пулевое отверстие.

– Интересно… а с чего ты взял, что он деловой?

– Уверенный очень, Марина Викторовна, по-хозяйски так держался. – Данька редко ошибался в такого рода вопросах, чутье его почти не подводило, так что верить было можно. Но описание, данное охранником, ни о чем Коваль не говорило.

– Понятно. Можешь идти, Данила. – И, когда он вышел из татами-рум, Марина обратилась к враждебно глядящему на дверь Хохлу: – Что ты думаешь?

– Что тут думать? Опять у кого-то свело кое-где, – скривился он. – Веник-то немалых денег стоит.

По лицу телохранителя пробежала тень, серые глаза прищурились, а губы сложились в нехорошую ухмылку.

– Ты ревнуешь, что ли? – поддела Коваль ехидно, и он оправдал ее надежды, вскочив с диванчика:

– Я?! Да ты о чем?!

– Ну, я так и подумала! – удовлетворенно сказала Марина, доставая из сумки зеркало и помаду. – Домой поехали, поздно уже.

Хохол натянул ей сапоги, помог подняться и стукнул в дверь, предупреждая охрану, что хозяйка выходит. Окруженная со всех сторон, Марина пошла к машине, не замечая взглядов, которыми ее провожали посетители ресторана, – кто смотрел восхищенно, кто с любопытством, а кто и с неприкрытой завистью и злобой, но Коваль всегда было наплевать на людское мнение.

Лицо Хохла было по-прежнему напряженным и озабоченным. Марине тоже передалось его состояние, она занервничала – ладно, если это просто какой-то пень решил свести с ней знакомство, а если нет? Что-то не нравилось ей в этой истории, а что – она не могла понять, но неприятное ощущение не оставляло.

В машине повисла напряженная тишина, даже водитель не решился включить магнитофон, хотя обычно делал это сразу. Но сегодня от хозяйки исходило раздражение, и Юрка не стал навлекать гнев на свою голову.

– Киска, не переживай, разберемся. – Хохол погладил ее руку, лежащую на колене, покрутил на пальце обручальное кольцо, которое Марина не снимала, хотя не могла толком объяснить, зачем продолжает носить его и делать себе больно. – Поцелуй меня, моя сладкая… – это он прошептал ей на ухо, слегка потянув зубами за серьгу с черным топазом – подарок отца.

– Подними перегородку, – велела Коваль, сама тоже не в силах больше сдерживать себя.

– Киска… – попросил вдруг Хохол, отрываясь от нее. – Не торопись, давай как люди…

– А мы с тобой как кто сейчас?

– Не хочу так…

– Ну, смотри, – прищурилась Коваль. – Жалеть не будешь потом?

– Буду. Но так тоже не хочу.

Марина отвернулась от него, понимая, почему вдруг так разозлилась – просто не привыкла она получать отказы от мужчин, всегда брала то, что хотела, сразу и там, где приспичило, а вот Хохол решил по-своему, и деваться некуда.

Во дворе коттеджа он молча вышел из джипа, открыл дверку, помог спуститься.

– Я свободен?

– Как хочешь. – Она едва не плакала от собственной глупости и упрямства, но показать, что не хочет, чтобы он шел к себе, тоже не могла, а как же – гордость и все такое!

Но Хохол, при всей своей ограниченности в каких-то других вопросах, дураком все же не был и Марину раскусил моментально, засмеялся и шепнул так, чтобы не слышали остальные охранники:

– Тогда через час в бассейн приходи.

Это было что-то новое в его репертуаре, прежде никогда он не звал ее в бассейн, не предлагал ничего такого. Интрига…

Ровно через час Коваль спустилась в бассейн и ахнула – там была включена подсветка и гейзер, верхний свет потушен, на воде покачивались желтые лепестки хризантем, а Хохол плавал по периметру.

– Имей в виду, завтра тебя Дашка грохнет, ведь ей придется все это убирать, – предупредила Марина, остановившись возле лесенки.

– Фигня, я ей помогу, – отмахнулся Женька, подплывая. – Не стой так, киска, иди ко мне.

Она сбросила халат, под которым ничего не было, потянулась всем телом и нырнула, взметнув вверх фонтан брызг. В воде всегда все проходило, и плохое настроение, и боли в ноге, поэтому Марина часто спускалась сюда, в подвал, и подолгу плавала, расслабляясь. Хохол догнал ее и поднял на руки, целуя.

– Погоди… – Он снова опустил Марину в воду и поплыл к бортику, на котором стояла бутылка шампанского. Взяв ее, вернулся, откупорил и поднял над Марининой головой так, что вся пена оказалась на черных волосах, а холодная жидкость потекла по лицу и груди.

Хохол поднес горлышко бутылки к губам, и Марина сделала пару глотков, хотя терпеть не могла шампанское, даже на Новый год не пила. Но ломать кайф Женьке не хотела, поэтому подчинялась его придурям молча. А он принялся облизывать ее, подняв и посадив себе на бедра, и Марине начало даже нравиться. Она откинула голову и закрыла глаза, чувствуя только его губы на своей груди.

– Киска моя, чего ты хочешь сейчас?

