Прочь из города

Войдя в магазин и прихватив свободную пластиковую корзинку, Ропотов, отвыкший было от пеших походов по супермаркетам, вспомнил, что очень давно не был в этой самой близкой от его дома «Пятёрочке» и что всё ему здесь почти незнакомо. Как правило, продукты Ропотов покупал в гипермаркетах типа «Ашан» и «Лента»; делал он это, в основном, один, по дороге с работы или в какой-то из выходных дней, дополна забивая багажник своего «Соляриса» или же вполовину – багажник старенького джипа его жены, когда он был на нём. Этих продуктов у них хватало почти на неделю, а если что и заканчивалось раньше, Лена покупала сама, выходя из дома среди недели. Эту «Пятёрочку», в отличие от своего мужа, она хорошо знала.

Наполнив корзинку пряниками, конфетами, сыром, молоком и яйцами, а также банками фасоли и горошка, Ропотов встал в очередь в кассу. Перед ним стояло ещё человек пять. Ближайшие к нему: молодой человек, явно студент, и девушка, скорее всего, его хорошая знакомая, – негромко, но эмоционально обсуждали что-то такое, что сильно их волновало. И это явно не касалось их отношений. Прислушавшись, Ропотов понял, что предметом столь оживленной беседы были вчерашние события в Москве. Ребята обсуждали подробности ещё одного теракта, вероятно, того, о котором Ропотову говорила утром Лена.

Из разговора парня с девушкой следовало, что вчера ближе к вечеру почти на глазах этого парня произошло нападение на военную колонну в районе парка Сокольники, где он в тот момент был со своим другом. На этот раз никаких взрывов не было, зато по проезжавшим машинам с военными стреляли из автоматов. Одна машина, вероятно, потому, что её водителя убили или ранили, съехала с дороги и врезалась в столб освещения. От удара она перевернулась в кювет. Пострадавших и пытавшихся покинуть кузов солдат расстреливали из леса. Очевидно, что в лесу, который перерезал Ростокинский проезд, со стороны Лосиного острова колонну поджидала засада. Удалось ли задержать или уничтожить нападавших, ребята не знали, потому что они сразу же, при первых выстрелах убежали оттуда. Парень говорил, что они чудом остались целы, и что пули свистели у них над головами.

– Зачем же вас с друзьями понесло в такой-то мороз в лес? – не выдержал тут Ропотов и вмешался в разговор.

Парень, ему было лет восемнадцать, обернулся, оценивающе оглядел Ропотова с головы до ног и, в свою очередь, спросил того:

– А Вам чего до этого, Вы что, из полиции?

– Нет. Не из полиции. Интересно просто стало, не придумал ли ты это всё? – с ухмылкой произнёс Ропотов.

– Ну да, придумал! Что мне, больше делать, что ли, нечего? – возмутился парень. – У моего друга девушка там учится, на инязе, в Ростокино. Ходили с ним вместе её встречать. Заодно погуляли там… Чуть не нагуляли приключений на свою жопу, – здесь они оба: и парень, и девушка взорвались дружным смехом. Ропотову же явно было не до смеха.

Оплатив продукты на кассе, Алексей вышел из магазина и направился в сторону дома. Огляделся на всякий случай по сторонам, нет ли какой опасности. Тревожные мысли не покидали его всю дорогу.

«Вот тебе и ещё одно подтверждение слов, что произносил тот человек без маски из Интернета, – думал он, – понятно тогда, почему расстреляли «жигули» кавказца, есть у военных повод, значит, боятся всего вокруг».

«Как же холодно на улице!» – подумал Ропотов, поднимая свободной рукой воротник куртки, и тут же ускорил шаг.

Неожиданно для себя он услышал какой-то шум и увидел оживление впереди на пути. Это были крики нескольких взрослых мужчин и одного явно подростка. Ропотов сбавил скорость. Приглядевшись, он увидел, как ему навстречу трое полицейских тащат молодого мальчишку, без шапки и с оголённым животом, а тот упирается и что-то им дерзко высказывает, срываясь на крик. Четвертый полицейский, очевидно офицер, шёл впереди этой группы, держа в руке лёгкий на вид рюкзак, видимо, этого самого задержанного парня. Из полуоткрытого рюкзака раздавалось побрякивание пустых металлических банок. Поравнявшись с остановившемся в недоумении Ропотовым, он, нисколько не обращая на того внимания, развернулся и, остановившись, громко сказал парню:

– Сейчас ты нам быстро расскажешь, кто тебя надоумил на стенах писать гадость, и кто твои дружки.

