Слово атамана Арапова

– Вот потому и выбрал я тя, што гораздо лучше, – нахмурился не привыкший к неповиновению Василий. – В пути мало ли што могет случиться, а на тя я эдак на казака могу положиться.

Не подыскав подходящих слов, Степанида насупилась и замолчала. Какая буря бушевала в ее душе, осталось неведомым присутствующим. Ну а атаман сделал вид, что не замечает страданий красавицы, и обратился к казакам со следующими словами:

– Чую, беда недалече, детушки! Кыргызы не являтся, а энто худо. Знать, к походу готовятся. Нас мало, но степняки казака дюже опасаются. Чуют нехристи, што крепостица наша не по зубам им.

– Был бы жив старый хан ихней, кыргызы никада б не дозволили нам на энтом месте закрепляться, – вставил Кочегуров. – Воинственный был, зараза. Много нам кровушки злыдень попортил.

– У кыргызов пушек нет и ружей тож, – высказался Данила Осипов. – В энтом и приемущество наше.

– А ешо частокол, вал земной, што мы сообча округ насыпали, – задумчиво вставил Петр Пудовкин.

– Так то оно так, но не следут забывать про стрелы ихне, – печально ухмыльнулся Арапов. – Ими степняки владеют ловко и умело! Их много, а нас… А ежели осаду удумат?

– Все надежды на Степаниду и подмогу. – Есаул хлопнул себя по колену и посмотрел на притихшую казачку. – Пошто голову повесила, краля? Скажи обчеству слово свое.

– Согласная я, чево уш тут. – Степанида встала, гордо расправила плечи и кивнула в сторону Марии Осиповой. – Айда и ты собирайся, Марья, ежели не брезгушь. Все двоем веселее будет добираться.

Детей тоже решили отправить в Яицк. Слишком рискованно было оставлять их в поселке. Если киргизы с войском придут, дети могут стать легкой мишенью для их стрел и создадут значительные неудобства защищающимся казакам. Время для отплытия было назначено на утро. Учли все и даже то, что вышедшая после дождя из берегов река вдвое быстрее доставит струг в Яицк.

Отправив усталых людей спать, атаман взялся караулить. Вооружившись ружьем и парой пистолетов, он принялся обходить поселение, изредка присаживаясь у костра, чтобы подбросить дров или немного поразмышлять, глядя на веселые огненные искорки.

В общем-то он был доволен налаженным бытом. Да что там доволен, даже счастлив. Арапову нравилась кочевая неустроенная жизнь в тесном общении с разными людьми. И он думал так: «Вот оставь человека одного в такой неустроенности – пропадет! Не от болезни, не от голода – от тоски-скуки. А вместе – все хорошо». Он бы на всю жизнь согласие дал – построить здесь городок казачий, а затем в другое место перекочевать выше по реке и сначала. У киргизов земли немерено и пустоты много. И чем дальше их отодвинуть…

Сзади хрустнула ветка. Арапов мгновенно оказался на ногах, резко развернулся и, взведя курки, направил пистолеты в темноту и полным угрозы голосом крикнул:

– А ну, хто там тьмой прикрыватся? Выходь немедля, не то враз курки спущу!

– Не пуляй зазря, Василий, я энто.

Атаман узнал голос Степаниды и опустил руки. В его мужественной душе вновь шевельнулось что-то неведомое, радостное, что случалось с ним всегда, как только он видел красавицу Степаниду. Разрядив пистолеты, он заткнул их за пояс и, борясь с обуявшим его смятением, сел. Глядя на костер, Арапов подвинулся на бревне, словно приглашая казачку присесть рядом.

Степанида осторожно села и, стараясь не касаться его, тихо сказала:

– Скажу вот те, Василий, што несчасна я.

Голос ее дрогнул, и женщина, шмыгнув носом, замолчала.

– Пошто так? – не отрывая взгляда от огня, поинтересовался атаман, внутренне борясь с овладевшим им желанием.

– Должна казать, ведь затем и пожаловала. Замуж я собралася, под венец.

– Замуж? С кем энто под венец? – Арапов едва не задохнулся от вдруг овладевшего им чувства ревности.

– Токмо с тобой под венец я пойду, сокол мой Василий!

Атаман онемел. Мозг его сковала неведомая сила, рот приоткрылся, а во рту разом все пересохло.

– Ну… и… ох… все пропало! Хосподь прибрал мово Гурьяна, а я-то жива ведь?

Арапов глотал ртом воздух и, будучи не в силах что-то сказать, продолжал бестолково пялиться на костер.

