Родительская тетрадь

Ольга Старушко

Родительская тетрадь

© ООО Издательство «Питер», 2022

© Серия «ПИТЕР ПОКЕТ», 2022

© Ольга Старушко, 2022

Глава 1

Дом

Прошу

Мне бы хватило малости,сколько ни протяну:дай ещё миг, пожалуйста —соли морской вдохнуть.Прежде чем успокоиться,час до рассвета дай,чтоб на каштане горлицав горле катала май.Пухом ли в землю, в урну ли —дай мне хотя бы деньдома.Волну лазурнуюс чаечкой набекрень.

«Яблочко» с выходом

Сколько лет бы с детства ни минуло,а душе в разлуке не зачерстветь.Прогуляйся стеночкой Минноюв одиночестве.Ветер с моря, камень горячий бел,съеден и туманом, и бурями.Слива-дичка зреет. Иди себе,знай, покуривай.Тюлькин флот на привязи мается.Цепи якорные заржавлены.Мачты держатся всеми пальцамиза державное.Жить и жить бы здесь с мамой, с папою,а не так – от случая к случаю…Ежевикой сердце царапаетболь колючая.Воробьи на стеблях цикориямашут крыльями – ой, щекотно им.Да у тебя самой вся историяперелётная.Ты гуляй, покудова алый шарв тучи за маяк не закатится.Посиди на камне – да жаль, шершав,мнётся платьице.

Долг

Послушай, тебе говориливзахлёб и почти не дышапро мачты, ревущие крыльяи тонущий солнечный шар,про вытертые башмакамиступени, что к пирсу ведут,про то, что разобран на каменьтвой Лазаревский акведук,про то, как внезапно и резкохватает жара за плечо,про стайку девчонок соседских,что лазают за алычой,про чаек, гогочущих с крыши,про то, как чернеют, тихи,от павших шелковиц и вишенотбитых дворов языки,про то, что затягивать раныи память узлами нельзя?А я говорить не устану:ведь кто-то же должен сказать.

Мрамор

Каким же ветром мраморного львавнезапно занесло к аэропорту?Лаская гриву, шелестит трава.Он дремлет, положив на лапы морду,и мрамор шёлков, сумраком ночнымукрыт от слишком пристального взора.Лев нежится. Мы с ним вдвоём молчим,ловя под лавровишней слабый шорох,с каким небесный круг в созвездье Льваприходит, звякнув дверью потаённой.И волосы мои поцеловав,застынет воздух.Пояс Орионазастёгнут на три дырочки.Луна,рождённая вот-вот, перед рассветомсвой парус тонкий выгнула, полнаневидимого солнечного ветра.При лунном свете мрамор как живой:не тень скользит —то лев чуть слышно дышит,касаясь августейшей головойпускай не лавров, ладно – лавровишен.Прими свой Крым и вечным, и живым,открыв его небесные ворота,когда тебя таврические львывстречать выходят чуть не в зал прилёта.

Медь

За «Рио-Ритой» в парк Победыиюльским вечером приеду.Ах, трубачи, поддайте меди,а я отсыплю серебро.Кружатся под софорой пчёлыпод выкрики трубы весёлой,и крутобокая валторнаотставит в сторону бедро.Дыши,«Рио-Рита»,котомка травами набита,под шляпой-соломкойпочти не видно седины.…Помнишь май у театраи те весенние объятья?Кто только с фронта, кто от партывстречались в шестьпосле войны.Расселены полуподвалы.Из общежитий, коммуналокона лилась ещё, звучала,но разъезжались кто куда.Мелькали и терялись лицадрузей, и веера альбиции,что летом розовым пушится,смахнули прежние года.Гори,«Рио-Рита»,у мамы платье в розах сшито,и галстук в полоскуна фотоснимке у отца.Королёк над лавандой,балкон, увитый виноградом,и комендантские наряды,и ламца-дрица-и-цаца.На танцплощадках-сковородках,куда сбегали одногодкив клешах и юбочках коротких —и были ночи коротки —забыта, смолкла «Рио-Рита»,иными песнями забита.И новые возили ритмыиз дальних рейсов моряки.В толпе курортной и случайнойя поймана твоим звучаньем.В футляре мелочь забренчала,а в знойном мареве плывётна расстоянии ладонивесь из винтажных кинохрониксверкающий легкомоторныйи прямокрылый самолёт.О, этот флёр воспоминаний…Софора мусорит цветами,и барабанщик барабанит,и трубачей картава медь.И голоса жужжат, как пчёлы,что собирают мёд софоры.И перехватывает горло.И слов не помню, жаль.Не спеть.

