Цвет: белый

Дарья Морозова

Цвет: белый

Все персонажи являются вымышленными,

и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно

-1-

– Я поживу у тебя пару дней.

Она произнесла это с деланной лёгкостью, старательно избегая взгляда молодого подтянутого видного мужчины в дорогом деловом костюме, восседающем за столом из красного дерева.

Девушка 23 лет делала вид, что её крайне интересует горбатый нос раскинувшего крылья серебряного орла рядом с пресс-папье.

Мистер Джон Уитмор-младший откинулся на спинку кожаного кресла и сцепил перед собой кончики пальцев, насмешливо изогнув красивые тонкие губы.

– Я же всегда так делаю. Разве ты против? – с вызовом вздёрнув подбородок спросила его гостья, набравшись смелости быстро поднять глаза. Девушка не любила паузы, которые держала не она.

Нет, Джон был не против. Он вспомнил, как в прошлый раз она вернулась к нему иначе: принесла билеты на «Волшебную флейту», прекрасно зная, что та не является музыкальным произведением, входящим хотя бы в десятку его любимых. Если на то пошло, то он вообще не любит оперу. Просто ей нужен был предлог. Предлог вернуться, как бы непринуждённо, словно ничего не было, будто они продолжили разговор с того, на чём остановились несколько месяцев назад.

А до этого она пришла к нему с заискивающей улыбкой и букетом белых лилий, по-хозяйски заменив ими скромный букет алых бутонов на журнальном столе. Эти лилии источали приторно-навязчивый запах, но он не выбросил их тогда, терпел. Девушка однозначно дала понять: розы – это крайне неудачный выбор.

Ещё раньше она подсела к нему в ресторане и с искренним беспокойством стала интересоваться, почему он так мало ест.

Что было в начале этой мучительной игры, Джону не хотелось вспоминать.

Ничего не ответив девушке, он подался вперёд и снял трубку телефона.

– Клейстон, это я. Подготовьте, пожалуйста, комнату мисс Пилтон. Она задержится у нас на некоторое время.

– Только на несколько дней, – нахмурив красивые брови, поправила его гостья.

Молодой человек смерил её тяжёлым взглядом.

Мисс Мэри-Энн Пилтон была невероятно хороша собой и не стеснялась этого. Миндалевидные карие глаза с поволокой блестели и завораживали, невозможно было не поддаться им. Мягкий алый рот, пышные каштановые волосы, чистая нежно-розовая кожа, аккуратные ушки – всё это Господь создал явно для другого характера.

Так с горечью думал Джон, одёрнув себя в тот момент, когда, слушая короткую благодарность поднявшейся на ноги девушки в бардовом платье, самым выгодным образом, подчёркивающем женскую фигуру, ощутил в сердце робкую надежду: «Может в этот раз навсегда?».

– Глупости! – сурово нахмурился молодой человек и после ухода девушки принялся за работу.

Сегодня ему надо было решить, банкротить или нет два мелких банка, выгодно ли вложиться в разработку одной из шахт в Африке, стоило ли соглашаться на предложение старых партнёров покойника-отца о сотрудничестве. Он знал, что эти люди ненавидели и презирали его в той же степени, какой вынуждены были смотреть ему в рот и следить за каждым его вложением и операцией: мистер Джон Уитмор-младший доказывал из года в год, что не просто не хуже основателя Уитмор Игл Корп., а куда сильнее и безжалостней. И права на ошибку он себе сам не даёт, сам изводит себя, даже гнобит, если просчитывается или не учитывает какой-нибудь фактор.

Вот и сейчас: он не должен ошибиться. На кону его репутация, престиж. За спиной незримо стоит призрак отца-брюзги с поджатыми губами.

Визит Мэри-Энн каждый раз выбивал его из колеи, а принимать решения с неспокойным сердцем и гулом в ушах было неприемлемо. Чтобы вернуть себе деловой настрой Джон идёт на крайнюю меру: злость на самого себя обращает в деловую ярость. Вряд ли решения будут идеальными, но они возьмут дерзостью, а это в деловом мире кое-чего да стоит.

Однако ближе к 5 вечера его прервали. Секретарь доложил, что его аудиенции настойчиво просит некий мистер Димитриадис по личному вопросу.

Джон сверился со своим расписанием – никаких совещаний или встреч до конца дня не предвиделось – и разрешил впустить посетителя.

