bannerbanner
Парадоксы 1941 года. Соотношение сил и средств сторон в начале Великой Отечественной войны
Парадоксы 1941 года. Соотношение сил и средств сторон в начале Великой Отечественной войны

Полная версия

Парадоксы 1941 года. Соотношение сил и средств сторон в начале Великой Отечественной войны

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 4

Примечательно, что и наши прославленные полководцы Г. Жуков и А. Василевский в своих мемуарах тоже писали о том, что танков у немцев в начале войны было много, даже больше, чем в Красной армии. А ведь они стояли тогда во главе ее Генштаба, а значит, надо полагать, знали, что происходило в то время в реальности, получше большинства других послевоенных сочинителей. К примеру, Г. Жуков в своих воспоминаниях написал следующее: «На Западном фронте… развернувшиеся в первых числах июля сражения проходили в условиях подавляющего превосходства мотобронетанковых сил… противника» [15]. Не менее категоричен и при этом более конкретен был А. Василевский: «К середине июля 1941 года в условиях крайне напряженной обстановки войскам Красной армии удалось временно стабилизировать фронт. Как и прежде, главным направлением на советско-германском фронте оставалось Центральное. На этом направлении Ставка Верховного Главнокомандования создала новый стратегический фронт обороны путем выдвижения армий из своих резервов, но и он уступал врагу: по людям – в 2,2 раза, по орудиям и минометам – в 2 раза, по самолетам – в 2 раза, а по танкам соотношение было 4 к 1 в пользу противника» [16].

Выходит, что даже на центральном (фактически – главном) направлении, несмотря на выдвижение туда, как пишет А. Василевский, советских «армий» из «резервов», немцы в начале и середине июля превосходили Красную армию по танкам до 4 раз. При этом их превосходство в этих боевых машинах было даже большим, чем по другим видам боевой техники. А ведь на это направление (фронт) вскоре после начала войны перебрасывались танки не только из внутренних военных округов, но и соседних фронтов. Сюда же в конце июня было переброшено и большинство танков одного из наиболее укомплектованных 5-го мехкорпуса, который был ранее дислоцирован в Забайкальском военном округе. Как ни крути, но в это время, несмотря на все большие потери в предшествующих боях, меньше 600–700 наших танков на этом направлении быть никак не могло. Но тогда получается, что у немцев здесь было как минимум 2 тыс. танков, то есть раза в полтора больше, чем они имели, как принято считать большинством историков, к началу войны.

Итак, огромное превосходство СССР в количестве, а то и в качестве танков над противником, которое, по мнению большинства военных историков, якобы имелось в начале войны, можно и нужно подвергать сомнению. При этом надо учитывать, что подсчет числа танков и определение их качества, боеспособности – дело непростое, хотя бы даже потому, что танк танку рознь. Ведь танки разных типов и видов по своей боевой мощи могли отличаться друг от друга весьма сильно, даже во много раз, а войска сторон по своей структуре были далеко не одинаковые. Нельзя забывать и об их техническом состоянии, доле небоеготовых танков в войсках. В общем, сравнение танков и других бронеединиц сторон должно быть объективным, дифференцированным, сопоставимым, корректным.

Но может быть, большое преимущество Красной армии в танках было всамделишным, да только значение этих боевых машин тогда было невелико? И потому превосходящая сила советских танковых войск никак не сказалась на ходе войны? Да, такое объяснение было бы выходом из логического тупика. Но как бы не так! Конечно, значение танков многие любят преувеличивать, даже чересчур, но все-таки немецкие танки были действительно грозной силой наступавших. По степени своей эффективности и ударной мощи в 1941 году с ними могла сравниться, пожалуй, только фронтовая авиация Германии. Именно танковые соединения вермахта при поддержке его моторизованных дивизий и прорывали оборону Красной армии, и замыкали кольцо окружений советских войск, образуя так называемые котлы. Да и потом, в 1944–1945 гг., танки опять-таки показали себя главной ударной силой наступавших, на этот раз уже Красной армии. В общем, роль танковых войск в этой войне была действительно очень важной, возможно, даже решающей.

