Под стягом Никлота. Историко-приключенческий роман

…Взяв пирог, Кирилл принялся машинально жевать. Кусну́л раз, другой. Неожиданно зуб попал на что-то твёрдое. Кирилл разломил пирог и увидел небольшую железную пилку. «Сабина! – осенила догадка. – Это она, лю́ба моя единственная. Кто же ещё мог придумать такое кроме неё. Умница!». Кирилл вдруг вспомнил, как смотрела на него девушка на кладбище. В безутешном горе она выплакала все слёзы. В сухих с покрасневшими веками глазах залегла глубокая печаль. Но взгляд их говорил: «Чтобы ни случилось, я всегда с тобой, милый!». А когда стража уводила Кирилла в городскую любе́кскую тюрьму, Сабина обняла его и, поцеловав, шепнула: «Сеющий слёзы радость познает. Жди – и спасенье придёт!»…

…Покончив с ужином, Кирилл подошёл к двери и прислушался. Ни звука. Быстро вернувшись, придвинул к окну стол и, взобравшись на него, начал подпиливать решётку…

Глава 3. Никло́т принимает решение

Получив тревожные вести от купцов и лазутчиков, Никло́т созвал Большой Совет. В тронном зале Великиградского дворца собрались старейшины ободритской земли. Просторное помещение украшали искусно вырезанные фигуры зверей. По стенам, раписанным сценами войны, жатвы и охоты, висели медвежьи шкуры и почётные бранные трофеи – длинные баварские мечи и мизереко́рдии80, золочёные до́ньские81 шлемы, панцири и кольчуги, боевые топоры, разноцветные щиты и самострелы. Пространство между ними занимали рога лосе́й и оленей, туров и кабанов.

Один за другим входили знатные ободритские мужи, умащивались на тяжелые скамьи вокруг гигантского стола. Не раз в этом зале решали они важные дела, совместно справляли праздники, а долгими зимними вечерами и в осеннюю непогодь пили мёды, слушая певцов и сказителей…

Никло́т за́нял место во главе стола. По правую руку от него расположился брат Любомир, сыновья Прибыслав и Вартислав, старейшины Ми́лидух, Вя́чко и У́до. По левую сели тысяцкие Де́рван с Лаври́той и прибы́вшие от гольза́тов82 из Вагрии83 Фе́ргот и Ма́ркрад.

Никлот поднялся с трона и окинул взором собавшихся.

– Донесли мне верные люди – Генрих Лев, Ка́нут и Свейн идут на нас. Сто тысяч конной рати скоро будут здесь. Из Гамбурга и Бремена тайно прибыли караваны лодей с оружием и припасами. Адольф II, граф Голштинский, недавний наш союзник, нарушил слово – позволил им стать в Любе́ке у дальних вы́молов84. Оттуда намечает враг доставлять всё на потребу ратникам и лошадям.

Никлот задумался, а затем продолжил:

– Беда грозит не только нам. Другое войско под началом Адальберта Медведя Аска́ния готово обрушиться на братьев наших лю́тичей и Поморье. Сам папа Римский Евгений III призвал во что бы то ни стало на этот раз стереть с лица земли или веру нашу, или род славянский. Что мыслите, отцы?

Первым взял слово Ми́лидух.

– Ждать, когда враг придёт и разорит землю нашу, нельзя. Надо опередить звериную свору! Закопаем добро, уведём в леса и укреплённые гра́ды людей и скот. Дома и постройки сожжём, дабы не оставить воинам Христовым ни одного человека, ни одного куска хлеба, ни клочка сена. На голодное брюхо не очень-то повоюют!

– Княже! – младший сын Никлота Ва́ртислав нетерпеливо вскочил со скамьи. – Вели разгромить Любе́к! Раздавив осиное гнездо, мы обезопасим себя с Запада.

– Ва́грию надо сжечь! – подхватили в один голос Фе́ргот и Ма́ркрад. – Совсем не стало нам житья от иноземцев. Об этом просит тебя народ гольза́тский. Опустошив Любе́к и поселения саксов и колонистов на вагрской земле, вырвешь почву из-под ног крестоносцев. Немало потратят они времени, чтобы возместить военные припасы.