Слабо

Слова на ветер? Ковыляседой загривок. Степь пожухшая.Родная скудная земля,ты говори, а я послушаю.Твой ветер скажет мне о том,что голос – выдох, вдох – молчание,так помолчи! – но сам потомвзовьётся, снова отвечая мне,что после скоротечных грозотцу на даче что-то личное,напившись, благодарный дроздпоёт над грядами клубничными.Пусть голос слаб, пусть выдох – блажь.Тяну как есть, и делать нечего.Цепляй слова, мой карандаш —и хоть цикадой, хоть кузнечиком…

Млечно

На город туман опустился впотьмах.Туман молоком заливает дома,и каплями жёлтого маслауже растворяются в нём фонарида теплится пара окон изнутри:погасли… и это погасло…И где тут вперёд и куда тут назад?И папе бы время опрыскивать сад,да только беда – нездоров он.Пахнуло весной из февральских окон,и поит миндальным своим молокомголодную землю корова,и влажно дыханье её у щеки,глотает дорогу и съела шаги:вот чайка заплакала где-то,а где она, чайка – поди отыщи,и сливочной пеной цветы алычистекают на кончики веток.Широкие лапы до самой землиу кедров атласских, намокнув, леглии головы свесились набок.А чайка всё плачет и плачет вдали.Хлебни этот белый и стылый налив:он горек, и солон, и сладок.На город, который с рожденья знаком,который и любит, и нянчит тайком —уж больно характер суровый —украдкой глаза осушая платком,смотри: ты впитала его с молокомтелком от туманной коровы.И якорь рога выставляет вперёд,и месяц по небу триерой плывётнад млечным сиянием бухты,в тумане курантов звенит бубенец,дышать тяжело, а когда наконецзаплачешь – и легче как будто.

Гроза

Раздумывает – сохнуть ли? – трава,пока ещё не колются колосья,и мнётся мак, и шёлков, и кровав,то выгибаясь, то кидаясь оземь.Медовый дрок, пуховый тамарискпронзительней в лучах на фоне тучи.С изнанки тополиный замшев лист,и у платанов кроны ветер пучит.Сгустилось время поздних майских гроз.И так они желанны, эти грозы,пока сочится смолкой абрикоси бронзов жук во рту у чайной розы.От молнии, шарахнувшейся вниз,гремуча смесь пыльцы, озона, пыли.Вскипел асфальт от пузырей и брызг,и в ужасе кричат автомобили.И треск, и трепет. Ливень наконецприпал к земле – и жадную целует.Так долго шёл к тебе, и вот он здесь.Он ломится вовсю, напропалую,раздвинув лозы, стебли и листы —не груб, но так настойчив, так поспешен,так полон жизни, что от полнотыполопается шкурка у черешен.

Царапины

На пустыре вольготно ежевике:дожди прошли, она и зацвела.И на цветах дрожат в горячем бликедвух бабочек сложённые крыла.Задень её – и не избегнешь плена,и каплю крови вытрешь рукавом:она когтит плечо или коленолюбым назад отогнутым шипом.И кобальтовый шершень пулей дикой,и медленного золота пчела,и бабочки кружат над ежевикой,не в силах оторваться от тепла.Её крючки – на листьях по изнанке.Её железо зреет в лепестках.Ты не завидуй бабочке-белянке:ей мёд, а у тебя шипы в руках.Как ни уйдёшь – со стоном или криком,земельным комом, прахом и золой —а поутру очнёшься ежевикой,и бабочкой, и бликом, и пчелой.

Держи

Держи траву в степи сухой, как порох,держи над садом персиковый духи синих пиний шум, среди которых,набрав шалфея с розмарином ворох,я к морю на закате добреду.Держи, волна, неси меня в объятьяхнавстречу солнцу, жгучему углю.Прими как есть, без золота и платья.Как жаль, что лишь теперь могу сказать я,что я с тобой и я тебя люблю.Держи меня, как малых держат дома,как помогает якорь кораблю.Пусть рыжая бесстыжая текомапротянет губы трубочкой в истоме,чтобы отдать заветное шмелю.