– Гурьян сгинул, а после Хоспода и него – ты для мя самый дорогой и желанный на свете!

– Пошто думашь, што Гурьяна нет? – облизнув губы, кое-как выдавил из себя атаман. – Мож, живехонек он, угодил зараз в полон к кыргызам?

Степанида слегка вздрогнула и тихо заплакала:

– А мне што с тово теперя? Аль гадать всю жисть оставшуюся про то, жив ли Гурьяша аль нет?

– Ну… – Арапов задумался, но не нашелся что сказать в ответ.

– Да и не любила я его так, как тя, Вася, – всхлипнув, продолжила женщина. – Теперя вот я и поняла энто. У ко сердечко не затронуто, тому энто не понять. И я не понимала; засватали и се, думала, люди женятся – так надо. Но стоило токо мне ево потерять, а тя увидать, как я поняла зараз, сколь мало жил Гурьяша в моем сердце; ешь, пьешь, работашь, спишь, молишься, а думашь не о муже сгинувшем, а о те… Боже, боже! За каки грехи на мя, бедную, свалилось тако бремя непосильно! Ох, Василий, – громче зарыдала Степанида, совсем забывшись и схватив руку атамана, – помоги, не отвергай мя, бога ради! Некому здеся мне душу излить без остаточка, вот я и пришла сюды. Заклинаю тя, не отвергай меня! Сделай энто во имя той, што выкормила тя своим молоком, во имя супружницы твоей, безвременно помершей! Помоги, иначе горе меня изведет. Пущай не мила я те щас, но када-нибудь и твое сердце узнат любовь и ты поймешь, как ноет и страдат у меня душа! – Степанида плача опустила голову на вздымающуюся от сильнейшего волнения грудь Арапова, и он привлек ее к себе.

Скупые слезы блеснули на глазах казака, и, гладя женщину по голове, он как только мог принялся ее утешать:

– Не проливай слез зазря, голуба. Зрю, как глубоко ранено сердечко твое, как тоскует и болит душа твоя. Тяжело потерять мужа смолоду, но вернуть ево я не могу. Айда, я отведу тя в избу ко всем. Поспишь, помолишься – и все зараз к утру и пройдет.

– Нет. – Степанида вскочила и решительно замотала головой. – Утречком я по твому же указу отплываю в Яицк. Ужо свидимся ли апосля, не ведам ни ты, ни я. Я могу и не доплыть до Яицка, а тя могет сразить стрела кочевника. Ты… ты… прямо щас вот возьми меня!

– Хосподь с тобой, дева! Што ты вытворяшь со мной? – Арапов почувствовал, как сердце рвется из груди, а желание овладеть молодой красивой женщиной увеличилось в бессчетное количество раз. Но он не мог сделать это, не зная твердо, жив Гурьян или нет. Из последних сил борясь с охватившей его страстью, атаман огромным усилием воли овладел своими чувствами и ответил: – Нет, не могу так я! Прости мя за то, Степанидушка!

– Тады прощевай, Василий, – сказала она приглушенным голосом и нерешительно протянула Арапову руку.

Атаман взял ее впервые в жизни. Вздрогнул, словно от удара молнии. Сильно закипела его кровь, мурашки побежали по телу. Он стоял неподвижно, точно ноги его вросли в землю, глядел в глаза Степаниды и бережно сжимал мягкую ладошку.

Рука женщины дрожала, дрожала и она сама, отвернув склоненную голову. В глазах ее отразился загадочный блеск, точно небесная звездочка пробилась сквозь густой туман, а губы двигались, словно творили молитву Господню.

– Прощевай, Василий! – шепнула Степанида и не уходила.

– Прощевай, голуба! – сказал Арапов, продолжая сжимать ее руку.

Женщина медленно подняла глаза, на лице отразились одновременно и радость, и печаль; едва слышно она проговорила:

– Береги себя. А я вернусь! Обязательно вернусь к те, Вася! – и, вырвав руку, медленно пошла в сторону избы.

Все кружилось у нее перед глазами; казалось, небо сошлось с землей. Сквозь слезы она пролепетала:

– Хосподи, как я несчасна!

Только она собралась шагнуть на ступеньки, как перед ней внезапно появился атаман. Степанида вздрогнула и опустила глаза.

Тяжело дыша, Арапов нежно взял ее за плечи и горячо выдохнул:

– Люблю тя, голуба! Больше жизни люблю! Ежели хошь…

Степанида ничего не сказала: она протянула руки, обвила шею атамана и, борясь с рыданиями, прошептала:

– И ты мне люб, сокол мой ясный! Люб! Люб! Люб!..

