Carved Rocks. Пригород. Часть 2

– Что бы там ни было – это не я, – открестилась она, за что получила скептический взгляд.

– Понятно, что нет. На улице, слышишь?

Девушка прислушалась, услышав больший, чем обычно, ажиотаж.

– Что за митинг?

Они осторожно выглянули в окно, чтобы их нельзя было заприметить невооруженным взглядом. Мало ли, насколько они… психически нездоровые.

– Черт знает. Но кажется, кого–то будут убивать.

– Все б тебе убивать, – пробурчал Ирвин, и получил тычок в бок за несдержанный язык. – Пойдем, посмотрим?

Ева кивнула.

***

Дальше все происходило просто – полиция в этом городе была подконтрольна шерифу, мэр, если и был против такого развития событий, до него реальная ситуация могла просто не дойти. Все улики против Виктора, как убийцы детей, были уничтожены, а Еву, несмотря на бесчисленное количество показаний, объявили убийцей, и упекли в психушку.

Говорили, что ее скоро собираются казнить – возможно, шериф не хотел, чтобы кто–то однажды начал прислушиваться к тому, что бормочет умалишенная девчонка, и решил ее уничтожить. Она, в свою очередь, решила сбежать. Прорываться пришлось с боем, отсюда синяки и царапины, вывихи. Амнезия, похоже, от удара по голове – свалиться в местный водоем ей помог один из помощников шерифа.

Прибилась не так чтоб очень далеко, сколько ее искали? Полгода?

Пришли тогда не за миссис Роббинс. Пришли за ней. У миссис Роббинс, наверное, хотели достать адрес, чтобы не светиться в офисе адвоката – он был известным, и дело тогда бы получило огласку. А вот если бы она просто пропала, то посудачили между собой с месяцок, и перестали бы.

А дальше – получилось, как получилось

***

– Что за гребанный кошмар? – поинтересовалась она у стоящего рядом мужика, и тот неожиданно ответил.

– Мы приносим жертву, чтобы вернуть пищу и воду в дома наши.

– А вы в способе точно уверены? – полюбопытствовал стоящий рядом Ирвин.

– Да, сомнительно как–то, – согласилась Ева.

– Не смейте! – воскликнул тот, мгновенно превращаясь из просто чокнутого фанатика в агрессивного фанатика. – Пророк знает, как нам спастись!

Ева собралась спорить, но Ирвин обладал большими навыками дипломатии и чувством самосохранения.

– Хорошо, хорошо, мы верим, – согласился парень, закрывая Еве рот, и уводя ее подальше.

– Не спорь. Здесь нам не рады. И скорее они убьют тебя, чем подумают, что жертвоприношение – это дикость.

Та промолчала.

Появление человека верхом на ящерице сбило ее с ног в прямом смысле – она свалилась на землю, когда ее толкнули, и таращилась на это действо огромными глазами.

– Тут и не такое бывало, – пожал плечами Ирвин, помогая ей подняться. Кажется, она многое о нем не знает. То есть, вообще ничего.

Жертвоприношение, на радость жертвы, отменили, и Ева тоже вздохнула с облегчением.

И почти сразу она почувствовала это.

Звук, волной энергии прошивший ее насквозь.

Будто все внутренности перетряхнули, и поставили на место. Будто ее потрясли несколько раз, как котенка на шкирку, и кинули на пол. Она бы не удержалась на ногах, если бы не схватила за рядом стоящего человека.

– Что это было? – кажется, что–то спрашивал Ирвин, но девушка смотрела вперед. На мост. Она смотрела, как рассеивается туман, как появляются очертания города. Она чувствовала, как невидимый барьер спадает, и знала, что по этой дороге теперь может уйти.

– Пойдем?

Она молчала.

Что ждало ее там? Очередные неизвестные призраки? Или, если они выпадают в реальный мир, преследования от шерифа, чьего сына она безжалостно прикончила? Стоит ли туда идти?

Но сквозь тучи показалось солнце, и Ева едва заметно улыбнулась. Может это знак?

– Пойдем, посмотрим, что там.

И шагнула вперед.