На самом деле ему было любопытно посмотреть на очередного брошенного любовника Мэри-Энн. Он знал, что их отношения завершатся именно так, просто расстроился, что просчитался со сроком: он давал им год, но чувства остыли менее чем за полгода.

Молодой Уитмор унаследовал этот кабинет от своего отца – удачливого и расчётливого брокера. К счастью для всей семьи, его деловую хватку и острый ум также щедро достались наследнику. Кроме того, он обладал немаловажным даром располагать к себе людей любого сословия, поэтому вошедшего мистера Димитриадиса – сын владельца парфюмерных магазинов – встретила мягкая вежливая улыбка, которая охладила пыл молодого человека и несколько спутала ему подготовленную речь.

Данакт Димитриадис с благодарностью сел в предложенное ему кресло, а Джон неторопливо достал сигарету, с пониманием отнёсся к отказу визитёра последовать его примеру, и с чувством сделал первую затяжку. Молодой человек был хорошо сложен и очень хорош собой: большие чёрно-карие глаза, правильные черты лица, чуть вьющиеся тёмные волосы. Ему бы стать пианистом или скрипачом, тогда бы скрытая музыка во всей его фигуре смогла бы найти достойное выражение. Впрочем, потомок гордых греков сейчас представлял собой весьма жалкое зрелище: сутулый, с синяками под глазами с потухшим взором, искусанные губы, покрытые тонкой корочкой чуть подживших ран. Джон помнил этого блестящего представителя холостяков их круга сильным и решительным, но в данный момент перед ним сидел кто-то робкий и сломленный, безжизненный.

– Не будем ходить вокруг да около, мистер Димитриадис. Вы пришли сюда не ради акций, займов и процентов: пока Ваша семья неплохо справляется без моей помощи. Значит, срочное дело не связано с бизнесом. Вы расстались с мисс Пилтон, не так ли?

Болезненная гримаса тут же исказила измученное лицо, подрагивающие руки гостя потянули тугой узел галстука, ослабляя его.

– Она была тут, да? – вместо ответа спросил он и как ищейка втянул носом воздух, надеясь уловить аромат духов. – Я хотел… Словом, она не отвечает на мои звонки и письма. Букеты…

– Сколько Вы их уже послали? – перебил его Джон, растягивая постыдное удовольствие от чёрного триумфа над этим бедным парнем с разбитым сердцем. А ведь он говорил, ведь он предупреждал о том, что очередная придуманная сказка Мэри-Энн не продлится долго. Но девушка снова отвела ему роль злодея, поэтому Димитриадис не послушал его. Ни один из них не слушает Джона.

– 15.

Владелец роскошного кабинета лениво стряхнул пепел и, чуть сощурив выразительные серые глаза, спросил молодого человека напротив себя: «С запиской?».

Тот беспомощно кивнул и судорожно вдохнул, явно силясь сдержать болезненный стон.

– Она… Мисс Пилтон… Я просто не понимаю, что я сделал не так, в чём провинился! Я могу измениться, я могу объяснить всё, о чём она спросит, я никогда не хотел ни словом, ни делом обидеть её! Я просто не понимаю. Не понимаю, что произошло. Я же всё делал для неё! Всё! Она ни в чём не знала отказа! Почему же она так резко охладела ко мне?.. Вы… Вы тогда сказали, но я не поверил Вам. Скажите, откуда Вы знали, что у нас ничего не получится?

Джон слушал сбивчивую речь несостоявшегося жениха Мэри-Энн и не мог сдержать ликования и ощущения собственного величия. Кто-то смотрит на девиц, танцующих на деревянной сцене и бесстыже задирающих юбки, а ему нужно именно это – вид униженного и раздавленного собственной любовью человека. От такого зрелища электрические токи дрожат под кожей. Он даже не скрывает ни своего хищного выражения лица, ни влажного взгляда, ни шумного дыхания, которое маскируется под курение.

Джон помнил, каким дерзким и смелым выглядел полгода назад этот молодой человек, который сейчас явно плохо ест и спит, много плачет, и, скорее всего, утратил интерес ко всему, кроме мисс Пилтон.

Что он тогда сказал Джону? Ах да!

– Вам следует научиться держать себя в руках, мистер Уитмор. Имейте достоинство отпустить девушку, которая давно уже не любит Вас! Ваша обязанность как джентльмена с честью принять факт того, что не всё в этом мире принадлежит Вам!

– Повторяю, – спокойно парировал Джон, стряхнув пепел. – Я даю вам обоим год, может чуть меньше. Будет зависеть от того, как быстро она покажет зубы, а Вы – не сможете увернуться от них.

