Время зверя

– Зверь?.. – с тревогой переспросил Эдвард. – И давно ты его видишь?

– С неделю, не больше. Эти видения начались сразу, как только ты уехал. Временами, когда я шёл по городу, бродил без цели, мне виделись два звериных глаза, горящие во тьме, ненавидящим взглядом смотрящие на меня. Но через секунду видение пропадало – и я шёл дальше. А когда я хотел прикоснуться к человеку, чтобы взять немного его крови… Тогда эти глаза оживали прямо внутри меня, висели, словно плаха палача, перед моим взором, сдерживая мою жажду надежнее любых цепей. Всего неделю, Эдвард, – повторил Макс, – но мне так страшно и кажется, что я не смогу долго выдержать этой пытки. Я умру от страха и жажды крови, которую теперь не смею взять у смертного.

– Так пей! – Эдвард взял его голову в свои руки и притянул к своей шее.

Макс нетерпеливо вздохнул и прокусил кожу клыками, добираясь до артерии. Кровь забила яростным потоком, заливая ярким огнём его жажду, его страх и его боль, избавляя от страданий и насыщая бессмертной силой. Он оторвался от шеи вампира и откинулся на спинку дивана, успокоившийся и насытившийся.

– Ты видишь зверя, когда пьёшь мою кровь? – спросил Эдвард.

Макс отрицательно покачал головой.

– Тогда покажи мне его.

Он взял его руку, поднес ко рту, прокусил клыками запястье и сделал пару глотков. Образ зверя предстал перед его глазами. Кровожадная волчья морда с горящими злобой глазами, длинные острые клыки, необычайно крупное тело, ярость, пропитывающая всё его животное существо и источающаяся наружу.

– Ты видел его? – прошептал Макс.

Эдвард утвердительно кивнул, а потом встал и прошёл в задумчивости к окну.

– В последний раз я видел зверя во времена Чёрной смерти, – задумчиво сказал он. – Его приход всегда ознаменовывает грядущие перемены, и он почти всегда приносит с собой страх и погибель. Но почему ты, Макс? Почему ты встал на его пути? Что бы это значило? Посоветоваться бы с Димом, но тот, как назло, уехал забавляться человеческими страстями.

Он глубоко вздохнул и вернулся к ученику. – Макс, – серьёзно сказал он, глядя ему внимательно прямо в глаза. – Будь рядом и не выходи надолго в город без меня. Зверь сильная тварь, и, если он вышел на тропу войны, тебе от него не защититься, не спрятаться. Никто и никогда не мог убить зверя, ведь он бессмертен, как и мы, но его бессмертие совсем иного рода, он питается от самой сущности хаоса, берет свою демоническую силу из тектонических глубин земли и всегда приносит с собой проклятие роду человеческому. Дим пытался одолеть его и не смог, вместо этого сам на долгие века ушёл под землю, не в силах пережить потрясения того времени и страшные разрушения, которые они с собой принесли, а зверь продолжил бродить по миру и в течение долгих веков приносил с собой погибель и страх всему живому.

– Но что же он такое?

– Только Дим знает, но он хранит эту страшную тайну глубоко внутри себя. Возможно, пришло время поделиться с нами этой правдой. Мы спросим у него, когда он вернётся. А пока нам надо беречь силы для битвы со зверем, так что прошу тебя, будь рядом со мной и не подвергай свою жизнь опасности без лишней нужды. Если зверь придёт за тобой наяву, я буду рядом, чтобы защитить тебя от него.

Макс согласно кивнул и подошёл к учителю.

– Эдвард, – сказал он, – я не хочу умирать. Я только прочувствовал вкус своей новой жизни, ты подарил мне вечность и научил справляться с ней, научил идти вперёд по пути бессмертия, не оглядываясь, не сожалея ни о чём. Я хочу жить, хочу дарить людям свою музыку, и я не хочу потерять тебя. Пожалуйста, будь осторожен. Я не знаю, кто такой этот зверь, ведь я слишком молод для знания истории, но я точно знаю, чего хочу, и в этом будущем, которое я вижу, мы все должны быть живы, должны быть рядом, счастливы и уверены в завтрашнем дне.

– Так и будет, дитя моё, – отвечал ему вампир, – приход зверя предвещает перемены, но мы сильны, мы накапливаем могущество в бессмертии, так что нам есть что противопоставить его звериной силе и ярости. Если на чаше весов сейчас наше существование или торжество хаоса, мы будем сражаться, и мы победим.

