Химера

– Дурак секретарь не сразу мне доложил, – начал оправдываться Джеррик. При взгляде на бедра Алвы у него непроизвольно начала течь слюна изо рта по отвислым губам на бумаги, лежавшие на столе. Но он этого не замечал. – Новенький. Ничего не знает и не понимает.

И, понизив голос, он пояснил, как будто это все объясняло:

– Его взял Роналд. – И уже громко добавил: – Видимо, придется от него избавиться.

Алва улыбнулась.

– Если из-за меня, то не стоит. Я уже простила.

Она лицемерила, и они оба это знали. Но кобольд сделал вид, что поверил.

– Ты очень добрая, Алва, – польстил он эльфийке. И нежно погладил ее пышное бедро.

– Ошибаешься, – сказала она, убирая его руку. – И я немедленно тебе это докажу.

Алва знала, что если она удовлетворит похоть кобольда раньше, чем получит то, ради чего она пришла, то может ничего не получить взамен. Эльфийка вела хитрую игру.

– Ты уже доказала, – обиженно скривил губы кобольд. – Ты не добрая, ты жестокая. Какая муха тебя укусила, Алва?

– Я пришла к тебе по делу, Джеррик. Удовольствие потом.

Кобольд нахмурился. Его тон сразу изменился, стал раздраженным и злым.

– У меня и без того много дел, Алва. Я готовлюсь к заседанию Совета тринадцати. Голова идет кругом. Мы не могли бы поговорить о твоем деле после заседания?

Алва не стала спорить. Она произнесла только одно слово:

– Фергюс.

Джерри посмотрел на нее с недоумением.

– Тебе явился его призрак?

– Ошибаешься, дорогуша, – передразнила его Алва. – Уж призрака я бы сумела отличить от живого духа. Я видела его в аэропорту Москвы, живого и здорового, всего несколько часов назад.

– И что тебя так испугало? – ухмыльнулся кобольд. – Что оживший эльф лишит твоего мозгляка-мужа места в Совете тринадцати?

– Что он лишит тебя головы, – с презрением взглянула на него Алва. – Как в свое время Грайогэйра. Или ты забыл? А, впрочем, зачем тебе голова! Ты ведь думаешь другим местом. А это такая мелочь, что на него даже Фергюс не позарится.

Алва умела быть очень злой, когда хотела этого. И беспощадной.

– Что же ты хочешь от меня? – хмуро взглянул на нее кобольд.

– Его головы, разумеется, – улыбнулась эльфийка. – Ты знаешь закон. Око за око. И так далее.

– У меня нет времени на это, – буркнул кобольд. – Это прошлое. Для всех он ушел к праотцам. Так пусть там и остается. Знала бы ты, над чем я сейчас ломаю голову, ты не пришла бы ко мне с такой ерундой. На кону судьба всего человечества! А ты пристаешь ко мне с каким-то жалким эльфом. Elephantum ех musca facis. Делаешь из мухи слона.

Но если кобольд намеревался смутить Алву, заговорив на древнем языке духов, который позднее переняли римляне, привлеченные выразительностью и лаконичностью его высказываний, а современные люди, назвав латинским, считали мертвым, то он ошибся. Несмотря на то, что духи, почти изъяв этот язык из повседневного общения, продолжали говорить на нем только в самые торжественные и патетические моменты своей жизни, подчеркивая их значимость, Алва, став женой члена Совета ХIII, сочла необходимым изучить его. И теперь легко и едко парировала выпад Джеррика.

– Ах, да, я и забыла, что ты amicus humani generis – друг рода человеческого, – насмешливо произнесла Алва. – Но ты забыл одно правило, которому неукоснительно следовали наши предки. Auferte malum ех vobis. Исторгните зло из среды вашей. Cave! Остерегайся!

– Кажется, ты мне угрожаешь? – нахмурился кобольд.

– Я только предостерегаю, – ответила Алва. – Dixi et animam levavi. Я сказала и облегчила свою душу, успокоила совесть. Решать тебе. И отвечать, кстати, перед Советом тринадцати тоже. Пусть ты и не боишься его.

Кобольд задумался. Иногда он машинально почесывался, раздирая кожу в кровь там, где его особенно злобно кусали блохи. Тело кобольда было покрыто клочковатой шерстью, и от этих мелких тварей его не могли избавить никакие снадобья и заговоры. Сам он так привык к этому, что даже не замечал. Наконец он прервал молчание.

