Психология и физиология. Союз или конфронтация? Исторические очерки

Из приведенных цитат следует несколько важных выводов. Во-первых, И. М. Сеченов расширяет круг сенсорики, вводя туда «темное мышечное чувство», или проприорецепцию. Во-вторых, он указывает на роль проприорецепции и кожной рецепции (т. е. кинестезии) в контроле за осуществляемыми человеком двигательными действиями и, таким образом, по существу говорит о том феномене, который в наше время называется «обратной связью», «сенсорной коррекцией» или «обратной афферентацией». В-третьих, эта «обратная связь» участвует в сознательном контроле двигательных действий. Отсюда совершенно по-другому воспринимается рефлекторный характер произвольных действий. Это уже не тот рефлекс, которым И. М. Сеченов пытался объяснить в «Рефлексах головного мозга» сознательные двигательные действия человека. К сожалению, он не сформулировал эти свои представления в виде «рефлекторного кольца», что дало повод последующим поколениям ученых еще в течение многих десятилетий рассматривать рефлекс как простую «рефлекторную дугу».

…Мышца, по Сеченову, не только рабочий орган и не только орган, осведомляющий мозг о результатах действия. Она является также инструментом познания среды. Ее сигналы передают самую достоверную информацию о внешнем мире, его пространственно-временных координатах. Производимые посредством мышцы операции сравнения, анализа, синтеза и являются теми «элементами мысли», из которых строится интеллектуальная деятельность.

[Ярошевский, 1976, с. 239].

К концу жизни И. М. Сеченов несколько по-другому стал рассматривать взаимоотношения физиологии и психологии. В книге «Физиология нервных центров» (1891), основой которой послужили читавшиеся им в Москве лекции, он не отказывается от своего положения о рефлекторной природе психического, но понимает ограниченность физиологического исследования для изучения психики. «Господство нашего начала [ «согласования движения с чувствованием», т. е. рефлекторного принципа. – Е. И.] идет, вероятно, и дальше – в ту область явлений, где чувствование превращается в повод и цель, а движение – в действие; но эта область уже лежит за пределами физиологического исследования» [1952а, с. 44]. Однако Сеченов по-прежнему предполагает возможность физиологического исследования и инстинктов, и заученных движений, несмотря на то, что последние управляются волей, т. е. намеренно, «без содействия соответствующего чувственного стимула» [1952а, с. 44].

И. М. Сеченов вошел… в историю науки не только как основоположник рефлекторной концепции работы мозга. Обосновав эту концепцию экспериментально, он дал ей философскую интерпретацию, указывающую как на рефлекторную природу нервных механизмов, реализующих элементарные и сложные формы работы мозга, так и на принципиальную невыводимость законов, управляющих психической деятельностью человека во всем богатстве и разнообразии ее проявлений, из одной лишь физиологически понимаемой рефлекторной активности головного мозга. Подчеркивание Сеченовым этой сложнейшей диалектики уже в начале обоснования им концепции рефлекторного подхода навсегда останется одним из самых ярких свидетельств его необыкновенной прозорливости.

[Шмидт, Бассин, 1980, с. 319].

Сеченов отделяет рефлексы от сознательно-произвольной деятельности: «В последовательном виде приложение нашего начала дает вообще три типа явлений: рефлекс, автоматию и сознательно-произвольную деятельность. В применении же к той наиболее изученной группе явлений, которая составляет главное содержание физиологии спинного и головного мозга, оно дает возможность распределить все явления в три главных отдела: учение о рефлексах, учение о локомоции и учение о сенсомоторных актах. При таком распределении отделы учения соответствуют в одно и то же время и трем главным типам явлений (автоматию представляет бессознательная локомоция), и, до известной степени, трем главным отделам спинномозговой оси: спинному мозгу, продолговатому мозгу с мозжечком и мозговыми узлами и большими полушариями» [1952а, с. 47–48]. Выходит, что настоящими рефлексами для Сеченова были только спинномозговые реакции?