Парень, который тоже остановился, вернее, остановились те трое, что его тащили, в ответ заголосил:

– Я ничего не знаю и ничего вам не скажу.

По лицу его текли слёзы, под носом была размазана кровь, а уголок рта, тоже в крови, медленно синел и опухал, видимо, после полученной зуботычины. Обе ладони парня, особенно правая, были выпачканы чёрной краской.

– Скажешь, скажешь, как миленький. Не такие говорили, – явно раздраженный и весь мокрый, сначала от преследования, а потом от возни с задержанным, сказал офицер. – Чуть руку о тебя не сломал, гадёныш.

С этими словами офицер стал внимательно разглядывать свой кулак, поворачивая его в разные стороны.

– А Вы что уставились? – вдруг обратился он к Ропотову.

– Я? Ничего, – произнес опешивший Ропотов, – а что он сделал, этот парень? – показал Алексей головой и взглядом на задержанного.

– Что-что сделал? – тут офицер посмотрел снова на свой кулак, зубы его при этом заскрежетали. – Портил общественное имущество, сопротивлялся при задержании, вот что. Проходите, давайте… Или, может, у Вас есть, что сказать по этому случаю? – посмотрел, судя по его погонам, старший лейтенант на Алексея, прищурясь.

– Да, нет, собственно, нечего сказать, – Ропотов перевёл взгляд от глаз лейтенанта себе под ноги и потихоньку начал движение, куда и шёл.

– Это не я! Отпустите! – закричал истошно парень.

– Веди его! – приказал подчинённым старший лейтенант.

Группа полицейских и парень продолжили путь к подъехавшей и остановившейся неподалёку полицейской машине. При виде машины парень стал ещё больше упираться и пытаться вырвать руки из цепких объятий стражей порядка. К месту шума стал стекаться народ. Люди, не понимая, что случилось, и откуда крики, выясняли друг у друга, что там, кто этот парень и что он натворил.

– Парень этот на стене краской писал, а полиция его поймала, – ответил Ропотов какой-то полуслепой бабушке, когда та цепко схватила его за руку со словами: «Что там, мил-человек, деиться-то?»

– Во, прально, буить знать теперичи, как озорничать, паршивец эдакий, – убежденная в своей правоте, закивала бабушка, отпуская руку Ропотова.

Ропотов ещё раз повернулся, чтобы посмотреть, как парня запихивают в машину, и в этот самый момент парень сумел вырвать одну руку, развернулся к людям и, не в силах вырвать вторую, поднял свободную и зажатую в кулак руку вверх и, что было силы, прокричал: «Россия снова станет…»

Слово «свободной» – Ропотов догадался – парень уже не смог громко выкрикнуть, потому что его голову и туловище полицейские затолкали в машину. Старший лейтенант, следуя за своей командой, обернулся и крикнул в толпу: «Расходись! Никаких собраний у меня!» Встревоженные люди поспешно принялись расходиться, продолжая вполголоса обсуждать случившееся только что на их глазах.

«Вот оно что означает, это «РССС»: «Россия снова станет свободной», – подумал Ропотов, – та самая боевая кричалка людей из ролика. Получается, и этот парень был из сочувствующих штабу спасения и его боевикам. И ходил прямо здесь, возле нашего дома! Немыслимо!»

Когда он зашёл в подъезд, то обнаружил, что лифт не работал. Постояв недолго, понажимав несколько раз на погасшую кнопку вызова, негромко выругавшись, Ропотов пошёл вверх по лестнице.

«Хорошо ещё, что мы живём на третьем этаже», – успокаивал себя Алексей.

На лестничной площадке уже стояла Лена, недоуменно смотрящая то на свой, то на соседские электрические счётчики в общем электрощитке:

– Представляешь, света нет, и, похоже, не только у нас одних.

– То-то я смотрю, лифт не работает, – заметил Алексей.

– Надеюсь, скоро дадут. Если через полчаса не дадут, буду звонить в ЖЭК или «Мосэнерго», – с видом бывалой домохозяйки произнесла обеспокоенная Лена.

Они оба вошли в квартиру. Слышно было, как другие жильцы подъезда на верхних и нижних этажах также выходят из своих квартир и пытаются понять, что приключилось со светом.

Лена дозвонилась до «Мосэнергосбыта» только через час. Электричества в доме по-прежнему не было. Ей сказали, что в сети перебои, обесточено несколько объектов в их районе, и что они пытаются перевести всех на резервную линию. «Не беспокойтесь, скоро всё восстановим. Будет у вас сегодня свет», – постаралась обнадежить Лену явно уже уставшая делать это за сегодня женщина-диспетчер. Лена немного успокоилась.

