Святыни и древности Турции

В 133 г. до н. э. римляне вынудили последнего пергамского царя Аттала Третьего уступить им все свои владения, в том числе и Пергию (вообще в истории конца Пергамского царства много неясного; известно, что мать (Стратоника) и невеста (Береника) Аттала Третьего были убиты, сам он, полагая, что его предшественник Аттал Второй был отравлен, постоянно опасался за свою жизнь, отчего внимательно изучал ядовитые растения и их свойства, и его внезапная смерть в молодом возрасте, да еще при наличии завещания, заставляет подозревать многое, в первую очередь – отравление, равно как и подложность завещания. В 1947 г. О. Юлкина вообще разработала просто макиавеллистическую схему: якобы восстание рабов и бедноты под руководством Аристоника (о нем чуть подробнее в ином месте) началось не по смерти Аттала Третьего, а в его правление и беспомощный, но коварный царь нарочно завещал свои земли Риму, чтоб тот подавил восстание! Год опубликования этой версии, впрочем, говорит сам за себя. Отметим сразу еще один факт, что, говоря здесь и в иных местах о передаче земель Пергамского царства Риму, мы немного упрощаем ситуацию: периферийные земли Атталидов, в первую очередь Киликия и Памфилия, жаловались римлянами то одному верному им азиатскому царьку, то другому, но говорить об их независимости после 133 г. смешно: римляне кроили подвластные им земли, как хотели, то приращивая владения вассалов (вспомним хотя бы расцвет царства Ирода), то совершенно конфискуя их; да и ранее – к примеру, после разгрома Антиоха Третьего при Магнезии (189 г. до н. э.), римляне взяли да и «подарили» Родосу завоеванную Антиохом в 197 г. до н. э. Ликию (а ее кусочек – Атталиду – Эвмену Второму); после нескольких восстаний ликийцев и их «челобитья» в Рим им в 169 г. «возвратили свободу». А почему? Вовсе не по справедливости, а чтоб наказать Родос за «неактивность» в Третью Македонскую войну. Поэтому говорим о действительном, а не кажущемся, тем более что в правление Веспасиана все эти «липовые» полунезависимости были уже практически выкорчеваны).

От эллинистической (доримской) эпохи в Пергии сохранились массивные ворота, охраняемые двумя огромными круглыми башнями; конечно, время не пощадило каменные гиганты, и они наполовину обрушились, но все равно даже останки этой древней постройки поражают: эллинистические укрепления мало где сохранились, а подобные циклопические сооружения вообще можно полагать уникальными. Они были сложены из тесаных камней равной высоты, и тип кадки чередовался через ряд – то сплошняком «тычком», то «ложком» (грубо говоря, то короткой, то длинной частью обтесанного каменного прямоугольного блока наружу). Высота башен достигала 18 м, диаметр составлял 11 м. Пергийские башни ворот играли огромную роль в деле обороны города; явно, что на верхних ярусах у больших бойниц стояли камнеметные и стрелометные машины; последние также были на куртинах – стенах между башнями. Вообще пергийские укрепления, возведенные около 225 г. до н. э., были выдающимися произведениями фортификационного искусства: куртины с арками на подпорках изнутри и сплошной галереей над ними позволяли осыпать противника просто градом стрел из луков и небольших стрелометных машин (на треногах) с двух уровней; прямоугольные башни о трех этажах – первый, «слепой», т. е. без окон и бойниц, чтоб враги не перестреляли защитников, обычно служивший складом; на втором этаже размещались лучники и небольшие стрелометы, на третьем, с широкими бойницами, – огромный камнемет). Круглая (вернее, цилиндрическая) форма башен ворот делала их намного устойчивее к действию таранов и камнеметов по сравнению с прямоугольными. Первый этаж был «слепой», во втором – щелевидные бойницы для лучников, в третьем – два окна для камнеметов, в четвертом – восемь; коническая черепичная крыша защищала установленные на верхнем этаже боевые машины. Сбоку были выходы для вылазок (один еще сохранился, автор даже в него пролез). Если б противник прорвался через ворота, его ожидала бы гибель в каменном мешке (позднее, во II веке н. э., богатая местная аристократка Планция Магна перестроила «мешок» в изящную галерею, украшенную статуями императором и, естественно, своими и своих родственников (часть их хранится в анталийском музее), – тогда царила иллюзия, что «римский мир» никогда не будет нарушен, и никакой враг не ступит на землю империи)… Именно через эти ворота вошли в город апостолы, и они видели эти каменные громады во всей их красе. Большая часть остальных построек Пергии – театр на 15 000 зрителей, U-образный, держащийся на арках стадион на 12000 мест, фонтаны, ворота Септимия Севера, нимфеум (украшенный статуями монументальный фонтан, посвященный античным божествам воды – нимфам) и агора – относятся ко II–IV векам, не говоря о епископской христианской базилике (V век). Улицу, идущую с севера на юг, пересекает другая, идущая с запада на восток, и как раз на восточном ее конце находятся остатки зданий, современных посещению Павлом Пергии: это руины палестры (гимнастического зала), посвященной императору Клавдию, и бань – в том числе и более поздних. Банный комплекс Пергии потрясающ: его можно уподобить городу в городе.

