bannerbanner
Я, Хаим Виталь. Роман
Я, Хаим Виталь. Роман

Полная версия

Я, Хаим Виталь. Роман

Язык: Русский
Год издания: 2020
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 3

Я, Хаим Виталь

Роман


Эстер Кей

© Эстер Кей, 2021


ISBN 978-5-4493-8416-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Райский удел раби Хаима Виталя

Илл. 1 – Синагога, 16 век.



Илл. 2 – В 25 лет, когда раби Хаим Виталь занимался вместо Торы алхимией, он вполне мог выглядеть так. (Дневник: «Cмотрел по линиям моей ладони некий сведущий в хиромантии человек, и так сказал мне: „Знай, что по достижении 24 лет придут многие мысли и сомнения, и отдалишься ты против воли своей от изучения Торы на два с половиной года, а после того два пути откроются пред тобой: один наверх, другой – вниз. И будет дан тебе выбор. Если выберешь адский путь – то не найдется во всем поколении человека страшнее тебя. Если выберешь путь поднятия в рай – то превзойдешь в мудрости и боязни греха всех людей своего поколения, невообразимого достигнешь.“ И прав оказался тот гадатель.»)


Из спектакля «Путь Хаима»


Райский удел р. Хаима Виталя

От автора

«Есть что-то, чего ты очень хочешь? Тебе очень хочется, чтобы что-то произошло? Сосредоточься на этом полностью, изо всех сил. Представь себе это в мельчайших деталях. Если твое желание достаточно сильно, А сосредоточенность достаточно полна – то сможешь добиться, чтобы это на самом деле осуществилось.» (раби Нахман из Брацлава, Сихот hАран, 62)

За тридцать лет довелось мне перевести и обработать множество первоисточников о жизни Аризаля и р. Хаима Виталя, знаменитых цфатских каббалистов, и рамки исследовательской работы становились все теснее и жестче и невыносимее для меня как литератора. Требовалось везде указывать точные ссылки, доказывать истинность фактов, сравнивать разные версии первоисточников.

Между тем в моем восприятии эти два человека уже перешли грань аналитики персонажей, они стали просто частью моей повседневной жизни.

И вот наступила та точка невозврата, за которой уже все станет иначе и для моего читателя. Мне не достаточно документировать их историю! Они просто оживут, они будут жить.

Я хочу, чтобы эти два человека стали частью и вашей реальной жизни, а этого дотошное исследование не дает, это – лишь возможно как эффект искусства.

Позвольте же мне изумиться тому, как замысел опередил логику, как чудо вторглось в область точной историографии, и люди из 16 века ожили на моих и ваших глазах… Все началось со сценария. И зашло очень далеко…


Могила р. Хаима Виталя в Дамаске


Да, это случилось, и уложить наших героев обратно в их могилы, в их документы, папки, втиснуть их в архивные рамки – не получится. Да будет так! Надеюсь, что мне разрешено по законам жанра воспользоваться моими сценарными заготовками, чтобы ввести вас в курс дела.



***

Центр Каира 16 века…

Каирская синагога, общественная молитва. Ари и испанский еврей – Неизвестный Маран (среднего возраста). (Справка: Маранами, или свиньями, называли насильно крещеных евреев в эпоху инквизиции. У них не было еврейских имен, и они не умели молиться, были безграмотны.)

Ари спросил шепотом, выбрав момент, когда можно было разговаривать посреди молитвы:

– Что держишь ты в руках, позволь спросить тебя? Это книга или… настоящий старинный свиток?

Маран смущенно пробормотал: Это? Это… просто мой молитвенник.

– Можно посмотреть, какое это издание? Разве это молитвенник?

– Пожалуйста.


Ари (берет в руки манускрипт, лицо его меняется. Восторженно шепчет): Да это же Зогар!

Ари (обращаясь к Марану.): Это очень важная книга, я хотел бы ее приобрести.

– Нет, это важная для нашей семьи вещь, я не могу ее продать.

Ари настаивал: Нет ничего, что я мог бы сделать для твоей семьи, что было бы равноценно важности этой книги?

Маран сообразил, кто перед ним стоит, и сформулировал уже по-другому свой ответ:

– Я хотел бы получить разрешение на беспошлинный провоз товаров, вы ведь на таможне не последний человек.

Ари: Считай, что ты его получил. А я буду рад научить тебя молиться. Согласен?

