Нуар. Книга Кенрий

– МАНИС! – воскликнул он на всю улицу, подхватив меня на руки и закружив, – Манис, малышка! Ты ли это?!

Лаф, весело смесь, опустил меня на землю, но все еще продолжал прижимать к себе, словно боясь, что я исчезну.

– Это правда ты… – все еще потрясенно шептал он.

– Ну кто же еще! – я, всхлипнув, прижалась к нему, обвив руками его шею.

Кажется, в таком положении мы замерли на некоторое время. Он, обнимая меня за талию, нежно поглаживал по волосам, а я беззвучно плакала от счастья, уткнувшись носом в его рубашку.

Тут я и вспомнила о Лори, которая даже не попыталась вмешаться в нашу крохотную идиллию. Обернувшись, я устремила взгляд к лотку с духами, и сразу же заметила ее, крадущуюся в направлении выхода с рынка. Кэрри восседал у нее на плече, также, видимо, решивший, не прерывать нас. Мне стало совестно, и я, на секунду отстранившись от Лафа, мысленно позвала духа: «Не уходите! Верни Лори, пусть останется».

– Как же ты тут оказалась, малышка? – Лаф никак не мог отделаться от этой дурацкой привычки так меня называть, – И где ты была все это время?…

– Ох, Лаф, это такая длинная история… – немного смутившись, отозвалась я, и прибавила:

– Вот, познакомься с моей подругой – кивнула я в сторону подошедшей Лори.

– Улица – не самое подходящее место для знакомства, мне кажется. Поэтому приглашаю вас обеих, леди, – он слегка поклонился, подмигнув совершенно ошеломленной Лори, – В свои скромные апартаменты, которые я делю со своей дамой сердца.

– Дамой сердца?… – недоверчиво вскинула бровь я, однако Лаф сию же секунду поднес палец к губам, призывая к молчанию.

– Даже не спрашивай! Все поймешь сама – загадочно пообещал он, – Идемте! – он повернулся к Лори, жестом предлагая ей опереться на его руку, как это полагается знатной леди. Она неуверенно улыбнулась и слегка обхватила его локоть, в то время как я подхватила его под руку с другой стороны, полагая, что на правах старой знакомой я могу это себе позволить. Кэрри перелетел на мое плечо, не спуская с Лафа внимательного изучающего взгляда.

– Ой, не могу! – смеялась Лори своим серебряным смехом, – Вот значит, какой Манис была в детстве!

И она разразилась очередным приступом смеха, выпустив руку Лафа и сгибаясь пополам.

– А ей тогда и говорю: Манис, ты не можешь залезть на это дерево, потому что ты в своем платье вызываешь нездоровый интерес! – хохотал вместе с Лори Лаф, в то время как мне хотелось просто провалиться сквозь землю. Это надо же! Пяти минут не прошло, а они уже чуть ли не лучшие друзья, да еще и нашли замечательную тему для обсуждения: мои детские похождения! А ведь я на самом то деле была милая и прилежная девочка, а в интерпретации Лафа получается неизвестно что!…

– Лаф, а как скоро мы доберемся до твоего дома? – спросила я будничным тоном, не желая портить им веселье, однако стремясь перевести разговор в другое русло.

– Мы почти пришли, – отозвался тот, – Сейчас поднимемся еще на один ярус вверх, и вы его увидите.

Пройдя по винтовой лестнице, высеченной прямо из ствола огромного дерева (чтобы обхватить его полностью, нужно было бы, наверное, выстроить в круг человек двадцать), мы поднялись на огромную деревянную площадку. Эта площадка помещалась между множеством такими же исполинскими деревьями, как и то, о котором я говорила, и имела внушительные размеры. Она, видимо, выполняла функцию улицы или аллеи, так как по длине была намного больше, чем по ширине, и уходила вперед, петляя в воздухе между стволами, пока не исчезала из виду.

Я, все еще потрясенная архитектурой Кенрий, удивленно замерла. Присмотревшись, я увидела уходящие вверх, вниз и в разные стороны, извивающиеся между ветвей и спрятанные в густой алой листве лестницы, подвесные мосты и переходы. Лаф двинулся вперед, и Лори последовала за ним.

– Вот мы и на последнем ярусе. Добро пожаловать в Верхний Город! – гордо провозгласил Лаф.

