Кавалеры ордена «Победа»

2 июля. Государственным Комитетом Обороны принято постановление «О всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне», обсуждены вопросы о формировании в Москве дивизий народного ополчения, о создании при Наркомате обороны специальной группы по формированию новых соединений, важнейших задач Советского бюро военно-политической пропаганды, рассмотрены проекты решений о создании управления морской обороны города Ленинграда, усилении московской зоны ПВО, обсужден проект указа «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов».

3 июля. И.В. Сталин выступил по радио с речью, в которой изложил программу мобилизации всех сил и средств страны на отпор врагу. «Необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, – подчеркнул И.В. Сталин. – Враг жесток и неумолим… Необходимо, далее, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе, самоотверженно шли на нашу отечественную освободительную войну против фашистских поработителей… Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома врага» (Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1943. С. 12, 13, 17).

В тот же день Государственный Комитет Обороны принял постановление об эвакуации из центральных районов страны и Ленинграда в города Поволжья, Урала, Сибири и Средней Азии около 30 заводов Наркомата вооружения, рассмотрел вопрос о назначении директоров ряда оборонных предприятий. На заседании Политбюро обсуждена задача советской военной делегации на переговорах с английской военной миссией, утвержден состав делегации, а также военной миссии в Англию. Рассмотрен проект постановления «О создании заводов-дублеров по производству танковых дизелей», а также письма исполнительного комитета Коммунистического интернационала компартиям оккупированных гитлеровцами стран.

4 июля. Николай Алексеевич Вознесенский, первый заместитель Председателя Совнаркома, доложил Сталину проект решения ГКО «О выработке военно-хозяйственного плана обеспечения обороны страны». Затем была заслушана информация председателя Совета по эвакуации Николая Михайловича Шверника, подписано постановление о мерах по усилению политического контроля почтово-телеграфной корреспонденции, о назначении членами Военного совета Северо-Западного фронта Ф.Е. Бокова и Т.Ф. Штыкова. Приняв военных и заслушав информацию о положении дел на фронтах, Иосиф Виссарионович вновь вернулся к партийным и государственным делам, подписав предложение Г.М. Маленкова о назначении на 1170 крупных военных заводах и предприятиях тяжелой промышленности парторгов ЦК, заслушав председателя Госплана Максима Захаровича Сабурова и заместителя председателя Совнаркома Вячеслава Александровича Малышева. Позже были заслушаны доклады наркома путей сообщения И.В. Ковалева, председателя Военной коллегии Верховного Суда В.В. Ульриха, состоялся разговор по Бодо с секретарем Ленинградского обкома и горкома партии членом Политбюро ЦК Андреем Александровичем Ждановым.

Ночью, ознакомившись с очередной оперативной сводкой Генерального штаба, Сталин распорядился направить в войска телеграмму следующего содержания: «В боях за социалистическое Отечество… ряд лиц командного и рядового состава проявили исключительное мужество и отвагу. Срочно сделайте представление к награждению… на лиц проявивших особые подвиги». Рабочий день Верховного Главнокомандующего завершился подписанием постановлений о добровольной мобилизации трудящихся Москвы и Московской области в дивизии народного ополчения и о создании Комиссии по геолого-географическому обеспечению Красной Армии» (ЦАМО РФ, ф. 48-А, оп. 1554, д. 91, л. 11).

Важное решение принял ГКО 10 июля. В тот день по инициативе Сталина он утвердил постановление об организации главных командований войск стратегических направлений: Северо-Западного, Западного и Юго-Западного. Главнокомандующими были назначены маршалы К.Е. Ворошилов, С.К. Тимошенко, С.М. Буденный, членами военных советов А.А. Жданов, Н.А. Булганин (заместитель Председателя Совнаркома СССР, член ЦК) и Н.С. Хрущев, начальниками штабов генералы М.В. Захаров, Г.К. Маландин, А.П. Покровский. Генерала Маландина вскоре заменил маршал Б.М. Шапошников.