Свиток перешел в руки Ари.

Ари погружается в изучение фрагмента.

Ари (шепотом). «Сказал раби Шимон бар Йохай…»


Перенесемся в его дом. Роскошный особняк в Каире.

Ари, его жена Эстрелла, гуляют по балкону с видом на реку, оба в богатых одеждах. Эстрелла беременна.

Ари: Я хотел сказать тебе, что у меня теперь будет другой распорядок недели. Я не буду дома кроме как на субботу.

Эстрелла: Почему?

Ари: Мне нужно уединение. Хочу поработать над чем-то важным.

Эстрелла: А где же будешь жить?

Ари: Я попрошу твоего отца построить мне хижину на берегу Нила. Там моим занятиям никто не помешает.

Эстрелла: Так ты спрашиваешь меня или уже сам все решил?

Ари: За меня решили, я получил определенную роль в одной большой миссии, я не могу подвести.

Эстрелла вздохнула: Смотри, милый, как знаешь. Суббота ведь – наше лучшее время с тобой.

Жена Ари переводит взгляд на реку. Она сверкает, из нее выходят две сверкающие субботние свечи.

Закадровый голос:

Незадолго до того был открыт новый континент, и перед изгнанными из Испании евреями открылась новая дверь. В то же время явилась миру книга «Зогар», написанная полторы тысячи лет до этого.

Крупный план: свиток Зогара.


Тот же особняк, внутри. Ари и его тесть Мордехай Франсис в богатых одеждах вельмож, сидят за столом в кабинете.

Ари (предъявляя папку): Вот все, касается банкирского дома Медичи, вот счета последних экспедиций на острова пряностей. Примите документацию. Если вам понадобится кто-то вместо меня на ту же должность, я рекомендую вам толкового человека – господина Веспуччи. Америго Веспуччи. Он хорошо знает тему и долго работал у Медичи, но позднее разочаровался в них.

Мордехай Франсис: Почему мы вдруг снова на Вы? Тебе неудобно, неприятно?

Ари: Я прошу простить меня, я не смогу больше быть полезен тебе, раби Мордехай. Я удаляюсь от дел, если ты позволишь мне. И если не позволишь – не моя на то воля. Построй мне хижину возле Нила, я должен буду пребывать там во все будние дни, на шабат же я обещаю возвращаться к семье. Спасибо тебе, ты был добр к нам всегда.

Разочарованное лицо р. Мордехая Франсиса. Опускает голову, рука комкает бумагу, на которой написано: «Контракт на продажу перца». Видна подпись: Ицхак Лурия Ашкенази.

Сцена На берегу реки

Ари (в белом талите) и пророк Элиягу (одетый в бедуинском стиле старец)

Общий план – хижина, закадровый голос:

Диктор: И была построена ему хижина, как он просил, и изучал там Ари Зогар по свитку, попавшему к нему от одного из испанских изгнанников.

Диктор: Прошло семь лет. Ари научился читать мысли людей и понимать разговоры всякого живого существа на земле, шепот листвы, язык чертей, язык свечного пламени, получил ключи к законам Мироздания, описанным в каббале.

Пророк Элиягу: Раби Ицхак! Ты преуспел в учебе. Теперь настало время передать твои знания другим. Но нет в этом поколении ни одного достойного их воспринять. Кроме одного-единственного, и имя его – раби Хаим Виталь из Цфата. Ступай же, поднимись в Страну Израиля, ибо время пришло и нельзя медлить. Жить в этом мире тебе остается недолго. Тебя ждет город Цфат.

Пророк поднимается в воздухе и растворяется в очертаниях огненной колесницы. Ари выходит, хижину испепеляет упавший с неба огонь.

Сцена Прощания с Каиром

Комната в каирском особняке. Ари и его жена Эстрелла, затем Слуга.

Ари: Помнишь нашу первую встречу?

Эстрелла: Да. Я ведь первая вас заметила. Наши собаки как начали на вас лаять! А я стояла у фонтана и открыла вам ворота сама.

Ари: Когда отец умер, нам стало тяжело в Иерусалиме.

Эстрелла: А до этого – правда, жуткая была история с кровавым наветом? Ты детям рассказывал, а мне – нет. Расскажи! Я хочу услышать от тебя.

Ари: Мы же так и не отдохнем перед дорогой. Именно сейчас?