Несомненно, что главной постройкой Пергии был храм Артемиды – покровительницы города. Архимандрит Никифор пишет в «Библейской энциклопедии», что этот город «славился своим храмом Артемиды или Дианы… бывшим местом гнусных идолопоклоннических празднеств». Увы, стиль соответствует сану автора, однако нельзя не отметить, что культ Артемиды в Пергии был всепоглощающ: изображения богини и ее храма чеканились на городских монетах, деревянные скульптурки языческой богини продавались в лавках при стадионе; ее изображения присутствовали на фонтанах и колоннах, до нашего времени дошли хранящиеся в анталийском музее статуи и зодиакальный каменный диск с изображением Артемиды Пергийской. (Впрочем, в таком всенародном почитании еще в древности было одно исключение… Кто изучал латинский язык в институте по старому доброму учебнику Ярхо и Лободы, возможно, помнит, что в его хрестоматию был включен отрывок из речи Цицерона с обвинением сицилийского наместника Гая Верреса в расправе над командирами кораблей. Мало того: оказывается, тот же самый Веррес, как явствует из той же речи, будучи послан на борьбу с пиратами в область Памфилию, совершил святотатство. Вот слова Цицерона: «Как вы все знаете, в Пергии расположен известный и старый храм Артемиды. Уверяю, что этот храм был ограблен Верресом. Золото на статуе Артемиды было украдено им».) Знаменитый греко-римский ученый Страбон также подчеркивает в своей «Географии» важное для народа значение храма: «Вблизи Перги на возвышенном месте находится святилище Артемиды Пергейской, где ежегодно справляют общенародный праздник». Очевидно, что апостолы должны были столкнуться с многими трудностями в деле проповеди именно в этом месте: поэтому наверняка неслучайно, что, обойдя памфилийские и писидийские города, Павел и его спутники вновь пришли в Пергию и снова проповедовали там, как и пишет св. Лука: «И проповедавши слово Господне в Пергии, сошли в Атталию, А оттуда отплыли в Антиохию, откуда были преданы благодати Божией на дело, которое и исполнили» (Деян. 14: 25–26).

Ныне считается, что храм Артемиды стоял на улице, ведущей от эллинистических ворот к фонтану, носящему имя императора Адриана. Сам фонтан очень интересен: вода шла до него с гор и вытекала под статуей возлежащего бога реки Кентроса (Кестроса), а далее подавалась на многие десятки метров по цепи прямоугольных бассейнов-резервуаров, откуда ее черпал народ, вплоть до ворот. В центре города, на агоре, стоит другой фонтан – круглый; на одном из камней вырезан дельфин. Интересно, что в языческие времена этот фонтан просто был источником водоснабжения, а в христианское время он стал источником святой воды. Агору окружают многочисленные торговые лавки. За пределами расчищенной части города стоят руины римских стен и башен; не тронув древние башенные ворота, римляне построили перед ними еще одни, тройные, также укрепленные башнями поменьше.