Меж облаков

Артем Календжян

https://vk.com/coca_socks

Часть 1

Среди облаков бродил Гавриил. Сегодняшний день для него стал чем–то средним между рутинной обыденностью и беспечным бездельем. Искусно удерживая ртом, синий цветной мелок, он старательно выводил на монументальном камне пророческое указание. Лаконичный и конкретный в умозаключениях, он обозначил свое настроение стройным каллиграфическим рядом послания: “Уйду искать досуг. Вернулись или нет – не знаю”. Закончив чертить последние буквы и грациозно одернув морду, он выбросил крошащийся камешек вдаль, в сторону по колено вытянутой травы. Там, среди ползающих в бытовом круговороте букашек, лежали, собранные в незамысловатую котомку, немногочисленные пожитки Гавриила. С напускной осторожностью он семенил в сторону скарба, представленного деревянной расческой, связкой свежесобранных морковок и конусовидным точильным камнем. Не останавливаясь, Гавриил на ходу закинул сию странноватую комбинацию предметов на спину и ускорился, спешно удаляясь с родных лугов. Воодушевленный спонтанным духом авантюризма, он мнил себя заядлым путешественником и мечтал о героических приключениях, чудотворных ритуалах и множестве нетривиальных знакомств, которыми, как он сам верил, его должна была одарить новая земля. Шел он в сторону перекрестка дорог, где вот уже четвертую сотню лет возвышалась, величаво вырываясь из плавающего по воздуху “творожка”, загадочная кабинка для медитаций.

По легенде, охотно распространяемой в семье Гавриила, мистическое сооружение, способное вместить в себя одновременно лишь одного человека, служило отправной точкой для лиходейского преломления времени и пространства. Заклинательная сила кабинки во многом зависела от желания очередного посетителя и усиливала энергетический выброс в дождливую погоду. По какой причине и благодаря каким высшим силам работала эта схема никто не знал, однако, прадед Гавриила, лет эдак сто пятьдесят назад, воспользовался правом независимости и свершил поползновение на кабинку. Более его никто не видел, а кабинка с тех пор не открывалась. Не потому, что людям было страшно или просто не по себе от мысли, что там могло случиться. Просто синяя прямоугольная конструкция имела особый склад характера и предпочитала долгое уединение, ни перед кем, не открываясь и не требуя к себе внимания. Порой ее вовсе не было видно за густой непроницаемостью окружающих облаков, и тогда местные жители совсем переставали о ней думать. Такова была природа этого места: все, что скрыто от глаз – скрыто и от разума. Но Гавриил был особенным и в своей уникальности постоянно находил причины для действия.

Вот и сейчас, бодро преодолев расстояние от последнего жилища города и до искомого места силы, обогнув небольшую чащу и извиваясь среди притягательных испарений, он стоял прямо напротив двери, ведущей в неизвестность. Двери, которую некогда закрыл за собой его прадед и из–за которой с тех пор больше не возвращался. Гавриилу не было страшно. Он лишь встряхнул головой и, поправив тем самым золотистую гриву, подошел ближе к будоражащему барельефу кабинки. На том была изображена сцена, являющая собой краткое пособие к применению: копытное существо, заходит внутрь кабины, а потом в нее ударяет молния. На следующей сцене кабинка сворачивается сама в себя и полностью исчезает с местности.

– Aviasales, – пробурчал себе под нос Гавриил, передавая интонацией абсолютное непонимание прочитанного. После того как в вихре пространственного слива закружилось привычное окружение, он некоторое время пребывал в замешательстве, старательно подавляя тошнотворные позывы. В небольшой, но уютной комнате туалета поместилась целая кипа журналов на различные темы и среди них Гавриилу ни один не показался знакомым. Там, откуда он родом, не особо любят читать. На небольшой тумбе, стилизованной под пчелиный улей, в стройный рядок стояли освежители воздуха на любой вкус: от клубничной “сладости” и влажного аромата “дождя” до обыденной “свежести” и тривиального запаха “зеленого луга”.

Конечности мужчины были не особо приспособлены для держания подобных предметов, однако, впечатлительный и любопытный, Гавриил не мог отказать себе в маленькой радости. Свесив одно копыто через деревянный стульчак, он согнулся в спине, дабы даровать себе возможность прикоснуться к желанному распылителю. Неловко обхватив гладкий сосуд с дивным букетом зелени и цветов, он спешно распылил его по ближайшей округе, однако не сумел вовремя остановиться и пустил слезоточивую струю себе в морду. Неуклюжее действо продолжилось, когда под гнетом мышечных реакций путешественник дернулся назад и, смачно врезавшись в кафельную стену, прогнулся под собственным весом. Застрявший в узком пространстве между фаянсовым осведомителем и неприступной стеной, он совершил несколько отчаянных попыток освободиться, но мандраж яростного подергивания всем телом не возымел успех. Тогда, будучи натурой утонченной и адаптивной, Гавриил расслабился и, благодаря задравшейся кверху голове, в полумраке освещения лицезрел закатное солнце.