К сожалению, главкомы и их немногочисленный аппарат сразу же были поставлены почти в бесправное положение. Чаще всего они использовались для реализации не собственных замыслов, а директив Ставки, которая продолжала через их голову руководить фронтами. Главкомы не могли, по существу, распоряжаться находившимися в их полосе резервами, принять то или иное решение без согласования со Ставкой. Часто складывалось впечатление, что они выполняли роль своеобразных «козлов отпущения». При столь жесткой централизации планирования и проведения операций эти региональные органы стратегического руководства в полной мере проявить себя так и не смогли.

Первая неделя августа. Сложной оставалась обстановка на фронтах. С напряжением решал задачи тыл. Войска несли большие потери, требуя все новых и новых резервов. Все это вынуждало Верховного Главнокомандующего трудиться по 16–18 часов в сутки. Иосиф Виссарионович осунулся, стал еще более жестким, нетерпимым, нередко злым. Весьма часто после докладов об очередной неудаче на фронте он стал диктовать не оперативные, а «карательные» распоряжения. Ужесточились, в частности, требования к семьям военнослужащих, оказавшихся в плену. По докладу органов госбезопасности был санкционирован арест большой группы командиров. За первую декаду августа произошла смена двух командующих войсками фронтов, девяти командующих армиями.

«9 августа Сталин, как обычно, только под утро забылся тревожным сном, продолжавшимся не более четырех часов. Несколько раз он просыпался. Поднявшись и попив чаю, Иосиф Виссарионович не поехал в Кремль, а приказал Шапошникову через Поскребышева прибыть к нему к 12 часам и доложить обстановку на фронтах.

Без четверти 12 начальник Генерального штаба был на даче. Он подошел к разложенной на столе карте и негромко, тщательно подбирая слова, стал докладывать. То был первый доклад Сталину как Верховному Главнокомандующему. Доклад грозный и неприятный для восприятия. Боевые действия шли на дальних подступах к Ленинграду, в районе Смоленска, в Киевском узле обороны. Устойчивость обороны по-прежнему оставалась невысокой. Стратегической инициативой владел противник. Дело усугублялось отсутствием на ряде участков фронта вторых эшелонов и крупных резервов. Из более чем 200 дивизий действующей армии на 80 процентов укомплектовано лишь 90, остальные соединения насчитывали не более 3000 личного состава.

– Смоленское сражение, – продолжал Борис Михайлович, – позволило остановить немецкие войска на самом опасном, западном, направлении. Правда, наша попытка провести здесь контрнаступление дала лишь частичный результат, сорвав удар противника. По-прежнему ощущается острый недостаток войск, вследствие чего дивизии чаще строят боевые порядки в одни эшелон. Усложнилась обстановка под Киевом. На сегодняшнее утро можно сказать, что 6-я и 12-я армии Юго-Западного фронта отрезаны, – горько уточнил маршал.

– Мы можем сейчас переговорить с руководством Юго-Западного фронта. – Перебил начальника Генерального штаба Сталин, вспомнив вчерашний разговор с Василевским, начальником Оперативного управления Генштаба.

– Если Кирпонос и Хрущев не в войсках, то мы с ними свяжемся, – последовал ответ.

Через несколько минут «Бодо» отстукал: «У аппарата генерал-полковник Кирпонос».

Сталин: До нас дошли сведения, что фронт решил с легким сердцем сдать Киев врагу, якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять город. Верно ли это?

Кирпонос: Здравствуйте, товарищ Сталин. Вам доложили неверно. Мною и Военным советом фронта принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем случае не сдавать…

Сталин: Очень хорошо. Крепко жму Вашу руку. Желаю успеха» (ЦАМО РФ, ф. 96-А, оп. 2011, д. 5, л. 30).

Немного успокоившись, отдав необходимые указания маршалу Шапошникову, Верховный Главнокомандующий спустя час приехал в Кремль. Здесь его ждали очередные неприятности, теперь уже личного плана. Он получил сообщение о своем старшем сыне Якове. Источники по-разному освещают этот факт.