«Чтобы на твоем месте был Егор!» – едва не выпалила Коваль, вовремя прикусив свой длинный язык.

– Тебя… – именно этой фразы он ждал, всегда любил, когда Марина говорила ему это. – Тебя, дорогой… – и опустилась под воду, но Хохол быстренько вытащил ее и снова облил шампанским.

– Какая же ты обалденная, Коваль… ты стоила того, чтобы завалить за тебя кучу народу… – пробормотал он, не прекращая водить языком по шрамам на левой груди

– Женя, обними меня, пожалуйста, мне очень хочется, чтобы ты меня обнял.

– Я так люблю, ты и представить себе не можешь, – убирая с ее глаз упавшую мокрую челку, признался Хохол. – Я не знаю, что со мной будет, если вдруг я останусь без тебя.

– Куда собрался? – поинтересовалась Коваль, уже почти совсем успокоившись и овладев собой.

– Никуда. Просто подумал, что, если Малыш опять вернется, ты и думать забудешь обо мне, так всегда бывает – когда он рядом, тебе никто не нужен.

– Пойми простую вещь – на сей раз он вряд ли вернется, – обреченно призналась Коваль, зажмурив глаза, чтобы не заплакать. – Ты ведь ничего не знаешь о том, как мы расстались. А он сказал мне одну фразу, только одну, и мне не надо больше… Он сказал: давай расстанемся, детка. Он устал от меня, понимаешь? От моих проблем, от моих постоянных измен – вообще от всего, что со мной связано. Так что вряд ли он вернется…

– Да и хрен с ним, киска, – от такой, как ты, только дурак мог отказаться. – Хохол прижался губами к ее шее и замолчал.

Конечно, ему такой расклад был на руку – конкурент самоустранился без борьбы, так что Коваль теперь с ним, Хохлом, куда ж ей деваться! А она даже себе не хотела признаваться в том, что до сих пор надеется, что Егор вернется…

…Девятого мая начался футбольный сезон, Марина сидела в крытой ложе стадиона в окружении первых лиц города – никто из приглашенных не отказался прийти, а мэр даже преподнес букет цветов в честь праздника. Вся ложа снаружи была оцеплена Марининой охраной, даже телохранители мэра сидели в другом месте, и дело было вовсе не в том, что Коваль боялась кого-то, – просто нравились ей подобные вещи.

Игра оказалась захватывающей, мэр даже на месте подпрыгивал от возбуждения и захватившего его азарта:

– Ну, Марина Викторовна, вы молодец – команда очень приличная! Можете рассчитывать на мою поддержку, если что! – пообещал он в перерыве. – Давно пора было заняться развитием этого спорта в нашем городе, да все руки не доходили, а вы, смотрю, решились, хоть и женщина!

– Вы меня удивляете, Эдуард Николаевич, при чем здесь это? – Коваль закурила, закинув ногу на ногу, благо брюки позволяли немного расслабиться и не думать о том, как она выглядит в подобной позе. – Люди попросили помочь – я не отказала, что здесь необычного? А уж если и город подключится, то мы сможем замахнуться и на первую лигу.

– Ох, торопитесь, Марина Викторовна! Давайте сначала этот сезон проведем, а там определимся.

– Не вопрос, – согласилась она, и мэр вдруг поинтересовался:

– А как там ваши дела с прокуратурой? Скоро суд?

«Ага, быстрый ты какой! Суд! Еще неизвестно, как вообще все повернется, самой бы не сесть!»

– Пока не знаю.

– Не пойму – что же вы ко мне-то не обратились, ведь я бы мог помочь решить все без шума.

Ну, разумеется – только это его и интересует, как бы слишком много шума не случилось, да поздно уже, завертелось все. И не помог бы он ни за что, даже несмотря на то, что вся его охрана сплошь состоит из Марининых мальчиков. Это Марина знала твердо – во всем, что касалось ее, у мэра был двойной стандарт: если выгодно, он помогал, если же нет – делал вид, что ничего не знает.

– Так сложилось, что времени не было у меня к вам обращаться. – Коваль лениво оглядывала трибуны и вдруг заметила нечто, заставившее напрячься, – прямо напротив, лицом к ложе, стоял брюнет в песочного цвета костюме и темных очках, окруженный четырьмя здоровыми лбами типа Хохла. Поймав Маринин взгляд, он слегка улыбнулся, скорее даже оскалился, и чуть наклонил голову, приветствуя ее.

– Женя, – не отрывая взгляда от мужчины, негромко бросила Коваль, – ты это видишь?

Хохол вырос за спиной и положил руки ей на плечи, вглядываясь в лицо человека, продолжавшего смотреть на Марину.

– Маринка, мне это не нравится. Знаешь, кто это?

– Нет, откуда?

– Это Гриша Бес.

– Мне ни о чем это не говорит.

– Зря, кстати. Это вор в законе, очень влиятельный человек, и неспроста он сюда заявился, думаю, дело у него какое-то. – Хохол убрал руки и поправил пистолет под мышкой. – И тебе цветы он тоже не просто так подогнал – не начались бы проблемы у нас, киска моя! Может, к Бурому съездим, пока не поздно, а?