– Верно, – откликнулся молчавший до поры У́до, – но вы забыли, что флот Ка́нута и Све́йна господствует на море. Они наладят подвоз припасов. Помешать же до́ньскому флоту могут лишь братья наши руя́не85. Князья Те́тислав, Буту́й, Я́ромир и Ра́це помогут нам. Пока не поздно, шли в Арко́ну86 гонца, княже! И к лютичам тож…

…Пока говорили старейшины, Никло́т обдумывал план дальнейших действий. Враг силён и коварен. Не так-то просто будет его одолеть. Особенно герцога Саксонии Генриха III Льва из рода Ве́льфов. Никлот хорошо его знал. Генрих молодой, да ранний. И в свои восемнадцать лет, наверное, даже во сне видит себя завоевателем и покорителем земли славянской. Для достижения заветной цели – создания обширного княжества, которое послужило бы основой преобладания рода Вельфов в Германии он пойдёт на всё. И, конечно же, постарается это сделать быстрее своего двоюродного дяди А́дальберта Медведя из дома Аска́ниев, которого ненавидел и с которым вёл упорную борьбу за Саксонию ещё отец Генриха Льва – Генрих Х Гордый, герцог Баварии.

Нначалось это 4 декабря 1137 года, когда возвращаясь из Итальянского похода, в деревне Брайтенванг, что близ города Ро́йте в Тиро́ле, умер король Германии Лотарь III Саксонский фон Супплинбург. Будучи слабым императором, он постоянно лавировал между домом Гогенштауфенов, герцогов Швабских, имевших влияние во Франконии, и домом Ве́льфов, герцогов Баварских.

Сблизившись с Генрихом Х Вельфом по прозвищу Гордый, Лотарь III выдал за него замуж свою единственную дочь Гертруду. На смертном одре́ Лотарь III Супплинбург присвоил Генриху Х Гордому титул герцога Саксонии и, как своему преемнику на престоле, вручил зятю инси́гнии – атрибуты императорской власти: трон, корону87, держа́ву88, скипетр89, меч и ма́нтию90. Опасаясь усиления могущества Генриха Х Гордого и не желая видеть на его голове корону императора Германии, 7 марта 1138 года на досрочном и тайном рейхста́ге91 в городе Кобленце князья поспешили избрать на престол герцога Франко́нского Конрада III Го́геншта́уфена. А уже 13 марта 1138 года в Аахене короновали его императором Германии. То́тчас своим сюзереном новоиспечённого мона́рха признали Лотари́нгия, Франко́ния и Шва́бия.

Kо́нрад III Го́геншта́уфен приложил немало усилий чтобы упро́чить позиции своего верного союзника, графа Ба́лленште́дтского А́льбрехта I Медведя из рода Аска́ниев по прозвищу Красивый. Оба они считали чрезмерными аппетиты Вельфов, предъявлявших претензии сразу на два герцогства – Бава́рию и Саксо́нию. За обладание ими началась внутренняя война между Го́геншта́уфенами и Ве́льфами, которая шла с переменным успехом. Захватив после ряда сражений крепость Лю́небург, города Ба́рдевик и Бре́мен, А́льбрех Медведь овладел западной Саксонией и землёй нордальбингов92.

Досталось «на орехи» и союзникам Генриха Х Гордого Ве́льфа: граф Голшти́нский А́дольф II фон Ша́уэнбург был и́згнан из своих владений, а его земли с крепостью Зигебе́рг, которые ещё в 1111 году от Императора Ло́таря III фон Су́пплинбу́рга получил в лен93 его отец, граф Голшти́нский А́дольф I, были о́тданы любимцу дома Аска́ниев – графу Генриху фон Ба́деви́те. Однако вскоре фортуна вновь улыбнулась Генриху Х Гордому из дома Ве́льфов. При поддержке своей тёщи Рихе́нзы (вдовы покойного императора Лотаря III Саксонского фон Супплинбурга) он изгнал Альбрехта Медведя из Саксонии.