Эстрелла: Просто я все равно заснуть не могу…

Ари: Ладно. У турецкого паши был маленький сын, и визирь тайно убил его во время прогулки, а вину свалил на иерусалимских евреев. Это случилось в субботу утром. Был зачитан указ об изгнании евреев из Иерусалима. Все рыдали и рвали на себе одежды. Наш главный раввин, Клонимус, был вынужден в шабат сесть и написать камею. Там были буквы слова «Эмет» – Правда. Он положил камею на лоб царевичу. Сначала засветились две буквы – МеТ.

Эстрелла (всплескивая руками): Мет – это мертвец!

Ари: …Царевич, который был мертв, внезапно зашевелился, привстал, и на лбу у него начали светиться сразу три буквы, – буквы слова «Правда». Мертвый мальчик посмотрел впереди себя невидящими глазами. Он указал пальцем на визиря паши.

Все вскрикнули от ужаса…

Паша переменился в лице.

Евреям было разрешено разойтись по домам, а визиря паша повесил в тот же день.

Эстрелла вздохнула:

– Представляю, сколько ужаса вы пережили…

Входит слуга.

Слуга: Прикажете грузить на телеги все вещи?

– Ари: Да. (Эстрелле) Вставая с кушетки: Ну вот, я тебе рассказал, как мы в Иерусалиме жили. А теперь закончилась наша каирская жизнь. Впереди – Цфат.

Эстрелла: Как зовут того человека, ради которого тебе было приказано переезжать в Галилею?

Ари: раби Хаим Виталь.

Эстрелла (задумчиво): раби Хаим Виталь…

– Cut! – скомандовал оператор.

…Актриса полняла на меня глаза.

– Я все хорошо сделала?

– Больше, чем хорошо, – искренне сказала я. Она действительно произнесла свою последнюю реплику с таким чувством, что можно было понять, насколько ее героине этот самый Хаим Виталь несимпатичен. Насколько она озадачена этим поворотом своей судьбы.


Великий учитель и наставник цфатских каббалистов (АРИ, аббревиатура Б-жественный р. Ицхак) прожил в Цфате всего два года. За это время он приобрел славу святого провидца, чудотворца, хотя совершенно того не искал: его функциональное намерение состояло лишь в том, чтобы передать определенную часть знаний весьма специфического характера, которые были ему сообщены пророком Элиягу в Египте, одному-единственному человеку в том поколении, способному воспринять их удержать в своей голове и своем сердце. Этим человеком был 27-летний раби Хаим Виталь. Между ним и Ари должно было наступить то же взаимопонимание, какое было полторы тысячи лет назад между РАШБИ (автором «Зогара») и его сыном, р. Элазаром.

Поскольку задача, которую ему поручил пророк Элиягу, была узкая, локальная, дискретная – то и поведение Ари не было размашистым и ярким. Он как раз вел себя очень тихо и скромно. Опишем вкратце, как все происходило.

Цфат, 1570—1572 гг.

Глава 1 Господин Лурия

– Пошевеливайся, Чико! – рыбаки вывалили сияющий свой живой прыгучий товар из большого чана с водой обратно в рыболовную сеть, только теперь уже сетка лежала поверх лотка, и ее нужно было завязать хорошенько, подтянув четыре конца, и взвесить для доброго покупателя, который пожелал взять все, подумайте только – все и сразу – недурная предсубботняя сделка, хороший человек, ахла!

– Куда вам доставить товар, господин? Вы вроде как новый в нашем городке, а? Из Феррары? А?

– Я не из Феррары, – отвечал чернобородый, с острым взглядом и красивым, но несимпатичным лицом, закрытый, скрытный аристократ. Он был недоволен любопытством и мгновенно его пресек.

Рыбаки принялись пересчитывать деньги.

– А этот талер нехорош. Замените его, пожалуйста, – попытались они придираться и клянчить.

Приезжий неохотно заменил талер на другой.

– Да ведь и этот какой-то странный!

– Странный?

Незнакомец вперил свой взгляд в Чико – шельмоватого малого с красной повязкой на черных волосах..

Чико первый опустил глаза. Он был с Сицилии. Если он опустил глаза перед чужеземцем, это значило, что Чико спасовал. Эль-Греко заметил пантомиму и громко заржал.

– Ты бы ему еще в пояс поклонился, Чико! Что ты так млеешь перед этим ашкенази? – процедил сквозь зубы на ладино.

