Эра счастья

– Кира? – снова выдохнул Волк.

Вместо ответа Михаил продолжил свой злой монолог:

– Ты ж предполагал, что он к ней придет! Знал, что все закончится триумфом Велигора и кражей «счастья». Как ты мог подумать, что я отдам ему все, что было в моем ведении, так просто? Ты решил, что я сдамся? Конечно, я сделал дубликат и сохранил его, дав этому фанатику немного поиграться с одной лишь его частью.

– Кира? – снова спросил Волк, превозмогая боль.

– Да все с ней в порядке, – отмахнулся Наумов и снова уставился в окно. – Хотя, конечно, и она меня в этой истории удивила. Была глуха к речам Велигора приличное время, пока он целиком и полностью не сконцентрировался на ней одной. Только после этого подчинилась.

Волк закрыл глаза. Еще один кусочек его сердца оттаял и безмолвной радостью поплыл по венам и артериям, доставляя в каждую клеточку тела тихое успокоение.

Возможно, начинало действовать вколотое обезболивающее, а может быть, гораздо быстрее лекарств его исцеляли долгожданные новости.

Хоть здесь он не промахнулся и сделал все правильно. Она была под защитой. Под его защитой. Значит, не зря он сейчас обессилен. Не зря, даже несмотря на то, что в результате той встречи Велигор все равно «продавил» и подчинил ее себе.

Помолчав еще немного, Волк сформулировал еще один важный для него вопрос:

– Одну?..

– Что «одну»? – обернулся к нему Михаил.

– Копию…

– Одну, – ответил тот и сразу умолк. Откуда он мог это знать? Он сделал одну. А сколько сделали до него? А после? Советник Зибельманн улетел вчера, захватив, конечно, и заветный шар, а что было дальше с объектом «Эс Икс», он мог теперь только фантазировать. В тот момент расставание с этим «счастьем» принесло Михаилу облегчение. Он выполнил свою боевую задачу: отстоял и передал законному, как он считал, владельцу инопланетную находку. Но теперь он понимал, что, отпуская от себя эту опасную игрушку, совершенно перестал контролировать ситуацию. Кто теперь ответит на заданный Волком вопрос наверняка? Видимо, все его размышления тут же отразились у него на лице, потому что лежащий в постели человек, уже не ожидая полного ответа, устало закрыл глаза.

Прошло еще какое-то время, прежде чем в комнате снова зазвучал голос.

– Власть… ушла… Поэтому… Мы… Без сил… – тяжело выдыхал мысли Волк, набирая воздуха перед каждым словом.

Сделав небольшую паузу, он наконец смог высказать свои опасения, которые подняли его с земли Зоны и привели сюда:

– А если и счастье… То все они… Как мы…

***

Светлая палата поселковой больницы быстро наполнилась ароматом роз, которые Кира принесла для Виктора Ивановича. В его одноместной палате класса люкс царили покой и уют, какие редко встретишь в лечебном учреждении, особенно в такой далекой от столицы глуши, как село Виноградное. Конечно, новая больница, как и весь сангородок, появились только благодаря тому, что правительство проявляло интерес к месту, измененному внеземным воздействием. Масса государственных и окологосударственных грантов выделялась на исследования почти во всех областях знаний. Маститые и начинающие ученые стремились сделать свои открытия на материалах Зоны. Все это было небезынтересно самым разным мировым СМИ, которые освещали не только научные изыскания, но и выискивали поводы для критики действующей власти. Ну а уж сами власти старались, чтобы негативных поводов было как можно меньше: поселок был очень быстро благоустроен и превращен в образцово-показательную научную площадку, появился доступ ко всем благам, в том числе к почти элитной медицине.

Обменявшись с наставником несколькими простыми приветственными фразами, Кира убедилась, что, несмотря на всестороннее внимание со стороны лечащего персонала, он по-прежнему находится в болезненном состоянии. Ей самой было очень тоскливо и больно оттого, что вся эта история с появлением Велигора в институте так повлияла на почтенного академика. Он был бледен, лицо его сильно осунулось и постарело. Лежа в постели, он казался совершенно беспомощным, беззащитным и каким-то маленьким.