14

Разбушевавшаяся стихия нанесла немалый урон и поселению кулугуров. Только, в отличие от казаков, спасавших свое имущество, кулугуры провели всю ночь в молитве, стоя на коленях под проливным дождем.

Пребывая в молитвенном экстазе, они не видели, как мощные порывы ветра срывали крыши с их жилищ, как вода заполнила землянки. Все их помыслы были обращены только к Богу, пославшему им испытание, которое они должны были преодолеть.

Взбухшая от избытка воды земля под ногами молящихся была истоптана, взрыхлена каблуками, завалена хламом от разоренных жилищ. Кулугуры, даже не пытавшие навести порядок, сгрудились вокруг Гавриила. Куда ни смотри, везде перепуганные и переполненные верой лица. И над ними – отчетливый, ясный, согретый возбуждением голос старца:

– Браты и сестры! Не каждому человеку дано сделать в жизни дело, остающееся в веках. Вам энто щастье дано!

Кулугуры, втягивая головы в плечи, доверчиво вслушивались в пламенную речь своего вождя. Перечеркивая резкими взмахами рук неприглядную картину, Гавриил своими вдохновенными обещаниями создавал будущее поселение.

– Верующие! Вы вдохнете жизнь в дикие берега Сакмары! Вы возведете здеся земной Эдем! Вы молоды, богопослушны, вы бесстрашны – обещайте же Хосподу нашему выполнить без сомнений энту миссию!

– Обещам! – крестясь, хором вторили кулугуры.

– Браты и сестры! Седня зачинается новая замечательная жисть. Дык зачнем же се с восстановления поселения!

Гавриил первым засучил рукава и крикнул молодым счастливым голосом:

– Верующие, а ну подсоби.

Женщин старец послал вычерпывать воду из землянок и восстанавливать крыши, чтобы обеспечить всех ночлегом.

– Столяры, плотники, а ну выходь с инструментом.

Большую часть мужского населения старец отрядил в лес на заготовку бревен, а меньшую – на восстановление поселения.

В полдень, когда наступило время обеденной трапезы, девушки пытались созвать всех к столу.

– Апосля, – отмахнулся увлеченный работой Гавриил. – На пустой желудок легше.

Темнело небо, предвещая вечер. Уже без былой удали, с усилием двигались руки и ноги. Все ощутимее становилась тяжесть, и все острее чувствовался голод.

– Кон-чай-ай! – крикнул старец.

Последние бревна медленно проползли наверх бугра к поселку на спинах истомленных людей.

Отбросив топор, трудившаяся наравне с мужчинами Нюра с удивлением разглядела растертые до крови ладони.

– Вот те раз! – бормотала она, морщась от боли и пытаясь улыбнуться.

Довольно оглядывая восстановленное поселение, Гавриил умиленно сказал подошедшей супруге:

– Дывысь, Марья. С таким стадом Христовым мы зараз горы свернем!

После сытного ужина кулугуры отвели черед молебну и рассыпались по землянкам, усталость буквально валила с ног. В землянке старца разместились все, кому удалось вернуться живым с злополучной охоты.

Разговор не клеился. Но охотники знали, Гавриил не зря собрал их, что старец ищет заветную ниточку, чтобы положить всему начало.

Вскоре ниточка была нащупана. Все ждали. Гавриил искоса оглядел собравшихся и сорванным голосом хрипло сказал:

– Не сумлеваюсь, што все знате, пошто я вас сюды созвал. – Увидев кивки, старец продолжил: – Вы явились без добычи и многих братов лишившись. То вина не ваша, а Хосподня воля! Теперя хотелось бы послухать, што стряслось на озере том и пошто степняки раньше обычного на промысел птичий заявились?

Взоры присутствующих пересеклись на притихших Авдее и Семене Гнилине. А те в свою очередь переглянулись, как бы решая кому начать. Иx молчаливый жребий остановился на Авдее, и он, откашлявшись, сказал:

– Дык я ж те обо всем поведал ужо, отец преподобный.

– А я сызнова хочу все послухать и поразмыслить над услыханным. – Гавриил нахмурился и сжал кулаки. – Гри все как перед Хосподом, а то прокляну!

Съежившись от столь страшной угрозы, несчастный часто заморгал и, перекрестившись, заговорил.

Поначалу он заикался, путался и часто поглядывал на Гнилина, словно моля о поддержке. Но вскоре разошелся и пересказал все, что с ними случилось на птичьем озере.