– Он ашкенази, да. Это правильно ты подметил.

– Я из Египта, – неожиданно разрушил их логические наблюдения пришелец, тоже перейдя на язык ладино.

– Ну что ж, – совсем мирно заключил Эль-Греко, – мы только рады вам, сеньор. Всегда покупайте у нас! Простите Чико, он придурок.

– Доброй субботы, – произнес приезжий таким тоном, что было невозможно истолковать иначе: он их благословляет и исчезает из поля их зрения.

Они еще хотели было поклянчить, как-то на него дожать как на хорошего клиента, ведь деньги-то у него еще были, и можно было взяться донести товар прямо до дому, а затем предложить ему стать их постоянным покупателем, да и зачем ему самому ходить на рынок, если Чико и Эль-Греко запросто все ему принесут раз в неделю домой?.. но отстранение было тотальным, не допускающим ни малейшего панибратства, никаких поползновений к сближению. Он ушел, будто исчез. Молчаливый пожилой слуга понес за ним покупку с изумляющей легкостью.


Облик Ари (р. Ицхак Луриа Ашкенази) в нашей киноверсии, актер Юрий Вайсман


– Ты спугнул его, Чико.

– Я?

– Ты был навязчив.

– Иди ты к черту!

– А как он сказал – доброй субботы! Нет, он не ашкенази. Он вроде как наш.

– А, какая разница – наш, не наш.

– Ну, не скажи, вот раби Иосеф, тот, что из Салоники, – вот он наш, так это же чувствуется. – Эль-Греко сделал щепотью кастаньетный щелчок, показывая, как именно это ощущается.


Между тем утро с его лазурью выцвело и закончилось, суббота неуклонно приближалась, рынок вскоре совершенно опустел, только с мусульманской стороны еще доносился галдеж, потом запел муэдзин, и для всех наступили благословенные часы перед шабатом. Глядя на то, как на улицах еврейского квартала играли славные детишки, пожилой величественный еврей раби Авраам Леви Брухим делал свой обычный предшабатний обход, кошка – вихляя тощим корпусом – путалась у него под ногами, безумея от вкусных кулинарных запахов, плывущих из окошек и дверей домов.


Раби Авраам Леви Брухим шел с поднятыми – нет, воздетыми к Небесам! – руками по старинной улице и провозглашал: «Дом Израилев, вставайте и примите святую субботу! У кого пирог неготовый в печи? У кого недоварена еда? Я призываю вас, завершайте поживее все приготовления.»

Хозяйки, хотя и знают, что он всегда делает этот свой обход, стесняются его, когда он шутливо грозит, что зайдет и проверит.

– Увижу пирог неготовый – себе заберу!

– Уже выкупали детей, переодели?

– Смотрите, шабат скоро, солнце садится!

Взгляды насмешливых и понимающих глаз. Неужто выполнит свою угрозу? И правда, он зашел к кому-то в дом! Кошка ухитрилась забежать перед ним, заскочила поверх кастрюль, что на печи, взвизгнула и как прыгнет с печи прямо на него.

Цфат готов к субботе!

Горы, прекрасные люди в белом. Идут цепочкой, небольшой вдохновенной группой.

Торговка Насрия произносит, глядя на них, как бы сама с собой беседуя:

– Это идут каббалисты во главе с Ари, святым учителем, встречать субботу.

Линия гор и заката. Зигзаги расплываются чудесным радужным наплывом, то ли в глазах стало резать, – нельзя, может, прямо так в упор смотреть на Ари и его учеников?

Р. Авраам а-Леви Брухим уходит, стуча палкой. Он тоже – из числа учеников святого Ари. Для него закат в горах Цфата означает только одно: Мошиах. Мессианское обетование, которое вот-вот исполнится.

– Благословенной субботы, жители святого Цфата!

Глава 2 Ключи от миквы

Женщина быстрым, змеистым шажком, будто ускользая, шла по впавшей в дремоту улочке, которая, как назло, именно в эти минуты решила пробудиться от сиесты: раскрывались ворота, выползали из углов сада старики и дети, выкатывали тележки торговцы.

Возле синагоги Абуав она помедлила, давая пройти группе мужчин. Затем подошла к торговке зеленью и аккуратно переложила, будто выбирая, несколько пучков. Потом наклонилась к тетушке Насрии и прошептала:

– Извините, когда микву откроют? Я хотела войти, но у них еще заперто.