Виктор Иванович поймал ее жалобный взгляд и слабо улыбнулся:

– Каждому приходит его день и его час. Но мой еще не пришел, не терзайся так уж сильно…

Его голос сейчас был слабым и немного хриплым. И принадлежал скорее пожившему старику, нежели деятельному руководителю.

Кира не ответила.

Она не знала, что говорить и как быть в этой ситуации. Сейчас она понимала, что он ей намного ближе и дороже, чем она сама всегда думала. И в этот момент казались неуместными любые никчемные беседы, дежурные фразы и слепые подбадривания. Вообще все казалось лишенным смысла и мучительным.

Виктор Иванович сам нарушил тишину:

– Как дела в институте?

– Нормально…

– Что с тобой? – спросил он мягко, чем застал Киру врасплох.

Она вздохнула и заглянула ему в глаза как побитая собака, не зная, с чего начать и как выразить то, что терзало ее уже так долго. И она начала просто говорить, потому что выстроить сейчас последовательную речь была не в состоянии от захлестнувших ее эмоций.

– Этот треклятый объект… Зачем он только появился в нашей жизни? Из-за него вы сейчас здесь. Из-за него многие люди совершают свои самые огромные жизненные ошибки. Из-за него мир раскололся на «за» и «против», и теперь нет никакого покоя ни его сторонникам, ни его противникам.

Виктор Иванович заботливо взглянул на Киру:

– Предметом конфликта может стать что угодно. «Эс Икс» мог и не являться причиной того, о чем ты говоришь. Он мог только проявить, вскрыть все те противоречия и проблемы, которые были задолго до него.

– Почему мы не уничтожили его, а начали исследовать? – по-детски с обидой в голосе прервала она его.

– Кислород поддерживает горение пламени, которое сжигает материальные ценности и даже людей. Но это же не повод уничтожить весь кислород на планете под тем предлогом, что он виновен в гибели людей и того, что им ценно?

Кира молчала. В ее голове Виктор Иванович был и прав, и неправ одновременно. Кровь пульсировала на зардевшихся щеках, к горлу подступал ком.

– Вы так говорите, потому что вам не придется столкнуться с последствиями и краснеть за то, что вы сделали или не сделали. А мне придется с этим жить. И знать, что я могла избавить других от проблем, а вместо этого руководила исследованиями, которые позорят имя ученого. Это было просто за гранью этики и гуманизма…

– Ну что ты такое говоришь… Кира, ты не можешь отвечать за счастье или несчастье других людей. Когда ты это уже поймешь и примешь? Единственная и главная твоя жизненная задача, которую ты действительно можешь разрешить, если возьмешься прямо сейчас, так это собственное счастье.

Кира махнула рукой и отвернулась.

– Я не могу думать о таких вещах, зная, что из-за моей глупости и недальновидности некоторые люди утратят свободу выбора и подчинятся действию объекта «Эс Икс», превратятся в довольных наркоманов…

– Не льсти себе, – спокойно прервал ее наставник. – Те, о ком ты говоришь, и раньше не имели никакого выбора. А те, кто могут и хотят выбирать – сделают это самостоятельно, совершенно независимо от тебя и твоего огромного самомнения.

Кира слегка улыбнулась, чувствуя правдивость его колкой оценки. Ее всегда восхищала эта его способность находить уместные слова и видеть самую суть вещей, объяснить просто и ненавязчиво, не теряя огромной глубины того, о чем говорил. Сколько бы времени ни проходило, какие бы времена ни наступали.

– Довольно этих бессмысленных самокопаний, – слабым голосом, но вполне уверенно подытожил Виктор Иванович. – «Эс Икс» приятнее многих известных ныне наркотических средств, включая транквилизаторы и опиаты, и, конечно, не опаснее их. Если человек хочет такого «счастья» и готов к нему, к его действию – при чем тут ты? Если человек, наоборот, делает выбор против «Эс Икс», то опять – при чем здесь ты? Да и с чего ты вообще решила, что твой выбор – правильный? И не просто правильный, а такой, который нужно обязательно навязать всем, чтобы все его разделяли, горели им, как и ты? Почему бы тебе не отбросить свои утопичные намерения спасти весь мир и не оставить его наконец в покое? Вероятно, именно так и открылась бы тебе тайна собственного счастья.

С Кирой происходило что-то несуразное. Мягкий голос и слова пожилого человека должны были успокаивать и ободрять, но в глазах девушки уже стояли слезы. Она снова отвернулась и начала рассматривать окна соседнего здания.