– Повторяю свой вопрос: что ты хочешь? Только давай обойдемся на этот раз без риторики и красивых словесных оборотов. Они не идут ни мне, ни тебе. Тебе, потому что ты и так красива, и своей красотой затмеваешь их. А мне… Мне потому, что я такой, какой есть, и лучше уже ни стану, какими бы погремушками я ни украсил себя.

Алва от души рассмеялась. Кобольд был безобразен, но умен и, несомненно, обладал чувством юмора. Именно это и привлекало Алву к нему. Во всяком случае, давало возможность не придавать слишком большого значения его отвратительной внешности.

Она взяла руку Джеррика и положила ее на свое бедро.

– Вот таким ты мне нравишься, Джеррик, – томно проворковала эльфийка. – Будь таким всегда, пожалуйста!

У Джеррика снова начала течь слюна из отвислой губы. Алва спохватилась, что дело еще не закончено. И поспешила заявить:

– Я хочу, чтобы ты отдал приказ задержать Фергюса и всех его сообщников. А меня назначил координатором этой операции. Я прослежу, чтобы твой приказ выполнили. И горе тому духу, который вздумает его проигнорировать.

– Уж не войну ли ты хочешь начать с беднягой эльфом? – пошутил кобольд. Но, заметив, что Алва начала хмуриться, успокоил ее: – Впрочем, мне все равно. Я издам такой приказ.

И его пальцы побежали по бедру Алвы, норовя очутиться между ее ног.

– Немедленно, – потребовала эльфийка, сильно сжав его пальцы ногами. – И вот что еще. Я слабое существо, а Фергюс очень опасен. Мне нужен телохранитель, который в случае необходимости смог бы защитить меня от Фергюса и подчинялся бы только мне. И слепо, без рассуждений. Добавь это в свой приказ. Желательно из рарогов.

– Зачем тебе связываться с рарогами? – возразил Джеррик. – Гномы намного дисциплинированнее и надежнее.

Алва знала это и сама. Рароги были беспокойным, кочевым народом, многие из них зачастую не знали даже, где они родились и кто их отец и мать. Чтобы прокормиться, они могли ограбить и даже убить. Но убить они могли не только за деньги, а даже из-за плохого настроения. И тут же забыть об этом, не мучаясь ни угрызениями совести, ни страхом за возможное возмездие. Но именно поэтому Алва сейчас и выбрала представителя этого племени. Эта черта характера рарогов могла пригодиться ей, когда она настигнет Фергюса. Не каждый согласится лишить ребенка жизни. Для рарога это пустяковое дело. Достаточно доплатить ему сверх обычной цены процентов десять. Но посвящать в эти подробности кобольда Алва не собиралась.

– С рарогами мне легче найти общий язык, – сказала она и, поддразнивая Джеррика, высунула свой язычок из алых губок, он затрепетал, словно бабочка.

– О, да, ты умеешь им пользоваться, – хмыкнул кобольд. Но он уже не протестовал. Продолжая одну руку держать между ног Алвы, второй он взял перо и написал несколько строк на белоснежном листе бумаги, лежавшем перед ним на столе. Буквы, которые он выводил, напоминали грязные кляксы. Закончив, он поставил лихой росчерк, состоящий из огромной буквы «Д» со множеством завитушек, и протянул лист Алве. – Это твоя охранная грамота. С этой минуты можешь считать себя специальным агентом Совета тринадцати.

Алва внимательно прочитала написанное кобольдом. И только после этого разжала колени. Пальцы Джеррика тут же скользнули в щель, образовавшуюся между ее ног. А сам он заурчал от удовольствия.

Для Алвы пришло время платить. Она знала, что ждет от нее похотливый кобольд, которому отказывали в интимной близости даже проститутки, настолько он был безобразен. Разумеется, если у них был выбор.

Алва встала со стола, медленно, расчетливо неторопливыми движениями, скинула с себя юбку и блузку и осталась в крошечных кожаных трусиках. Ее большие мягкие груди выпирали из чашечек кожаного бюстгальтера, словно пытаясь освободиться от их оков. Она подошла к кобольду, который продолжал сидеть в кресле, встала перед ним на колени, приникла губами к его огромному волосатому уху и замурлыкала французскую песенку о любви, которую в свое время с успехом исполняла в парижском cafе chantant. Глаза кобольда закатились под веки от удовольствия, а слюна обильно полилась из его черных отвислых губ, стекая эльфийке на груди.