– Бедняжка! Как неловко вышло! Погоди, я пойду и вынесу тебе ключ. Посторожи пока мой прилавок.

Насрия поправила полумесяц – серьгу, готовую свалиться из ушного отверстия, и скрылась в подворотне. Красивая стройная черноглазая незнакомка смущенно перебирала поделенные на пучки стебли зелени. Она понюхала шибу, мирт, розмарин, петрушку, ласково поглядела на перченые маслины в тазу – так же у себя дома, в Каире, она, бывало, замачивала темные оливки, нежно-розовые и разные другие сорта, которые высветлялись, пока соль и приправы выбирали из них горечь.

– Три поворота, – появилась из подворотни торговка с ключами, – и помни доброту Насрии.

– А этот ключ – от чего? – девушка указала на второй ключ в связке, поменьше, чем основной.

– От комнаты невесты, – прошептала Насрия, – но ведь ты не невеста.

– Да, я не невеста, – весело сказала та, – у меня уже четверо детей! (Услышав точное количество детей, которое не было, не дай Б-г, принято говорить, торговка выставила хамсу – растопыренную ладонь).

– Я зайду за ключами, – сказала Насрия с достоинством, – оставь их в сенях на гвозде. Окунальщица придет чуть позже, у нее свои ключи, но все равно – не заставлять же тебя ждать на виду у всех.

– А что у вас принято выдавать женщинам? Гребни, полотенца?

– Что ты, ничего мы не выдаем! И не забудь положить два талера в копилку. Как тебя зовут? (Насрия наморщила лоб, будто думая так: «А что, если она не заплатит, а ключи уже у нее? Я ее вообще в первый раз вижу!»

– Эстрелла.

– Так вот, Эстрелла, дождись трех звезд, как положено, и тогда уже и зайдешь! Я не запущу тебя раньше времени! Отдавай ключи обратно.

…Красавица не спорила, она решила, что все равно ей надо будет пойти сначала домой, попросить свекровь уложить детей пораньше, а самой забрать все свои принадлежности и тогда уже направляться в микву. Заодно и кое-какую посуду взять.

Дом еще был неустроен, везде стояли баулы, тюки, даже игрушек еще было не видать, и дети хныкали, хотя бабушка учила их плести корзины из тростника, как в Египте, и делать бамбуковые свистульки.

Эстрелла взяла, что ей было нужно, из своего личного баула, покормила малышей и снова вышла на потемневшие уже улицы незнакомого, тесного, сухого и давящего Цфата, который после роскоши столичного Каира производил впечатление загадочного лабиринта. Зажигались огоньки в каменных домах-крепостях. Гулко отзывались шаги прохожих по мостовой с водостоком посередине. Турецкие сторожа запирали ворота мусульманского квартала. Склон горы вел к кладбищу Пророка Оссии. Вот и он – переулок возле синагоги Альшейха, где пряталась миква, между Альшейхом и Белым цадиком… «Хоть бы окунальщица попалась добрая!» – молила Б-га Эстрелла.


Но в Каире у нее был особняк! (В роли жены Ари – актриса Ида Недобора)


Встретила ее пожилая Шабабу, приветила, усадила в комнате ожидания, предложила пока заняться ногтями.

– Я уже все сделала дома, – прошептала Эстрелла, – я всегда так делаю.

Да, но дома, в Каире, у нее была роскошная комната с огромными зеркалами и видом на реку Нил!

Здесь же, в мрачном Цфате, она просто места себе не находила.

– Тогда вот сюда, осторожно, по ступенечкам, – извините, у нас темновато, это правда, – оправдывалась Шабабу перед приезжей сеньорой.

Поскольку она сказала, что все подготовлено для окунания, то Шабабу не придиралась, только провела по ее распущенным волосам растопыренными пальцами, подтверждая, что узлов нет, все расчесано на славу.

– Глаза, брови, ушные раковины – методичным скучным голосом проговаривала Шабабу по выученному наизусть списку, – коленки, подмышки…

– Да, – каждый раз отвечала гостья, ежась в накинутой на плечи простыне.

– Зубы, ногти, – перечисляла хозяйка священной воды.

– О да, – трепетно отвечала окунающаяся.