«Вот только слез моих сейчас не хватало», – думала она, и от этого ей еще больше хотелось расплакаться, уткнуться носом в чье-то родное тепло и плакать, плакать… Она пыталась перевести мысли на что-то другое, чтобы переключиться, отвлечься от этой болезненной темы. Но это другое все никак не находилось, как будто исчезло, как будто и не существовало вовсе, и осталось только это: болеющий родной человек и одинокая она. Оба беспомощные и нуждающиеся в заботе.

– Да. И конечно, не переставай себя жалеть, – тихо добавил Виктор Иванович, отчего лицо Киры сразу вспыхнуло гневом и обидой. Неужели он не видит, как ей больно сейчас, как одиноко и беспросветно? Как он может так говорить?

– Быть нелюбимой, боже мой, какое счастье быть несчастной, – вздохнул и тихо процитировал он строки стихотворения Александра Кушнера.

А Кира уже не могла сдержать то, что так долго копилось и требовало выхода именно сейчас, сию секунду. Она рыдала, закусив губу, не отрывая взгляда от окна.

Виктор Иванович одобрительно покивал и устало закрыл глаза…

Когда он очнулся, Кира просто сидела в кресле напротив и смотрела на него. Взгляд ее был грустным, но уже без того сердечного надрыва, который побудил ее к такому откровенному диалогу. Буря была позади, но общее состояние ее вряд ли изменилось.

– Как жить? Как принимать правильные решения? Где брать силы? – прошептала она с отчаяньем, поймав его внимательный взгляд.

– Если шагаешь чужой дорогой, всегда будет тяжело, больно и непонятно. Думая только о себе, свой путь не отыщешь.

Кира смутилась. Действительно. Она даже не поинтересовалась, как он себя чувствует, может и хочет ли сейчас с ней говорить. Ей так не терпелось получить ответы на свои вопросы, которые так много для нее значили, что за этими гнетущими страданиями она забыла об элементарной вежливости. Она опустила глаза, не знала, как поступить дальше.

– Кира, душевная боль появляется только тогда, когда твои ожидания не совпадают с действительностью. Это называется разочарование. И конкретно его ты сейчас переживаешь. Не волнение за меня, а именно разочарование оттого, что мое состояние противоречит твоим ожиданиям, ты не расстроена событиями на работе, ты расстроена тем, что твои усилия не завершились гениальным открытием, которое спасет все человечество и возвысит тебя. Ведь этого ты ожидала?..

– Неправда. Я…

– Правда, – тихо, но твердо прервал ее Виктор Иванович, чем опять вызвал вспышку краски на ее лице. – Я не виню тебя, а объясняю тебе. Постарайся почувствовать разницу и услышать, что я на самом деле говорю, а не то, что сейчас слышит твоя обида. Отложи ее до поры. Сможешь?

Кира слабо кивнула и тихо произнесла, не глядя на наставника:

– Постараюсь.

– Вот и отлично. А когда мы с тобой говорили про «Эс Икс», что значили твои слова про то, что мне уже не придется столкнуться с последствиями, а тебе придется с этим жить?

Кира кинула на учителя такой взгляд, как будто он окатил ее ведром холодной воды. Она разве что не подпрыгнула на месте. Девушка мгновенно поняла, на чем основывались его слова о том, что она не думает ни о ком, кроме себя. Она оскорбила его и даже не заметила. Более того, она уже похоронила его в своих мыслях и, будучи этим серьезно расстроена, проговорилась открыто. Стыд захлестнул ее с головой. Ей хотелось провалиться на месте, настолько острым и невыносимым было это чувство. Но память предательски начала вспышками выдавать то, что подтверждало слова наставника и относительно ее ожиданий от работы. Одна картина за другой, одна гипотеза за другой, один диалог за другим… Радислав Петрович, Корсак, Волк, сам Виктор Иванович и множество других коллег… Сказанное и только подуманное, надолго зацепившее и кольнувшее вскользь, глубоко прорабатываемое в экспериментах и отвергнутое за несоответствие генеральной установке…

Этого открытия о себе она уже не могла вынести. Не глядя в глаза учителю, она встала и попросила простить ее, если он когда-нибудь сможет это сделать. На что он потянулся к ней, желая привлечь к себе и не то утешить, не то получить поддержку самому, но в бессилии опустил руку.