В узкой полоске небольшого окошка романтичная полусфера медленно опускалась за линию горизонта, распыляя по округе красочный и завораживающий набор красных оттенков. В мире, откуда пришел Гавриил, ничего подобного не было и быть не могло, ведь в стране тысячи облаков свет не был навязчивым и исходил из приборов искусственного излучения, а солнце радовало своим появлением лишь один раз в году. В трепете и благоговении, плененный красотой пейзажа, он поспешил выйти из небольшого коттеджного домика, чтобы сократить дистанцию между собой и солнцем до природной естественности наблюдения. В поддающемся изучению дворике, среди садовой утвари и беснующегося от напора шланга, он увидел небольшой надувной бассейн. Подойдя к тому ближе и поглядев в отражение, он увидел блистательного пламенного гиганта и белоснежного единорога, расположившегося под ним.

– Ну и где все? Спросил Гавриил сам себя, начав ощущать подступающую на него со всех сторон тишину абсолютно пустого города.

Часть 2

Когда на улице стемнело, Гавриил интенсивно вышагивал вдоль ухоженного тротуара. В доносящихся с ветром отзвуках улицы и провокационном шелесте листвы, принадлежащей не редким в этих местах декоративным кустарникам и карликовым деревьям, он слышал шальные голоса нервных мыслей. Сначала ему казалось, что за ним кто–то следит. Наблюдает, опасливо соблюдая дистанцию достаточную, чтобы Гавриил не мог его видеть. А ведь зрение у него было отменное: еще в детстве, будучи энергичным и игривым жеребенком, он мог сквозь туманную пелену разглядеть белку, снующую по дереву в нескольких десятках метров от него. Позже, когда череда фонарных огней начала заканчиваться, плавно переходя в неосвещенную романтичность песчаного пляжа, он стал слышать голоса, призывающие идти быстрее и не останавливаться на месте. По какой–то необъяснимой причине, взбудораженное сознание диктовало Гавриилу паническое настроение и агитировало к тому, чтобы поскорее найти укрытие. Но неиссякаемый дух авантюризма и жажда приключений, с которыми он и пришел в этот мир, играли на струнах переживаний собственную мелодию, заставляя путешественника балансировать на грани между страхом и любопытством.

Ему было интересно пережить целую ночь под незнакомым небом и незнакомой луной. Пройтись по незнакомым улицам, заглядывая в окна незнакомых домов и прикоснуться к каждому столбу, старательно запоминая диковинные материалы столь же диковинных поверхностей. Вокруг Гавриилу интересным казалось абсолютно все: от переходов между тротуарными плитами и степени покоса травы, и до форм малоэтажных строений с надписями на знаках. Когда же его копыта ступили на слегка влажный от прилива песок, странник и вовсе не произвольно заблеял, находя удивительно мягкой поверхность, по которой ему доводилось идти. Среди пустующих шезлонгов одиноко перекатывался, небрежно раскидывая песок, волейбольный мяч. Разноцветный узор сферического предмета показался Гавриилу удивительно знакомым и на данный момент единственным, что ассоциировалось у него со знакомым миром. У многих его братьев были такие же пестреющие переливами ярких цветов гривы.

В отражающейся на поверхности водной глади лунной дорожке он завороженно лицезрел пейзаж и красоты, позволившие ненадолго забыть о волнении. Окунувшись мыслями в неведомые глубины, Гавриил не заметил, как и сам по колено зашел в воду. Несмотря на ветер и ночь, на улице было тепло и потому море, пусть и прохладное, лишь услужливо и приятно осуждало уставшее тело. Вокруг не было ни души и даже проклятые морские птицы – чайки, о которых Гавриил знал из легенд и старинных альманахов своей семьи, не губили атмосферу паскудным гоготанием. На мгновение ему показалось, что в уличенных здесь тишине и спокойствии кроется таинство преображения, однако трепет и тревожность вернулись так резко, как только это было возможно. Причиной тому послужил громогласный усиливающийся звук, изданный с яростной внезапностью и глухим пренебрежением перепонками Гавриила. Глухой вой огибающего дугу в практически “полицейском” развороте парома, отчетливо выделяющегося ярким белым пятном на фоне линии горизонта, наглым образом вернул бодрость мысли и активность духа.