Глава 6

Алва вышла из резиденции эльбста, пьяно покачиваясь. Джеррик утомил ее до полубессознательного состояния. Обычно он мог заниматься сексом сутками, придумывая все новые и новые, все более изощренные, способы удовлетворить свою неиссякаемую похоть. Но сегодня он спешил, и прервал их свидание, начавшееся на закате, уже к полуночи. Алва была рада этому. Не то, чтобы ласки кобольда были ей слишком противны, или чрезмерно болезненны, как это бывало с эльбстом Роналдом, но она тоже спешила. Ее подгоняло желание, которое было не менее сильным, чем сексуальный голод. И это было желание уничтожить Фергюса, но главное – того мальчишку, которого она увидела рядом с ним в московском аэропорту. Сына Лахлана, ее законного, пусть и не любимого, мужа.

Алва хорошо помнила тот день, когда узнала об этом. У нее было свидание с кобольдом. Они кувыркались в постели, и ничто не предвещало беды. Но потом Джеррик оставил ее ненадолго одну, потому что Фергюс потребовал немедленной встречи с ним. А когда кобольд вернулся, то, мелко хихикая, рассказал ей то, что сообщил ему эльф. Оказывается, Катриона, ее бывшая подруга, которую незадолго до того осудили, а чуть позже казнили за преступную связь с главным смотрителем маяка на острове Эйлин Мор, забеременела вовсе не от человека, а от ее, Алвы мужа.

Алва поверила без доказательств. Лахлан служил тогда премьер-министром Эльфландии и был начальником Катрионы. У людей это называется служебным романом, подумала Алва и в ярости скрипнула зубами, вспомнив, что это именно она рекомендовала только что получившему новую должность Лахлану свою подругу, скромницу Катриону. Пригрела змею на груди. И та, выбрав момент, ужалила ее в самое сердце.

– Шлюшка! – выдохнула Алва. Она до сих пор не могла простить Катрионе это предательство. Даже несмотря на то, что та давно уже поплатилась за свое коварство, сгорев в жерле вулкана по приговору Совета ХIII. Это была ужасная казнь, но Алва была счастлива в тот день, когда все свершилось. Она даже отметила это событие, с аппетитом выпив чашку горячего шоколада в La Maison du Chocolat, том самом парижском кафе, где они когда-то познакомились с Катрионой. Это была своеобразная месть за ее прелюбодеяние.

Но радость была преждевременной. Потому что сын Катрионы и Лахлана остался жив, а он-то и был главной угрозой для нее. А ведь Джеррик клятвенно заверил ее, Алву, что приказал убить младенца, сразу же после того, как Алва обратилась к нему с этой просьбой. И рарог Мичура выполнил его приказ. Но это оказался обман, мистификация. Проклятый эльф Фергюс спас сына Катрионы, поскольку считал, что он чистокровный эльф и не должен умереть только из-за того, что его мать спуталась с человеком, будучи уже беременной от Лахлана. И этого слабоволия она Фергюсу не простит никогда. А мальчишку убьет. С помощью Совета ХIII или своими собственными руками, если не выйдет иначе.

Алва ненавидела незаконнорожденного сына Лахлана по той простой причине, что он мог превратить ее нынешнюю шикарную жизнь в нищенскую. Это могло произойти, узнай о его существовании Лахлан и вздумай проявить о нем отеческую заботу. Никогда нельзя быть уверенным ни в чем, когда речь идет о голосе крови. Это Алва хорошо понимала. Она не могла иметь детей, после того, как в юности, случайно забеременев, избавилась от зародыша в клинике, не зная, кто его отец. И ей нечем было привязать к себе мужа помимо секса. Когда-то ей было это безразлично. Но с тех пор многое изменилось. Лахлан возвысился, став членом Совета ХIII, а она, Алва постарела. Не настолько, чтобы пока всерьез беспокоиться об этом, но уже появились первые морщинки у глаз. А это грозные вестники будущей бури, словно мечущиеся над морем олуши.

Алва хорошо помнила тот путь, по которому она прошла – от певички в дешевом cafе chantant, которую насиловали чуть ли не каждый день пьяные завсегдатаи или хозяин кабаре, до законной жены одного из самых всемогущих в мире духов природы эльфа. Это был тяжкий, смрадный, полный унижений, обид и боли путь. И она не хотела в конце своей жизни, совершив предначертанный круг, вернуться в исходную точку. А так бы и случилось, если бы Лахлан вдруг завещал все свое состояние не ей, а своему незаконнорожденному сыну. А ведь она рассчитывала пережить мужа и стать богатой вдовой…

– Алва! – раздался удивленный возглас.