В книге «Физиология нервных центров» Сеченов высказывает и другое положение, отсутствовавшее в «Рефлексах головного мозга». Он пишет: «Естественно задать себе вопрос: все ли вообще нервные снаряды построены на принципе согласования движения с чувствованием [т. е. на рефлекторном принципе в широком смысле. – Е. И.], и если нет, то подходят ли такие снаряды по своему значению под тип регулятора работ. На первый вопрос отвечают обыкновенно отрицательно, ставя в особую категорию “автоматической деятельности” такие нервные процессы, для которых источники возбуждения не найдены или выходят заведомо не из чувствующих поверхностей, а на второй следует, я думаю, отвечать утвердительно.

…Известно, например, что некоторые отделы нервных центров способны возбуждаться протекающей по ним кровью, и в то же время доказано прямыми опытами, что из этих самых отделов выходят влияния, управляющие дыхательными движениями… Явно, что весь нервный снаряд дыхания, со всеми его приспособлениями, предназначенными управлять газовым обменом, имеет значение регулятора; а между тем к самодеятельности он определяется импульсами, развивающимися не на чувствительных поверхностях, а в самых центрах под влиянием крови» [1952а, с. 44–45]. Таким образом, Сеченов признает, что наряду с рефлекторным способом управления имеется и гуморальный способ. «Из этих примеров, – пишет Сеченов, – читатель уже может видеть, какими внешними признаками отличается категория автоматических деятельностей от прежде описанного рефлекторного типа. Явления последнего рода развиваются лишь по временам, при известных условиях и очень часто в неправильные промежутки времени, или даже случайно, тогда как снаряды первого рода работают неустанно, – действительно, как автоматы…» [1952а, с. 45–46].

Дополнительно проливают свет на сеченовское понимание предмета психологии его поздние работы, свидетельствующие о том, что для Сеченова физиологическая категория рефлекса выступила не как универсальная схема, исчерпывающе объясняющая жизнедеятельность на любом ее уровне, а как типичное, но частное выражение общего принципа, который он называл «началом согласования движения с чувствованием». …Не зная марксизма, Сеченов не смог объяснить, какие факторы придают психике качественно новые особенности, но идея о том, что эти особенности не отменяют рефлекторного – в широком смысле – характера поведения, сохраняет свою плодотворность и поныне.

[Ярошевский, 1958, с. 75].

В работе «Элементы мысли» Сеченов по-другому смотрит и на мышление, мысль. Он отходит от прежнего понимания мысли как рефлекса с задержанным концом, как «две трети рефлекса», и пишет, что мысль – это система действий, строящаяся по типу умозаключений («бессознательного вывода»).

Мыслить, писал Сеченов, можно только представлениями и понятиями о знакомых предметах и явлениях, а также об их свойствах, связях и отношениях. Поэтому мышлению должно предшествовать умение узнавать и различать эти предметы, их свойства и взаимоотношения. А это достигается посредством органов чувств. Отсюда Сеченов делает вывод, что корни мысли лежат в ощущениях, предшествующих мышлению и являющихся самой элементарной формой психической деятельности. Мысль – это сопоставление двух или более объектов в каком-либо отношении.

Мысль есть не более как акт воспроизведения расчлененной чувственной группы, состоящей по меньшей мере из трех раздельных реакций восприятия. Двум крайним соответствуют обыкновенно объекты мысли, а промежуточной – связующее их отношение.

[Сеченов, 1953, с. 289].