Димитриадис сжал кулаки и сделал шаг вперёд, но Мэри-Энн остановила его, смерив Джона холодным взглядом.

И они ушли. Мэри-Энн цеплялась за руку счастливого и гордого Димитриадиса, пока тот был преисполнен самых радужных надежд: ещё бы, дать отпор не кому-нибудь, а самому Уитмору-младшему! Богатейшему воротиле на Уолл-стрит! Мэри-Энн – этот ангел во плоти – выбрала не миллионы, а его! Значит, он достоин и способен сделать её счастливой!

Тогда влюблённый Димитриадис был уверен в том, что свадьба с прекраснейшей девушкой на свете – вопрос самого ближайшего времени. Но как же жестоко он ошибался!

– Давайте я расскажу вам, как всё шло в эти месяцы, – предложил Джон. – Я могу ошибаться в деталях, но общая картина будет довольно точной. Начнём с того, что Мэри-Энн – обворожительная, яркая, бесконечно внимательная – убедила Вас, что я держу её, насильно заставляю быть подле меня, ограничиваю в средствах, мешаю свадьбе с любимым человеком… – Заметив намерение собеседника что-то сказать, Уитмор-младший сделал лёгкий повелительный жест рукой: не надо его перебивать. – Затем Вы оба победили меня, раскрыли ваши и без того очевидные чувства, и, сразив дракона, отправились на белом коне в прекрасный розовый закат. Первое время совместная жизнь кажется чудесным сном, раем для двоих. Она говорит Вам, что знает, о чём вы думаете, грустит, что вы бросите её, когда она наскучит вам. Вы пылко и страстно убеждаете её в обратном, она мягко улыбается вам, заставляя чувствовать себя виноватым в том, что вы ещё не сделали. Её милая постоянная ревность доставляет вам удовольствие. Поначалу. Вы купаетесь в её нежности и внимании, чувствуете себя королём всего мира! Она говорит вам то, что вы хотите услышать, но в то же время твёрдо даёт понять, что ваше мнение всегда должно совпадать с её, как и вкусы, интересы и прочее. Инакомыслие строго пресекается и карается ссорой. И вы готовы подстроиться под неё. Готовы пойти против собственных интересов и принципов, лишь бы она улыбалась и дарила Вам всю себя. Но вот на ваше совместное безоблачное будущее наползают первые тучки: она видит, как вы стараетесь врать самому себе ради неё, путаетесь в собственных убеждениях, и тогда начинаются упрёки, ссоры, пренебрежение. Вы пугаетесь, пытаетесь всё исправить, ведь вы зависите полностью теперь от её настроения. Вам нужно услышать от неё «доброе утро!», но отныне и это нужно заслужить. Ваше сердце начинает кровоточить, ведь почему-то ваши поступки, слова, малейшее движение вызывает раздражение и неприятие. Вы становитесь хуже всех. Находятся любые поводы, чтобы отказаться от совместного ужина или поездки. Дорогие подарки перестают удивлять и восхищать её, она принимает их с выражением обречённости и презрения к вашему выбору. Всё недостаточно утончённо или модно. Иногда Вы просто «должны были знать, что ей нравится», хотя она точно об этом не упоминала даже вскользь. А потом она говорит, что нужно разъехаться. На время, конечно. Просто всё слишком быстро произошло, и она не смогла разобраться в своих чувствах. О нет, она по-прежнему любит Вас, и Вы ей дороги, просто ей невыносимо видеть, как сильно она ранит Вас. Она чувствует, что изменилась: новая Мэри-Энн хочет издеваться над вами, но прежняя Мэри-Энн не хочет этого допустить. И Вы соглашаетесь, хотя в глубине души понимаете: это конец. Но Вы глотаете это, как и её новых знакомых, с которыми регулярно видите рядом с ней, убеждаете себя, что её заливистый смех над чужими шутками – всего лишь дань хорошим манерам. В ваши короткие встречи она убеждает Вас, почти не глядя в глаза, что Вы важны для неё, хотя она понимает, как больно Вам сделала и корит себя за это. Вы хватаете её за руки, а она прячет их за спину, даже не скрывая, как неприятны ей ваши прикосновения. Наконец вы шлёте ей цветы, платья, украшения. Вы сходите с ума, потому что почти всё она возвращает обратно. Или не возвращает. И тогда вы приходите в настоящее отчаяние… – Джон резко оборвал свой рассказ, чтобы насладиться видом близкого к обмороку гостя: тот слушал историю их с Мэри-Энн отношений и уже на середине стал мелко дрожать от напряжения и нахлынувших воспоминаний.