Жажда

Сними три шкуры здесьи семь потов пролей,а всё равно не сделаешься ближесвоей слоистой и просоленной земле,которую прибой с шипеньем лижет.Пилить цикадам – не перепилить:тут запах загустел, и вязнут звукив траве пластом и в глинистой пыли,а ветер туго пеленает руки.Сорока зноем наполняет клюви тащит, приоткрыв его, вприскочку.Кефалям чайка гаркает: ловлю! —выхватывая их поодиночке.Ты низкой ласточкойс попискиваньем «пить!»ныряй в седые травяные волны,и дождь, что с запада несёт, не торопи.Вдохни: пусть этот жар тебя наполнит.И степь сама тогда пожалует сполнав пылу борьбы текучести и тверди:под суховеем с моря горько-солона —и можжевелует, полынит и бессмертит.

Касание

На цыпочки встать и потрогать макушку лета,пока она густо-зелёная и живая.А лето дождя пригубило, играет светом,по ободок горизонта его наливая.И каждый глоток – беспримесный, не палёный:не утолишь, так хоть отдалишь печали.Но зреют, зреют на круглоголовых клёнахкрылатки – зародыши ангелов. Или чаек.

Смакуя

Почувствуешь каждым нервом и волоском:томительный день истёк —а ведь только начат…Рыбьим скелетиком с краю на блюде морскомовальном белеет фрегат и его три мачты.Закат по воде чешуёй словно жар горит,и след Черномора на пирсе ещё не высох,и ветер ему доносит: богатырипосеяли булавы на каштанах и кипарисах.Смыкаются море и небо, как мидия.Дай ещё!Всего-то и было сказки – укус,а казалась длинной.Но лето созрело ворсистым персиком и течётсквозь пальцы, и мякоть отходит от косточки,от сердцевины.

Бархатный сезон

Настоящий бархат – ночью,после двадцати шести.Тёмных водорослей клочьяшторм успеет нанести.Шёл бурун в кипящей пене,обнимал мои колени,обдавал до головы.И галдела, и стучалагалька, и носилась чайканад разливом меловым.Остывать и правда рано:август, день сороковой.Греет щёку вздох леванта —здешний, радостный, живой.Так теснит дыханье в Ласпи,так огромно это счастье —от морских ослепнуть вод,захлебнуться долгим вдохом,слышать ветра свист высокий,пёстрых сарычей полёт.А потом над бухтой длиннойсолнце катится к земле:ремонтантная малинав неге, в дымке, в киселе.Глажу бархат против ворса.Вижу горы над Форосом.Пропадай, моя душа:словно море, бьётся сердце,и смотреть – не насмотреться,и забудешь, как дышать.

Накоротке

Отвыкнешь здесьдержать дистанцию.Так исподволь,за кнехт канатом примотав,швартуют к пристаниусталый катер, а с бортовпокраска лущится.Прохожий запросто готовболтать на улице.Тропинку тайную наверхукажет пальцем, иотгонит шершня: по жаресмертельно жалится.Как быть с тобой, перетерево всякой всячине?Глазами рыжих фонарейблестишь собачьими,и в том же стиле, поперёк,на водной станциигребёт на берег паренёк.И вся дистанция.

Бухта символов

Первый рейс отменён. Всё свежей на рассвете,и дельфины-азовки гонят рыбьи стада.А как выйдешь из бухты – закрутится ветер,вот и катер танцует то туда, то сюда.Горизонт растворился: нерезкий, нечёткий,дымка к морю стекает седловиною гор.Тесен рыбий садок. И подводные лодкиПолифем не пускает из пещер на простор.Экий ласковый день на прощание выпал.Запах мидий повсюду. И бронзовый котвсё несёт Куприну серебристую рыбу,да мешают туристы, разный праздный народ.Как ныряльщик ЭПРОНа —плакатный, плечистый, —головой Дели-Христо подпирает закат:батарея Драпушко, где артиллеристы,что громили линкоры, навечно лежат.Рыбаки, зазывалы, капитаны, салаги,пёстрый ворох байдарок. Золотой Сюмболон.На ветру распуская разноцветные флаги,листригонят по кругу, провожая сезон.Спят обломки зубов в челюстях Феодоро:генуэзская хватка, крепко стиснутый рот.Горловиной снуёт вереница моторок,заклиная за рейдом смотрящий вельбот.В балаклавских лучах напоследок погрейся:и вернуться недолго – тосковать нелегко.Где-то там у причала до нового рейсаждут «Поэт Андрухаев»с «Лейтенантом Гринько».