Перед ней стоял Лахлан, и в глазах у него горел огонек презрения. Он хорошо понимал, что Алва могла делать в резиденции главы Совета ХIII. Только благодаря ее близкой дружбе с эльбстом Роналдом и кобольдом Джерриком он, Лахлан, некогда работавший простым чиновником в административном аппарате Совета ХIII, был назначен сначала премьер-министром марионеточного государства Эльфландия, а затем стал членом Совета, не имея никаких талантов или связей. Он соответствовал своей незаметной должности и внешне, будучи ниже среднего роста, с коротко подстриженными редкими волосами, крошечным острым носиком на узком лице, чем-то похожем на мышиную мордочку, и по своей духовной сути, родившись, по определению Алвы, обычным плебеем. Лахлан знал, что это правда, Алва права. И, по-своему, был ей даже благодарен. Своим роскошным телом жена проложила ему путь к вершинам власти. А, главное, позволила ощутить себя эльфом, который не зря прожил свою жизнь, сумев много сделать для своего народа.

Крошечный островок Эйлин Мор, расположенный невдалеке от западного побережья современной Шотландии, эльфы считали своей исторической родиной. Очертаниями он напоминал гигантскую каменную женщину, которую эльфы признали своей прародительницей. Их древние предания гласили, что Великая Эльфийка, давшая начало народу эльфов, не обратилась в прах, подобно другим, а окаменела, чтобы восстать из мертвых и защитить свой народ от бедствий, если настанет такое время.

И когда люди решили воздвигнуть на этом острове маяк, эльфы восприняли это как надругательство над честью Великой Эльфийки. И не избежать бы войны с людьми, если бы по настоянию эльфа Фергюса Совет ХIII не выкупил остров Эйлин Мор у правительства Великобритании. Однако правительство объединенного королевства не могло иметь дела с частным лицом, продавая часть своей территории. Оправданием для сделки могли быть только государственные интересы, а, следовательно, диалог должны были вести государства. Так появилась Эльфландия, а с ней – должность премьер-министра, которую занял Лахлан. Поскольку внешне он мало походил на эльфа, то играть роль человека во взаимоотношениях с людьми было ему не трудно. Намного труднее было смириться с тем, что ему приходилось делить свою красавицу-жену с эльбстом Роналдом, а затем с кобольдом Джерриком. Но Лахлан преодолел и это. Попытка покончить жизнь самоубийством, предпринятая однажды от отчаяния, ему не удалась, и он смирился.

Лахлан много лет покорно сносил измены жены. Но, став членом Совета ХIII, дал Алве недвусмысленно понять, что ситуация изменилась. И она поклялась, что будет ему верной женой. Связь с Джерриком в расчет не бралась, оправдываемая деловой необходимостью и страхом Лахлана перед всемогущим фаворитом эльбста Роналда. Однако со временем Алва начала скрывать и ее от мужа, пытаясь внушить уверенность, что верна ему. И Лахлан делал вид, что верит ей. Так было спокойнее для всех.

Однако то, что он застал жену выходящей из ворот резиденции главы Совета ХIII, в то время как она должна была быть в Москве, многое меняло в их отношениях, которые, казалось, уже упрочились. По странному психологическому выверту, Лахлан прощал измены жены, когда она не скрывала их от него. Но тайные измены он не способен был бы простить. Почему так, он и сам не смог бы объяснить.

Все это Алва прочла во взгляде мужа, в котором кроме презрения начала зарождаться ненависть по мере того, как она медлила с ответом.

Когда Лахлан задумывался о чем-нибудь, то крошечный нос его начинал шевелиться, и могло показаться, что он принюхивается, как мышь, почуявшая ароматный запах сыра. Сейчас его нос походил на флюгер в ветреный день. Лахлан и недоумевал, и гадал, почему Алва предпочла путешествие в Москву свиданию с любовником. Несмотря на всю ее похотливость, это было на нее не похоже. Между старым любовником и новыми впечатлениями, включая возможные любовные приключения, она, не задумываясь, выбрала бы второе. Лахлан мог бы еще пять минут назад поставить в заклад свою голову, что по другому и быть не могло.