Джон выпустил струйку дыма и деловым тоном поинтересовался.

– Сколько раз вы вставали перед ней на колени?

Димитриадис даже не вздрагивает, когда слышит вопрос. Он полностью во власти этого пристального, схожего с гипнотизирующим взглядом кобры и мягкого обволакивающего голоса сирены.

– Не помню. Раза три. Может больше. Один раз при её гостях…

Джон едва приподнимает левую бровь: его рекорд до сих пор не побит. Жаль.

– Снова вспомнил то, что хочется забыть, – мысленно ворчит на себя молодой мужчина. – Неужели и я так жалко выглядел 5 лет назад? Уверен, что ещё хуже.

– Пылко, но бесполезно, – безжалостно констатирует он вслух. – Однако делает Вам честь, что вы не пытались тайком её вывезти из страны.

– Что? О чём вы говорите?

– Один из предыдущих воздыхателей мисс Пилтон не хотел принимать отказ, поэтому похитил её и собирался увезти в Париж.

– Боже мой, какой кошмар! – впервые за время их диалога в глазах Димитриадиса вспыхивает едва заметное пламя. – Бедняжка Мэри-Энн! Она наверняка так испугалась! Почему она ни разу не говорила мне об этом?

– Потому что тогда она посчитала, что я излишне волновался и зря затеял драку. Она не воспринимала угрозу брошенного жениха всерьёз, и, даже со связанными руками, считала, что всё под её контролем.

– Так может быть?..

– Один человек погиб, у меня на правом плече шрам от ножа, – пресёк все невысказанные сомнения Джон и потушил сигарету, желая тем самым поставить точку в затянувшемся и бессмысленном визите пылкого влюблённого. – Просто мисс Пилтон предпочитает не замечать добра от надоевших ей людей.

– Вы… – посетитель усилием воли заставлял себя соображать. – Вы же пытаетесь мне что-то сказать всем этим, да?

– Мистер Димитриадис, настоятельно советую Вам заняться бизнесом Вашей семьи и перестать тратить деньги и силы на то, что в результате никак не окупится, – Джон красноречиво посмотрел на часы. – Если Вы продолжите безрассудно тратить ресурсы, то это приведёт к краху. Поверьте, империи рушатся из-за мелочей.

– Мистер Уитмор, Вы говорите мне, что я не первый, кто испытал подобное? Ну да, да, иначе и быть не могло. У такой девушки как она… Если бы я только мог…

– Так чего Вы ждёте от меня, мистер Димитриадис? Вы же знаете, что я не могу принудить её к браку с вами.

– О нет, я понимаю это. Понимаю. Я просто хотел сказать… Берегите её, пожалуйста. Я так бесконечно сильно люблю её, но не могу дать её то, что она хочет. Мне кажется, что Вы можете это.

– Мистер Димитриадис, берегите себя, – с нажимом на последнее слово посоветовал Джон. – Поверьте, боль рано или поздно пройдёт, и вы сможете жить долго и счастливо.

Молодой человек встал, чуть пошатнулся, но удержался на ногах.

– Всего хорошего, мистер Димитриадис! – подчёркнуто вежливо попрощался Джон.

Тот поклонился, уже у двери вдруг развернулся и сказал:

– Передайте ей, что моя жизнь по-прежнему в её руках. Я – весь её.

Когда дверь закрылась за посетителем, Джон не сдержал презрительной ухмылки: какая опасная патетика! Пусть лучше займётся семейным бизнесом: расточительная жизнь с Мэри-Энн достаточно потрепала бюджет Димитриадисов. Джон знал, что отец Данакта – единственного сына после трёх дочерей – не в силах отказать своему наследнику даже во вред семейному достоянию.

Уитмор-младший тяжело вздохнул: он должен держать себя в руках, ему почти удалось освободиться от её влияния, он почти свободен! Ещё пара месяцев и всё было бы кончено, но Мэри-Энн как обычно поступила по-своему. А ведь он подспудно надеялся, что у него будет год. Год для того, чтобы перекрыть себе все пути к отступлению.

Пока эта парочка наслаждалась совместной жизнью в Калифорнии, Джон предпринял отчаянную попытку изменить что-то в своей судьбе. Он не может жить от встречи до встречи с ней. И поэтому он…

Джон выдернул себя из оцепенения, посмотрел на фотографию в лаконичной серебряной рамке на своём столе и сжал кулак: он всё делает правильно.