Наверное, самым убедительным подтверждением этому являются строки из дневника Ф. Гальдера. И здесь хотелось бы прежде отметить, что указанный дневник как источник фактической информации представляет собой действительно большую ценность. Он, пожалуй, важнее в этом отношении, чем все послевоенные труды немецких генералов, вместе взятые. Во-первых, Ф. Гальдер был самым осведомленным человеком о действиях сухопутных войск Германии в 1941 году, ибо возглавлял в то время Генштаб этих самых войск. Во-вторых, он записывал факты сразу же, по мере их поступления, а не вспоминал о них или разыскивал их спустя много лет. В-третьих, он писал для себя, для дела, а не напоказ, для публики. Поэтому привирать и изворачиваться в своем дневнике ему было незачем, а сам дневник как источник информации содержит прежде всего известные его хозяину сведения о происходивших тогда событиях. Да и тем, кто эти факты Ф. Гальдеру сообщал, лгать тоже было ни к чему, хотя бы потому, что вести с фронта были тогда для немцев еще весьма хороши. Разве что они могли немного преувеличивать масштабы своих побед. Однако Ф. Гальдера, педантичного, скептичного и сдержанного по натуре человека, как это хорошо видно и из его дневника, развести на хитрости или заставить поддаться на эмоции было трудно.

Итак, записывая сведения о событиях лета 1941 года на советско-германском фронте, Ф. Гальдер буквально каждый день выделял действия танковых групп вермахта. И о них он вносил записей гораздо больше, чем о пехоте, артиллерии и других родах сухопутных войск, вместе взятых. Каждый день генерала заботило в первую очередь то, где были и что делали танки Х. Гудериана, Г. Гота, Э. фон Клейста и Э. Гепнера. И это было обусловлено отнюдь не каким-то особым пиететом начальника немецкого Генштаба к грозным танкам и бравым танкистам, в котором высокопоставленный генерал замечен вроде как не был, а тем, что именно эти танковые группы, судя по его записям, шли в авангарде немецкого наступления, пробивали оборону Красной армии и брали советские города. К примеру, 23 июня Гота он упомянул 8 раз, Гудериана – 6 раз, Клейста – 2 раза. 24 июня Гот и Гудериан названы по 5 раз, Гепнер и Клейст – по 1 разу. 25 июня Гот и Гудериан упомянуты по 2 раза, Гепнер и Клейст – по 1 разу. 26 июня Гот назван 4 раза, Гудериан – 2 раза. 27 июня Клейст упомянут 5 раз, Гепнер – 2 раза, Гот – 1 раз. И т. д. и т. п. Лишь еще один немецкий военачальник так же часто фигурировал в дневниковых записях Ф. Гальдера этих дней – Ф. фон Бок. Остальных же своих генералов он упоминал в нем лишь изредка [17].

Ну тогда, может быть, совокупность всевозможных иных обстоятельств как-то сгладила, нивелировала превосходство Красной армии в танках в этот период? Это уже ближе к истине, поскольку сила танковых войск определяется далеко не только количеством и качеством имеющихся в них танков, но и других своих составляющих: числом, характеристиками и состоянием автомобилей, тягачей и прочих транспортных средств, числом и мощью артиллерийских орудий, вооруженностью личного состава минометами, пулеметами и пистолетами-пулеметами, оснащенностью их радиосвязью. А в этих компонентах преимущество немцев было большим и труднооспоримым. Например, сравнимая по числу танков с советским танковым корпусом немецкая танковая дивизия превосходила его по штату (на 01.01.1943 г.) в артиллерийских орудиях почти в 4 раза, а по числу автомобилей – почти в 2,5 раза [18]. В конце концов, важную роль могли играть и иные факторы: сила других родов войск, организация снабжения и его инфраструктура, оперативное и тактическое умение военачальников, уровень боевой подготовки личного состав и т. д. Да и в самом деле сыграли, о чем автор дальше еще подробно расскажет.

Однако если бы у немцев было действительно гораздо меньше боеготовых танков, да еще и они были якобы хуже советских, то ошеломительные успехи их танковых войск в боях лета и осени 1941 года были бы всё равно невозможны. Как и совершенно непонятно, как это называемые большинством авторов почти полторы тысячи как бы самых мощных танков того времени Т-34 и КВ, которые якобы были на фронте в начале войны, не смогли помочь Красной армии выиграть хотя бы одно сколько-нибудь крупное сражение? Были, конечно, в этот период у наших войск отдельные успехи в контрнаступлениях, например под Рогачевом – Жлобоным и Великими Луками, но решающую роль в них сыграли отнюдь не танки. А все попытки советских контрнаступлений с использованием крупных танковых сил, несмотря на героизм наших танкистов, заканчивались поражением, в частности в сражениях под Дубно – Бродами и под Сенно – Лепелем.