Я все еще продолжала стоять как вкопанная, восхищаясь исполинскими размерами самой аллеи, подвесных мостов-переулков и широченных огромных деревянных лестниц, так превосходно вырубленных прямо из стволов и ветвей деревьев. Если первые ярусы, скрытые густыми ветвями и наиболее удаленные от солнца, получали приличное количество освещения, то Верхний Город просто сиял, озаренный чистейшими потоками солнечного света.

– Что за дивное место! – только и смогла выдохнуть я.

Лаф довольно улыбнулся.

– Сюда, нам нужно свернуть с Солнечной Аллеи направо и пройти по переулку, – распорядился он.

Мы дружно двинулись за ним, блаженно глядя на открытое голубое небо в обрамлении красных кленовых листьев, на которых плясали отблески солнечных лучей.

Мимо нас промелькнула молоденькая кенрия, ловко сновавшая по шаткому мостику.

– Добрый день, Лаф! – улыбнувшись, бросила она нам.

– Здравствуй, Леа! – Отозвался Лаф, – На ярмарку идешь?

– Ага! – кивнула та, – С принцем Хиганом! – рассмеялась кенрия и, взмахнув золотистым хвостом, неуловимым движением слетела с лестницы. Меня всегда поражала эта ловкость и подвижность кенрий. А как они по деревьям лазают, просто загляденье… Действительно, такой город – самое удобное место для них.

– Ох уж этот Хиг! Ни одной лисички не пропустит… – сокрушенно покачал головой Лаф, сворачивая с моста и поднимаясь по очередной небольшой лесенке, обвивавшей толстенную ветку (человек пять в обхвате, не меньше!) и уходившую вверх, в листву.

– Знаешь Хигана? – удивилась Лори.

– Да, в общем. Хотя Магред и занимает большую площадь, население его не так уж и велико. А в столице так и вовсе все друг друга знают. По крайней мере, местные жители, приезжих торговцев не считаем. И вообще, только Верлона имеет такую причудливую архитектуру! В других кенрийских городах свои достопримесательности. – произнес Лаф, – Вот мы и пришли….

Дом Лафа был сравнительно невелик – деревянное строение в два этажа, спрятанное в самой гуще алой листвы. Очевидно для того, чтобы летний зной не проникал в комнаты, ведь летом такое количество тепла и света может пагубно сказаться на жизни обитателей дома. Все-таки, это чудная идея – строить дома в кронах деревьев, в их стволах и на ветвях. Дома получаются не слишком большие, однако очень уютные и гармонично выглядящие со стороны…

Итак, дом моего друга был выстроен на самой верхушке дерева, и был пристроен к разветвлявшемуся в конце натрое стволу дерева, посему был надежно закреплен. Кроме этого его деревянные стены обвивали более мелкие ветви дерева, следовательно не нужно было опасаться его неустойчивости. Но в общем, это строение было очень симпатично, хоть и не так велико, как усадьба принцев, куда нас временно вселили, и именно это и придавало ему некий домашний уют, ведь в доме Хигана и Рафаэля я все равно чувствую себя как на королевском приеме.

– Пойдемте, – позвал Лаф, – Сейчас ты, Манис, удивишься…

По деревянной площадке мы приблизились к дому, утопавшему в солнечном свете и цветах. В основном это были орхидей с воздушными корнями, но кое-где встречались посудины с настоящими цветами, как огромные горшки с розами, мостившимися у лестницы и на веранде.

Как только я подошла ближе, сразу же различила сидящую на открытой летней веранде фигуру. И… Я действительно изумилась: как же не узнать эти русые волосы, отливающие медью, эти глаза цвета темного янтаря…

– Так это ведь Моника! – воскликнула я, остановившись, – Моника Тао!

Девушка на веранде также, заметив нас, поднялась с кресла-качалки, оставляя на нем свою книгу.

– Она самая! – лицо Лафа озарила довольная улыбка.

Мне захотелось рассмеяться от счастья. Хоть я и была поражена и сбита с толку, на интуитивном уровне что-то подсказывало мне, что лучшей пассии для Лафа не сыскать.

Тем временем Моника, уже сбегавшая по лестнице к нам, узнала меня и приветственно раскрывала объятия.

– Ох, Манис! – произнесла она своим чистым сопрано, нежно прижимая меня к себе, – Я так рада тебя видеть!