Предчувствие

За трепетанье листьев на ветру,бурление теней в потоках света,сорочьей пары шумную игруи васильки в овсах за день до лета,за соль и корку хлеба на столе,за каждый час, пока родные с нами,за розу на обломанном стебле,что я спасу, размножив черенками —я наперёд тебя благодарю —за всякий миг негаданного счастья,за свет и воздух, коим к сентябрюя так и не сумею надышаться.

По старому стилю

Набрать побольше воздухауже не получается.Дары, похоже, розданы.Садятся в воду чаицы.Им в мареве постаныватьнад сонной Балаклавою.Верха сетей расставленныхобсижены бакланами.Как будто ветру молятся —а это крылья сушатся.Ступени в пятнах кольцамиот падалицы грушевой.А к пальцам льнут инжирины,лоснятся виноградины,попробуй задержи меня,спеши меня порадовать,пока не улетела я.Вцепились в камни каперсы.И солнце угорелоестремглав под гору катится.И переполнен жалостьювечерний возглас горлицы.А лето всё кончаетсяи вот сегодня кончится.

Мальчик и его собаки

Выводит двух собак.Одна – совсем щенок,второй – терьер.Степенный, с жёсткой шерстью.Щенок же скачет: шлейка, поводок —не сиганул бы под колёса с места.Из окон занавески пузырём.Воркуют голуби.Метлой царапнет дворник.Всем не до них, гуляющих втроём.Панельный дом.Звенящий день.Обычный вторник.Такая тишь!Разнежась, млеет двор.Замру в тени.Меня не замечают.На чьей-то кухне слышен разговор,и ложечка бренчит о чашку с чаем.Ещё не вышли взрослые покас ключами от машин, авоськой, пивом.Он бублик-хвост поправит у щенка —не встал?Вот так, прямей держи, не криво.Терьер, обнюхав вишню, подбежит —и бережным, не нарочитым жестомон гладит спину, треплет от душипса по седой и клочковатой шерсти.На вид лет шесть: не школьник, детвора.А сколько силы в нём, в душе и в теле —я видела: он на руки вчерасхватил сестру, что падала с качелей.Не двигайся.Боясь дышать, ловинечаянные, тайные мгновенья,когда мужчина учится любви,прижав щенка к ободранным коленям.А что потом?Присяга?Институт?Храни его, судьба, что б там ни сталос мальчишками, которые растутв ничем не примечательных кварталах.Нести любовь, не расплескав за много летв огромной жизни,где обиды, боль и враки…Сентябрь.И в слепящий белый светуходят мальчик и его собаки.

Слеза

Вьются, не напьются осы,наводнив собой базар,полосатее матросови хищней, чем их глаза.Виннным духом бродит осень,выгибается лоза.Ветер, высохшие космытрав да скудная роса.Отнеси меня обратно,опусти на край земли —там, где солнечные пятнана морскую гладь легли,где сегодня, вероятно,гомонили Васили,где развалы виноградаи туманы-кисели.Ветер юга, ветер вольный,отнеси меня домой,где грохочет пушка в полдень,где ещё привычен зной.Я тоскую. Я же помнюголос твой и трепет твой,черепицу красных кровель,кипарис над головой.Неуёмный, раскалённый,обрывая проводаи листву с берёз и клёнов,ты ко мне летишь сюда.Мне бы синей и солёной —за неё я всё отдам —но с небес холодных, сонныхтолько пресная вода.