Так как же объясняют верующие в огромное танковое превосходство Красной армии над врагом ее поражения в этот период, а самое главное, важнейшую роль немецких танков в более чем успешном наступлении вермахта? Почему они не видят провальные действия советских танков в этих боях? Неужели они не замечают здесь противоречия между этим советским якобы превосходством и результатами сражений лета 1941 года в пользу немцев, как и других противоречий этой веры фактам? Замечают, во всяком случае большинство, но находят для объяснения этих противоречий различные, как говорится, отмазки.

Если попытаться расставить эти отмазки, извините, объяснения по степени их, так сказать, популярности, то безоговорочное первое место среди них займет известное всем универсальное объяснение на все случаи подобных, простите еще раз, непоняток: СССР и Красную армию возглавляли бездарные руководители, а особенно всем и всюду мешал вездесущий диктатор Сталин. Конечно, столь резко выражаются немногие, но подобным образом рассуждали, да и до сих пор рассуждают действительно очень многие, даже, возможно, большинство.

Отбросим подобную примитивщину (и, по сути, миф) в сторону как некий устаревший курьез и попытаемся собрать, причесать и построить по ранжиру более серьезные объяснения. Вот какой при этом получается список:

1) руководство Красной армии и фронтами в первые дни войны непродуманно отдавало приказы о контрнаступлениях, когда для этого не было необходимых условий и возможностей; в этих неподготовленных наступлениях было быстро потеряно большое количество советских танков;

2) советские танковые соединения в западных округах были неудачно дислоцированы: одни из них стояли слишком близко к границе и в результате внезапного удара стали легкой добычей гитлеровцев, другие располагались слишком далеко от нее, и поэтому их приходилось долго гнать своим ходом, теряя в пути из-за поломок и происшествий, сжигая впустую горючее и напрасно изматывая экипажи, либо подставлять под удары немецкой авиации при переброске железнодорожным транспортом;

3) советские танкисты были плохо обучены (дескать, их наспех набирали из вчерашних студентов и конюхов) и менее опытны: механики-водители имели малый наезд, во всяком случае на танках новых типов, а командиры толком не умели ни управлять танком, ни прицеливаться;

4) в советских танковых соединениях и частях имелся большой некомплект командиров всех уровней, механиков-водителей, техников и других специалистов;

5) в советских войсках было плохо организовано и отработано боевое взаимодействие между экипажами танков, а также между танковыми и другими родами войск;

6) в советских войсках не хватало запчастей, боеприпасов, ГСМ и других материальных средств, снабжение их было поставлено неважно, а то и вовсе плохо; вдобавок к этому в них было слишком мало автомобилей, особенно многотоннажных, что усугублялось плохими дорогами;

7) в советских войсках имелось много старых, физически изношенных, неисправных танков, нуждавшихся в ремонте и дополнительных усилиях для их обслуживания; эти танки, едва вступив в действие, быстро выходили из строя;

8) советские танки новых типов были приняты на вооружение совсем незадолго до начала войны, будучи сырыми, недоведенными, поэтому поначалу в боях они не показали всех своих лучших качеств, а также часто ломались;

9) лучшие советские танки Т-34 и КВ слишком поздно поступили в войска, причем едва ли не большинство из них в последние месяцы и недели накануне войны; поэтому они были плохо изучены и освоены на местах, за их поставками в войска не поспевали развитие ремонтной базы и снабжение запчастями;

10) внезапным ударом враг дезорганизовал действия советских танковых соединений, не позволил наладить нормальное управление ими командованием армий, фронтов и Генштабом, обеспечить достаточное снабжение их горючим, боеприпасами и другими материальными средствами в условиях военных действий;

11) в наступлении тогда были немцы, поэтому советские танки, даже с небольшими повреждениями и поломками, оставлялись врагу; напротив, немцы имели возможность эвакуировать свои поврежденные и неисправные танки с поля боя и маршей и ремонтировать их;

12) в руководстве Западного и Юго-Западного фронта и входивших в них армий и мехкорпусов, где была сосредоточена основная масса наших танков, были предатели, которые старались дезорганизовать действия советских войск.