***

Софи проснулась ранним утром, когда за окном серо-розовой пеленой начинал выстилаться рассвет. Восход солнца обещал новый день, а вместе с ним – начало новых забот. Софи вздохнула в тягостном ожидании и направилась в душ. Там, стоя под струей прохладной воды, она в очередной раз боролась с искушением выйти из отеля, сесть в самолет и улететь на материк, ни с кем не прощаясь. И, переборов это желание в очередной раз, она направилась завтракать.

Сидя на балконе со стаканом апельсинового сока в руке, она отстранённо наблюдала, как просыпается город, клерки в строгих костюмах спешат на работу, цветочники открывают свои лавки и разгружают товар, а продавцы круассанов и сэндвичей выстраиваются вдоль улиц, ведущих к метро.

– Когда-то я стремилась быть в самом центре этой жизни, – думала она, – а теперь мне хочется забиться в самый тёмный угол мира, спрятаться там в тишине, и чтобы никто не трогал, никто не мог найти меня, пока я не приму решение.

Она попробовала овсянку. Та уже давно остыла и застыла серой склизкой массой на тарелке. Софи поморщилась и отодвинула её, налила себе кофе.

– Когда это все началось? – вспоминала она. – Когда я подписала свой первый контракт с британским Vogue или раньше, в ту памятную осень, когда я встретила Анну после долгой разлуки?

Встреча снова ожила в её памяти, горящие нечеловеческим огнём глаза подруги опять словно заглядывали ей прямо в душу, спрашивая, в чем же смысл её смертной жизни. Анна… она всегда слишком серьёзно воспринимала всё происходящее с ней и, встретив однажды вампира, уже не смогла сойти с подаренного ей пути бессмертия. Софи же наслаждалась каждым мгновением её смертной жизни и, как тогда ей казалось, не променяла бы свою короткую и чувственную жизнь на неопределённую и бесконечную вечность. Никогда и ни за что. С тех пор прошло три года, Софи исполнилось тридцать пять лет, она была всё также молода и красива, всё те же бурные романы сводили её с ума и дарили страсть как наркотик, но с той встречи, она чувствовала, что–то надломилось в ней. Она стремилась убежать от самой себя, чтобы не отвечать на самый главный вопрос – а что же дальше? Что стоит за чередой этих эмоций, впечатлений, романов, влюблённостей, красивых фотографий и страстных мужчин? Если её единственная близкая подруга смогла обрести счастье только в бессмертии, что же остается ей самой?

Софи вздохнула. Тогда же, три года назад, она обрела популярность и стала постоянно ездить по миру, постоянно подписывая новые контракты, получая дорогие заказы. Она обзавелась личным менеджером, сама же полностью сосредоточилась на продумывании своих будущих работ, режиссируя их на бумаге, подбирая цвета, детали, текстуры, так, чтобы точно передать настроение и атмосферу съёмок. Она воспринимала свои работы как произведения искусства, втайне мечтая о том, что и они когда-нибудь украсят стены картинных галерей. И в то же время она так устала, осознавала она, от постоянной смены впечатлений, перемены мест, мимолётных знакомств и таких же расставаний, от всё ускорявшегося бега времени, который вёл её, казалось, в никуда. С каждым днём она всё острее ощущала бессмысленность всего происходящего и больше всего на свете хотела сейчас остановить время, чтобы осмыслить, осознать свою жизнь, саму себя, свои творения и своё будущее.

Она оделась и отправилась в лондонский офис на встречу с менеджером. Там их ждал новый контракт и новая модель для съёмок каталога мужского белья, загадочный, очень модный и безумно дорогой мужчина.

– Может, я потому так и стремлюсь к воссоединению с тобой, Анна, – вздыхала Софи, смотря сквозь окно такси на шумный Сити, – что прошлое – это всё, что осталось у меня, настоящее – это я, моё творчество и больше ничего, а будущее так неопределенно и размыто, что я стараюсь ничего от него не ждать.

Она вошла в офис, расположенный на тридцатом седьмом этаже небоскрёба. Там её уже ждали менеджер с бодрым деловым лицом и незнакомец, с отрешённым видом разглядывающий город в панораме огромного окна. Солнце, стоявшее высоко в безоблачном небе, подсвечивало его высокую фигуру, шапку золотых волос на голове, идеальную белую кожу, слегка тронутую золотистым загаром, так что он сам весь светился изнутри, словно древнегреческая статуя, изваянная из мрамора.