– Алва, что ты здесь делаешь? – строго спросил Лахлан, поняв, что не дождется объяснений, если не потребует их. – Ведь ты должна быть в Москве.

Алва нашлась быстро.

– Как ты думаешь, кого ты видишь перед собой? – спросила она, приняв важный вид.

Взгляд Лахлана не сулил ей ничего доброго, вздумай он сказать то, что думает. Поэтому Алва не дала ему времени, и сама же ответила на собственный вопрос.

– Перед тобой специальный агент Совета тринадцати Алва, – эльфийка лихо отдала честь, приложив ладонь ко лбу. – Выполняю ответственное поручение. Такое важное и тайное, что не могу сообщить о нем даже собственному мужу.

Она надула губки и голоском обиженного ребенка спросила:

– Муж, ты удовлетворен ответом? Или продолжишь подозревать меня Сатанатос знает в чем?

Лахлан не знал, верить ему или нет. Он сомневался. Но все-таки решил поверить. Так было безопаснее, чем устраивать проверку и идти за ответом к эльбсту Роналду или, того хуже, кобольду Джеррику.

– Спецагент так спецагент, – ответил он. – Это многое объясняет. Но ты могла мне хотя бы намекнуть. И, кроме того, помнится, я лично провожал тебя в аэропорт. Ты не улетела в Москву?

– И улетела, и прилетела обратно, – заявила Алва. И нагло соврала: – Всего часа два тому назад. В Москве я…

Она поперхнулась, едва не проговорившись. Ей очень хотелось сказать мужу, что в Москве она видела его незаконнорожденного сына, и что тому уже недолго осталось жить. Но это было бы ошибкой. Может быть, даже роковой для нее самой, Алвы. Поэтому она промолчала, мысленно пожелав мужу как можно скорее сдохнуть, причем в страшных мучениях.

Алве очень хотелось быть независимой и богатой вдовой. Но высказать свое заветное тайное желание пока еще живому мужу она поостереглась. И только спросила:

– А что тебя привело сюда? Надеюсь, не та же самая причина, что и меня?

По сути, вопрос был скрытым оскорблением Лахлана. Было в их супружеской жизни время, когда Алва открыто называла мужа потаскушкой в штанах. Это случилось, когда она только узнала от Джеррика о том, что ее муж обрюхатил Катриону. Но, к счастью для себя, Лахлан этого не понял, как, впрочем, ничего не понимал и прежде. Катриона никогда не была его любовницей. Фергюс все это выдумал, когда предпринимал отчаянные попытки спасти свою дочь от казни, вызволить ее из подземной темницы, расположенной под зданием, в котором располагалась резиденция эльбста Роналда.

Но это не знали ни Лахлан, ни Алва. Джеррик догадывался, но, как обычно, держал свои догадки при себе. Ignorantia nоn est argumentum, незнание не доказательство, говорил он себе и следовал этому правилу.

– Эльбст Роналд созвал внеочередное заседание Совета тринадцати, – ответил Лахлан. – Предполагается, что мы будем обсуждать важный вопрос. Настолько важный, что никто даже не знает, какой. Кроме самого Роналда. И, разумеется, Джеррика. Как он, кстати, поживает, наш славный душка-кобольд?

Под проницательным взглядом мужа Алва не дрогнула. Только подумала о том, что Джеррик не лгал ей, говоря, что очень занят, потому что готовится к важному мероприятию. Разумеется, эти мысли она также скрыла от своего мужа.

– Откуда мне знать? – пожала она плечами. – Я давно уже не видела этого урода.

Ответ удовлетворил ее мужа. Поэтому они расстались добрыми друзьями. Лахлан поспешил на заседание Совета ХIII, а Алва – в погоню за его незаконнорожденным сыном.

Глава 7

Конференц-зал, в котором проходили заседания Совета ХIII, Верховного коллегиального органа мира духов, находился на десятом этаже ниже уровня земли. Окон в нем не было. Рассеянный искусственный свет, отражаясь от большого овального стола из черного гранита, отбрасывал темные блики на лица духов. Здесь собрались туди Вейж, леший Афанасий, очокочи Бесарион, ундина Адалинда, юда Бильяна, гном Вигман, рарог Мичура, гамадриада Дапн, пэн-хоу Янлин, тэнгу Тэтсуя и эльф Лахлан, самые уважаемые и могущественные представители своих народов. Все они терпеливо дожидались, пока к ним присоединятся эльбст Роналд и кобольд Джеррик, который несколько последних лет, они все это знали, принимал решения за одряхлевшего эльбста.