Ещё через час свет наконец дали. Все в квартире Ропотовых были несказанно этому рады. Алексей первым делом включил телевизор, надеясь уже наконец снять для себя все мучившие его последние несколько часов вопросы, главным из которых был: «Что же всё-таки происходит в городе?»

Глава XI

По телевизору выступал Президент. Лицо этого уже почти лысого, стареющего, но всё ещё отчаянно молодящегося человека было чрезвычайно обеспокоенным, и это беспокойство отражалось на его речи: несколько раз он запнулся, не в силах совладать с волнением.

Президент говорил о том, что безответственные силы хотят развязать в стране гражданскую войну – именно сейчас, когда всё стало налаживаться, устраиваться:

«Фашиствующие молодчики, националисты и уголовники, антисемиты и гомофобы, социопаты и ксенофобы всех мастей, объединившиеся между собой, и, прикрываясь лозунгами патриотизма, справедливости, народности, а также призывами защиты всего русского от всего чуждого и знаменами мнимого спасения и возрождения России навязывают нам, нашему обществу, всей стране, по сути дела, страшную братоубийственную кровопролитную войну. Их истиной целью, на самом деле, является банальная жажда власти, а методы её достижения хорошо всем известны – это ложь и насилие.

Ведомые своими кураторами из иностранных разведок, из стран, объявивших Россию врагом, исчадием ада, они хотят посеять среди нас страх и ненависть, и на волне разжигаемой ими ксенофобии покорить волю народа, снова принудить всех к поклонению ложным идеям и кровавым идолам. Покорить волю, которая неоднократно выражалась в поддержке выбранного тридцать лет назад пути – пути, выстраданного миллионами наших предков, замученных и уничтоженных в застенках тюрем и лагерей ГУЛАГа, пути к свободе и процветанию: страны, общества, каждой отдельной личности.

Эти, с позволения сказать, патриоты, а правильнее их называть «псевдопатриоты», – хотят навязать нам своё искривленное представление о добре и зле. Белое они называют чёрным, а чёрное – белым. Путём прямого обмана они хотят ввергнуть страну в пучину лихолетья, новой смуты, после которой уже не будет ни самой страны, ни её народа. Они раскручивают и толкают новое красное огненное колесо, которое в результате не пощадит никого из нас, и тем, кто выживет, оно перережет жизнь на до и после, заставив их пожалеть о том, что они выжили.

Люди, устроившие вчера кровавую бойню с взрывами в центре нашей страны, в Москве, в результате чего есть погибшие и раненые, люди, развязавшие террор, переступившие черту и растоптавшие выбор народа, – о каком счастье они могут говорить, какую правду они могут нести? Какую свободу провозглашают? Свободу убивать? Свободу казнить без суда и следствия?

Но они жестоко просчитались. Такая, с позволения сказать, свобода нашему народу не нужна! Наш многонациональный и многострадальный народ не обмануть, не провести на мякине. Они хотели убить меня, но у них ничего не получилось, потому что никогда не получится. Потому что можно убить одного человека, но нельзя убить всех, нельзя отнять у народа выстраданную им настоящую свободу. Свободу, доставшуюся в борьбе.

И ещё. Пока все негодяи и убийцы не будут уничтожены или обезврежены, пока существует опасность для наших мирных граждан, в Москве будет действовать военное положение и комендантский час. Собрания и митинги временно запрещены. Прошу москвичей и гостей столицы отнестись к этому со всем пониманием и с полной серьёзностью. Но уже совсем скоро мы все снова вернемся к привычной мирной жизни, обращенной в наше счастливое будущее.

А тёмное прошлое уже никогда не вернуть. Возврата к нему больше нет! Тоталитаризм не пройдет! Насилие над личностью не пройдет! ГУЛАГ не пройдет!»

Президент закончил своё обращение. Алексей, внимательно слушая его, постепенно проникался, наполнялся верой в произносимые слова; а под конец выступления даже стал одобрительно кивать головой, такой большою была сила убеждения бессменного национального лидера. Так умело находил он нужные слова и вовремя делал паузы, так правильно расставлял ударения, принимал позы, выбирал наклоны головы и положения рук, избегая лишних движений и жестов. Лучше, проникновеннее Президента говорить с экрана в стране в это время не умел никто. И глядя в его глаза, казалось, что можно заглянуть через них в самую его душу, такую чистую и непорочную, абсолютную.

– Ну, вот, он жив и невредим, слава Богу! – воскликнула Лена с первыми же словами Президента.