Ее слова звучали неподдельно радостно и тепло, и на меня нахлынула волна неясных ощущений, воспоминаний о доме…

– После того, что с тобой произошло! – горестно продолжала Моника, увлекая меня в дом, – Бедняжка! Это так несправедливо… – пробормотала она, погладив меня по голове. Затем, на секунду остановившись, она повернулась к Лори:

– Вы, должно быть, ее подруга. Пройдемте с нами, внутрь… – пригласила она, и Лаф немедленно подхватил Лори под руку и повел следом за нами.

Как же хорошо мне было в те мгновения! Такая волна дружеской любви, сочувствия и понимания обрушилась на меня, что я невольно плескалась в этом море счастья, ощущая себя совершенно довольной судьбой. Наверное, такие мгновения стоят тех бед и испытаний, выпавших на мою долю. Теперь я не говорю о них, как о чем-то страшном, темном, как о прошлом, о котором не стоит заикаться. Это было, и это тесно связано с тем, что я такой родилась. Я родилась Нуар, и с этим ничего не поделать. Где бы я ни была, это все равно будет меня преследовать, словно болезнь. И никуда мне не деться от тех Черных Людей, от своих собственных страхов. Но теперь я знаю, что не всегда необходимо бежать, что всегда найдутся люди, готовые тебя любить и поддерживать, зная, что ты представляешь опасность. Такие, как Лаф, Моника… А что касается Лори и Лена….

Я пока побоялась сказать им об этом. А зачем их беспокоить? Скорее всего, они так и не узнают, что я нуар, если я сама им об этом не скажу, ведь других признаков нет. Разве что татуировка.… Но вряд ли кто-нибудь из них настолько осведомлен, чтобы по ней распознать меня.

Я на самом деле полюбила их и не хочу теперь причинять им боль. Достаточно с них того, что я – фнора, бежавшая от императорских войск, опасная и непредсказуемая. А что касается остального.… Назовем это ложью во спасение.

Такие вот мысли копошились в моей голове, пока Моника готовила на кухне чай, а мы с Лори и Лафом сидели на софе в уютной прохладной гостиной. Надо отдать должное Лафу, он ни разу не завел разговор о моем происхождении, ни слова, ни намека не проронил в присутствии Лори. Мы беседовали на различные нейтральные темы – о кенриях, о ночных охотниках, о моих путешествиях, о событиях дома, которые заставили всех фнор бежать и прятаться. Лаф пересказал нам всю хронику того рокового бунта против Империи, который и заставил всю семью бежать с родного Обунай, дробиться на части и разъезжаться по разным концам света.

Лори, наверное, думает, что я так же, как и Лаф с Моникой, бежала из-за революции, и это мне очень на руку. Совестно обманывать ее, но… Мне кажется, она мне слишком дорога стала за эти несколько дней, проведенных вместе, и я не могу так жестоко разрушить ее воображаемый мирок.

В гостиную вернулась Моника и, звякнув жестяным подносом, опустила на столик четыре чашки чаю.

– Ну, каким вы находите наш дом? – кокетливо спросила она меня, словно речь шла не о доме, а о женихе.

– О, он просто великолепен! – ответила я с жаром, ведь дом их на самом деле был прекрасен: просторные светлые комнаты, уютная мебель из темного дерева, совсем как дома…

– Манис, знаешь, мы хотели бы поделиться с тобой радостной вестью! – вновь улыбнулась мне Моника.

– Скоро у нас будет ребенок! – провозгласил Лаф, и я на миг замерла на месте, ошарашенная этой новостью.

– Постойте… Что?! – пролепетала я непослушными губами, – Ребенок?…

– Да, да! – счастливо улыбаясь, Лаф обнял Монику за плечи и привлек к себе, – Здорово?

– Нет! – воскликнула я, поднося руки к лицу и сжимая виски, – Нет, не здорово!

Моника изумленно застыла, в то время как Лаф, все еще улыбаясь, глядел на меня взглядом, полным непонимания.

– Вы ведь еще так молоды! Лаф, ты же даже младше меня! О чем вы только думали?! Как вы вообще собираетесь о нем заботиться?!

– Ну… – казалось, до Лафа дошел весь смысл моих слов, но он на удивление не обиделся, а лишь мягко понимающе улыбнулся Монике, которая обеспокоенно сжала его руку, – Все не так, как ты думаешь. Понимаешь, война меняет людей. Мы уже не те избалованные детки плантаторов, для которых стыдливые поцелуи украдкой в тени старых тисов – всего лишь игра. Мы пережили не меньше твоего, когда солдаты Нантариона разрушили наш дом! Когда мы поднимали огромное восстание против колониальных властей Империи, когда по улицам Фэльвы текли реки крови, когда погиб каждый четвертый из наших друзей! Когда мы потерпели сокрушительное поражение, и были казнены еще половина наших друзей, из тех, кто остался в живых! Когда мы бежали из родных мест, как крысы с тонущего корабля! Когда хоронили отца и Элиота…

На последних словах он остановился, пронзительно глядя мне в глаза.