Больше неотложных дел в конторе нет, пора домой.

-2-

Подъехав к своему огромному родовому особняку, он увидел, что в окнах на втором этаже в южном крыле горит свет. Дверь ему отворил дворецкий, с которым он перекинулся парой слов. Шесть роскошных букетов, адресованные мисс Пилтон, стояли у подножия огромной лестницы.

– Мисс Пилтон попросила занести их к ней в комнату только после Вашего возвращения, – объяснился Клейстон, который приглядывал за Джоном ещё в детстве.

– Больше так не делайте, Клейстон, даже если мисс Пилтон будет настаивать. Или сразу к ней в комнату, или в мусорное ведро, – распорядился Джон.

Он понимал, как это мелочно, но это его дом, и ей придётся принять его правила.

Молодой человек поднялся в свою комнату, игнорируя ожидавшую его в гостиной Мэри-Энн. Подождёт.

Уитмор-младший бросил взгляд на огромный семейный портрет, на котором были изображены его отец, мать, младший брат и сам Джон. Респектабельная достойная семья. Высший свет.

Верно, надо держать лицо.

Поднявшись к себе, он первым делом подошёл к своему столу.

Стопка открыток и телеграмм Мэри-Энн, что прежде находились в третьем ящике, были демонстративно сложены кем-то в пухлую стопку на зелёном сукне.

– Надо было их сжечь, – Джон провёл рукой по лицу, – нельзя было их хранить. Слабак!

Теперь она знает, что он бережёт послания от неё.

Надо было и на стол дома поставить фотографию мисс Сандерс, а не только в офисе. Джон понимал, что тогда Мэри-Энн испытала бы извращённую ревность, и к собственному стыду признавал, как сладко было бы ему это видеть.

– Довольно! – он смахнул стопку в ящик стола. – Разберусь с этим позже. Всего лишь надо выдержать ужин. Я смогу.

В ванной он неизбежно встретился лицом к лицу со своим отражением зеркале.

Глядя на себя, он снова пожалел о форме своих губ.

Мягкие, приятно полные, круглой формы, где верхняя губа была чуть больше нижней, достались ему от матери и первыми привлекали внимание окружающих. Он и сам был хорош собой, но взгляды людей всегда сначала останавливались на его губах, что сочным плодом манили и восхищали.

А Джон их ненавидел. Ненавидел за то, что даже эта деталь способна была поставить под сомнение его статус и репутацию жёсткого человека. То ли дело губы у отца: жёсткая прямая линия, которая с годами превратилась в презрительную дугу, сразу заявляла о надменности и непреклонности характера.

Молодой мужчина вгляделся в своё отражение: прямой нос, холодные серые глаза, острые скулы – всё было создано для образа твёрдого и сурового человека, но губы… Губы как насмешка с небес напоминали ему не просто о человечности, а о слабостях. Вернее, об одной единственной – той, что сейчас ждёт его к ужину.

В огромном зале стол был накрыт на двоих, горели камин и свечи вместо электричества.

Мэри-Энн одела изумрудное шёлковое платье и кулон с чёрным бриллиантом – старый подарок Джона. Он давно ей ничего не дарит: намеренно сдерживается.

– Значит, именно этот кулон, – подумал Джон, усаживаясь. – Хочет напомнить о старых временах: знает, что я всё понял, наверняка мучилась выбором.

– Ты задержался. Были срочные дела или сложные посетители? – бойко и непринуждённо спросила она, когда они сели за стол. – А, братик?

Джон пригубил вино и спокойно улыбнулся: а он всё гадал, чем же она попробует его уколоть за то, что он не поблагодарил её за выбор украшения.

– Не называй меня так, – холодно потребовал он. – Я тебе не брат.

– Но ты так добр ко мне, я хочу называть тебя своим братиком! – наигранно ласково возразила девушка. – Ну и характер! Кто же такого полюбит?

– Ты – приёмная дочь моей двоюродной тёти, так что мы слишком дальние и условные родственники. Однако где-то ты права, – неожиданно для Мэри-Энн согласился Джон. – Но раз я твой брат – твой старший брат – то имею тогда право устроить свою судьбу.

– Что всё это значит?

– Тебе пора замуж.

– Это предложение?

– Это факт.