Она не заметила этого жеста и, подхватив сумочку, услышала за спиной слова, которые заставили ее снова расплакаться:

– Мне не за что прощать тебя. Ты самая лучшая моя ученица. Я горжусь тобой.

Сгорая от чудовищного стыда и не особо разбирая дороги, Кира довольно быстро добралась до работы. Она просто не думала, куда еще можно отправиться, ноги сами несли ее по привычному маршруту…

Войдя в кабинет и закрывшись на ключ, она убедилась, что никто не сможет ее потревожить. Уронив уставшее тело в кресло, она бессмысленно уставилась в окно, терзая себя вопросом о том, как быть дальше.

Научные исследования интереса больше не вызывали и, даже наоборот, представляли собой живой укор для ее совести и решений, которые она уже приняла в дороге. Она больше не хотела участвовать в событиях, которые затрагивают самые светлые и желаемые человеческие состояния, но волею людских размышлений и домыслов перемешаны с чем-то другим, а потому отдающие бредом.

Она достала из принтера чистый лист бумаги, заполнила правый верхний угол и по центру вывела «Заявление». Потом немного помедлила. Встала из-за стола и подошла к окну. Оно было закрыто. Но девушка глубоко вдохнула, как будто только это место в комнате давало ей возможность дышать. Снаружи небо становилось все темнее и тяжелее, а буйствовавший ветер угрожал и вовсе опрокинуть его на землю.

«Состояние найденного сталкера среднетяжелое, стабильное…» – вспомнилась ей строчка из отчета коллег медицинского блока. Каждое слово, несмотря на свою стандартность и обезличенность, отзывалось в ее сердце тихой ноющей тоской. В мгновение ее взору предстало серое двухэтажное здание, в котором раньше располагалась сельская амбулатория. И где-то там, в какой-то палате лежал он…

Она вернулась в кресло и завершила начатый документ. Подписав его, она встала, набросила на плечи плащ и решительно направилась в административный блок, надеясь застать Захвалевского на рабочем месте, чтобы довести свой вопрос до финала немедленно.

Шагая по коридору, она листала почту на телефоне. И вот среди массы рабочих вопросов увидела то, что давно ждала. Письмо от Ирины Александровны, которая за день до похищения объекта уехала в столицу, где требовалось ее внимание не меньше, чем здешние изыскания. На фоне всего остального полученное письмо выделялось своей простотой и живостью.

«Привет, Кира!

Ты уже знаешь, как работать с собой и теми задачами, которые никак не даются. Технология проста, если ее применять.

Дарю тебе еще одну медитацию. Думаю, у тебя получится одновременно читать и выполнять то, что там написано. Ты получишь другое видение и новые ресурсы.

Будь здорова! Не сдавайся».

К письму был приложен файл, который Кира решила пока не открывать.

Но сердце ее затрепетало в предвкушении и радости.

Уже считая себя свободным человеком, она бросила телефон в карман плаща и быстрее зашагала к выходу, чтобы завершить все формальности и открыть присланный файл.

С трудом отворив дверь на улицу, она захлебнулась от сильного ветра, который тут же подхватил вверх полы ее плаща и дернул ее саму в сторону. Выровняв положение, она медленно направилась к административному корпусу, преодолевая метущие порывы ухудшающейся погоды. Вокруг стало совсем темно, деревья и кусты выворачивали наизнанку листья, пригибаясь к земле, трава волнами ходила по газонам, как будто вся природа вмиг ожила и зашевелилась одновременно всей своей зеленью.

Еще через час, когда она выходила уже из административного здания, из темноты по лицу ее ударил не только ветер, но и секущие струи дождя. Зонта у нее с собой не было, да и польза от него при таких злых порывах была бы сомнительной. Она застегнула верхнюю пуговицу плаща, подняла ворот и, преодолевая яростное сопротивление ветра, зашагала к жилому комплексу – домой.