Софи застыла на пороге, заворожённая открывшимся перед ней великолепием человеческой натуры, и в восхищении разглядывала незнакомца. Он же, почувствовав на себе её взгляд, повернулся и подошёл к ней.

– Дим, – протянул он ей руку. – Нам предстоит работать вместе ближайшую неделю.

Софи молча протянула ему руку в ответ, продолжая изучать его прекрасное лицо, безупречную кожу, изящные черты лица, полные розовые губы, изгибающиеся в легкой соблазнительной улыбке, светлые, почти прозрачные голубые глаза, в глубине которых пряталось что-то неуловимое и слегка пугающее. Дим взял её руку в свою и, повернув к себе запястьем, поцеловал тонкую кожу.

Софи вздрогнула и очнулась. – Извините, – пробормотала она, – вы так красивы, что мне показалось, я вижу прекрасный сон наяву.

Дим внимательно смотрел на неё, ничего не отвечая, изучая её взглядом в ответ. Вот он нащупал тонкую нить мыслей, уводящую в прошлое, и чуть заметно вздрогнул, увидев там знакомые образы. А Софи смотрела ему прямо в глаза и погружалась, тонула, теряя равновесие и осознание происходящего.

– Давайте перейдём к обсуждению проекта, – прервал их затянувшийся безмолвный диалог менеджер. Он развернул альбом с набросками Софи, и тогда она наконец пришла в себя, оторвав взгляд от голубых глаз вампира. Они перешли за стол в центре комнаты.

– Мы будем снимать новую коллекцию мужского белья, простую и изящную, из чистого белого хлопка, так что эта простота лучше всего будет смотреться не в павильоне, а на фоне первозданной природы. Нам повезло, – улыбнулась она, – я подобрала идеальный пейзаж к северо-востоку от Лондона, на пути к побережью. Там ещё сохранились руины католического аббатства, разрушенного в древние времена, они стоят на холме и выгодно оттеняют и тёмные лесные заросли по соседству, и небольшую деревню, раскинувшуюся рядом в долине. Мы выбрали небольшую поляну, окруженную зарослями малинника, ягоды уже поспели, так что мы соберем всю гамму цветов, от малиново-красного до тёмно-зеленого, а приближающаяся по прогнозу погоды гроза подарит нам идеальный для бури синий цвет.

Дим внимательно наблюдал за Софи, пока она вдохновлённо рассказывала свои идеи.

– Я согласен, – кивнул он. – Когда мы выезжаем на съёмки?

– Завтра рано утром, – уточнил менеджер, – если у вас нет никаких возражений.

– Нет, – ответил Дим. – Я же сказал, что мне всё нравится. Если позволите. – Он протянул руку к альбому с набросками. – Я оставлю это у себя до завтра.

Софи кивнула.

– Всё так просто, – рассмеялась она, – я ожидала критики или возражений.

– Разберёмся на месте, – подмигнул Дим. – Вдруг я найду более живописное место для съёмок… Сейчас же, если формальная часть окончена, позвольте пригласить вас позавтракать.

– А я как раз так голодна, – улыбнулась Софи, и они вместе вышли из здания.

– Если ты не против, – говорил Дим, идя рядом с ней неспешным шагом, – мы поедем в старую часть города. Я не люблю небоскребы, они ломают облик древнего Лондона, им не место среди его величественной многовековой истории. Пусть стоят себе на отшибе и не вмешиваются своей архитектурой в гармонию викторианских домов.

– Ты любишь Лондон? – улыбнулась Софи.

– О, это великий город, – уверенно отвечал ей Дим. – Основанный больше десяти веков назад, на руинах сгинувших во тьме истории цивилизаций, он переживал историю вместе со всем миром, каждый камень в его фундаменте может рассказать нам так много, запечатлённого в тверди, о потрясениях и страданиях человечества, войнах и болезнях, поведать нам всё то, что сокрыто в глубине истории от человеческих глаз.

Софи слушала его, широко раскрыв глаза, находя в его монологе отголоски давних рассуждений Анны о тайнах истории. Дим поймал её взгляд и осёкся.

– Я слишком увлёкся, – рассмеялся он. – Ещё не время для таких серьёзных разговоров. Возможно, как-нибудь вечером за бокалом вина мы ещё порассуждаем о прошлом, а сейчас только утро, время уверенно смотреть в будущее.