Мэри-Энн погладила роскошный чёрный бриллиант на своей груди. Его огранка, как и чистота, были безупречны: само совершенство. Джон тогда выложил за него всё, что у него было, заложив в ломбард даже часы, доставшиеся ему после смерти отца.

– К тому же как минимум четверо сейчас добиваются твоей благосклонности, так что выбери кого-нибудь. Уезжайте в Европу или Азию. Судя по тенденциям в экономике краха не избежать1, надо быть готовым…

– У меня достаточно средств, – нетерпеливо отмахнулась девушка, и с издёвкой добавила, – а уж если я последую примеру Иды Вуд2, то мне совсем не о чем будет волноваться! Номера отелей очень комфортабельны! Только выбрать надо номер люкс!

– Не о чём будет волноваться, когда ты выйдешь замуж за мужчину с крепким состоянием. Выбери себе мужа или это сделаю я.

– Интересно было бы на это посмотреть! – зашипела та со злобой в глазах. – Ты не способен на подобное!

– Это спорное утверждение, – невозмутимо откликнулся Джон и отрезал кусок превосходного стейка.

– Ты – чудовище! – беззлобно пожурила его девушка и через небольшую паузу, понизив голос, подалась вперёд. – Но я тебя люблю любого. Я знаю тебя лучше всех на свете!

Она замолчала, внимательно вглядываясь в лицо молодого человека в поисках нужной реакции. Услышь это Джон 5 лет назад, он был бы ослеплён от счастья! Сейчас же, предвидя все эти приманки и «крючки», смог найти в себе силы обойти знакомую ловушку.

– Базилика в соусе многовато, но в целом – превосходный ужин! Новая кухарка – настоящая находка.

– Ты невыносим! – воскликнула Мэри-Энн, беря в руки на столовые приборы. – И кстати, кухарку тебе следовало выбирать тщательнее. Блюда весьма посредственные. Ты определённо не умеешь разбираться в людях. Какая девушка позарится на тебя, раз ты даже прислугу не можешь…

Джон не сдержался и бросил на неё жёсткий взгляд, в котором дрожало еле сдерживаемое бешенство. Желваки напряглись. Увидев это, Мэри-Энн внезапно облегчённо улыбнулась и тут же мягко пожурила его.

– Всё, всё, молчу, молчу! Ты такой вспыльчивый! Ни капли не изменился!

– Проиграл, – пронеслось в голове Уитмора-младшего. – Держи себя в руках, Джон. Держи себя руках.

– Что там за история с русской танцовщицей? – между переменой блюд поинтересовался Джон. – Ты говорила, что она – твоя лучшая подруга.

– Ириной? А что с ней? – наигранно равнодушно спросила девушка, пригубив вино.

– Говорят, она пыталась покончить с жизнью.

– А я тут при чём? Я не говорила ей этого сделать, – Мэри-Энн повела красивыми плечами и скривила чувственные губы.

– Не говорила… – глухо повторил Джон, невольно скользя взглядом по линии женской шеи. Он скучал. Как же он скучал по ней…

– Я не несу ответственность за поведение других людей, – напомнила девушка. – Она хорошая, хоть и ошибается во многих вопросах, но по-прежнему для меня важна, просто она стала такой душной!

– Это называется – добрые отношения, – устало откликнулся Джон: смысла в его ответе не было, его не услышат. – Ты не принимаешь заботу, считаешь её навязчивостью.

– Не надо меня опекать! – звонко воскликнула Мэри-Энн. – Это контроль, поводок, на который меня хотят посадить! Я никому ничего не должна! Даже тебе!

Задумавшись, Джон пропустил момент, когда надо было уткнуться в тарелку и не реагировать на её слова, но вилка выпала из его рук и не к месту звякнула о тарелку.

– Джон, ты же знаешь, как сильно я пыталась избавиться от опеки твоей тётушки, – мягкий доверительный тон и добрая улыбка.

Джон горько усмехнулся: эту карту она разыгрывала уже, поэтому тут он не поведётся.

После ужина Джон демонстративно прошёл мимо неё, даже не удостоив взглядом, и сел перед камином со стаканом виски.

Мэри-Энн покорно последовала за ним и устроилась прямо подле его ног.

– Только ты понимаешь меня, Джони, – она легко сжала руку молодого человека и смело посмотрела тому в глаза. – Хоть ты и не говоришь, но я знаю: Димитриадис приходил к тебе. Я отказала ему. Не думала, что смогу так быстро охладеть к человеку, но ты же знал, что так будет, верно?