Радислав Петрович уговорил ее отложить пока заявление об увольнении и пойти в отпуск. Все формальности он пообещал уладить и после длительного разговора все же отпустил Киру отдыхать столько, сколько ей будет необходимо. Ее саму это нисколько не волновало. Ей был неинтересен способ, который освободит ее от работы. Лишь на мгновение она поймала себя на мысли, что думает об этой самой работе с грустью, вспоминая, как жила ею, дышала ею, всю себя отдавала только ей. И теперь чувствовала удушающую пустоту и тяжесть одновременно: душа ее была опустошенной и потерянной, а тело – тяжелым от того напряжения, которое носило все это время. Поэтому, шагая к дому под проливным дождем, она не чувствовала ни холода, ни ударов ветра и воды. Иногда ей даже казалось, что капли дождя пролетали сквозь нее, ударяясь о лужи, асфальт, траву…

Придя в квартиру и побросав на пол всю мокрую одежду прямо у двери, она свернулась на кровати калачиком. Наглухо укрывшись одеялом, она тут же уснула.

***

Кира налила себе большую кружку ароматного черного чая, расставила на кофейном столике пышущие жаром булочки и круассаны, которые только что принес доставщик еды из ее любимого кафе, и, сняв с паузы фильм, погрузилась в процесс поедания физической и духовной пищи.

Она не выходила уже дня три или четыре и чувствовала себя неплохо. За это время она наполнила образовавшуюся внутри пустоту от потери смысла работы множеством сладкого со стола и душевного с экрана телевизора и страниц книг. Любимые герои сражались за то, что им дорого, красивые и страшные картинки сменяли друг друга, события активно разворачивались по привычным и новым сюжетам. А она, завернувшись в уютный пушистый халат, просто внимала всему этому, никуда не стремясь и ничего не желая. Об этом она мечтала очень долго: скинуть с себя обязанности, долженствования, ответственные роли и даже офисную одежду и просто побыть наедине с собой, с хорошими фильмами и книгами, которые чередовались теперь друг с другом и со сном. Мечты наконец воплотились, и она с удовольствием ими жила, не вспоминая, что было до, и не думая, что будет после.

Иногда она с легким удивлением ловила себя на мысли, что за это время у нее так и не возникло желание куда-либо бежать или что-либо делать. Она даже не проверяла почту, а собственное неведение о происходящем за пределами ее квартиры принимала как должное, несмотря на то, что это случилось с ней впервые в жизни. Сотовый телефон она просто отключила, а домашний настроила на прием входящих только с двух номеров. Больше близких людей, от которых она готова была принять звонки в любое время дня и ночи, у нее не было. И этот маленький факт тоже ее радовал. Хотя звонков с этих номеров так и не поступало…

Впервые неделание захватило ее с головой, накрыло волной лени и пассивности. Всегда, сколько она себя помнила, она была очень деятельным и целеустремленным человеком: всегда работоспособна, ответственна, трудолюбива. Жизнь же, видя ее прилежание, отвечала взаимностью: она легко защитила диссертацию, работала именно в той сфере, которую сама выбрала, делала карьеру в образцово-показательном НИИУ, публикуя многочисленные открытия. И даже заработала первую премию страны. Теперь казалось, что все это было в прошлой жизни. Да и не с ней вовсе. Далеко. Никчемно. Чуждо.

Но в общем мысленном и чувственном забытьи этих дней нет-нет, но все же начали проклевываться отдельные ничего не значащие идеи и эмоции.

Например, сегодня впервые из ниоткуда сверкнула и исчезла мысль: «И что дальше».

Не вопрос, а именно утверждение. Если бы это был вопрос, она бы наверняка очень резко и безжалостно на него ответила. Но это была просто мысль в голове, без всяких требований. Поэтому она не стала избавляться от нее, а оставила ее как есть: «Пусть живет…»

Чай предательски быстро закончился, и Кира направилась на маленькую кухоньку, чтобы приготовить еще. Ведь вкусностей еще предостаточно, а поглощать их гораздо приятнее именно с чаем.

«Дальше».

Кира вздохнула, отпила немного темного греющего душу и тело напитка и снова уставилась в мерцающий экран телевизора.

Но вскоре и вторая кружка чая закончилась, и вместе с насыщением пришла скука. Кира выключила телевизор и впервые за несколько дней подошла к окну и раздернула шторы. В глаза ей ударил ослепительный солнечный свет. Оказывается, там, снаружи, вовсю буйствовал красками яркий день: деревья шелестели листвой, люди шли по своим делам, садились в машины и выходили из них, недалеко прыгали три собаки, играя друг с другом и весело огрызаясь. А небо… Небо было залито голубым сиянием. У Киры заслезились глаза, и она опустила их, чтобы поморгать и привыкнуть к свету, которого не видела, кажется, целую вечность.