Теперь, имея некоторое представление о городе, обратимся к историческим источникам о пергийских мучениках за Христа, которые переработал св. Димитрий Ростовский в сводном капитальном труде «Жития святых». Хронологически первыми являются пострадавшие при императоре Антонине Пие (138–161 гг.) св. мученики Феодор, мать его Филиппия, Диоскор, Сократ и Дионисий. Призванный на военную службу Феодор исповедал себя христианином перед игемоном Феодотом и отказался принести жертву языческим богам. За это его били, жарили на огромной сковороде. Видя крепость мученика, языческий жрец Диоскор признал себя христианином, за что был изжарен на той же сковороде до смерти. Феодора привязали к коням и влачили по городским улицам; при этом ко Христу обратились два воина, которые привязывали его к коням, Сократ и Дионисий. Мученичество Феодора завершилось его распятием; матери его, утверждавшей его к страданиям, отсекли голову, а Сократа и Дионисия пронзили копьями. Потом христиане погребли их тела. Память их – 21 апреля ст. ст.

Большое гонение на христиан предпринял император Деций (248–251 гг.); подробнее об этом гонении будет рассказано в 3-й части в связи с эфесскими мучениками. В 250 г. в Пергии пострадали 3 февраля мученики Папий, Диодор и Клавдиан от памфилийского правителя Павлина, а 28 февраля повелением игемона Публия был распят епископ Нестор Магидийский, ранее арестованный правителем Иринархом.

В том же III веке 1 марта неизвестно какого года пострадали мученики Нестор и Тривим, про которых писано, что «им же по жестоких за Христа муках ножами отрезаша главы». Наконец, при жесточайшем гонении Диоклетиана (284–305 гг.) 1 августа игемон Флавиан казнил Леонтия, Аттия, Александра, Киндея, Минсифея, Кириака, Минеона, Катуна и Евклея. Все они были простые люди («Минеон древодель бяше, а прочии земледельцы»), единодушно замыслившие разорить храм Артемиды, что и сделали, за что им и отрубили головы.

Прошло совсем немного времени, и христианство было объявлено государственной религией Римской империи. Пергийский храм Артемиды был освящен во имя Божией Матери, а храм Аполлона – во имя Господа Иисуса Христа. Пергийский епископ Леонтий заверил своей подписью акты Второго Вселенского собора. Несравненный историк Юстинианова царствования Прокопий Кесарийский написал в своем трактате «О постройках», что Юстиниан (483–565 гг., правил с 527 г.) выстроил «…дом для нищих имени св. Михаила в торговом местечке по прозванию “Эмпорий” (пристань) города Перги в Памфилии». V–VI веками датируются и руины двух огромных христианских базилик: первая, длиной 75 м, располагалась у поздних римских ворот, вторая, имевшая размеры 50 на 70 м – на краю главной улицы (с колоннами). Затем, к VII веку, Пергия приходит в упадок из-за арабских набегов и потому, что заиленная река Кестрос отрезала город от возможностей морской торговли. Жители покинули древний город, погрузившийся в дрему веков, из которой его начали пробуждать лишь в 1946 г. турецкие археологи Ариф Мюсит Мансел и Джеил Инан. Большая часть Пергии еще не раскопана; найденные же за это время статуи и прочие ценные находки переданы на хранение в анталийский музей, поэтому подлинная тень древнего города может явиться мысленному взору, только если удастся побывать в обоих местах – на раскопках Пергии и в археологическом музее Анталии.

Глава 3. Сида: древний город на крови нимфы и родина друга свт. Иоанна Златоуста

Античный город Сида известен и в гражданской истории – как место рождения сирийского царя Антиоха Седьмого, прозванного Сидетом (164–129 гг. до н. э., правил со 138), и центр античной пиратской работорговли, и в церковной – как место, где в период гонений на христианство пострадали доблестные пастыри народные – священники Александр и Киндей.

Священномученик Александр пострадал в царствование императора Аврелиана (270–275 гг.). Энергия и дальновидность сочетались в этом властителе с мрачностью и жестокостью: он прошел нелегкий путь от простого легионера до императора, и в песне, сложенной про него римскими легионерами, были такие слова: «Столько и вина не выпить, сколько крови выпил он». Стремление упрочить империю вылилось у него в учреждение восточного культа солнца и, как следствие, в гонение на христиан как инаковерующих. И вот полномочный представитель императора в римской провинции Памфилии игемон Антонин прибыл в город Сиду и первым делом арестовал городского пресвитера Александра. После обычных увещаний принести жертвы в храме Минервы (Афины) иерей был подвергнут различным пыткам, в том числе огнем и железными крючьями, после чего брошен на арену театра на растерзание диким зверям, которые, однако же, вполне предсказуемо не тронули святого, и игемон приказал обезглавить страдальца, после чего, согласно житию святого, будучи одержим злыми духами, умер и сам. Вскорости погиб от рук заговорщиков и сам Аврелиан.