Если кому-то это и не нравилось, то свое мнение он держал втайне, запрещая себе даже думать об этом, чтобы никто не проведал невзначай его мыслей.

Двухэтажный старинный особняк, бывший резиденцией эльбста Роналда, уходил под землю еще на двадцать пять этажей, о чем знали немногие. И только избранным было ведомо, что пять последних этажей здания были отданы под темницу, в которой содержались узники, вызвавшие гнев главы Совета ХIII. Тот, кто попадал в этот каменный мешок, уже никогда не выходил из него. И даже не мог надеяться на то, что его отправят на каторжные работы в рудники, подземные шахты или на плантации, принадлежащие Совету ХIII. Те, кто добывали медь, никель, серебро, золото, платину, выращивали и собирали сахарный тростник или опийный мак, из которого делали опиум, жили не долго. Но они умирали сравнительно легкой смертью. Узники подземной темницы Совета ХIII не могли на это рассчитывать. Об этом старательно заботился кобольд Джеррик.

Поэтому духи молчали и сейчас. Высказывать догадки было бессмысленно и опасно. Они даже не переглядывались, чтобы никто не мог заподозрить их в тайных переговорах. Грозный дух кобольда Джеррика незримо витал под низкими мрачными сводами конференц-зала. Его опасались больше, чем эльбста Роналда. Списки будущих узников и каторжников на подпись эльбсту составлял и подавал кобольд.

Дверь в стене неслышно ушла в сторону, и в конференц-зал вошел краснокожий карлик, напустивший на себя деловой и озабоченный вид. Он всего на одно мгновение опередил эльбста Роналд, который показался из противоположной двери, ведущей в его комнату для отдыха.

Эльбст Роналд никому не рассказывал о своем прошлом. По слухам, в давние времена он был конкистадором и, находясь под защитой испанской короны, погубил немало людей. А кое-кто из старых духов, живущих на южноамериканском континенте, даже признавал в нем Эрнандо Кортеса, который, выдав себя за длиннобородого белокожего бога Кецалькоатле, покорил и ограбил народ ацтеков. Но миновало несколько веков, эльбст присмирел, и только редкие вспышки гнева могли напомнить о том, каким он был в прошлом. Он уже не пытался изменить окружающий мир огнем и мечом, придя к убеждению, что люди, плодящиеся, подобно саранче, с неимоверной быстротой, неистребимы. И лучше мирно сосуществовать с ними, пусть даже путем незначительных уступок, чем враждовать.

Бразды правления оставались в дрожащей дряхлой лапе Роналда, и он не собирался их выпускать. Эльбст рассчитывал еще пару сотен лет возглавлять Совет ХIII. Поэтому ему был нужен Джеррик, который беспрекословно выполнял его приказы и держал в страхе и повиновении воле эльбста всех остальных членов Совета.

Недовольство духов слепым деспотизмом эльбста Роналда и проводимой им политикой исподволь зрело, но пока еще не достигло критической точки, и желающих открыто высказать протест не находилось. Ведь жизнь – это avis rаrа, редкая птица. И никто не хотел потерять ее. Они были избранными, и только естественная смерть была способна оборвать их долгое и счастливое существование.

Поэтому при появлении эльбста Роналда и кобольда Джеррика все духи встали и низко склонили головы.

– Рад вас видеть всех в добром здравии, – произнес Роналд, с облегчением опускаясь на массивный резной стул из редкого мраморного дерева, которое росло только на Андаманских островах. – Здоровье – главное в жизни. Все остальное можно купить.

Одобрительный шум пронесся по залу. И только гном Вигман, сидевший по левую руку от эльбста, запротестовал.

– А это смотря сколько запросят, – заявил он. – Все имеет свою цену.

Гном вел финансовые дела Совета ХIII, и мог себе позволить иногда не согласиться с эльбстом, когда речь заходила о деньгах. Джеррик, который расположился по правую руку эльбста, неодобрительно покосился на Вигмана, но промолчал.

– Не купим – так возьмем силой, – благодушно рыкнул эльбст. – Молчи, Вигман! Своей скаредностью ты постоянно портишь мне кровь.

У Роналда явно было хорошее настроение. Поэтому Вигман не испугался, а только улыбнулся, давая понять, что оценил шутку. Заулыбались и многие члены Совета ХIII. Напряжение, владевшее ими, спало. Начало заседания не предвещало неприятностей.