По живому

Чем, Севастополь, ты зацепишь в этот раз,когда кусает ветер треснувшие губы?Когда, царапая незащищённый глаз,оскалят зубы парусов твои яхт-клубы?Грозят занозами заборы здешних бухт,где для меня уже не будет дня как прежде,где, обречённые на общую судьбу,стареют борт о борт «Романтик» и «Надежда».И проступает – утирай, не утирай —в глазах непрошеная влага колкой соли.Почтовых ящиков щербатый ржавый крайне скроет писем. А они не вскроют боли.Так остро пахнет здесь, к чему ни прикоснись:ореха палый лист, стволы в лишае струпьев…И как сожжённая вдали от дома жизнь,клубится пепел на кострах горящих скумпий.И режет правду свет. И правда же – дотла…И жгучей серой осыпают землю кедры.И сквозь ноздрю известняка торчит игла,вся в каплях крови – куст и ягоды эфедры.Пусти, зизифус, ты разделся донага,дай мне сойти к мазутным водамвниз по склону:там горький дым углей чьего-то очага,который стелется над балкойА —    пол —            ло —                  но —                       вой.Воздух плотен, в нём смятение и вой —гудка профундо и сирены окрик птичий.И точит ветер, скрежеща над головой,кривые черные ножи твоих гледичий.

Блик

Всё это – зимний дым. Упавший за ночь инейвосходит, завихрясь под солнечным лучом:в тумане Чатыр-Даг с его прямым плечом,и медные дубы, и горы голубые.А круглое стекло светло и горячо.В иллюминатор целься, солнце над проливом,мне виден с высоты лежащий в море блик.и Крым, воздушный змей,взлетает ромбом синими за плечом моим парит в небесном дыме,лишь ниточкой-мостом держась за материк.

Шторм

Косые лучи клинкамикромсают громады туч.И жалит, и проникаетдо белого каждый луч.И тросы, и цепи стонут.Посмотришь на берег, вниз —скелеты морских драконовшеями переплелись.Валы травяного цвета,и пена на удилах.А горизонт фиолетов,его оседлала мгла.Каштанов, айвы, ореховвокруг полегли войска,и сброшенных их доспеховпоскрипывает труха.И мельниц воздушных мелютгремящие жернова.И разрывая землю,пробилась в ноябрь трава.

На звук

Любить – так до слёз:на прощанье дождя закати,чтоб влажная почвахватала верней за подошвы,и не продохнуть от акаций,и слева в грудитянуло.И чтобы разлука – на миг и не дольше.Сигналь мне отсюданеведомой птицей в ночи,которая коротко и монотонно звучит,как будто у нашего дома на тёмныхветвяхвключают сонар.Акустический якорь.Маяк.На звук и вернусь, подожди.Пробираясь меж туч,небесный автобус труситпо наезженной выси.Вернусь – и увижу,как белка и солнечный лучиграют в пятнашкина древнем стволе кипариса.

Тоннели

Полсрока – здесь, и даже боле.Но всякий раз, когда пейзажпод шпалы подсыпает соли,и ты опознаёшь Сиваш,полвозраста – долой!От дымапершит в носу, глазам – теплей.Полусухие реки Крыманастояны на кизиле.Домчать до них, и ледянуюнастойку эту пить с руки!Летят одесную, ошуюлишь волны и солончаки.За край небесного порогав рассвет уходит, далека,чумацкая Батый-дорога,просыпав звёзды из мешка.Ни сон, ни явь.Лишь брёвен точкина мелководье.Не дыша,глазами провожаешь строчкилинялых джинсов Сиваша.Стучат колёса.Ждут тоннели.Ты помнишь: шесть!Их будет шесть.На Сиваше светлеют мелии ковыля степного шерсть.И с каждым новым оборотомжелезных сдвоенных колёснад ухом тихо шепчет кто-то:прости, что солоно пришлось.…Ищу Сиваш из самолёта.Тоннели ждут. Скорей бы мост!