Вроде бы все или почти все из этих объяснений не лишены оснований, а многие и вовсе представляются вполне разумными. Однако если вдуматься, то выходит, что большинство из них так или иначе фактически означают, что сила танковых войск Красной армии явно преувеличивалась, либо соответствующие цифры и показатели их количества были мало что значащими или вовсе ошибочными. Одновременно многие из этих объяснений объединяет то, что они указывают на проблемы, связанные со слишком быстрым ростом Красной армии в последние предвоенные годы. СССР отчаянно пытался догнать стремительно наращивавшую свою военную мощь Германию. Но наш противник использовал гораздо более крупные ресурсы почти всей Европы и опирался на свою самую передовую в мире научно-техническую и опытно-конструкторскую базу. Вот потому качество и организация наших войск очень не поспевали за возрастанием их количества. И за рычаги танков и к их прицелам действительно усаживались вчерашние конюхи и студенты или в лучшем случае трактористы, пехотинцы и кавалеристы.

Ну а некоторые из упомянутых выше объяснений являются весьма сомнительными, спорными, предположительными, никак почти не объясняющими соотношение сил и результаты боев. К примеру, каких-либо прямых доказательств предательства Д. Павлова, А. Климовских, М. Кирпоноса, М. Пуркаева и других руководителей советских фронтов и армий, потерпевших в начале войны сокрушительные (или слишком неожиданные) поражения, никем так до сих пор не обнаружено. В конце концов, никто из них на сторону врага не перешел, кроме немногих генералов невысокого ранга, попавших в плен. Пока мы можем обоснованно, бесспорно говорить лишь об ошибках и упущениях этих военачальников, которые могли произойти вследствие недостатка знаний и сообразительности, но особенно – необходимых волевых качеств. Они оказались просто не готовы к такому развитию событий и растерялись. Хотя это не значит, что предателей, намеренно саботировавших мероприятия по повышению боеготовности, а затем и по отпору врагу, в их рядах и вовсе быть не могло. Но даже если это удастся доказать, соотношение сил на фронте и другие неблагоприятные для Красной армии объективные факторы никуда от этого не денутся.

Да и не стоит преувеличивать возможности предателей, а равно преуменьшать возможность их разоблачения. И вряд ли бы некие притаившиеся предатели в руководстве фронтов и армий посмели бы отдавать откровенно вредительские приказы танковым или иным соединениям, ведь тогда они сильно рисковали бы своим разоблачением. К тому же сделать это было весьма непросто, ведь система подготовки приказов в армии была коллективной, а система контроля многоуровневой. А если бы они их все-таки отдали, это, скорее всего, не осталось бы для них без последствий. В конце концов, выполнять дурные приказы подчиненные спешить не любят, а когда выполняют, то стараются делать это осторожно, по-хитрому. Не очень понятно и то, как в условиях начавшейся тогда войны, стремительных изменений ситуации на фронте и в управлении войсками эти предатели смогли бы поддерживать связь с немецкими штабами. А ведь без такой связи эффективность их вредительства была бы, скорее всего, невелика. В общем, слухи и предположения о советских генералах-предателях являются сильно преувеличенными.

Вот такие, с позволения сказать, находятся объяснения неудачам советских танковых войск в начале войны. Не то чтобы это всё было неправдой или ерундой, но все-таки у большинства сочинителей получается не столько анализ ситуации, сколько набор оправданий, да еще и во многом неоднозначных. И это еще автор потрудился составить здесь полный их перечень, стараясь включить в него все серьезные объяснения, в то время как в большинстве работ подобных сочинителей он гораздо более скудный, мелкий, а нередко и примитивно выраженный. Ну и, как уже сказано, самые разумные и весомые из этих объяснений фактически говорят о слабости советских танковых войск по сравнению с немецкими.

