Пинок сонетов (2020)

«Если звёзды сыплются вам в карманы…»

Если звёзды сыплются вам в карманы,Если можно ночью гулять беспечноЭто значит рядом летает ангелИ кладёт ладони на ваши плечи.Если день в разлуке течёт тоскливоИли просто тошно, без всяких “если”,Понимаешь сразу, что быть счастливым —Не работа вовсе, а дар чудесный.

«Снега не сходят, и после плахи рябит в глазах от мерцанья стёкол…»

Снега не сходят, и после плахи рябит в глазах от мерцанья стёкол,Витрин и бусин на бледной шее и сотен маленьких алых капель.Колючий ветер по-злому жалит, из горла лезет лишь сиплый клёкотВзамен прощаний, она тоскует и взгляд её так похож на скальпель.Зачем так сложно любить друг друга, быть сочинённым и подчинённым,Когда выходит лишь методично с плеча рубить ледяным глаголом?А после (словно ещё надеясь) смотреть на страшное отстранённо,И, за опору взяв обещанье, на эшафоте валяться голым.Реальность гуще печальной краски, а быт страшней символичной смерти,Когда душа, от сомнений воя, бредёт в языческий мир гаданий.И если вовсе не будет шанса, я в небо сам, на огромной жердиСвою башку вознесу, и больше не причиню никому страданий.

«Беспокойные ночи в поезде…»

Беспокойные ночи в поездеСколько было их – брось считать.Джентльмены печальной повестиНа плацкартных своих щитах.Переменчивый свет в вагоне,Постоянный пейзаж в окне.Душно очень и кто-то стонет,Поворачиваясь во сне.Возлюбить его? Вот потеха.Он, быть может, уже роднейТем, что тоже не хочет ехать,Как не хочется ехать мне.Когда буду опять? Не знаю.Не гадаю на “просто так”И тоска поднимает знамяИ в душе марширует в такт.Не ведусь, ибо знаю точно,Что до пункта, где тает грусть,Мне билет уже взят бессрочныйИ я скоро туда вернусь.

«Когда режиссёра садят…»

Когда режиссёра садятИ закрывают театр,В его отрешённом взглядеИ есть самый сильный кадр.Он, может быть, эту сценуПрокручивал сотни разИ сердце ловило изменуИ дёргался тиком глаз.Он сон от гнетущей явиВсегда отличить был рад,Но жизнь эту сцену ставитКоряво и невпопад.И зритель, дымящий "Вогом"Испустит тщедушный глас:"Ну вот, наигрался в Бога,Теперь опустись до нас!"Мол, всех от игры коробит…А он не играл – творил.И образами подобенБыл высшему из мерил.А нынче: замок и клетка,Избитый наборчик фраз.Таких забывают редко,Но гробят по счёту "раз".И вот перед заключённымСгущается темнота,Является некто в чёрномИ с выправкою мента.Пошёл заливать: "Послушай,Ну что ты от них имел?Давай поменяем душуНа чистое реноме".А режиссёр усталоОтветил: "Не буду врать.Я «Фауста» было ставил,Но чтоб самому играть…Мне лестно, святая правда,Меняю, прости, лишь тон.Тебе здесь, дружок, не рады.Иди-ка ты, с миром, вон!".Не солоно съев, макабрС рассветным лучом слинялИ это был сильный кадр —Ах, если бы кто-то снял.А узник извлёк из горлаСухой, еле слышный стон…Какой бы ты ни был гордый —Ломают со всех сторон.Но что-то ещё трепещетВ груди, не берись унять.Есть вещи, простые вещи,Которые сложно понять.И если кого-то судят,И хаят его, гнобят —Вокруг миллионы судеб,Что в нём узнают себя.Ему остаётся только,Свой разум во всём виня,Примером стоять на полке,Ах, если бы кто-то снял.

«Меняя день на ночь, теряешь сон…»

Меняя день на ночь, теряешь сон.Мокрота, подпирающая глоткуТак надоела. Выжатый лимонВ горячем чае. Мощно, как закон,Слюна стекает вниз по подбородку.Летающим в обители небесПомашешь наобум, за занавескойВыстаивая ежедневный крест.И постепенно сам теряешь вес,И то, что ранее тебе казалось веским.За прошлое не выплатив калым,Ты ощущаешь явственно и больноВонзившиеся в сердце две стрелыИ пляшет Кафка на конце иглы,И ты ему подыгрываешь сольно.Радиоточка бешено молчит,За свет не плачено, и шнур от телефонаКак одиночество, готовый заключитьОбъятия чуть выше от ключиц…А за стеной весна играет фоном.Но титры далеко. От всех свечейОстанутся лишь капли парафина.И не достигнут пятаки очей,И носом клюнет ангел на плече,Как режиссер неконченого фильма.