«Сталин вошел в кабинет, – пишет И.Ф. Стаднюк в трилогии «Война», – намереваясь тут же приказать начальнику охраны унести «Телефункен». Начальник, полнотелый генерал в полевой форме без знаков различия, словно угадав желание Сталина, выжидательно смотрел на него в раскрытую дверь из прихожей, застыв по стойке «смирно» у стола с телефонами. Но что-то заставило Сталина промедлить. Подойдя к радиоприемнику, он окинул его, словно живое существо, неприязненным взглядом и нажал пальцем клавишу. Загорелся и замигал на панели зеленый кошачий глаз, а из-за желтой драпировки, скрывавшей мембраны, вырвался нарастающий треск, и сквозь него стала пробиваться русская речь: мужской голос напыженным тенорком передавал из Берлина обзор событий на Восточном фронте…

Да, сегодня рабочий день для Сталина начинался тяжело. Накат ранивших сердце воспоминаний сменился дурными вестями: немецкий диктор, закончив излагать обстановку в группе армий «Север», вдруг, возвысив голос, сообщил:

«Из штаба фельдмаршала Клюге поступило донесение, что 16 июля под Лиозно, юго-восточнее Витебска, немецкими солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын кремлевского диктатора Сталина – старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи из седьмого стрелкового корпуса генерала Виноградова. Будучи опознанным, Яков Джугашвили вечером 18 июля доставлен самолетом в штаб фельдмаршала Клюге. Сейчас ведется допрос важного пленника…»

Внутри у Сталина будто все заледенело. Он нажал на клавишу выключателя, приемник щелкнул, будто выстрелил. Не зря, значит, вспоминался ему Яков. Сбылись самые худшие опасения, тревожившие его и во сне…

…Сталин оторвался от бумаг, – продолжает писатель. – Он стал с кресла и словно только сейчас увидел за длинным столом Молотова и Калинина, хотя, когда они вошли, ответил на их приветствия и взглядом пригласил садиться.

Неслышно вошел Поскребышев, зажег электричество, отчего настенные дубовые панели кабинета сразу будто раздвинулись, и доложил о приезде Мехлиса. В ответ Сталин маняще махнул Поскребышеву рукой, в которой держал погасшую трубку, затем обратился к Молотову и Калинину:

– Я думаю, дождемся товарища Жукова, послушаем его доклад и новые предложения Генерального штаба, а потом начнем решать наши текущие дела.

При последних словах Сталина в дверях кабинета появился Мехлис – стройный, в форме армейского комиссара, подтянутый, но непривычно мрачный и даже бледный.

Поздоровавшись и не очень ладно щелкнув каблуками начищенных, сверкающих хромом сапог, он приблизился к Сталину и, глядя на него каким-то болезненно-опасливым взглядом, сказал:

– Товарищ Сталин, я обязан сообщить вам об очень неприятном для всех нас политдонесении с Западного фронта…

Последние слова Мехлиса были заглушены новым грозовым разрядом. Ворвавшийся в кабинет протяжный раскат грома будто шире открыл небесные заслонки, и хлеставший за окнами ливень превратился в седую кипящую стену. Сталин подошел к окну и, подставив лицо под клубившееся облачко водяной пыли, спокойно сказал:

– Садитесь, товарищ Мехлис…

Но Мехлис не сел. Напряженно глядя Сталину в спину, он с трудом подбирал нужные слова:

– Товарищ, Сталин, очень неприятное… тяжелое донесение.

– Докладывайте, – не поворачиваясь, приказал Сталин.

И Мехлис доложил:

– Начальник политуправления Западного фронта сообщает, что, по всей вероятности, ваш сын, Яков Иосифович, попал к немцам в плен…

Сталин продолжал смотреть на ливень, и со стороны казалось, что он не расслышал слов начальника Главпура.

– Точных подтверждений политуправление не имеет, – мучительно продолжал Мехлис, будто страдая от того, что Сталин не желает повернуться к нему лицом, – но делается все возможное…

Сталин и сейчас не пошевельнулся, ибо заранее знал, с чем пожаловал к нему Мехлис. Молотов и Калинин, оглушенные дурной вестью, сочувственно и с болью смотрели на отвернувшегося к окну Сталина, не в силах понять, расслышал он в шуме ливня слова армейского комиссара или нет. А Мехлис, растерянно оглянувшись на них, заговорил вновь:

– Особый отдел фронта и специально созданная группа политуправленцев принимают все меры, чтобы или выяснить истину, или, если Яков Иосифович не у немцев, разыскать его, живого или мертвого…

Сталин продолжала молчать, будто не в силах оторваться от зрелища разбушевавшейся грозы.