Священник Киндей пострадал позднее – при императоре Диоклетиане (284–305 гг.), знаменитом реформаторе, благодаря усилиям которого падение Римской империи было отсрочено более чем на полтора века. Сын вольноотпущенника – бывшего раба – иллириец Диоклетиан достиг вершин власти и оказался единственным правителем, который по истечении двадцатилетнего срока правления добровольно оставил престол и вел жизнь частного лица; по сообщениям древних историков, суровый гонитель на покое выращивал капусту, и когда делегация от нового правительства в один из сложных моментов явилась к нему пригласить вновь взять власть в свои руки, язвительный старик гордо ответил: «Вы посмотрите на империю – и на эту капусту!» – и отпустил их ни с чем. Талантливый полководец и администратор, человек, спасший империю от краха, реформировавший систему управления, войско, денежную систему, поначалу даже покровитель христиан, он остался бы в памяти народной одним из лучших императоров, если бы под конец правления под давлением своего зятя Галерия, фанатичного язычника, не начал самые кровавые и массовые гонения на христиан. Если открыть святцы, то увидим, что конец III – начало IV века означало для древней христианской церкви то же самое, что для Русской – 1937–1938 гг. В эту мрачную эпоху и пострадал священник Киндей. По приказу игемона Стратоника его повели на казнь в железных сапогах с гвоздями. На пути слугам игемона встретился человек с дровами, и римляне решили отобрать у человека дрова для того, чтобы сжечь Киндея живьем: так святой сам заплатил обиженному горожанину цену дров – 30 медных монет; слуги стали искать человека, который понес бы дрова – и мученик сам взял их на плечи и понес к месту казни. Даже с костра святой провозглашал собравшимся истины Христовы. Киндей был еще жив, когда пошедший дождь угасил костер, и святой с благодарением Богу скончался. Бывший при этом языческий жрец уверовал со своей женой во Христа и предал тело Киндея погребению (моменты неуязвимости мучеников, причем временной, внезапного вмешательства стихий, столь же внезапного обращения или наказания гонителей характерны для многих древних житий, что мы еще не раз встретим; просто надо помнить, что житие – это не протокол, а особый литературный византийский жанр, в котором индивидуальность, к сожалению, зачастую приносится в жертву трафаретности ради пущей назидательности (таков канон – как в иконописании); по словам С.В. Поляковой, известной исследовательницы и переводчицы многих византийских житий, «агиография достаточно многосторонне представляет действительность, рядом с которой уживается обычно наивная фантастика»).

Чуть более ста лет назад развалины древнего города вновь были обжиты людьми, и в настоящее время античная Сида – приморский турецкий город Сидэ в провинции Анталия. Поселение людей прямо на античных развалинах нанесло последним изрядный ущерб, но все равно положение там не настолько плачевное, как, например, в столице провинции – городе Анталии, где от наследия древних времен остались лишь ворота императора Адриана и участок стены с башнями. В Сиде уцелели главные объекты, связанные с житием и страданиями священномученика Александра: по крайней мере, не сами здания, но хотя бы их руины.