За исходный пункт мыслительной деятельности он принимает суждение. Объективно мысль выражается словами в виде трехчленного предложения, состоящего из подлежащего, сказуемого и связки. Каждому из этих членов должна соответствовать нервная реакция, или «реакция восприятия». Воспринимаемое предметное содержание запечатлевается нервной тканью не пассивно, а «снимается» посредством сложной двигательной механики, имеющей, благодаря мышечным ощущениям, познавательное значение. Каждая встреча организма с предметом внешнего мира уже содержит, по Сеченову, все элементы суждения, так как рефлекторно вызывает сравнение, сопоставление нового предмета со старым. В акте сопоставления замешаны двигательные моменты, которые рассматриваются как эквивалент связи. Таким образом, мысль состоит из по меньшей мере трех раздельных реакций восприятия. Двум крайним соответствуют объекты мысли, а промежуточной – связующие их отношения. Если раньше мысль рассматривалась Сеченовым только как познавательный процесс, лишенный двигательного конца рефлекса, то теперь она определяется исходя из структуры реального предметного действия. Как полагал Сеченов, даже такие простейшие навыки, как ходьба, смотрение, предполагают различение, узнавание, сравнение, анализ, синтез, обобщение, т. е. главнейшие элементы умственных операций. Все эти операции представлены первично в чувственно автоматическом мышлении, осуществляющемся в конкретных двигательных актах. Закрепляясь в реальном поведении, они могут затем осуществляться внутри нервной системы и без внешнего выражения.

Сеченов признавал у животных наличие образа-воспоминания, который он называл отдельным расчлененным восприятием, расчлененным чувственным обликом или конкретным предметным мышлением. По Сеченову, этот простейший психический акт является у животных и ребенка руководителем целесообразных действий.

Он отмечал, что устройство органов чувств высших животных дает основание предполагать у них способность к анализу и синтезу, но эта способность не выходит за пределы потребности животных в ориентации в окружающей их внешней среде. Отвлеченное же мышление, писал Сеченов, присуще только человеку.

Сеченов уделил большое внимание связи мышления с речью. Последняя становится необходимостью по мере перехода мысли из чувственной области во внечувственную, т. е. перехода от конкретного мышления к абстрактному.

Наконец, он ввел в психологию новые объяснительные принципы, в частности принцип, который в дальнейшем был назван принципом интериоризации.

2.4. Отношение к учению И. М. Сеченова его современников и последующих поколений ученых

Учение И. М. Сеченова о рефлекторной природе поведения человека и животных нашло много сторонников как в России, так и за рубежом. В. М. Бехтерев, отдавая должное Сеченову, писал: «Первый и существенный просвет в изучении человеческой личности был положен нашим физиологом и общественным деятелем И. М. Сеченовым… Подведение всех высших проявлений человеческой личности под понятие рефлексов головного мозга, сводящихся к движению, – это такой гигантский полет человеческой мысли по сравнению с пережевыванием субъективных переживаний на все лады, что нельзя не отдать должное этому русскому ученому, положившему первый камень в научном изучении человеческой личности…» [цит. по: Исаева, 1952, с. 148].

Известный русский психиатр С. С. Корсаков тоже считал, вслед за Сеченовым, что психические акты – это очень сложные рефлексы. «Нервный механизм, составляющий субстрат психических явлений, работает по типу рефлекторного акта», – писал он [1901, с. 37].

Отстаивал рефлекторное понимание психического и А. А. Токарский, читавший на медицинском факультете Московского университета курс физиологической психологии. Так, он писал: «Существует большое количество оснований рассматривать психическую жизнь как совокупность рефлексов головного мозга» [1896, с. 289].

Если всякий наш поступок, будет ли то слово или движение, есть перешедшее в живую силу представление, а если последнее в свою очередь со строгою законностью связано с внешними раздражениями органов чувств, то нам немного остается до того, чтобы признать человека настолько тесно связанным с окружающей его природою и обстановкою, что он чуть не является простою машиною, которая лишь перерабатывает внешние раздражения в quasi – произвольные действия и поступки.

[Краинский, 1893, с. 14].

Сеченовское представление о том, что волевые движения – это приобретенные в онтогенезе, выученные реакции, нашло поддержку со стороны русского психолога Н. Н. Ланге (1890). Волевые движения определялись им как влияние приобретенных индивидом в его личном опыте представлений и ассоциаций на врожденный нервный механизм рефлексов. Над низшей нервной системой рефлекторных механизмов образовалась в ходе эволюции видов особая система высших нервных регуляторов, составляющих передний мозг (мозговые полушария), которые, отражая раздражения чувствительных центров, организуют их в определенные системы ассоциационных комплексов (т. е. системы воспоминаний личного прошлого опыта индивида), а затем оказывают возбуждающее и регулирующее влияние на двигательные центры низшей системы, производя то, что называют волевыми, сознательными действиями.