– Коба, ты что, не слышишь?! – возвысив голос, взволнованно спросил Молотов. – Немцы схватили Яшу!..

Сталин медленно, будто тело ему плохо подчинялось, отвернулся от окна и посмотрел на Молотова пасмурным и каким-то затравленным взглядом. Затем неторопливо направился к своему столу, сел в кресло и спокойно, со скрытой укоризной, сказал:

– Сталин не глухой… Мне уже известно о пленении старшего лейтенанта Якова Джугашвили…

– Я беру на себя выяснить все до конца!.. – нарушил тишину Мехлис. – Более того, можно устроить побег Якова: мобилизовать наших разведчиков. Я уже разговаривал с генералом Дроновым… Можно, наконец, если это не удастся, поторговаться с Гитлером!

– Поторговаться с Гитлером? – изменившимся голосом спросил Сталин и так посмотрел на Мехлиса, что тот смешался.

– Я имею в виду обмен, – сбивчиво начал объяснять Мехлис. – У нас есть несколько пленных генералов… Можно их отдать Гитлеру взамен Якова.

– Так-так… Начальник Главного политуправления армейский комиссар первого ранга предлагает Генсеку торговую сделку с Гитлером! – Сталин, выйдя из-за стола, начал прохаживаться по кабинету, то и дело с едкой иронией поглядывая на Мехлиса. – Армия воюет, люди умирают, а Мехлис торгуется…

– Коба, ты, по-моему, перегибаешь палку, – поддержал Мехлиса Молотов, обращаясь к Сталину. – Ведь действительно существует международная практика обмена пленными между воюющими сторонами.

– Совершенно верно, – сказал свое слово и Калинин. – И ничего предосудительного тут нет.

– Ладно, защитники! – Сталин, остановившись посреди кабинета, уже миролюбиво заулыбался. – Я представил себя торгующимся с Гитлером… Немыслимо! – Он опять зашагал по ковровой дорожке и после недолгого молчания заговорил будто сам с собой: – Конечно, хорошо бы спасти Яшу… Ему в плену будет тяжелее, чем кому бы то ни было… С сыном Сталина постараются поиграться всерьез… Но что нам скажут те многие, многие тысячи наших бойцов и командиров, которых мы не выкрадем и не обменяем?.. – Он вновь остановился посреди кабинета и уже кричащим болью и безысходностью взглядом поочередно посмотрел в лицо Молотову, Калинину, Мехлису. Но тут же заговорил смягчившимся голосом: – Мы руководители партии и государства! И мы не имеем права никому внушать мысль о преимуществе плена перед смертью…[4] Может, это и жестоко, но так требует логика борьбы…

Мы считали и по-прежнему будем считать, что сдача в плен не только проявление малодушия, но и предательство… Другое дело, если люди оказываются в плену случайно, не по своей воле, захваченные без сознания… Я верю, что и Яков не сам сдался в плен… Верю! – Потом Сталин подошел к Мехлису, который все еще продолжал стоять у длинного стола. Ткнув потухшей трубкой в сверкающую пуговицу гимнастерки армейского комиссара первого ранга, цепко посмотрел ему в глаза, словно в самую душу. Понизив голос, с прочувствованной удовлетворенностью сказал: – А ваша мысль, товарищ Мехлис, насчет обмена немецких генералов заслуживает внимания… Затем повернулся к Молотову, взмахнул рукой в его сторону и уточнил: – Это по твоей части, товарищ нарком иностранных дел… Только, видимо, надо несколько повременить с этим, пока к нам не попадет в плен побольше чинов…

…Пусть за всех своих генералов Гитлер отдаст нам одного человека – Эрнста Тельмана!

Все потрясенные молчали, размышляя над услышанным» (Стаднюк И. Война. С. 489).

Несколько иная версия излагается писателем В.Д. Успенским устами его героя Лукашева.

«9 августа из Ленинграда, – рассказывает он, – специальным самолетом был доставлен секретный пакет от члена Политбюро ЦК ВКП(б), члена Военного совета Северо-Западного направления А.А. Жданова. В сопроводительной записке было очень коротко сказано: вот немецкая листовка, распространяемая вражескими пропагандистами… Без комментариев.