Итак, что же представлял из себя древний город Сида и что от нее осталось? Город был основан в VII веке до н. э. греческими колонизаторами с Эгейского побережья. Согласно мифам, анатолийская богиня природы и плодородия Сида, гуляя с дочерью и нимфами, сломала с дерева ветвь с цветами – и место слома закровоточило: дерево оказалось заколдованной нимфой, и в наказание Сида сама обратилась в гранатовое дерево. В переводе «Сида» и значит «гранат, дерево с кровавыми плодами». Действительно, крови в Сиде за всю ее историю было пролито немало. Город последовательно входил в состав Персидского царства, когда персы покоряли греческие малоазийские города, затем, по освобождении Александром Македонским, в его империю (Арриан пишет: «Когда он выступил из Перги, его в пути встретили полномочные послы из Аспенда… Договорившись относительно денег и лошадей, послы ушли. Александр пошел к Сиде. Сидиты происходят из Кум эолийских. Они рассказывают о себе следующее: когда первые переселенцы из Кум пристали к этой земле и высадились на берег, они вдруг забыли эллинский язык и тут же заговорили на языке варварском, но не на том, на котором говорили соседи-варвары, а на своем собственном, до тех пор неслыханном. С того времени сидиты и говорят на языке, который не похож на язык соседних варваров. Оставив гарнизон в Сиде, Александр пошел на Силлий»). После смерти Александра город входил то в обширные владения Селевкидов (известно, что эскадра сидских кораблей ставилась Антиохом Третьим (223–183 гг. до н. э.) на левом фланге строя его флота), то в государство египетско-македонских властителей Птолемеев, потом – в Пергамское царство Атталидов; что интересно, хотя Селевкиды потеряли Памфилию по Апамейскому миру (188 г. до н. э.), монетам Сиды, Аспендоса и приграничного ликийского Фаселиса специальной монетной конвенцией было дозволено обращение по оставшемуся во владении Антиоха царству. Интересное исключение, ведь, по строгим законам селевкидского монетного обращения, внутри царства было запрещено хождение иностранной монеты. Не иначе царь заигрывал с потерянными городами, надеясь в будущем снова овладеть ими, или просто создавал иллюзию, что потеря городов временная и ничего в итоге особого не значит: так Византия на протяжении своей истории неустанно считала все свои потерянные территории всего лишь временно отторгнутыми… Так мы оказываемся во II веке до н. э. – в это время в Сиду приходит копия послания римлян царю Птолемею о предводителе восставших против сирийского владычества евреев первосвященнике Симоне Маккавее, что нашло отображение в Библии: «Тогда пришел из Рима Нуминий и сопровождавшие его с письмами к царям и странам, в которых было написано следующее: “Левкий, консул Римский, царю Птоломею – радоваться. Пришли к нам Иудейские послы, друзья наши и союзники, посланные от первосвященника Симона и народа Иудейского, возобновить давнюю дружбу и союз, и принесли золотой щит в тысячу мин. Итак, мы заблагорассудили написать царям и странам, чтобы они не причиняли им зла, и не воевали против них и городов их и страны их, и не помогали воюющим против них. Мы рассудили принять от них щит. Итак, если какие зловредные люди убежали к вам из страны их, выдайте их первосвященнику Симону, чтобы он наказал их по закону их”. То же самое написал он царю Димитрию и Атталу, Ариарафе и Арсаку, и во все области, и Сампсаме и Спартанцам, и в Делос, и в Минд, и в Сикион, и в Карию, и в Самос, и в Памфилию, и в Ликию, и в Галикарнас, и в Родос, и в Фасилиду, и в Кос, и в Сиду, и в Арад, и в Гортину, и в Книду, и в Кипр, и в Киринию. Список с этих писем написали Симону первосвященнику» (1 Макк. 15: 23). В этот век Сида стала одним из центров знаменитого киликийского пиратства и печально прославилась как перевалочный пункт работорговли и ремонтная база пиратских кораблей. Киликийские пираты были очень сильны и хорошо организованы и остались навеки в мировой истории благодаря тому, что какое-то время в их плену провел молодой Гай Юлий Цезарь. Плутарх так пишет о киликийских пиратах в жизнеописании Помпея: «Могущество пиратов зародилось сперва в Киликии. Вначале они действовали отважно и рискованно, но вполне скрытно. Самоуверенными и дерзкими они стали только со времени Митридатовой войны, так как служили матросами у царя. Когда римляне в пору гражданских войн сражались у самых ворот Рима, море, оставленное без охраны, стало мало-помалу привлекать пиратов и поощряло их на дальнейшие предприятия, так что они не только принялись нападать на мореходов, но даже опустошали острова и прибрежные города. Уже многие люди, состоятельные, знатные и, по общему суждению, благоразумные, начали вступать на борт разбойничьих кораблей и принимать участие в пиратском промысле, как будто он мог принести им славу и почет. Во многих местах у пиратов были якорные стоянки и крепкие наблюдательные башни. Флотилии, которые они высылали в море, отличались не только прекрасными, как на подбор, матросами, но также искусством кормчих, быстротой и легкостью кораблей, предназначенных специально для этого промысла. Гнусная роскошь пиратов возбуждала скорее отвращение, чем ужас перед ними: выставляя напоказ вызолоченные кормовые мачты кораблей, пурпурные занавесы и оправленные в серебро весла, пираты словно издевались над своими жертвами и кичились своими злодеяниями. Попойки с музыкой и песнями на каждом берегу, захват в плен высоких должностных лиц, контрибуции, налагаемые на захваченные города, – все это являлось позором для римского владычества. Число разбойничьих кораблей превышало тысячу, и пиратам удалось захватить до 400 городов. Они разграбили много неприкосновенных до того времени святилищ – кларосское, дидимское, самофракийское, храм Хтонии в Гермионе, храм Асклепия в Эпидавре, храмы Посейдона на Истме, на мысе Тенаре и на Калаврии, храмы Аполлона в Акции и на Левкаде, храмы Геры на Самосе, в Аргосе и на мысе Лакинии. Сами пираты справляли в Олимпе странные, непонятные празднества и совершали какие-то таинства; из них до сих пор еще имеют распространение таинства Митры, впервые введенные ими. Чаще всего пираты совершали злодеяния против римлян; высаживаясь на берег, они грабили на больших дорогах и разоряли именья вблизи от моря. Однажды они похитили и увезли с собой даже двух преторов, Секстилия и Беллина, в окаймленных пурпуром тогах, со слугами и ликторами. Они захватили также дочь триумфатора Антония, когда она отправлялась в загородный дом; Антонию пришлось выкупить ее за большую сумму денег. Однако самым наглым их злодеянием было вот какое. Когда какой-нибудь пленник кричал, что он римлянин, и называл свое имя, они, притворяясь испуганными и смущенными, хлопали себя по бедрам и, становясь на колени, умоляли о прощении. Несчастный пленник верил им, видя их униженные просьбы. Затем одни надевали ему башмаки, другие облачали в тогу, для того-де, чтобы опять не ошибиться. Вдоволь поиздевавшись над ним таким образом и насладившись его муками, они, наконец, спускали среди моря сходни и приказывали высаживаться, желая счастливого пути, если же несчастный отказывался, то его сталкивали за борт и топили. Могущество пиратов распространилось почти что на все Средиземноморье, так что море стало совершенно недоступным для мореходства и торговли».