Казалось бы, тогда следует признать, что ставшие обиходными цифры о большом превосходстве Красной армии в танках в начале войны являются весьма сомнительными, что различия в характеристиках лучших немецких и советских танков в целом уравновешивали друг друга, если даже и вовсе превосходство было у первых из них, что танковые войска – это не только танки, но и многое другое, почти столь же важное. В конце концов, надо уже признать и то, что трудно учесть все нюансы, а по отдельным цифрам, номинальным и формальным показателям нельзя оценивать силу танковых войск. Но не тут-то было, подобные цифры и показатели, выражающие огромное превосходство СССР в танках, продолжают повторять как ни в чем не бывало. Да не просто их повторяют, но еще и выносят на первый план и всячески подчеркивают это превосходство. И именно исходя из них большинство историков рассматривают историю летней кампании 1941 года.

Впрочем, причины недостаточной эффективности советских танковых войск в начале войны можно искать отнюдь не в том, что танков в них имелось на самом деле не так уж и много, и были они не столь уж и мощны, а в том, что они в силу своего назначения и сложившейся ситуации мало что могли тогда поделать. Дескать, танки – оружие прежде всего наступательное, а Красная армия вынуждена была действовать тогда в обороне. Вот потому, мол, советские танки и не смогли остановить огромную немецкую пехоту и оказались почти бессильны против многочисленной немецкой артиллерии.

Что ж, такое объяснение может показаться достаточно разумным. Более того, нечто подобное вроде бы даже как раз и происходило в реальности. Поэтому неслучайно, что в этом направлении пытались искать причины неудач Красной армии отдельные историки, например М. Мельтюхов. А для небезызвестного сочинителя В. Суворова (Резуна) и некоторых других авторов, которых называют последователями д-ра Геббельса, это вообще стало идеей фикс.

Однако в первых своих сражениях война имела весьма маневренный, подвижный характер, то есть такой, в которой танки были как раз важны и сильны независимо от роли сторон. В такой по характеру войне грань между наступлением и обороной имеет довольно условный и весьма зыбкий, быстро меняющийся характер. И это не только предположения, общие слова или теория, советские войска и на практике неоднократно предпринимали тогда попытки контрнаступлений с участием крупных групп танков. Не говоря уже о многочисленных контратаках советских танковых частей и соединений. Но эти контрнаступления и контратаки оказались в основном неудачными, а если и имели некоторый успех, то локальный и непродолжительный.

Ну и потом, а почему якобы более слабые немецкие танковые войска смогли прорывать оборону Красной армии и окружать советские войска? Почему они сумели тогда доказать эффективность танков в наступлении, а наши в контрнаступлениях и контрударах – нет?! Почему наши войска не смогли остановить удары якобы слабых и малочисленных немецких танков, а немецкие останавливали удары якобы сильных и многочисленных советских танков? Так что дело не в том, в чем именно состоит предназначение танков и какое они по характеру вооружение, а в том, у кого они были многочисленнее и мощнее, качественнее, ну и, наконец, кто их лучше смог тогда использовать. Понятно, что сила танковых войск заключалась не в одних лишь танках, но всё же в танках – в первую очередь.

Доминирующие в литературе однобокие представления о силе танковых войск сторон и роли танков во многом дезавуируют и высказывания немецких генералов, в частности о том, что советские войска в начале войны «гораздо лучше» действовали в обороне, а не в наступлении. Подобные воспоминания оставил, к примеру, Э. фон Бутлар [19]. Получается, что не больно-то помогли танки Красной армии и не очень-то они были наступательным оружием, если она плохо действовала в наступлении, несмотря на большое их количество. Да и как бы то ни было, а танки вполне могли быть использованы и в обороне. И не только в роли артиллерии, но и, например, при ликвидации прорывов танков противника.

Но что происходило непосредственно на поле боя? Действительно ли в боях и сражениях всё было так, как должно быть согласно логике и исходя из расстановки сил и средств сторон к началу войны?

2. Действия танковых войск в первых сражениях Великой Отечественной войны

Так как же в первых сражениях войны действовали наши танковые войска и как – немецкие? Сталкивались ли они непосредственно друг с другом на поле боя? Каким образом немецкие танки прорывали советскую оборону и почему ее не могли прорвать наши танки во время контрударов? В поисках ответов на эти вопросы следует обратиться к работам тех авторов, которые описывали и анализировали ход танковых боев, произошедших в начале войны.