Адольф II Голштинский вернулся в свои владения. После этого Генрих Х Гордый успешно атаковал армию короля Конрада III Гогенштауфена, вторгся в Тюрингию и в местечке Кру́цибург вынудил того заключить перемирие. Вернув себе Саксонию, Генрих Х Гордый Вельф 20 октября 1139 года, будучи совершенно здоровым, внезапно и загадочно умирает в расцвете сил на 25-м году жизни в Кве́длинбурге, якобы, «от лихорадки». Поговаривали, что его отравили люди Альбрехта Медведя…

Похоронили Генриха X Гордого в Кёнигслуттерском кафедральном соборе, рядом с Лотарем III. А герцогство Саксонию унаследовал его десятилетний сын Генрих Лев Вельф.

Права малолетнего внука в Саксонии защищала вдова императора Лотаря III и бабка Генриха Льва – Рихенза, а в Баварии – дядя – Вельф VI по прозвищу Горбун.

С этим не мог смириться Император Конрад III Гогенштауфен, который 21 декабря 1140 года вместе со старшим братом, герцогом Швабии, Фридрихом II по прозвищу Одноглазый94, разбив войска Вельфа VI под Ва́йнсбергом, взял в осаду этот родовой замок и город Вельфов, расположенный в земле Ба́ден-Вю́ртемберг недалеко от города Хайльбронн. Сам Вельф VI Горбун тогда едва избежал плена. Осада длилась долго. Силы защитников таяли с каждыи днём, и было ясно, что им не выстоять…, как вдруг император Конрад III объявил, что все мужчины Ва́йнсберга будут казнены́ как мятежники, а находящиеся в городе и замке дети и женщины могут уйти, взяв с собой то, что они смогут унести на себе. Вскоре из ворот замка потянулась вереница измождённых женщин, каждая из которых несла на спине своего мужа, сына или брата, этим спасая их от неминуемой смерти. Старший брат короля, герцог Швабии Фридрих II Одноглазый пытался остановить шествие, крича, что королевское слово истолковано превратно, мол, разрешено вынести имущество, а не мужей. Но Конрад, засмеявшись, ответил брату: «Королевское слово неизменно!..».

Это событие назвали «Weibertreu» – «Женская верность», и о нём Никлот был наслышан. А война Штауфенов и Вельфов продолжалась. Но через два года был заключён долгожданный мир: в мае 1142 года на съезде князей (рейхста́ге) во Фра́нкенфурте95 13-летний Генрих Лев отказался от Баварии и был провозглашён герцогом Саксонским. А его противник Альбрехт I Медведь Асканий отрёкся от Саксонии, получив взамен прежние свои владения, и среди них – Северную ма́рку96. Баварию же император Конрад III Гогенштауфен ещё в 1139 году пе́редал в лен сначала маркграфу Австрийскому Леопольду IV Ба́бенбе́ргу, сводному брату по матери, Агнессе фон Ва́йблинген97, а после его смерти в 1141 году, другому сводному брату и младшему брату Леопольда IV – Генриху II Бабенбергу по прозвищу Я́зоми́рготт, которое он получил из-за своей привычки часто приговаривать: «Ja so mir Gott helfe!» (нем. «Да поможет мне Бог!»).

7 июня 1142 года Император Конрад III праздновал Троицу во Франкенфурте, куда он пригласил князей Баварии и Саксонии. Чтобы окончательно примириться с ними и с Вельфами, Конрад III выдал здесь замуж вторым браком мать Генриха Льва (вдову герцога Генриха Х Гордого) Гертруду за своего сводного брата Генриха II Язоми́рготта. Свадьбу праздновали с королевской пышностью 40 дней. Но счастье молодожёнов длилось недолго: 18 апреля 1143 года, в день своего рождения, Гертруда, подарив супругу дочь Риха́рду, в возрасте 28 лет скончалась от тяжёлых родов. В Саксонии, Баварии и Австрии был объявлен глубокий траур…

В том же 1143 году граф Адольф II Голштинский фон Шауэнбург, получив в лен от герцога Саксонского Генриха III Льва Вельфа крепость Зи́геберг и Ва́грию, на холме Бу́ку (Бу́ково, Буковец), что стоял на лесистом заболоченном полуострове между реками Тра́ве и Ва́кенитц, построил первый немецкий по́ртовый город Любе́к. Ниже по течению реки Тра́ве (там, где в неё впадает речка Шва́рта́у) когда-то располагалась христианская славянская крепость и небольшой торгово-ремесленный посёлок Лю́бица (что по-вендски означает «Любимая», «Красавица»), разрушенная и сожжённая язычниками-руянами князя Раче (Рахе) в 1138 году во время религиозной войны. В память о Любице Адольф Голштинский назвал город Любе́к. Приглашённые сюда переселенцы из Саксонии, Вестфалии и других земель построили чисто немецкий город с регулярной планировкой, в котором ремесленники и торговцы селились по профессиональному признаку и образовали в Любе́ке свои районы: оружейников, пе́карей, суконщиков, бо́ндарей…