Не ожидавший подобных инсинуаций от морского “чудовища” Гавриил тут же сорвался с места и ринулся прочь, куда глядели глаза. Фактически перепрыгнув через ступенчатый подъем и едва не приземлившись на морду, беглец очутился на бетонированной мостовой дороге, ведущей в сторону прочь из города. Не собираясь останавливаться и с трудом переводя дыхание, под аккомпанемент повторяющихся “возгласов” привидевшегося судна, он галопом поскакал навстречу луне и спасению. За исключением катализирующего страх парома, вокруг по–прежнему никого не было и оттого Гавриилу становилось только страшнее. Ему хотелось попросить помощи, какой бы та ни была. Ему хотелось понять и найти применение ужасающим звукам, доносящимся из моря и одновременно с тем – узнать, что хранит в себе многоярусное водное “нечто”. Сердце колотилось предательски часто, а в перспективе единственно возможного вектора направления, выбранного Гавриилом для побега, виднелся возвышающийся в недоступном для перехода положении разводной мост. Бегущий не знал о назначении сего инженерного достояния и мнил себя способным перепрыгнуть кажущийся неприступным барьер из практически вертикальных половинок. Разогнавшись сильнее, до боли в ребрах, и продолжая набирать скорость, он совершил волевое усилие, подогнул колени и с силой оторвался от земли. Успех, удача и умение переплелись воедино, наделив единорога способностью преодолеть расстояние в несколько метров по воздуху.

Приземление же было не столь удобным и приятным, ведь на достигнутом “берегу” его ждало очередное испытание: необходимость спешно спускаться и без даже видимости подстраховки. С каскадерским умением перебирая копытами и с безумием в глазах осуждая местных строителей за отсутствие перил, Гавриил с грацией проигравшего притяжению мчался вниз. Там, среди свежевыведенной дорожной разметки и моря, ставшего невольным спутником Гавриила с обоих боков, его ждала абсолютно такая же дорога. Отдышавшись и вскинув гривой, он уже медленнее поплелся в единственном допустимом направлении. И более ему не было страшно. До тех пор, пока через какое–то время он не наткнулся на населенный пункт, удивительно похожий на тот, что он в спешке покинул. Недалеко, вдали, на песчаном пляже с призывающим видом валялась его котомка, а вокруг нее, не находя покоя из–за мечущегося в разные стороны ветра, катался знакомый волейбольный мяч. Гавриил сглотнул и, подняв голову, устремил взгляд вдаль. Там, среди бескрайнего спокойствия моря красовался уплывающий в неизвестном направлении белый паром.

– Ну, – констатировал Гавриил, – предположим, что прыгать я не умею. Но что тогда это было?

Часть 3

Становилось не по себе. Ветер усиливался, даруя и без того нежной коже Гавриила противоположное освежающему ощущение. Паром лихо рассекал волны, преодолевая морские просторы в спонтанно выбираемых направлениях. Стабильно совершая хаотичные развороты, судно то и дело возвращалось на уже отмеченные точки пространства, заставляя впечатлительного единорога раз за разом прятаться за импровизированными укрытиями. Он нырнул под ближайшую урну, стимулируя самый ненадежный и мерзкий металлический звук. Вслед за тем последовал столь же мерзкий и громкий кошачий вой, самозащита и царапки с последующим стремительным побегом пушистого наглеца. Убегая, кошак выкрикивал реакцию вполне отчетливым человеческим голосом и умудрялся навести страха больше, нежели злосчастный паром, чьи бортовые огни светили в разные стороны в старательных попытках выискать Гавриила. Последний на мгновение готов был поспорить с кем угодно и на что угодно, что зверек, которого он ненароком спугнул, знал о нем больше, чем сам путешественник. Помимо бранных оскорблений, чья смысловая нагрузка сужалась до определения Гавриила, как “сыкуна” и “труса”, который на самом деле покинул свой мир не по зову сердца и мании приключений, а лишь потому, что остался последним в своем роде, шерстистый “прорицатель” назвал еще и столь личностные и индивидуальные страхи единорога, что тот не мог позволить себе пропустить те сквозь уши. Внезапно позабыв о страхе перед белоснежным гигантом, странник выбрался из–за укрытия и, сам того не понимая, погнался вслед за бестактным обидчиком.