Таким образом, как отмечает Н. Н. Ланге, волевая деятельность отличается тем, что «в рефлексивный или инстинктивный сенсомоторный процесс вставляется сложный опосредующий член, изменяющий как сенсорную, так и моторную его половину, именно в смысле особой “центральной” переработки этих по существу “периферических процессов”. Сенсорные впечатления при этой “центральной” переработке выступают уже не в виде простых ощущений, но в систематизированных рядах сложных перцепций, воспоминаний, ассоциаций и понятий, чувства – в виде различных форм, разнообразных эмоций личности и, наконец, движения – в различных видах индивидуализированных волевых навыков» [1996, с. 290].

Н. Н. Ланге писал, что «волевые акты являются полным выражением всей психической личности, как она сложилась и развивалась в индивидууме… Анализ этого сложнейшего процесса психической жизни, называемого в совокупности волей, или волевыми действиями, составляет особенно важную, но и трудную задачу психологии, тем более что в этой области часто эмпирическое научное исследование затемняется метафизическими понятиями вроде “душевной силы” или номинальными объяснениями из “способностей души”» [1996, с. 290].

О. М. Тутунджян (1980), изучавший, какой отклик учение Сеченова получило за рубежом, отмечает, что революционный дух работ Сеченова «Рефлексы головного мозга» и «Кому и как разрабатывать психологию» не остался без внимания еще при его жизни в Германии и особенно во Франции, где обе книги были изданы на французском языке под названием «Психологические этюды» (1884).

Этому способствовало два обстоятельства. Во-первых, И. М. Сеченов перед написанием «Рефлексов…» работал некоторое время во Франции в лаборатории известного ученого К. Бернара. Во-вторых, во Франции ряд физиологов (Клод Бернар, Ш. Рише, 1882, 1925) тоже интересовались проблемами сознания и воли, «психорефлексами» и рефлекторной природой психической деятельности и поведения человека и животных. Эти ученые были противниками метафизической психологии и отстаивали необходимость внедрения естественно-научного метода в изучение психики человека.

Не удивительно, что вскоре в журнале «La Revue Scientifique» появилась положительная в целом рецензия на изданную во Франции книгу Сеченова [Sur la livre…, 1885]. В ней отмечались смелость и новизна высказанных Сеченовым идей, но в то же время утверждалось, что работа «Рефлексы…» должна интересовать главным образом физиологов, хотя по вопросу о том, кому и как разрабатывать психологию, Сеченов занимает правильную позицию. Рецензент (О. М. Тутунджян полагает, что, скорее всего, им был психофизиолог Ш. Рише), как и Сеченов, считал, что при изучении психологии нужно руководствоваться эволюционными и генетическими принципами и применять физиологические эксперименты, что начинать нужно с низших животных, постепенно переходя к более высокоорганизованным животным вплоть до человека.

Хотя с некоторого времени психология имеет тенденцию все более и более становиться наукой позитивной, основанной на эксперименте и наблюдении, не менее достоверно и то, что некоторые так называемые психологи являются только мастерами риторики, исполненной пустых и звучных фраз, рассуждающими без всякого метода и без всякой пользы о метафизических абстракциях. Не надо далеко ходить, чтобы найти таких психологов. Обычно они не знают ни одного слова о физиологии мозга. Они, правда, знают, что Декарт помещал седалище души в шишковидную железу, что можно хорошо наблюдать рефлексы на обезглавленной лягушке и что перфорация жизненного центра – вещь смертельная. Но, говорят они, все эти вещи нас не касаются: это – дело физиологов. И они снова бросаются очертя голову в свою лишенную фундамента метафизику, забывая прекрасные слова Гете: «Хочешь проникнуть в бесконечное? Изучай конечное», – забывая также, что идеи, апостолом которых они выступают и на которые они хотели бы иметь монополию, держатся не на фразах и патетических тирадах, а на фактах и на анализе фактов, К счастью, психологи, о которых идет речь, постепенно исчезают. Современная тенденция несравненно более научна, и всякий психолог теперь имеет претензию немного знать физиологию… Чем дальше мы продвигаемся вперед, тем более психология переходит в руки если не физиологов, то по крайней мере лиц, изучавших физиологию с известным старанием. Но ведь это как раз то, чего требовал Сеченов, когда он спрашивал, кому подходит роль психолога. Эта роль подходит физиологу.