Закончив строительство Любе́ка, Адольф II Голштинский укрепил замок Зи́геберг, обнёс его высокой стеной и сделал своей постоянной резиденцией. А после этого послал гонцов во Фла́ндрию и Голландию, Вестфалию и Фри́зию с приглашением занять лучшие земли Вагрии. Первыми прибыли гольза́ты. Они осели в самых безопасных областях к западу от Зи́геберга – по реке Тра́ве, на полях Свенти́нефельда, на вагрской земле, которая тянется от реки Сва́лы до реки Агриме́сов и Плу́ньского озера.

Даргу́нский же округ на западе вагрской земли заняли вестфа́льцы; У́тинский округ – голландцы; Сусле – фри́зы. Лишь А́льденбург, Люти́линбург и худшие земли, примыкающие к морю, Адольф II Голштинский оставил славянам и они стали его данниками. С Никло́том же был заключён догово́р о дружбе и помощи на слу́чай войны…

«Хорош союзник!» – усмехнулся Никло́т. Накануне он направил Адольфу послание: «Я решил быть твоими глазами и ушами в земле славянской, которую ты на́чал заселять, чтобы славяне, некогда владевшие ва́грской замлёй, не причиняли тебе обид, оправдываясь тем, что они несправедливо лишены наследия своих отцов. Почему же ты оставляешь друга своего в по́ру нужды? Разве дружба не проверяется в несчастье? До сих пор я удерживал руку славян и они не причиняли тебе вреда. Теперь же я могу отнять свою руку и предоставить тебя себе самому, потому что ты с презрением отверг друга своего, забыл о договоре и отказал мне во встрече с тобою в минуту нужды98».

Послы графа отвечали: «Наш господин в этот раз не может беседовать с тобой, потому что это нанесло бы обиду другим государям. Так сохрани же доверие к господину нашему и свои обязательства по отношению к нему. И, если ты увидишь, что славяне готовят войны против него, окажи ему поддержку99…».

«Адольф ведёт двойную игру! — Никло́т нахмурил чело. – Нет, нельзя ему доверять. Ясно, как Божий день, что граф, прельстившись возможной добычей, нарушил данную клятву и уже давно вступил в тайный сговор с крестоносцами. Пока его послы уверяли в дружбе, Адольф готовился к войне. Недаром ведь граф предупредил жителей Вагрии: „Имейте надзор за скотом и имуществом вашим, чтобы они случайно не подверглись разграблению со стороны воров или разбойников. Об общей безопасности будет моим делом заботиться, чтобы вы не подвергались какому-либо непредвиденному нападению войска100…“ – Лицо Никлота выражало презрение. – Да, вот уж поистине – с медведем дружись, а за топор держись! Сам граф нож точит, а говорит „не бойсь!“. Но и мы не лыком шиты. Есть управа и на графа: вторгнуться в Вагрию и уничтожить все поселения колонистов – голландцев и фризов, вестфальцев и штурмаров. Но гользатов не трогать. Их сразу же станут подозревать в связи со мной. А это посеет семена раздора в стане врага и вынудит крестоносцев отложить день выступления. Кроме того, разорение Вагрии подорвёт силы Адольфа II Голштинского и он не сможет больше рассчитывать ни на силу колонистов, ни на своих недавних подданных вагров.»…

– Твоё слово, княже! – вывел Никлота из раздумий голос Ми́лидуха. Князь поднялся. Все внимательно глядели на него, понимая, что сейчас будет сказано главное.

– Мешкать боле нельзя. Выступаем сегодня по вечерней заре. Войско и лошадей грузить на лодьи тихо. Конные отряды в Вагрию поведут мои сыновья При́быслав и Ва́ртислав. Гольза́тов не трогать! Сам иду на Любе́к. Любомиру – ехать неме́для в До́бин101 и готовить город к обороне!