А листовка, прямо скажем, была впечатляющая. Одна сторона еще так-сяк, довольно обыкновенная для того времени… Вторая ее сторона имела характер важной политической акции, направленной на подрыв авторитета советского командования, на самооправдание людей неуверенных, трусоватых… Впрочем, судите сами.

Четкая фотография. По лужайке прогуливаются трое. Одного немецкого офицера, засунувшего руки в карманы распахнутой шинели, можно не считать, он тут сбоку припека. Затем весьма привлекательный, немолодой немец в кителе и галифе, с отличной выправкой, без фуражки: светлое лицо и совершенно белые (или седые) волосы. Плечо в плечо с ним темноволосый, темнолицый, в каком-то темном балдахине (может, широкая гимнастерка без ремня) и тоже без головного убора – Яков Джугашвили. Жестикулирует, что-то объясняя немцу. Выражение лиц у всех деловое, спокойное: приятели на прогулке да и только. Именно это поразило меня и сразу же вызвало вспышку гнева у Иосифа Виссарионовича.

– Позор несмываемый!

– Может, он попал в плен раненый, без сознания, – предположил я.

– Он не имел права попадать в плен ни при каких обстоятельствах. Он мог бы покончить с собой там, у немцев, а не разгуливать с германскими офицерами! Позор! Он всегда думал только о себе и никогда обо мне, о чести нашей семьи. Для меня он больше не существует! – отрезал Иосиф Виссарионович.

…Надо было как-то разобраться с Яковом, принять какое-то решение. А поскольку дело касалось прежде всего лично Сталина, его семьи, то обсуждение состоялось не в служебном кабинете Иосифа Виссарионовича, а на Кунцевской даче, за поздним обедом и после него. Присутствовали: Шапошников, Молотов, Берия и автор этих строк. Сталин сразу же поставил Лаврентия Павловича в тупик прямым и суровым вопросом: можно ли установить, где находится Яков, выкрасть его или провести операцию, после которой официально объявить, что старший лейтенант Джугашвили не покорился врагу и погиб от рук гитлеровских палачей. Молотов поддержал: как ни прискорбно, а принять все меры, даже самые крайние, необходимо…

Берия без обычной для него самоуверенности начал пространно рассуждать о том, что немцы, конечно, будут охранять Якова особенно тщательно, переводя его из одного места в другое. Но мы, дескать, попытаемся выявить, где он…

Борис Михайлович Шапошников мягко, но достаточно веско изложил свое мнение, сводившиеся вот к чему… Найти и нейтрализовать Якова Джугашвили нам сейчас не удастся. Не надо даже затевать никаких акций, не надо проявлять интереса к пленному. Это только возвысит его авторитет в глазах неприятеля.

– Но мы должны что-то ответить немецкой пропаганде, мы должны что-то противопоставить врагу! – произнес Сталин.

– Никакой реакции – вот самый лучший ответ. Пошумят и перестанут. Никаких официальных подтверждений или опровержений. Кто-то у нас поверит немцам, кто-то посчитает листовки очередной гитлеровской фальшивкой…» (Успенский В.Д. Тайный советник // Коммунист Вооруженных Сил. 1990. № 7. С. 79–80).

Свое видение этого факта излагает и Д.А. Волкогонов.

«Судьба сына, – пишет он, – волновала Сталина только с одной стороны. Грешно думать так, размышлял он, но лучше бы Яков погиб в бою. А вдруг не устоит – он слабый – сломают его, и он начнет говорить по радио, в листовках, что ему прикажут? Собственный сын Верховного Главнокомандующего будет действовать против своей страны и отца! Та мысль была невыносима. Вчера Молотов, когда они остались вдвоем, сообщил, что председатель Красного Креста Швеции граф Бернадот через шведское посольство устно запросил уполномочивает ли его Сталин или какое другое лицо для действий по вызволению из плена его сына? Сталин минуту-две размышлял, потом посмотрел на Молотова и заговорил совсем о другом деле, давая понять, что ответа не будет» (Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Кн. 2. Ч. 1. С. 211).

В любом случае плен Якова стал трагедией для Верховного Главнокомандующего.