– Да, Манис, Элиот мертв.

Я поверить не могла его словам. Многие ночи подряд мне снилась его смерть, но я не могла заставить себя поверить в то, что это на самом деле могло произойти. Нет….

– Его убили еще тогда, когда громили наш особняк. Он выступил против них, освободив свою Силу, убил половину из тех имперских ублюдков, но сам…

Голос Лафа звучал словно издалека, откуда-то из другого мира, словно я постепенно уходила под воду, а он оставался на поверхности. Глубже… глубже… глубже…

Я почувствовала горячее прикосновение, и, повернув голову, увидела, что Лори сочувственно сжимает мою руку, переплетая пальцы.

– Манис, все образуется! – тихо шепнула она мне, – Я это точно знаю.

Я смогла лишь кивнуть, так как голос меня до сих пор не слушался. Лаф и Моника не произнесли больше ни слова, лишь беззвучно смотрели на меня, скорбя вместе со мной.

Прошло некоторое время, затрудняюсь определить, сколько.

– Знаете… – произнесла я наконец, – То, что у вас будет ребенок… Это хорошо.

Лаф ослепительно улыбнулся мне, Моника еще сильнее прижалась к нему, тоже радостно улыбаясь, а Лори лишь крепче сжала мою ладонь.

Жизнь продолжается. Что бы ни произошло с этим миром, она будет продолжаться. Снова и снова. Без конца.

– Манис, у меня есть кое-что для тебя! – Моника, хлопнув себя по лбу, вскочила с места, – Письмо от твоей сестры.

– Иладрис?…

– Конечно! – отозвалась фнора, хватая меня за руку и увлекая за собой, – Разве у тебя есть другая сестра?…

Когда мы поднялись наверх по скрипучей деревянной лестнице, Моника привела меня в небольшую спаленку, расположенную в мансарде, так, что выбеленный потолок наискосок нависал над кроватью. Стены комнаты были обклеены обоями в мелкий цветочек, точь-в-точь, как в моей комнате дома.

Моника подошла к небольшому дубовому комоду, стоящему у приоткрытого полукруглого окна, и достала из верхней шуфлятки конверт и небольшую лиловую коробочку.

– Вот, – протянула она мне эти вещи, – Если хочешь, оставлю тебя одну.

С этими словами она покинула комнату, скрипнув половицей. Я же, присев на кровать, дрожащей рукой вскрыла сургучную печать и развернула лист бумаги, сложенный до этого конвертиком. Бумага была желтоватой и старой, однако все еще слабо отдавала неуловимым ароматом фрейзий. Затаив дыхание, я начала читать.

«Дорогая моя Манис! Признаться, я даже не подозревала, что когда-либо захочу написать тебе, однако в данное время считаю это своим сестринским долгом. Никогда я не питала к тебе привязанности, и, надо признать, не без причины. Ты ведь тоже меня не жаловала, тем более, подозревая, что я питаю нежные чувства к Элиоту Ариону, ты всеми силами препятствовала нашему союзу. Теперь я признаю, что, возможно, ты делала это ненамеренно, однако мне приходилось очень тяжело. К тому же, как бы идеально я не играла на клавесине и каким бы ангельским голосом ни пела, ты все равно была много начитаннее, умнее и красивее меня.

Я пишу, чтобы поведать тебе, что наша жизнь после твоего ухода кардинально переменилась. Семьи стали покидать страну, а многие же, кого мы знали, отправились воевать и потерпели жестокое поражение. Мы же, с семьей и с моим мужем переехали на Жемчужные Острова, и нам здесь очень даже неплохо живется. Между прочим, мой муж – Моз Сальфи, мы поженились в последнем неразрушенном храме Лоразиан через пару недель после твоего бегства. Я очень счастлива с ним, хоть сейчас он и на фронте, в Лан-Дааге, служит полевым врачем.

Я прошу прощения за все те ужасные выходки, которые позволяла себе в детстве, а в особенности за все мои обидные слова. Прости меня, если сможешь. Просто это было большим испытанием для меня в детстве – знать всю правду.