И здесь она вспомнила о письме, которое так сильно ждала и так хотела прочитать, но отложила. Причина была в недавнем разговоре с директором, который своими пытливыми вопросами и многословными речами вытащил из нее остатки сил.

Вообще Кира знала, что если отложить любое дело из-за того, что сейчас для него не самое удобное время, то запросто может случиться так, что не вернешься к нему уже никогда. Либо к тому будут серьезные препятствия, либо это дело нагло вытеснит какая-то новая ситуация, либо оно само собой забудется и обнаружит себя в самый неподходящий, острый или ненужный момент. Этот закон работал, и она давно его вычислила. Поэтому все важное предпочитала делать здесь и сейчас, ну или хотя бы начинать делать. А вот откладывая приходилось признавать, что эта задача не первостепенной значимости, поэтому и может быть отложена. Но совсем не потому, что время «не то» или времени на него «не хватает»…

Конечно, невозможно подготовиться к важному долгому пути настолько, чтобы оказаться однажды в идеальном всеоружии, имея и место, и состояние, и время, и другие необходимые ресурсы. Поэтому всегда стартовать надо именно с того места, в котором ты есть сейчас. Но несколько дней назад, когда ей была предложена новая дорога, она ее отложила. Она попала в очень простую и известную ей самой ловушку. Думая, что откладывает на несколько минут, отсрочила встречу с интересным опытом аж на несколько дней.

«Только бы сервер не висел, со связью было все в порядке, и я смогла легко добраться до файла», – подумала она и метнулась к телефону, чтобы найти то самое письмо.

Чувствуя, как ей повезло, она с благодарностью открыла файл и быстро пробежалась по тексту глазами. Улыбнулась. Еще раз прочитала медленно, стараясь запомнить содержание как можно точнее, и, уже отложив телефон, начала выполнять то, что ей было предложено.

Закрыв глаза, Кира неспешно двигалась за словесными инструкциями, которые иногда начинали звучать голосом самой Ирины Александровны. А знакомый тон и тембр помогали сосредоточиваться и проникать все глубже и глубже в совершенно новое состояние.

Глубоко вдохнув и выдохнув, она внутренним взором оглядела свое тело, постаралась почувствовать, как оно расположилось в кресле, как кожа касается местами одежды, а местами воздуха, как кисти рук касаются холодных подлокотников. Она вмиг почувствовала и прилегание нижнего белья, и кольцо на пальце, и пряди волос, которые перышками лежали на плечах.

И в это тело медленно входил воздух. Он был слегка прохладным и щекотал крылья носа, но выходил уже невесомым, согретым теплом внутренних органов. Эти маленькие струйки стали настолько осязаемы, что Кира с удовольствием наблюдала за ними и за их неспешным течением туда и обратно. Это было так необычно и одновременно прекрасно, что все остальное просто потеряло всякий смысл. Только дыхание, точнее, легкое течение воздуха: туда и оттуда. Как милая колыбелька, оно уносило Киру в какое-то радостное и легкое состояние, какое бывает у младенца, убаюкиваемого любящей матерью. Покачавшись вдоволь на этих мягких и добрых волнах, Кира постаралась увидеть что-то еще, кроме воздуха.

Она обратила свое внимание на усаженное в кресло тело. В кресле было тепло и уютно: мягко стояли ноги, лежали руки. Она хорошо чувствовала их от кончиков пальцев и вплоть до перехода в туловище, которое неспешно наполнялось дыханием и также неспешно опустошалось.

Далее она постаралась распределить внимание так, чтобы видеть саму себя одновременно в каждом сантиметре, в каждой детали. Для этого пришлось как бы сместить фокус зрения или вообще расфокусироваться, чтобы каждая точка тела в одно и то же время была в поле видимости. Как будто несколько внимательных взглядов одновременно были направлены каждый в свою точку правой руки, левой руки, правой ноги, левой ноги. Потом это внимание еще больше расслоилось, и уже тысячи участливых глаз смотрели каждый на свою точку, удерживая тело миллиметр за миллиметром со всеми его внутренними органами в единой картине медитирующей Киры.