– В таком случае давай сюда простыню и окунайся, – подытожила Шабабу, – Как принято у вас окунаться? Сколько раз?

– У нас принято семь, госпожа.

– Столько же и у нас, госпожа. – передразнила ее Шабабу, усмехнувшись щербатым ртом. – Погоди! Волосок на спине.

Она сняла волос и задала последний вопрос:

– После какого окунания вы произносите благословение?

– После первого.

– Так же и мы. Ну, ступай! Держись за перила, пожалуйста, не хватало мне, чтоб вы ноги переломали.

Эстрелла вошла в узкий проход, который вел по кривой и неловкой лестнице из сбитых камней прямо вниз, в темную воду. Родниковую и холодную, но чего не сделаешь ради любимого мужа. Впрочем, это была мицва, а мицву делаешь ради самой себя, поскольку иначе не сможешь выполнить свое предназначение.

– Кашер! – Провозгласила Шабабу после первого окунания. Эстрелла, захолонув и задохнувшись от мрачно колыхавшейся воды, едва была способна проговорить благословение.

Потом, после гулкого, под сводами каменной миквы, «Амен!», быстро и верно выполнила еще шесть глубоких окунаний, придерживая себя нарочно на глубине, чтобы волосы не всплыли на поверхность, и легко вспрыгнула, отряхиваясь.

– Все! – и запела песенку на ладино, веселясь, что сделала заповедь, мицву.

– Ах ты певунья, – улыбнулась Шабабу. – Вот такой гостьи, право, у меня еще не бывало! Чтобы в микве песни распевать!

Она накинула на плечи Эстрелле ее привезенный с багдадской ярмарки прекрасный кусок махровой ткани, служивший полотенцем, и сопроводила в комнату для одевания.

Та живехонько растерлась ароматным маслом, набросила платье до пят, приоделась по-нарядному в мантилью, украсила волосы жасмином, что рос перед выходом на улицу, и стремительно пересекла переулок под синагогой Альшейха, чтобы не наткнуться на группы учащихся, мелькнула ужом под аркой, поправила плед и уже более степенно направилась к своему дому.

Муж, возвышенный и строгий раби, заранее вышел ей навстречу, так как переулок граничил с мусульманским рынком и был темным и не очень приятным.

– Окунула кастрюльки? – спросил он, улыбнувшись.

– И кастрюльки, и не только, – ответила она весело. Они не все привезли с собой из Каира, купили новую посуду уже здесь, а новую посуду положено окунать в воды миквы.


– И сколько они с тебя взяли?

– Два талера.

– Ладно, – усмехнулся он. – Я тебе собственную микву построю!

Его мать открыла половинку двери изнутри.

– Что вы топчетесь перед домом, почему не заходите?

– Мы разговариваем. Можно?

– Не наговорились еще? Кто будет укладывать старших? Они там спорят, кому где спать. Не привыкли еще, тоскуют по своим хорошим постелям! Новая мода – семеро по лавкам! Как ты им объяснишь, зачем ты их сюда перевез?

– Не ворчи, мамочка, мы уладим и это. Ты же видишь, все потихоньку устраивается.

Он погладил мать по старым темным рукам, обнял за плечи.

И ей тоже хотелось его внимания – престарелой матери.

…Эстрелла изредка поглядывала на занавеску, за которой теплилась свеча в комнате мужа. Укладывала малышей, пела им, рассказывала, пока все дети не угомонились и задремали. Хотя бы спокойно проспали всю ночь! Они даже туалетом таким не привыкли пользоваться, как здесь. Все иначе, чем в их прекрасном каирском особняке. Все такое бедное и тусклое, неудобное и непривычное.

Моше, которому исполнилось шесть лет, ведет себя лучше всех, никогда не перечит. Не строит из себя обиженного принца. Он, хоть и не старше всех по возрасту, а душа у него как у взрослого.

Эстрелла погладила лоб спящего сына с благодарностью.

Свеча за занавеской испустила струйку дыма и погасла. Значит, муж закончил учебу.

Глава 3 Цель жизни

– Десять лет назад мы с тобой поженились, – прошептала Эстрелла. И заснула, стремглав погружаясь в водоворот памяти, не думая ни о чем, только – спать, спать, спать. Но одно почему-то вспомнилось: что на их свадьбе в Каире присутствовали особы королевской крови, много важных лиц. Для папы это имело значение.

На страницу:
1 из 3