Рождественское

Что-то тянет сказать, но зачем?Или тянет похаять Родину.Ты уснёшь на моём плече.И хватает этого вроде бы.Пересвист полуночных вьюг —Что за музыка? Пахнет плесенью.С одного на другое вдругПерескочишь и выйдет песенка.Мне знаком беспощадный стыд,Угрызения плоской совести.А мерило мне – только ты!Вот такие у нас тут новости.Не забыть, даже выпив «сто» —Обостряется ножик внутренний.И срезает хилый ростокОправдания. Но под утроНа термометре ниже нуля.Сон приходит – постель горячая.Ночь заметками на полях,Как обычно впустую потрачена.Всё так просто: один, одна.Телефонный звонок – спасение.Не минует. Испить до днаЭту чашу – предназначение.Моя боль на груди значком,Злобу всю на бумаге выместил.Я ведь с этим давно знаком.Дай мне, Боже, всё это вынести!

«жизнь мчалась вперёд вполне однозначно…»

жизнь мчалась вперёд вполне однозначно,деля всех по принципу "девочка-мальчик".деля всё по-принципу "черное с белым",летела поездом осатанелым.шкафы-купе, плацкарты – больнички,вагон-ресторан… сломанной спичкойсчастье, на грязном полу вагона:горело – грело, остыло – вон!святая обязанность – чистить карму,ложка гремела о край стакана,в окошке скелеты посёлков дачных…жизнь мчалась вперёд вполне однозначно.

«Рыба плещется в воде…»

Рыба плещется в воде.Ты нигде, и я нигде.Хриплый голос, берег крут —Нас куда-то позовут.Под стихией и дождёмМы куда-нибудь придём.По пятам спешит бедаНиоткуда – никуда.Вязнем в спутанных путях,Никуда не приходя.

«В тесной ванне сидел, ссутулив…»

В тесной ванне сидел, ссутуливбезнадежно широкие плечи,подставляя лицо под струи,провожал этот томный вечер.Хорошо, что жена понимает.Пониманье – основа брака.Тишина. Кругом ночь слепая.И на коврике спит собака.

«С тяжёлым ценным ворохом…»

С тяжёлым ценным ворохом,Ни ласками, ни порохомНе гретые, не жжёныеМы – коммивояжёры.С товаром пресомнительным,Несём земное жителямЗемлянок серо-каменных.Мы – вроде музыкальные.С истрепанною музыкой,С истерзанными музами,Вокальные, вокзальные,Мы – что-то театральное.Кричащее, поющее,Быть может и не лучшее.Но с нами интереснее,Мы – версии. Мы – песни.

«Неохота вернуться туда…»

Степану К.

Неохота вернуться туда,Где истоптаны вечные грабли.Чтобы вновь дожидаться суда,Где совсем не охота, а травля.Как прицел наворачивать кран,Ожидая, что грянет в макушкуНе привычная жидкость, а градИз свинца, проломив черепушку.И довольствуясь щелью из штор,Видеть псов, копошащихся в дряни.Курок взгляда взводить, как укор,Осекаться, мол, лучше не станет.Не бояться – удел мертвецов,Устоять – оловянное дело.Нам достался от наших отцовСильный дух, но непрочное тело.Нам страдать полагается здесь.Понимая, мы ищем решений,Хлещем выводов мутную взвесьИ осадок былых прегрешений.Но в огне станет ясно, где сталь,Где раскисшее жирное мыло.Человеком не каждому стать!А ведь столько возможностей было…Не пытай себя жестким бичом —Светом жги эту тьму неустанно.Своим сердцем – горящим лучомТы прижжёшь и залечишь все раны.

«Скрипит обшарпанная мебель…»

Скрипит обшарпанная мебельПод аккомпанемент дождей.К закату всё, и Бог на небеЧитает книги про людей.Гадает, листья обрывая,“не любят-любят” и дымокИз своей трубки выдувает,Пустив дожди на самотёк.Под тихое урчанье грома,Что лёг клубком у самых ног,Творца охватывает дрёма,Чтоб он хоть на секунду смогЗабыть про вечные печалиИ хоть во сне увидеть мир,Что был задуман изначально,До исправления людьми.