Когда Авдей замолк, старец еще долго находился в состоянии глубокого раздумья. Затем он пошевелился на своем седалище и, положив на колени огромные руки, сказал:

– Жаль братов. Никифора особливо! Славный воин был.

Старец трижды перекрестился на образа и задал, видимо, заранее обдуманный вопрос:

– Пошто в бой неравный увязались? А? Ведь нехристей числом боле вашего было?

– Иначе не можно было, – ответил Семен Гнилин. – Никифор казал, пли по нехристям, не то зашибу.

– Верно казал, – одобрил старец. – Знать, ему сее виднее было!

– И Тимоху, казал, нам беречь, – покосившись на Гнилина, добавил Авдей. – А ешо казал, што коли жив будет, то разом к нам сюды заявится!

– Хорош воин был! – Гавриил вновь глянул на образа и перекрестился. – Царство ему небесное и всем зараз с ним павшим!

Кулугуры дружно перекрестились и вновь уставились на ответчиков, желая не упустить ни единого сказанного ими слова. Но старец больше не интересовался обстоятельствами трагической охоты, а перевел взгляд на притихшего в углу Тимоху. Его густые с проседью брови сошлись у переносицы, а глаза… Они испепелили бы молодого кулугура, если бы только могли это сделать:

– А ты пошто сызнова отца опозорил пред обчеством? Пошто в бой не встрял?

Тимоха опустил голову. Он так растерялся, что сразу не нашелся что ответить. Тимоха дрожал. Он зажмурился и боялся открыть глаза. Его дрожь передалась сидевшим рядом кулугурам, а покрывший лицо пот выставил напоказ его сильное волнение:

– Пошто молчишь, отрок мой? Аль язык откусил, от нехристей драпая?

– Мне… мне Никифор текать велел, – захныкал Тимоха, уподобившись малому дитю. – Он казал…

– Будя, – свирепо прорычал Гавриил и сжал до хруста кулаки. – Как бы мне хотелось, штоб чадом моим был Никифор, а не ты, гаденок. Прочь от очей моих, душа заячья, и три ночи на коленях без пищи и питья замаливай грех свой. Кайся и проси Хоспода даровать те храбрости в сердце. Штоб было оно достойно, а не… – Разгневанный старец впервые не нашел подходящих слов и махнул рукой, приказывая всем немедленно убираться из землянки.

В то время, пока Гавриил беседовал с мужиками, Нюра бродила по поселению, не находя себе места. Любовь к Никифору переполняла ее. А мысль о причинах невозвращения казака с охоты пугала и угнетала. Ей хотелось увидеть Никифора, обнять его, но казак был где-то далеко, во враждебном краю. Девушка гнала от себя мысли, что его нет в живых. Она ощущала в себе такую силу, что могла бодрствовать ночь напролет. Прямо сейчас Нюра могла бы покинуть кулугуров и уйти на поиски любимого.

Она очутилась у землянки Гавриила в тот момент, когда старец громко сожалел о смерти Никифора. От внезапной новости кровь ударила в голову. Как же это?.. Не может быть! Он жив, жив он…

Нюра отпрянула от двери, когда кулугуры направились к выходу. Крестясь и вздыхая, они расходились по своим землянкам. Девушка в это время спряталась за кучей неубранных веток, провожая мужчин рассеянным взглядом. Последним вышел получивший нагоняй Тимоха. Зло бормоча что-то себе под нос, парень прямиком пошагал к куче, видимо, испытывая желание справить свою малую нужду. Задумавшись, он наткнулся на выпрямившуюся во весь рост девушку и едва не обделался от испуга.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Яицк – ныне Уральск.

2

Сиденок – казак до 20 лет.

3

Албасты – злой дух.

4

Байгуш – нищий кочевник, бедняк.

5

Камча – плеть.

6

Мар – бугор, курган.

7

Симы – загородка из тонких прутьев тальника, воткнутых в землю на пограничных линиях.

8

Сабарман – разбойник.

9

Албасты – злой дух.

10

Черная немочь – народное название эпилепсии.

11

Саадак – чехол на лук, обычно кожаный, тисненый, нередко убранный серебром или золотом.

12

Гугниха – былинная мать яицкого казачества.

13

Ямгурчей – становище.

14

Кулугуры – одна из ветвей старообрядчества.

15

Стрыган – полуторагодовалый жеребенок, у которого в эту пору остригают гриву.

16

Голосили – громко, с причитаниями, плакали, исполняя обрядовый плач.