Глава 4. Новые друзья

…Кирилл отогнул последний прут решётки. Всё. Теперь путь на волю свободен! Гудели натруженные пилкой руки, сердце бешено колотилось в груди. С трудом протолкнув тело в узкую щель окна, юноша спрыгнул в густые заросли чертополоха и притаился. Никого. Только из помещения охранников городской тюрьмы доносился громкий храп. «Спите, чёртовы стражники, – усмехнулся Кирилл, – спите, да покрепче. Чтоб вы околели! Когда проснётесь, я буду уже далеко!». Сегодня день поминовения святых Иоанна и Павла, но охранники тюрьмы, как впрочем и другие жители Любе́ка, начали отмечать этот праздник со вчерашнего вечера и все перепили́сь…

…Нащупав в заборе подгнившую до́ску. Кирилл отодвинул её и выбрался на улицу Горшечников. Отсюда рукой подать до дома Хорнера. Кирилл решил не показываться на гостином дворе, а, забрав Сабину, пробраться на отцову лодью и бежать вдвоём в Новгород. Сабина наверняка предупредила Про́кшу Ло́мова и тот всё приготовил к отплытию…

…Ночь уже переломилась к утру, когда Кирилл и Сабина, прихватив зажи́ток102, подходили к по́рту. Догорали в небе Стожа́ры103, Лось104 повернулся хвостом в зарю. Бледнели яркие звёзды – приближался рассветный час. Голубой холодок стлался над ещё спящим Любе́ком. Чуть дымилась утренним туманом Тра́ва. Внизу, у пристани, вытянувшейся длинной чёрной полосой причалов, смутными тенями угадывались корабли. Ветер лениво полоскал ветрила шнеков105, сойм106 и па́узков107, рядом с которыми тёрлись бортами тяжёлые когги108 и насады109.

У ворот по́рта, обняв копьё, дремал сторож. Рядом с ним валялась порожняя сулея́110. Прокравшись мимо него, Кирилл и Сабина направились к вымолу111, у которого стояли лодьи Шалого. Неожиданно из-за склада показались морские стражники.

– Сюда, быстро! – шепнул Кирилл и потянул Сабину к куче старых пеньковых канатов.

Стражники, о чём-то весело болтая, медленно приближались к ним.

– Послушайте, что это там шумит? – спросил вдруг приятелей один из них, указывая в сторону посада, где жили купцы и ремесленники.

– В башке у тебя шумит, Ю́рген! Не надо было мешать пиво с вином. На вот, хлебни глоточек старого рейнского. Враз полегчает.

– Да нет же, – настаивал первый, – говорю я вам, слышу какой-то гул и крики!

Все трое остановились и, вытянув вперёд по-гусиному шеи, стали вглядываться в предрассветную мглу. Выглянуло солнце. Лучи его, скользнув по верхушкам дерев, осветили торгово-ремесленное предместье. Было хорошо видно, как из домов богатых горожан и купцов в одном белье выскакивали люди. С громкими криками они бежали в сторону Любе́кского замка. Сзади толпу быстро настигала серая масса конных и пеших воинов. Путаясь в длинной сутане112 впереди всех мчался священник. Его бритый затылок блестел под солнцем, точно новый грош.

– Mein Gott113, па́тер114 Рудольф! – испуганно вскрикнул тот стражник, которого звали Ю́ргеном. – Три дня назад он крестил моего сына…

Священнику оставалось пробежать до крепостного моста несколько десятков шагов, как вдруг со стороны рыночной площади наперерез выскочил большой отряд конников. Молниями сверкнули мечи и Рудольф упал, обливаясь кровью.

Тем временем отряд, вздымая клубы пыли, ринулся к порту.

– Donnerwetter krutifiks!115 – выругался один из стражников.

– Бей тревогу, Ве́рнер!

– Ты что, спятил, Кла́ус!? Какая к дьяволу тревога! Надо уносить ноги, пока сами целы. Видишь сколько их!..