«Было тихо и я один…»

Было тихо и я один.Ночь чернела, фонарь был светел.В глотке ком из стихов бродил,в голове перекрыли вентиль.Что теперь Вам мой шаткий дом?Лишний раз не придёте, знаю.Приглашал, пока был шутом,а теперь не паяц, а заяц.Убегаю, трясусь, боюсь.Чем завлечь и развлечь – поди тызнай. Мне легче шмыгнуть под куст,чем мостить золотою плиткойк сердцу лёгкий прямой подход.Продирайтесь, пожалуй, сами.Сквозь запущенный огород,сплошь заросший травой с кустами.Там найдётся вино и хлеб.Что там – сам я на блюде подан.Звенья дней плетут цепи лет.Никого. И придёт ли кто-то?

«Познание, как известно, начинается с удивления…»

Познание, как известно, начинается с удивления.Удивление, что всё ещё в руках фараоновых.Новый день – протокол, подписанный под давлением.Наказание: «счастье и стабильность условно».Большому Брату ты, как ни странно, не нуженУ стен нет ушей и глаз, исключается мистика.Старший товарищ с дубиной не станет слушатьИ превратит тебя в галочку для статистики.Город уснул, просыпается только мафия.В меню: журналисты и пара бокалов «лагера».Статья с окном, где должна была быть фотография.Где должна была быть страна – территория лагеря.Тех, кого «полечили», поздравят с выпиской,С пачкой рецептов «на жизнь», измусоленной пальцами.Ох, как далёк исход из земли египетской,Но воды моря, я слышу, уже расступаются.

В тумане

Волею судеб я стал колючий.Мог, вероятно, быть и пушистей.Но приключился несчастный случай.И, вуаля, я – клубок иглистый.Что же, и с этим смириться можно.Будет полезен сей острый навык.Это такой индикатор мощныйтех кто у сердца и тех, кто – нафиг.Первым сложнее, я точно знаю.Каждый захочет обнять страдальца.После, конечно, недоумевают:"Ах, почему у нас кровь на пальцах?"Нет, ну конечно, не раз за разом(Я бы чурался такой привычки).Только бывает ведь: пара фраз илюди вспыхивают как спички.Я выбираю иное "дао".В силу скованности движенья,мне бы в покое затмить удава,всех поражая таким "у-вэем".И представляю: сложил в клубочеквсё, что не смог унести в кармане.Вышел из дома чуть ближе к ночии потихоньку бреду в тумане.И вот итог всех моих стремлений,понятный не каждому человеку:я спокоен, ловлю теченье.Я – просто ёжик. Я упал в реку.

«Там где голос к свету приравняв…»

Там где голос к свету приравняв,быть во мраке тишины устали.Прорастало слово как сорняк,заполняя пропуски в уставе.Раздвигая скучный букворяд,заслоняло то, что раньше было.Ведь чем больше Слово говорят,тем быстрей оно накопит силы.Был для него труден сей процесс,всё бы ему в песенки, да в басни.Но чем больше к СЛову интерес,тем оно становится прекрасней.Через камень страха, через больпробивалось и смогло пробиться.Взять его пытались под контрольвсякие ответственные лица.И когда с потрескавшихся губпадало истерзанное СЛОво,на него накладывали жгути в толпу людей бросали снова.А когда у них отняли флаг,разорвали и казалось словновсё в труху и наперекосяк,вместо флага тоже было СЛОВо.Может быть останется один,и уставший по земле багровойдо конца дойдёт и победит,донеся доверенное СЛОВО.

Морфемы

Чертил морфемы пальцем на стене:Вот корень «жизнь» – мы однокоренныеСо всеми, кто стремился стать сильнейПока другие мямлили и ныли.Знак суффикса напоминает домС классической двускатною вершиной.Он каждому необходим и в нёмМечтает каждый, чтобы всё свершилось.В основе мы привыкли выделятьЛюбовь и веру, может быть здоровье —Всё это, безусловно, у руля,Но и поступок также есть в основе.Ряды нулей, что после единиц —Известная символика достатка.Конечно, с ними лучше, чем без них,Но это дополнение, приставка.И всякий, кто от корня брал исток,Каким путём ни шёл бы он по свету,Находит окончание – итог,Закончив упражнение на этом.

«Давайте будем кричать…»

Давайте будем кричать,Пока это ещё дозволено.Молчание – ложное золото,Когда люди горят в печах.Смеяться сейчас не грех.Но я вопрошаю: до смеха ли,Когда твари гремят доспехамиИ бьют без разбору всех?И главный у них не палач —Палачу отдавали виновного.А здесь мы на бойню овнамиНесёмся под вечный плач.Никто не хотел, поверь,Ворота открыть над бездною.Но пали замки железныеи вышел наружу зверь.Мы пока не нашли ключа,Вера еле сдвигает камушек,Но молчание давит на уши,Так давайте хотя бы кричать.