– Это вообще, как понимать? – Озадаченно и возмущенно воскликнул Гавриил, перепрыгивая безобразный куст на пути, – Что значит “считает себя единорогом, по факту являясь обыкновенным рысаком?!”, – набрав скорость в отчаянно короткий промежуток времени, словно бы молния, что в долю секунды нарисовала электрический узор от небес и до самой земли, преследователь мчался за ошалевшим от столь внезапной ярости котом с видом страшным и непреклонным. Со стороны могло показаться, что Гавриил, настигнув жертву своего гнева, порвет того на куски и даже не поперхнется, однако тому было не суждено случиться. От столь резкого галопа и частых переходов между поверхностями, от песка до дороги, а там уже от землистого газона и снова до тротуара, лихого скакуна занесло в повороте и, благодаря инерции, развернуло боком, а там уже немалую мясистую тушку ждала стена местной забегаловки. С грохотом опрокинув запертую тележку с хот–догами и повалив несколько пластиковых столиков, которые завлекли за собой ближайшие стулья благодаря принципу “домино”, он врезался в выключенную варочную поверхность. Деформированную рабочую зону, выполненную по эскизу собственной морды, Гавриил оценил неохотно: уж очень болезненным и неприятным было незапланированное столкновение.

– Сук–сук–сук–сук! Идиотский шерстистый подонок с претензией на гениальность, мать его, – выкрикивал незатейливый “гонитель” сквозь зубы, старательно превозмогая пульсирующую боль в носу и груди. Само собой, беспризорный оскорбитель не стал упускать оказию поглумиться над неуклюжим конякой и позволил себе вернуться обратно к месту “происшествия”. В безразличных глазах с вертикальным зрачком легко читались надменность и пренебрежение. В полуухмылке доброжелателя Гавриил без лишнего пояснения уличил издевку, а сам кот со знанием дела подчеркнул ситуацию в момент, когда спрыгнул с прилавочной стойки на спину полулежащему страдальцу и медленно, неспешно, поплелся в своем направлении. Сил и желания гоняться за смутьяном Гавриил более в себе не нашел, предпочитая концентрироваться на насущном. На улице по–прежнему было темно и ветрено, а паром продолжал издавать малоприятные возгласы, услужливо напоминая о себе и опасности своего присутствия. В момент очередного раздражающего “гудка”, путешественник, наконец, преодолел свои страхи и опасения.

– Я слышу! Отлично слышу тебя, удод ты орущий! Понятно теперь, почему здесь никто не живет! Разве в таком шуме и “грации” его повторений можно спокойно спать? А? Не думаю! Я иду!

Вознамерившись взобраться на “спину” треклятого курсирующего монстра, Гавриил резко поднялся на ноги и поскакал обратно на пляж. Там, где еще недавно у него случилась стычка с “идолом провокаций”, он обнаружил и вернул на спину свои вещи, а, после, не смея более тянуть резину, помчался в сторону пирса – места, наиболее остальных приближенного к повторяющемуся вектору плавания парома. В глаза бегущего отражалась ярость, каковая возникает у людей в момент крайнего закипания от бесчисленного повторения беспокоящих действий. Судно, впрочем, не особо волновалось о Гаврииле и его абордажных намерениях, продолжая беспричинно гудеть и бесцельно кружить в одной области.

Приближаясь к очагу возгорания собственного расстройства, единорог все более отчетливо подмечал, что белоснежный и чистейший корпус парома в своей девственной неприкосновенности готов соревноваться с палубой и отсутствием на той пассажиров. В десятках иллюминаторов горел свет, однако ни единого шороха, ни единого движения и ни единой тени не выдавало внутри кают хотя бы намека на присутствие человека. На обозримой поверхности “монстра” также правила беззащитность и кромешная пустота. Даже в комнате со штурвалом, где по всем законам логики должен был кто–то находиться, не было никого. По крайней мере, Гавриилу так казалось. Однако, времени анализировать обстановку у захватчика не было, ведь в пиковый момент разгона корабль, словно подыгрывая, проходил максимально близко к берегу. Не собираясь излишне драматизировать и сплевывать слюну, смешанную с потом от мышечных усилий, он вновь напряг конечности, дабы в одном длинном прыжке оказаться на палубе “кошмарного” спутника странствий.

– Всем привет, – достаточно выразительно отсалютовал Гавриил, невольно проскакав несколько метров под воздействием резкого торможения, – ну, конечно, зачем мне отвечать? – Ответил он уже сам себе, быстро осознав, что вокруг нет ни единой души. Азарт и смелость подавили свои обороты, и, теперь, под гнетом очень странной атмосферы беззвучия и отсутствия жизни, незваный пассажир вновь сделался кротким и тихим. Преодолев несколько лестничных проемов и с любопытством лизнув белоснежную краску, боковым зрением он уловил в каюте капитана едва ощутимое движение.