Они замолчали, увлёкшись каждый своими мыслями.

– Софи, – думал он. – Прекрасная Софи, так неожиданно прочесть в твоей голове мысли об Анне, увидеть другую сторону этой истории, посмотреть на прошлое глазами смертной. Ты прекрасный художник, творец, уже запутавшийся в жадных объятьях вечности, смятённый её соблазнительными нашептываниями. Какая же роль уготовлена мне в этом новом спектакле?

А Софи в это время думала о своём новом знакомом.

– Новые идеалы красоты, – она мысленно набрасывала прекрасный облик Дима. – Совершенные формы смертного тела, преходящая красота, которая рано или поздно померкнет во тьме, оставив после себя только недолговечные глянцевые снимки. Древние создавали предметы искусства ради вечности, а нашему веку досталось выразить красоту в рекламе, запечатлеть мимолетное мгновение совершенства ради минутной прихоти покупателя.

– Расскажи мне о себе, – попросил её Дим в кафе. – Мне хочется побольше узнать о тебе.

– Я фотограф, – улыбнулась Софи. – Сначала я работала в России, в Москве, в нескольких местных изданиях, вела репортажные и модельные съёмки, а потом однажды увлеклась их продюсированием, проработкой атмосферы, интерьеров, реквизита, созданием цельного образа. С тех пор я постоянно езжу по миру, работаю с разными брендами, разными сюжетами, создаю произведения рекламы и мечтаю, что хоть малая толика созданного мной останется в истории как произведения искусства.

– Мне очень нравятся твои идеи для этой съёмки. Мы все здесь приносим себя в жертву мгновению, создаем картины, которые существуют не больше месяца на страницах журналов или в виде мелькающих кадров на экране. Через месяц нас забывают, сминают, выбрасывают на помойку и складывают в архивы, чтобы выпустить следующую серию мимолетных шедевров. Наши работы не будут украшать стены картинных галерей, они создаются, чтобы продавать, внушать желание и жажду обладать нашими телами, нашими душами. Но ты не думаешь о продаже белья, когда набрасываешь эскиз обнажённого мужчины на фоне зарослей малины, ты думаешь только о красоте.

– О преходящей красоте, – дополнила его Софи, – любая наша работа ценна тем, что она преходяща, что нас скорее всего выбросят на помойку цивилизации, когда эта эпоха закончится, но в истории должны остаться упоминания о наших идеалах и мечтах, пусть даже существующих в пределах одного мгновения. Именно их я и хочу выразить в своих идеях, миф о красоте, побеждающей смерть и время, в вечной красоте.

– Ты веришь в вечность? – неожиданно спросил её Дим.

Софи удивилась и ответила внезапно для самой себя. – Для меня есть только это мгновение, оно существует в рамках одной секунды, оно проходит, и за ним рождается новое мгновение, чтобы через секунду опять стать прошлым, закончиться и больше никогда не повториться. Мы живём в настоящем и постоянно смотрим в будущее, которое никак не можем обрести. А вечность… я не поверю в вечность, пока не смогу попробовать её на вкус. Но я знаю, что, воплощая красоту в самой себе и в своих произведениях, можно обрести бессмертие. А бессмертие – единственное, что может спасти нас от забвения вечности, – Софи вздохнула и оборвала себя на полуслове, чтобы не продолжать этот грозящий стать слишком серьёзным и перейти в философские сферы разговор.

– Вкус вечности, – задумчиво прошептал про себя Дим, – однажды я попробовал тебя, и моя жизнь изменилась навсегда. С тех пор я породил многих, подобных себе, но войдёшь ли ты, Софи, в их число? Время покажет…

После завтрака Дим проводил её до отеля.

– До завтра, – улыбнулся он ей на прощание. – Хочу открыть тебе небольшой секрет – я сам напросился на эти съёмки, ведь, однажды увидев твои работы, я очень хотел однажды стать их героем.

Он повернулся и растворился в толпе, оставив изумлённую улыбку на губах Софи.

***

Ночью Дим стоял у окна и смотрел на город.