Роль Сталина в руководстве вооруженными силами накануне и в первые дни войны нельзя оценивать однозначно. Безусловно, он был виновен в том, что первый удар противника по соединениям и частям непосредственного прикрытия границы был неожиданным для их командования и личного состава. Но уже оперативные и оперативно-стратегические структуры могли создать фронт обороны по крайней мере по рубежу старой западной границы СССР, хорошо оборудованной в инженерном отношении. Сил и средств для этого было достаточно.

Но произошло то, что до сих пор всячески скрывается от общества. Пресловутый советский патриотизм и коммунистическая убежденность сломались при встрече с сильным и нахрапистым врагом. Войска начали отступление, по темпам схожее с паническим бегством. При этом врагу оставлялись склады и тяжелое вооружение. Тысячи красных бойцов и командиров сдавались в плен, причем не в одиночку, а подразделениями, а нередко и целыми частями. Такого проявления верности советской идеологии не ожидали ни Сталин, ни его окружение. За июль – август в уманском котле было пленено около 80 тысяч человек, в Белостокском выступе и под Минском – 328 тысяч, под Смоленском – 310 тысяч. В сентябре восточнее Киева взято в плен свыше 600 тысяч человек. В числе плененных был и родной сын Верховного. Всего в 1941 году Красная Армия потеряла пленными примерно столько же, как убитыми и ранеными. Такого расклада не предполагал никто, и прежде всего сам Сталин, который был убежден, что любой советский человек с готовностью умрет за каждую пять родной земли. Армия оказалась не такой, какой представляли ее вождю Ворошилов и Тимошенко.

…Приближалась первая военная осень. Сталин внимательно вглядывался в оперативные карты с обстановкой на фронтах, висящие в его кремлевском кабинете, аналогичные тем, которые находились в особняке на улице Кирова, близ станции метро «Кировская», где работала большая часть Генерального штаба. Утешительного было мало. Советские войска с боями оставили Кингисепп, Чудово, Таллин, Кривой Рог, Николаев, Херсон. Враг блокировал с суши Одессу. Развернулись бои на ближних подступах к Ленинграду. Соединения группы армий «Север» вышли к Неве и перерезали железные дороги, связывающие город со страной. Объединения группы армий «Юг» форсировали Днепр севернее Киева и в районе Чернигова. Кольцо окружения вокруг столицы Украины замкнулось.

И все же фашистскому командованию не удалось добиться поставленной Гитлером цели, определенной планом «Барбаросса», – уничтожить основные силы Красной Армии. Это понимал Сталин. Армия сражается. Отступает, но сражается. Потребуются невероятные усилия во всех сферах, связанных с достижением в ней победы над врагом, – военной, экономической, дипломатической.

30 августа войска Резервного фронта перешли в наступление. Началась Ельнинская наступательная операция. 10 сентября войсками Ленинградского фронта и 54-й отдельной армии была сделана попытка прорвать блокаду Ленинграда. Наметился первоначальный успех. Достичь поставленной цели, однако, не удалось. Тем временем наступила катастрофа под Киевом. Безвозвратные потери войск Юго-Западного фронта превысили 616 тысяч человек (Гриф секретности снят. М., 1993. С. 166). Погибли командующий войсками фронта генерал М.П. Кирпонос, начальник штаба фронта генерал В.И. Тупиков, член Военного совета М.А. Бурмистенко.

28 сентября состоялась встреча Сталина с представителями глав США и Великобритании Гарриманом и Бивербруком. Вечером, когда Москва была уже затемнена, на одном из посольских автомобилей они приехали в Кремль. Сталин встретил гостей скупой улыбкой, крепкими рукопожатиями и приветственной тирадой, выражавшей удовлетворение их благополучным путешествием в Москву. Поинтересовался самочувствием президента Рузвельта и премьера Черчилля. Каждая его фраза тут же звучала по-английски – переводчик хорошо знал свое дело.

Затем Сталин шагнул в сторону, давая гостям возможность поздороваться с Молотовым и выполнявшим роль переводчика Максимом Литвиновым.

Сегодня Молотову отводилась роль молчаливого участника этой первой встречи – так они условились со Сталиным, учитывая, что в августовских переговорах 39-го года с немецким имперским министром фон Риббентропом, завершившихся подписанием соглашения о взаимном ненападении, он, Молотов, по мнению руководящих кругов Англии и Америки, играл заглавную роль.