[Sur la livre …, 1885, с. 216].

В серии статей «Психические рефлексы» Ш. Рише (1888) в целом положительно оценил учение Сеченова. Он признал его приоритет в научной разработке проблемы рефлекторной природы психической деятельности. Рише также считал, что «какой бы ни была разновидность действий, которые мы выполняем, их первая причина всегда находится в чувствительном возбуждении, приходящем извне. Поэтому все наши действия в определенной мере рефлекторные. Это основная проблема, великолепно освещенная Сеченовым» [цит. по: Тутунджян, 1980, с. 482; выделено мною. – Е. И.]. Далее он пишет: «Книга Сеченова, хотя своим стилем и формой имеет некоторую тенденцию быть вульгаризаторской работой, является, конечно, одним из лучших мемуаров в психологии, написанных когда-либо. Хотя эту тему мы разрабатывали совсем иначе, чем он, все же мы много заимствовали у него» [Тутунджян, 1980, с. 482; выделено мною. – Е. И.].

То, что Сеченов не предложил одновременно и экспериментального метода изучения рефлексов головного мозга, превратило его концепцию, по мнению Рише, в «истину почти банальную».

В этой оценке привлекают внимание два момента. Во-первых, Рише говорит о том, что все наши действия рефлекторны только в определенной мере, что может означать, что они похожи на рефлексы, но не совсем. Во-вторых, что в «Рефлексах головного мозга» основная идея о рефлекторном характере психического представлена в значительной степени грубо упрощенно (вульгарно). И с этим нельзя не согласиться.

Г. И. Челпанов весьма критически относился к предложенному Сеченовым методу изучения психической деятельности, хотя и констатировал, что общественное мнение в споре Сеченова и Кавелина было на стороне первого. «Но если бы этот спор предложить на решение современной науки, – писал Челпанов, – то представители ее высказались бы за Кавелина, а не за Сеченова» [1899, с. 86]. Челпанов заявлял, что «знание функции мозга в высшей степени интересно и полезно само по себе, но не для раскрытия законов психической жизни» [1896, с. 146] и что введение Сеченовым объективного метода в психологию «имело роковое значение для судьбы психологии в России; многие еще и теперь при слове импирическая, физиологическая, экспериментальная психология думают, что дело идет о сеченовских рефлексах головного мозга, об отрицании самонаблюдения и т. п., а с этим, конечно, ни один психолог не согласится» [1896, с. 147].

Против смешанного психофизиологического эксперимента выступал Н. Я. Грот (1896). Он считал, что самонаблюдение объективно и что психологический эксперимент должен принципиально отличаться от эксперимента в естествознании. По мнению Грота, надо отличать смешанный – психофизический и психофизиологический – эксперимент от чисто психологического. Психофизический эксперимент позволяет определить зависимость и связь психических явлений и процессов с физическими явлениями и воздействиями среды; психофизиологический эксперимент нацелен на нахождения связи и зависимости душевных явлений и процессов от физиологических процессов и анатомических условий организма; чисто психологический эксперимент дает возможность определить психологические отношения, связь психических явлений друг с другом, их зависимость друг от друга. Только третья область принадлежит психологии, утверждал Грот.

Весьма было бы грустно, если бы… мы впали в нелепое заблуждение, что экспериментальная психология есть только психофизика или психофизиология, что кабинеты экспериментальной психологии должны быть не независимыми учреждениями, а филиальными отделениями физиологических или физических лабораторий, что в них могут работать только профессоры и студенты естественного или медицинского факультетов, а не философы и филологи. Что за перегородки между отделами знания, что за узкая нетерпимость и исключительность!.. Наука одна, и вся наука в ее целом стремится стать опытной и экспериментальной, с одной стороны, спекулятивной и метафизической – с другой. Чисто опытная наука – без спекуляций и метафизического анализа понятий и проблем самого познания – такая же нелепость, как прежние чисто метафизические и спекулятивные построения – без всякой опытной и экспериментальной почвы.