Южак

Море под южакомкажется наждаком.Лижет шершавым своим языком,морщится: вдруг чужая?Не говори, южак:вроде и не чужак,и не своя, не в доску, а так —изредка приезжаю.Что же ты сгоряча?Будет тебе серчать!Видишь – бретелька ползёт с плеча,выйдет на снимке криво.Встречный поток упруг,и, подхватив игру,чайка ложится ветру на грудь,просто шагнув с обрыва,виснет у самых ног.Резок твой свист, высок:что мне морзянка стучит в висок,ритмы каких элегий?Вот бы взлететь вдвоём,сверху увидеть дом,взглядом окинуть весь окоёмот Кальфы и до Омеги…Не вышибай слезу,ладно? Брожу внизу.Пробую выманить здесь, на мысу,крабов из их пещерок.Гладь, не толкай, южак.– Бабушка, это рак?Тащит к воде на красных ногахраковину отшельник.Словно удар под дых:прядей полно седых.Что ж ты теперь заметаешь следыпылью по ржавой глине,солью по волоскам,пеной по облакам?Гонишь волну за мной по пятамнаискось, валом длинным.Что мне с твоих даров?Просто не будь суров,тронь восьмигранникБашни Ветров —и поминай как звали…Створку не рви из рук:сонно вздыхает внук.Время заходит на третий круграковиной спирали.

Мой свет

Так смутно, ни тьма и ни свет,разлито сияние,что чудятся тени каретв Приятном Свидании.По правую руку луна —приплюснутой дыней.Тумана лежит пеленанад каждой долиной.Не воздух, а толща слюды,лишь контуры зданий,и духи небесной водытанцуют в фонтане.Огни в запотевшем окнелетят, негасимы,и маслянен вкус в полуснехолодного дыма.И нет на прощание, нетни слов, ни желаний,но надо проститься, мой свет,до новых свиданий.

Зоря

На кораблях играют зорю,звук бронзовеет над водой,и серебрится край у моря:светлей небес, почти седой.А Корабелка ловит рыбуи окунает в воду чад.Шершавы каменные глыбы,и чайки – как без них? – кричат.Над бедной нашей стороноюпрошепчет бриз: Господь велик.И солнце прячет за волноюсвой умиротворённый лик.Подай мне, отче, соль и камни,и птиц, и рыб, и новый день:и я приму его, пока мнеиграют зорю по воде.

Глава 2

Боль

Исход

Мимо старых домов, где рукою – до потолка,их заборов из трещин времени, камня голого,мимо рынка, где – крюк за жабры – висит                                              калкани капуста с прилавка роняет внезапно голову,по брусчатке улицы – улица невелика —мимо спелой хурмы: как пылают её шарыво дворах, и смотри, есть ещё фонтан                                              на Воронина,мимо ящиков почты, что свалены до порына крыльцо при ремонте дороги, и их                                              не тронули,здесь уже не живут, ведь вход перекрыт,мимо портика с флагами, датами Крымской                                              войны,виноградной лозы, колонн, белья по балконамдо больничных ворот, где были мы рождены,чтоб расти в общежитиях, школах                                              и на бастионахнашей пусть и неласковой стороны,мимо тени былого флота, его моряков,кораблей, что теснились, забив заводскую                                              бухту,мимо чёрных орудий сражавшихся здесь                                              полковиз больничных ворот и уйдём на смену, когда                                              наутропозовёт нас одна из труб заводских гудков.

Взгляд

Даны мне были мамины глазагустого цвета переспелых вишен.Нам говорили: ваши голосане различить – одно и то же слышим.Одной и той же звуковой волнойдыхание несёт, пока нас двое.Но этот разговор меня со мнойв любой момент прервёт гудок отбоя.А дальше будет просто тишина,и не соприкоснуться голосами.Не голосить. Не плакать. Я одна,но я смотрю на мир её глазами.

Прочь

Такого не могло случиться,глазам не верится – но вотсидит кладбищенская птицасреди могил и к людям льнёт.Пока мы красили оградуи обновляли цветники,она сновала где-то рядомна расстоянии руки.Она не издала ни звука,топорща серое перо,нахохлилась. Ржавела грудка —как пламень лёг на серебро.Клонились сосны, долу глядя:иголок брошенных не счесть.И ветер расчесал на прядистальную облачную шерсть.Твой восковой точёный носикзавис над лужицей воды.Какие знаки ты приносишь,какой мне ждать ещё беды?Тщедушно пепельное тело.Пошевелюсь, боясь смотреть:зачем ты на меня гляделаглазами бисерными, смерть?Проверь окрестные могилы,а в дом ко мне повремени.За кем ты нынче приходила?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.