Я не питаю к тебе больше никакой неприязни, отчасти потому, что ты будешь страдать гораздо сильнее меня. Я говорила тебе ужасные вещи, и всю жизнь была несправедлива к тебе. Но это не твоя вина. И однажды ты узнаешь обо всем…

Ты уже страдаешь, и никто не в силах тебе помочь. Так вот, я пишу тебе, чтобы сказать, что ты мне не безразлична, сестра. И я не виню тебя в его смерти.

Надеюсь еще увидимся. Твоя сестра, Иладрис Лан-Оран-Ийонфи-Сальве.»

Закончив читать, я ощутила, как внутри меня медленно разливается волна спокойствия, как все плохие мысли одна за другой покидают мою голову, ровно как и все беспокойства и тревоги. Как же хорошо! Старые ошибки прощены, значит, все изменится. К лучшему! Непременно. Неясными мне туманные фразы вроде «знать правду» и «однажды и ты узнаешь обо всем» меня смутно тревожили, но я попыталась выбросить это из головы.

Послышался скрип лестницы, и через минуту в комнату вошел Лаф и остановился у двери, опираясь плечом о косяк.

– Ну, что она написала? – спросил он совершенно будничным тоном, словно мы с Иладрис не виделись неделю, а не много лет.

– Иди сюда, – я поманила его рукой, призывая сесть рядом, – Иди!

Он послушно приблизился и присел на кровать рядом со мной. Я, не в силах удержаться, краем юбки утерла набежавшую слезу и уткнулась лбом в плечо друга.

– Я так счастлива… – мой голос дрожал, как желтый лист на осеннем ветру. Лаф нежно погладил меня по голове.

– Все хорошо, малышка. Нам больше не зачем расставаться. Теперь мы всегда будем вместе, обещаю.

– Я так счастлива…

– Давай посмотрим, что тебе передала сестра, хорошо? – Лаф обратился ко мне, словно к заплаканному ребенку, мягко улыбаясь. Я, кивнув, подала ему лиловую коробочку, и он, открыв ее, извлек на свет медальон. Медальон с выгравированной на нем кошечкой. Она смотрела на меня своими крошечными рубиновыми глазами, словно впивалась в самую душу. Подцепив ногтем застежку, я попыталась открыть его, но это оказалось отнюдь не так уж просто. Лишь пару минут спустя проржавевшее от старости крепление поддалось. Может быть, Иладрис что-то спрятала в нем? Иначе зачем…

Но внутри ничего не было. Ни записки на клочке бумаги, ни других крошечных предметов. Лишь… Приглядевшись, я с трудом различила гравировку на внутренней стороне крышки.

«Мериадрис».

В переводе с фноранского – «Прощение». Вначале я прочитала слово как «Илладрис», потому что оно пишется похожими рунами, но это определенно было слово «Прощение». Ведь Иладрис пишется как «Воздаяние». А Манис – как «Милосердие». Как же давно я не встречалась со своим родным языком, что практически разучилась читать…

Но что же Иладрис имела в виду, когда сказала «это было большим испытанием для меня – знать всю правду»?…

Лаф медленно передал подарок мне, и я повернулась к нему спиной, подобрав волосы. Он осторожно перекинул цепочку и застегнул.

– Лаф… – произнесла я тихо, теребя медальон в руке, – Можно задать тебе один вопрос?

– Ну конечно!

– В тот день, четыре года назад,… Те люди ведь приходили за мной!

Лаф неожиданно помрачнел.

– Да. Но мне бы не хотелось сейчас об этом говорить.

Я ведь так и полагала, что все эти события произошли исключительно по моей вине… И почему только угораздило меня родиться проклятой?!

– Манис… – Лаф коснулся моего плеча, – А эта девушка, которая пришла с тобой… Она знает о тебе?

Я смогла лишь горестно покачать головой. Из гостиной донесся звонкий смех Лори, которая как раз беседовала с Моникой внизу. Ох, если бы она только знала, как тяжело бывает порой… Как хочется повернуться к людям всей душой, но, прекрасно понимая, что они по своему обыкновению, отвергают все опасное и непонятное, боишься….