Впрочем, к киликийским пиратам мы вернемся в главе, посвященной Коракесиону, а далее почитаем, что пишет Плутарх о пребывании Юлия Цезаря в плену у киликийских пиратов в жизнеописании Цезаря: «[Цезарь] у острова Фармакуссы был захвачен в плен пиратами, которые уже тогда имели большой флот и с помощью своих бесчисленных кораблей властвовали над морем. Когда пираты потребовали у него выкуп в 20 талантов, Цезарь рассмеялся, заявив, что они не знают, кого захватили в плен, и сам предложил дать им 50 талантов. Затем, разослав своих людей в различные города за деньгами, он остался среди этих свирепых киликийцев с одним только другом и двумя слугами; несмотря на это, он вел себя так высокомерно, что всякий раз, собираясь отдохнуть, посылал приказать пиратам, чтобы те не шумели. 38 дней пробыл он у пиратов, ведя себя так, как если бы они были его телохранителями, а не он их пленником, и без малейшего страха забавлялся и шутил с ними. Он писал поэмы и речи, декламировал их пиратам и тех, кто не выражал своего восхищения, называл в лицо неучами и варварами, часто со смехом угрожая повесить их. Те же охотно выслушивали эти вольные речи, видя в них проявление благодушия и шутливости. Однако, как только прибыли выкупные деньги из Милета и Цезарь, выплатив их, был освобожден, он тотчас снарядил корабли и вышел из милетской гавани против пиратов. Он застал их еще стоящими на якоре у острова и захватил в плен большую часть из них. Захваченные богатства он взял себе в качестве добычи, а людей заключил в тюрьму в Пергаме. Сам он отправился к Юнку, наместнику Азии, находя, что тому как претору надлежит наказать взятых в плен пиратов. Однако Юнк, смотревший с завистью на захваченные деньги (ибо их было немало), заявил, что займется рассмотрением дела пленников, когда у него будет время; тогда Цезарь, распрощавшись с ним, направился в Пергам, приказал вывести пиратов и всех до единого распять, как он часто предсказывал им на острове, когда они считали его слова шуткой». Гай Светоний Транквилл добавляет по тому же поводу («Божественный Юлий» // «Жизнь 12 цезарей»): «Даже во мщении обнаруживал он свою природную мягкость. Пиратам, у которых он был в плену, он поклялся, что они у него умрут на кресте, но когда он их захватил, то приказал сперва их заколоть и лишь потом распять».