– Подожди… дай послушать, – перебил её тогда же ещё Ропотов.

Когда трансляция закончилась, Ропотов выключил телевизор и, воодушевленный услышанным, предложил жене: «А не выпить ли нам по рюмашке за такое дело?» Лена, улыбнувшись, пошла на кухню. Через пять минут они уже вместе скромно отмечали радость восстановления пошатнувшегося было порядка в стране.

Мороз на улице заставил Ропотовых до конца дня остаться дома, да и продолжающееся военное положение походам на улицу никак не способствовало. Так и провели они остаток этого неожиданного для всех выходного дня дома за просмотром телевизора да веселыми играми. Так хорошо всем четверым им давно не было. Вот уж поистине: не было счастья, да несчастье помогло.

Глава XII

Сознание постепенно покидало его. Рана на бедре продолжала кровоточить, хотя он, как мог, обработал её. Бинт был весь пропитан кровью, от чего раненая нога лежала в липкой, постепенно разрастающейся луже. От неё, подгоняемый ветром, тонкими струйками исходил пар. Рана была слишком большая, её нужно было зашивать, но кроме него некому это было сделать; сам же он решил для себя, что это пустая трата времени. Пуля прошла навылет, не задев кости, но это уже его не спасёт: сдаваться он не собирался.

Рядом с рукой лежала граната, которую он оставил напоследок. Чуть поодаль – пустые автомат и два рожка. Патроны в пистолете тоже закончились. Он взял в левую руку гранату, прижал к груди, указательным пальцем правой руки сжал покрепче кольцо.

«Троих или четверых из своего «Лебедя» я положил, троих – это точно. Итого на пятнадцать выстрелов три двухсотых и один трехсотый или даже четыре двухсотых. Неплохо, майор», – подбадривал он себя.

Леденящий ветер из пустых оконных проёмов здания притуплял боль в ноге, но из-за этого собачьего холода своих пальцев рук и ног он тоже почти не чувствовал. Вокруг была тишина. Для него она уже не была зловещей. Наоборот, эту тишину он воспринял как подарок. Последний в его жизни. Пусть лучше её боятся те, кто совсем скоро войдет сюда за ним в надежде взять живым и выполнить приказ своих командиров. Они думают, наверное, что «дело в шляпе», возьмут его «тёпленьким», а в крайнем случае добьют, когда он будет отстреливаться.

«Ничего у вас не выйдет, ребята. Русские не сдаются», – прошептал он вслух, хотя никого кроме него в этом полуразрушенном помещении не было. Кривая улыбка проступила на его грязном от земли и копоти лице. Он попытался сплюнуть в сторону от себя, но у него не вышло: во рту совсем пересохло. Глаза сами собой закрылись. Он уронил подбородок на грудь, голова пошла на бок, он тут же поймал, выровнял её и раскрыл пошире глаза: «Не спать!»

О чём может думать обреченный, точнее, обрекший сам себя на смерть человек в отведенные ему последние минуты жизни? О надежде? Нет. Надежды он лишил себя сам, когда твёрдо решил больше не жить. А реши он по-другому, и, кто знает, что тогда будет с ним дальше.

Сейчас его схватят, скорее всего, будут бить, пытать, срывать на нём злобу, мстить за страх и за боль потери боевых товарищей. Потом бросят в застенок, снова будут бить, снова пытать. Потом камера, допросы, камера, допросы, опять изматывающие допросы, табачный дым, свет в лицо, повторяющиеся раз за разом вопросы. Потом суд, слёзы жены, слёзы матерей и жён погибших по его вине людей, проклятья в его адрес, позор для детей, обзывания и зуботычины в школе. Потом пожизненное и могила с номером.

Но зато так он останется жив. Жив, жив, жив!

А, может, и наоборот: сейчас боль и страдания, а потом – всеобщее признание того, что он – герой, убивший тирана, Давид, поразивший Голиафа. Сначала свобода, а потом почёт и слава – на многие годы они ему в этом случае обеспечены. Хорошая работа и большая пенсия. Очевидно, его изберут депутатом или сенатором, может быть, даже назначат министром обороны или его первым заместителем, а может, даже и генеральным прокурором. То-то он отыграется. Его дети и внуки получат вкусные должности, будут обеспечены до конца жизни, а самого его, новопреставившегося национального героя, под звуки выстрелов похоронят на Новодевичьем кладбище или на Мытищинском пантеоне, и сотни благодарных граждан возложат охапками цветы на его могилу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

представители террористической организации, запрещенной на территории России