– Опять всё повторяется, – думал он. – Ты, Софи, заставляешь вспомнить меня об Анне и о том, что она пробудила меня для новой жизни. И эти проклятые руины… – вздрогнул он. – Я был среди тех, кто разрушал аббатства, грабил церкви, убивал священников, отчаянно заламывавших руки в мольбе сохранить им жизнь. Я был жестоким наёмником, и вечность сполна расплатилась со мной, разрушив мой родной город и отдав его в руки варваров. И это время прошло, бесследно растворившись в глубине веков. Когда-то монастыри и соборы были неотъемлемой частью земной жизни, а теперь они служат декорациями для съёмок, всего лишь безмолвным историческим антуражем для событий нового времени. Вечность поглощает всё, как кровожадный зверь, не оставляя нам ничего, кроме полуразрушенных подмостков, на которых разыгрываются новые драмы. И только от нас зависит, как мы разыграем новые роли, поддадимся ли искушению хаоса или будем слушать голос разума. Ты пробудила во мне прежние мысли, Софи, я так давно не ставил под сомнение своё существование, не вспоминал о смятении, которое пришло ко мне вместе со зверем. – Он вздрогнул. – Почему я вдруг вспомнил зверя? Он исчез, сгинул во мраке вместе со средними веками, его время закончилось, когда человечество встало на новый путь созидания, вняло голосу разума, приняло идеи возрождения и просвещения. Проклятый зверь – порождение мрачного животного прошлого, и пусть он останется навеки погребен там вместе со своим хозяином хаосом.

А Софи плохо спала в эту ночь. Ей снилось, что она отчаянно барахтается в холодных тёмных водах, и тяжёлая лапа со звериными когтями держит её, не давая всплыть на поверхность и вдохнуть живительный воздух. Она ощущала всем телом, как глотает холодную солёную воду, как та заполняет её легкие и выдавливает из неё жизнь, как коченеет её тело, и воля к жизни угасает, означая приближение неизбежной смерти. Софи проснулась с диким криком, вся в холодном поту. Она заплакала от отчаяния, настигшего её во сне, села в кровати, обхватив руками колени, и больше не засыпала, боясь, что кошмар вернется.

– Неважно выглядишь, – приветствовал её на следующий день менеджер. Они выезжали рано утром из Лондона, чтобы приехать на место к обеду и настроить всё для съёмок.

– Мне не спалось, – пробормотала Софи, поудобнее устраиваясь на заднем сиденье автомобиля.

– Сны – это всего лишь сны, – внимательно смотрел на неё Дим, сидевший рядом. – Поспи, пока мы будем ехать, дорога займет два-три часа.

Софи согласно кивнула и крепко заснула без сновидений. Когда они приехали на место, она чувствовала себя необыкновенно бодрой и отдохнувшей и с восторгом оглядывалась вокруг.

– Всё так, как я себе и представляла! – восклицала она. – Какой прекрасный лес, идиллические белые домики в деревне, и эти величественные руины… – она замолчала, остановив взгляд на уцелевшей колокольне разрушенного собора, возвышавшейся над ними на холме в своём мрачном великолепии.

– Я должна отправиться туда после окончания дня, – пробормотала она, – пока же нам надо настроить все для работы, чтобы завтра приступить к съёмкам.

Они разместились в просторном деревенском доме, на первом этаже которого располагались кухня и столовая, на втором – комнаты для гостей. Войдя в свою комнату, Софи оглядела её простое убранство, деревянные полы, натертые до блеска, широкую деревянную кровать с высоким жёстким матрасом, чисто побеленные стены, высокие потолки и окно, закрытое тяжёлыми деревянными ставнями. Она раскрыла ставни и снова замерла в восхищении – её окно выходило прямо на колокольню.

– Скоро мы познакомимся с тобой поближе, – задумчиво повторила Софи.

Весь день они работали, настраивая аппаратуру, подготавливая реквизит и материалы.

– Завтра мы начнём снимать рано утром, когда солнце ещё будет висеть невысоко в небе, – сосредоточенно говорила Софи менеджеру, – начало дня подарит нам мягкий свет и безоблачное небо. А когда начнется гроза, мы сделаем другую серию, в новом контрастном свете, на фоне буйства стихии.

После ужина, когда все разошлись по своим комнатам, в ожидании следующего дня, Софи выбралась из дома и направилась вверх по холму к руинам. Сумерки уже накрывали окрестности, затеняя сизым цветом лес и скалы на горизонте, птицы замолчали, готовясь ко сну, фермеры давно разошлись по домам, и вокруг не было ни души.