[Грот, 1896, с. 54].

К концу XIX века представления Сеченова, изложенные в «Рефлексах головного мозга», стали терять свою живительную силу для физиологической науки, растворившись, как пишет Д. Г. Квасов, в неопределенных «психорефлексах». «Да и откуда ему было черпать энергию? – спрашивает Квасов. – Не из опытов ли на лягушках или опытов на собаках с экстирпацией коры? В результате в объяснении сложных рефлекторных актов продолжал сохраняться психологический подход» [1966, с. 14].

Заключение. До сего времени главным научным наследием Сеченова считаются «Рефлексы головного мозга». Отсюда в ряде случаев психологами до сих пор дается неадекватная оценка его взглядов на природу психических явлений, не учитывающая эволюцию его представлений (см. вставку с высказываниями Е. Ю. Коржовой). Те суждения и критика, которые высказываются в отношении его ранней работы («Рефлексы головного мозга»), справедливы, но это не может быть оценкой всего научного пути Сеченова как психолога, особенно в последние десятилетия его жизни.

И. М. Сеченов, исходя из принципа и рефлекторного детерминизма рефлекса, стремится объяснить все, даже наиболее сложные психические явления. Поэтому «жизненная задача» в таком контексте выступает как автоматическое реагирование на условия среды. По сути, человек лишен выбора, а жизненная задача определяется внешними воздействиями, на которые человек лишь рефлекторно реагирует. И. М. Сеченов говорит о «фатальности» рефлекса, но вместе с тем в работах, посвященных сфере морали и свободы воли, он признает, что человек – поскольку он человек – не может не нести ответственности за свои поступки перед совестью и разумом. Теория и логика вытекающей из учения о рефлексе несвободы воли не может охватить всего богатства человеческих отношений. Итак, с одной стороны, фатальная зависимость от среды, с другой – следование этическим принципам. Таким образом, жизненная задача личности в контексте работ И. М. Сеченова может быть обозначена как «фатальный» рефлекторный «ответ» на влияние среды, но вместе с тем «умственно-моральный» поступок по совести, что, с точки зрения И. М. Сеченова, не противоречит друг другу.

И. М. Сеченов называет мозг «органом психического». Вместе с тем ему принадлежит и высказывание о том, что психические явления, которые «выражаются сознательностью», относятся к «непроницаемой тайне». Проявления мозговой деятельности сводились исключительно к мышечному движению (в том числе такие сложные, как вдохновение, насмешка, радость). Психическое представлялось в виде «черного ящика»: если знать о начале и конце деятельности, то можно получить правильное представление о работе «машины»… Страсти (великодушие, сострадание, т. е. наиболее сложные «личностные» явления) – это усиленные рефлексы. Причина любого поступка – не мысль, а «внешнее чувственное возбуждение», без которого никакая мысль невозможна.

[Коржова, 2004, с. 115, 118].

Представления И. М. Сеченова о физиологических механизмах психической деятельности можно разделить на два периода. Первый связан с написанием им «Рефлексов головного мозга». При том уровне развития физиологии и психологии, который был во времена Сеченова, большим его достижением была просто постановка вопроса о возможности внешней обусловленности поведения человека. Он существенно обогатил представление о рефлексе, включив в его среднее звено психику. Начало рефлекторного акта он связывал не только с внешними раздражителями, но и с образами (представлениями). Он обратил внимание на то, что имеются физиологические механизмы, усиливающие и ослабляющие (затормаживающие) рефлекторные реакции. И все же настойчивая привязка им произвольных психических актов и поведения человека к понятию «чистого» рефлекса представляется излишним упрощением. Ведь «чистые» рефлексы характеризуются, с точки зрения морфологии, трехчленностью, а с точки зрения характера осуществления – автоматизмом.