– Здравствуйте, – вторил он своему любопытству, пристально всматриваясь в довольно высокую фигуру мужчины, стоящего к нему спиной. Услышав приветствие Гавриила, штурман развернулся к нему полубоком, а сквозь щель между дверью и полом просочилась какая–то люминесцентная слизь. Субстанция отдавала резким и малоприятным запахом, а сам мужчина в миг сделался крайне размытым и едва различимым, так, будто в комнату запустили концентрированный пар, от которого потеют стекла.

– Нее..нет.., – Гавриил принялся робко отодвигаться назад, – беру свои слова назад: не здравствуйте. И в целом – до свидания, – и помчался обратно так быстро, как только мог.

Часть 4

Убегал Гавриил недолго. В мутном омуте страхов и сомнений переплетались воедино две составляющие. С одной стороны, ему до ужаса и приступов навязчивой фантазии непонятно что происходит. С другой стороны, ему отчаянно хотелось понять, что происходит, ведь в терзаемом разуме ключом и во все двери стучалось любопытство, подогреваемое общей мистикой места и происшествием на пароме. Кто это был? Что это было? Почему один и почему на пароме, который никуда не плывет? Что за слизь и было ли ее появление связано с присутствием Гавриила? Агрессия то была или естественная реакция на не приглашенных попутчиков? “Оно” разговаривает или только сердится? А если сердится, то почему позволяет подобраться к себе так близко? Все эти и многие другие вопросы звенели отчаянными переливами в ставшей непростительной тяжелой черепной коробке ровно до тех пор, пока Гавриил не решил пойти на очередной необдуманный поступок.

Он снова прыгнул и теперь уже через борт, но не на спасительный берег земли, а в воду – прямо в переливчатую тропинку волнистого лунного освящения. С грохотом и непроизвольным ржанием единорог плашмя вошел в воду, из–за чего жидкость подле корабельного корпуса взбеленилась, истерично выброшенная столбами вверх, в воздух. Внезапно Гавриилу стало очень холодно. И одновременно с тем – приятно. В окружающей его со всех сторон непроницаемости и тесноте погружения было как–то особенно комфортно и уютно. Казалось, что в темноте водного наполнения таится приятная тишина и спокойствие, коих сильно не хватало несколькими минутами ранее, когда он выискивал жертву своего внимания среди круглых форточек беспокойного судна. Но так было всего несколько мгновений, достаточных для задержки дыхания и маневра сознания из фазы паники в пытливое распознание.

Открыв глаза и столкнувшись с действительностью в лице начавшего свое восхождение солнца, Гавриил погреб к берегу, что есть мочи. Старательно огибая лиходейский паром, он изо всех сил старался не задирать голову высоко, дабы ненароком не столкнуться взглядами с тем странным и необъяснимым созданием, что наверняка привидится ему в ближайшем ночном кошмаре. Но судьба и фатум обстоятельств не были столь благосклонны: вместо предполагаемого нападения сверху, на гребца посыпались сначала маленькие, а после уже большие косяки рыб странной формы. Почему посыпались? Да потому, что те, кучным и концентрированным косяком, собрались под старательно плывущим Гавриилом и начали синхронно выпрыгивать из воды. Попутно ударяя его в живот и бока, рыбешки фаллического образца и, видимо, такого же назначения, принялись обстреливать его своими телами со всех сторон то и дело “вонзаясь” в незащищенные голову и спину. При иных обстоятельствах, будучи созданием миролюбивым и даже любвеобильным, Гавриил бы опешил и принялся строить из себя недотрогу, но в данной ситуации столь яркое проявление чувств со стороны носителей жабр и плавников казалось скорее насилием, нежели чистой благодатной симпатией. Посему, лишь сильнее напрягшись, беглец принялся расталкивать воду копытами еще активнее, буквально выжимая из себя сразу два максимума мощностей. Попутно ругаясь и бранясь, раздосадованный Гавриил сократил расстояние до берега так стремительно и скоропостижно, что рыбкам не оставалась ничего иного, кроме как получить последнее удовольствие в акте конечного направления. Прицелившись и слегка отстранившись назад, косяк маленьких насильников выждал момент, чтобы начать поочередное бомбардирование обаятельных полупопий своего охмурителя. С жаждой и страстью ударяясь в прикрытое хвостом ущелье, любители тесной связи придавали и без того молниеносному Гавриилу еще более невиданное ускорение.