Она постояла перед частично уцелевшим входом в древний монастырь – стена была почти полностью разрушена, и только высокая дверь каким-то чудом ещё держалась на проржавевших петлях в каменном проёме. Она толкнула дверь, та нехотя, с громким скрипом подчинилась и чуть подалась вперёд. Софи с трудом протиснулась внутрь. Обширный круглый двор весь был засыпан обломками камней, они буйно поросли бурьяном, вьюнок проползал по стенам, обвивая камни свои крепкой хваткой. Осторожно пробираясь среди камней, Софи подошла к уцелевшей арке, от которой начинался коридор, ведущий к церкви, и заглянула внутрь. Вечная тишина и глубокая темнота царили в коридоре, земляной пол был почти весь залит водой, вода капала со стен и пропитала сыростью даже камни. Здесь было так мрачно, что Софи невольно поёжилась от страха, но любопытство победило, и она всё равно зашла внутрь. Подсвечивая свой путь неверным бледным светом фонаря и осторожно ступая по полу, она медленно продвигалась вперёд, звук каждого её шага отражался эхом от стен и порождал неясный шелест под крышей, то ли отзвуки её шагов, то ли перешептывание, то ли приглушенное хлопанье крыльев… Подавив вновь нахлынувший приступ страха, она дошла до площадки в центре коридора и остановилась – ровно в центре круга располагался каменный колодец, и насквозь проржавевшее жестяное ведро ещё покачивалось рядом на ржавой цепи. Она заглянула внутрь и отшатнулась, таким ледяным холодом повеяло на неё внезапно из пропасти. В колодце что-то зашелестело, зашуршало, коридор наполнился неясными звуками. А потом всё стихло, и Софи явственно услышала шёпот, доносившийся из глубины колодца.

– Софи… – прошелестела пустота, протягивая к ней свои прозрачные щупальца из глубины небытия. Софи в ужасе отшатнулась и почувствовала, как щупальца пустоты обвили и сжали её тело, силы покинули её, ноги стали ватными, а из колодца снова повеяло ледяным дыханием. Она вспомнила свой сон, а следом пришло видение, как она падает в глубину колодца, и сердце её замирает от ужаса, а потом она ударяется о твердую поверхность воды и медленно погружается в ледяную пустоту. Перед тем, как её веки бессильно закрылись, она ясно увидела два красных глаза, кровожадный взгляд, наблюдающий за ней во тьме.

– Софи, – кто-то настойчиво тряс её, заставляя прийти в сознание. Она с трудом открыла глаза – Дим держал её в своих руках. – Давай же, приди в себя, Софи, здесь нельзя спать!

Он поднял её с холодного пола и понес прочь из коридора, в заброшенное пространство собора, под его своды. Там, найдя свободное от обломков камней место, он положил её на землю и, держа её голову в руках, терпеливо ждал, пока она придет в себя.

Софи открыла глаза и молча смотрела в высоту тёмно-синего неба, усыпанного звездами. Дим гладил её по щекам.

– Больше никогда не броди здесь одна.

– Почему? – спросила она.

– Здесь живёт зло, – задумчиво проговорил он, – оно до сих пор скрывается под камнями, питается силой убийства, ведь когда-то давно демоны хаоса правили здесь, они до отвала насыщались насилием, разрушением, они пожирали плоть невинных монахов, пили проливающуюся здесь кровь и пировали на руинах. Эти времена давно канули в лету, и демоны ушли, но хаос до сих пор не отпускает землю. Я тоже почувствовал его, Софи, – склонился он к девушке, – я был неправ, думая, что зверь ушёл навсегда из этого мира, нет, эта тварь затаилась во тьме, предвещая мрачное и неизбежное грядущее, и ждёт своего часа, чтобы выбраться на свет и наполнить мир страхом, болью и смертью.

– Зверь? – удивлённо спросила она. – Что он такое, этот зверь, про которого ты говоришь с такой тревогой?

– Это старые сказки, – нахмурился Дим. – И ни к чему говорить о них сейчас, рядом с дырой в пустоту, ведущей прямо в логово хаоса. Давай лучше обойдём собор, здесь безопасно.

Софи кивнула и поднялась на ноги. Они осмотрелись по сторонам. Алтарь был уничтожен в старые времена, статуи святых сброшены со своих постаментов и разрушены, цветные витражи осколками рассыпались по полу. Готические своды чудом почти полностью уцелели и гордо смотрели в небо, бледный свет луны заглядывал внутрь сквозь наполовину обрушившуюся крышу, заливая пространство холодным мертвенным блеском. Тишина царила в соборе, и это была тишина, спорившая с самой вечностью.