Глава 3

То, что не убивает нас, делает только сильнее

Лори

В дом принцев мы с Манис возвращались в отличном расположении духа. Манис радовалась тому что наконец повстречала дорогих сердцу людей, с которыми она не виделась много лет, а я… Ну а я была довольна жизнью потому, что неукоснительно следовала своему принципу: улыбайся, завтра будет хуже. В том, что завтра может быть хуже, я сомневалась, да и насчет послезавтра тоже… Просто я люблю бывать рядом с такими людьми, как Лаф и его подружка – они оказались жутко милыми, редко таких встретишь. Тем более они рассказали много интересного, и, несомненно, полезного: о войне с Империей, о Восстании Фнор, о колонизации Юга, а также еще о многом, чего я не знала, но что могло бы оказаться полезным для моего текущего дела. Интуитивно я ощущала, что к истории с Нантарионом и перстнем я еще вернусь, поэтому старалась запастись максимальным количеством сведений. Правда… При разговоре с фнорами сегодня меня не покидало ощущение, что они чего-то недоговаривают. Хотя, какое я имею право их за это судить, ведь у всех есть свои маленькие тайны. Правда в данном случае, мне показалось, что их тайна немного выходит за рамки «маленькой тайны». Прямо выпирает, как дрожжи из тесной кастрюли…

Заглянув после гостей на почту, мы примерно полчаса выбирали самого симпатичного и быстрого голубя, который мог бы в принципе долететь до Города, а после снова вернулись на рынок. Действительно, у меня все дороги ведут к торговым рядам, хотя я и пытаюсь всеми силами донести гонорар за выполненное задание до города… Но, видимо, не судьба, потому, как мы с Манис прибарахлились прилично. Я прикупила себе одну очень занятную вещицу: лечебное зелье из корня орхидеи, которое непонятно почему называется лечебным, потому как единственное его терапевтическое свойство – вызов непрерывной рвоты. На лекарство оно тянет с трудом, а вот на оружие страшной мести – вполне, так что я хвасталась покупкой перед Манис с некой долей злорадства. Так, на всякий случай предупреждая ее, что шутки со мной кончаются плачевно…

Помимо, несомненно, необходимого мне в будущем зелья, я купила себе новую севну, которая, в отличие от первой, была сделана не из железа, а из какого-то кенрийского белого металла, что придавало ей особую легкость. Кроме этого, я побаловала себя метательными шпильками для волос, сделанными из того же металла, что и севна, а также набором ароматных трав в цветных стеклянных флакончиках, защитным амулетом-медальоном с руной на удачу и парочкой кристаллов – сосудов стихий17. Все эти мелочи предназначались как подарки в деревню, ведь все эти вещички практически не найти в продаже у нас.

Что касается Манис, то она не оказалась настолько практичной, чтобы затариваться подношениями для многочисленных друзей, затаившихся дома и дожидающихся твоего возвращения жадно потирая руки. Она просто прикупила изумрудный ошейник для своего Духа, да лавандовые духи в изящной сиреневой стекляшке, в подарок Монике. Наверное, даже хорошо не иметь моей страсти к покупкам, по крайней мере, для бюджета выгодно.

Когда уже начало смеркаться, мы, уставшие, но довольные, как медведи на пасеке, решили, наконец, вернуться в дом принцев. По всему лесу с наступлением темноты начали зажигаться бумажные фонарики, развешенные на ветвях деревьев и наполненные разноцветными светлячками: красными, белыми, желтыми, сиреневыми и оранжевыми, отчего весь лес загорелся теплым матовым светом. Кроме фонариков свет излучали порхающие повсюду светящиеся бабочки, огромные, как настоящие воробьи или мелкие ласточки, от которых мне приходилось уворачиваться, как от пикирующих химер-бомбардировщиков, пока я шла по узкому подвесному мостику. Манис же мои маневры очень смешили, да и ее зловредный Дух был не прочь повеселиться, посему я пообещала устроить им еще большее развлечение по возвращении, а то есть разбор моих сумок, к которым я не прикасалась целую неделю. Надеюсь, лицезреть мои носки им будет так же весело…

Как только мы добрались до нашего скромного приюта, я немедля привела мысленную угрозу в исполнение, а то есть вывалила все содержимое огромной седельной сумки (которая до этого покоилась за шкафом) прямо на кровать Манис. После сего акта наивысшей низости, я, довольно насвистывая себе под нос, принялась распихивать по ящикам комода сегодняшние покупки, а Манис тем временем, оторопев от моей наглости, однако, не потеряв при этом лица, стала мне помогать. Ворошить прошлое, то есть мою седельную сумку оказалось на удивление увлекательно, а главное – познавательно и прибыльно, потому как мы нашли еще золотой элль, три серебрыные ромма и пару медных наллов18. Удачный день, однако…