Начнем с работы В. Гончарова, благо он выполнил ее на основе изучения мемуаров и архивных материалов. Этот автор, в частности, написал, что одним из первых танковых столкновений на Юго-Западном направлении был бой за город Радзехов, который произошел 23 июня. С немецкой стороны в нем участвовала 11-я танковая дивизия, поддержанная артиллерией и пикирующими бомбардировщиками, с советской – части из состава 10-й и 32-й танковых дивизий и 81-й мотострелковой дивизии. В ходе боя потери наших частей (по донесениям их командования) составили 37 танков, включая по меньшей мере 6 танков Т-34, а потери противника – примерно 38 танков и бронемашин и 31 противотанковое орудие. По немецким же данным, советские потери составили до 68 танков [20]. В результате, как продолжает В. Гончаров, остатки советских танков отошли, а 11-я танковая дивизия противника вышла к реке Стырь и беспрепятственно ее форсировала [21]. После этого 24 июня севернее Луцка разгром, на этот раз полный, ждал нашу 19-ю танковую дивизию. 25 июня немцы взяли этот город [22]. В общем, наши танкисты, судя по их донесениям, как бы на равных сражались с танками врага, но почему-то в результате боев отходили.

Затем этот автор весьма продолжительно и довольно путано описывает, как во исполнение приказа о контрнаступлении одни наши мехкорпуса долго и упорно добирались до фронта, а другие в это время ходили, как говорится, кругами и зигзагами, пытаясь то выйти на врага, то уйти от него. При этом они теряли в пути технику из-за поломок и происшествий, сжигали горючее, расходовали и так уже порядком выработанный моторесурс [23]. В общем, действовали почти как по известной поговорке о том, что главное не война, а маневры. И они маневрировали, маневрировали, да невыманеврировали. В итоге одни танки сломались, другие застряли, третьи отстали, четвертые не встретились друг с другом и потому действовали разрозненно. Когда же наши танкисты вышли на врага, устали сами и загнали своих железных коней. И вроде бы немцев даже били, если, конечно, наши офицеры и генералы в своих донесениях и мемуарах не врут, но в итоге все равно отступили и почти все танки потеряли.

Да и вообще, почитаешь эти донесения и мемуары и опять-таки сталкиваешься с парадоксом: танков у немцев было якобы гораздо меньше, в боях они теряли их больше, а побеждали и продвигались вперед именно их танки. Так, может быть, все-таки всё было наоборот: и боеготовых танков у немцев было больше, по крайней мере мощных типов, и теряли в боях они их меньше? Во всяком случае, результаты первых сражений начавшейся войны свидетельствуют именно в пользу такого предположения. Не были же у них танки волшебными чудовищами, чудесным образом восстанавливающимися после каждого своего поражения целыми и невредимыми!

Зато в более поздних, июльских, донесениях армейское начальство стало, извините за выражение, врать уже в другую сторону: что все бесчисленные армады советских танков немцы уничтожили меньше чем за месяц боев – по полтысячи и больше танков в день. Непонятно как, где и в какие именно моменты, но уничтожили. То есть наши танки вроде бы вовсе и не враг уничтожил, а они, получается, как бы самоликвидировались.

А им вслед бездумно вторят историки и прочие сочинители. И эти послевоенные авторы отнюдь не обеспокоены вопросами о том, как именно произошел этот беспрецедентный танковый погром, в каких боях, на каких маршах и каким образом? Вот, к примеру, М. Мельтюхов привел данные о том, что к 10 июля 1941 года Красная армия потеряла 11 783 танка, ничуть в этом не усомнившись. Но ведь тогда получается, что она теряла по 654 танка в день! И это притом, что все вражеские войска, вместе взятые, за все эти дни потеряли вроде как всего лишь 350 танков! [24] Как говорят в таких случаях немцы: дас ист фантастиш! Извините, но когда сталкиваешься с подобными чудесами подсчетов потерь, трудно сдержать эмоции. Но еще больше после таких цифр подмывает непатриотично восхититься силой врага: вот ведь какие тогда были немецкие чудо-богатыри! Слава богу, что не на самом деле, а в стране невыученных уроков, то бишь искаженной истории.

На страницу:
2 из 4