Стражники побросали тяжёлые копья и прытко сиганули в близлежащий чёлн. Лихорадочно работая вёслами, они гребли к противоположному берегу Травы, где синел густой лес. Между тем шум и паника в городе усиливались. Пылали дома богатых любе́кцев. Испуганно ревел скот. По улицам в поисках убежища беспорядочно метались люди. Ударил споло́шный116 колокол. Поздно: смяв заслоны, дружины Никло́та пробились в центр Любе́ка и окружили крепость. Кирилл и Сабина бросились к причалу. Мимо, не обращая на них никакого внимания, с вытаращенными от ужаса глазами бежали купцы, стражники, матросы. Все спешили в дальний угол по́рта, к кораблям. Вдогонку им летели стрелы и копья – отряд всадников ворвался на пристань. Дробно простучали по дощатому настилу подковы лошадей и перед опешившими молодыми людьми очутился витязь в чешуйчатой броне.

– Кто такие? – грозно спросил он по-немецки.

– Торговый гость из Новгорода Шалый. А это… это невеста моя, – покраснев ответил Кирилл.

– Ведите к Де́рвану! – приказал ратникам витязь, – там разберутся кто вы такие есть на самом деле.

Покидая порт, Кирилл оглянулся. Воины Никло́та рубились с охраной кораблей. Бой шёл на пристани и у торговых скла́дов. С объятых пламенем судов, надеясь спастись, прыгали в воду бременские и гамбургские купцы. Но повсюду настигали их меткие стрелы и острые мечи ободритов…

…Тысяцкий117 Дерван стоял на вершине невысокого холма. Напротив серой громадой возвышалась Любекская крепость. Трижды штурмовали её отряды Дервана и всякий раз откатывались назад – высокие толстые стены и глубокий ров надёжно защищали немцев.

«Да, видно без длинных лестниц и осадных машин крепости не взять. – озабоченно размышлял Дерван. – Но у нас их нет…».

Ратники Дервана готовились к очередной атаке, когда от Никло́та при́был гонец. Князь велел штурм прекратить, но осады не снимать: ночью враг попытается прорваться к Адольфу Голштинскому в Зигеберг. Тогда придётся иметь дело с крупными силами графа. Это, однако, не входило в планы Никлота – людей надо беречь для будущих тяжёлых сражений…

…К шатру Де́рвана подходили со всех сторон воины, гоня́ перед собой пленных саксов. Добы́тое в бою оружие и богатства складывали у подножия холма. Отдав необходимые распоряжения, Де́рван поехал проверять посты. Кириллу и Сабине пришлось дожидаться его до глубокой ночи. Сурового вида ра́тник накормил их ужином, затем ввёл в шатёр Дервана.

– Подойдите ближе!

Дерван сидел на небольшом возвышении, застланном коврами. Справа от него находились сотские118 Бря́чко и Ли́хослав. А слева, опершись на двуручный меч, стоял витязь в чешуйчатой броне. Это был Му́жко.

Сделав несколько шагов, Кирилл и Сабина остановились посреди шатра. Качнулось пламя смоляных факелов. Чёрные тени метнулись по стенам шатра.

– Чьи вы будете и как оказались в порту? – Де́рван пристально оглядел вошедших. Кирилл повторил то, что он отвечал воину в чешуйчатой броне, задержавшему их на причале.

– Так значит, ты сын Степана? – Дерван охватил цепким взором ладную фигуру юноши. – То-то вы́гляд будто знакомый… И впрямь похож. Я знал твоего отца. Много раз выручал он нас оружием, деньгами и товаром.

– Степан был другом бодричей до последних дней своих, – добавил Мужко. – Из всех купцов он первый подал весть о грозящей нам беде…

– Большое горе постигло тебя и твою невесту, – с печалью в голосе молвил Дерван, – но надо жить дальше… Что думаете делать?

– Хотим воротиться в Новугород.

– Отправляться в путь сейчас опасно, – сказал Лихослав. – На море хозяйничают даны. Всех, кто дружен с ободритами, берут они в поло́н, а зажиток грабят.

– Может, останетесь пока у нас? – предложил Дерван. – Пройдёт лихая година – дадим вам новые лодьи и охрану. А до той поры при деле будешь, не бойсь! Степан говорил, что ты книжной премудрости обучен и в языках силён. Никлоту толмачи́119 нужны.

– По-немецки, доньски и франкски знаю. Да кабы я один был… – Кирилл взглянул на Сабину…

Дерван широко улыбнулся. В глазах его блеснули озорные искорки.

– За невесту не беспокойся. В обиду не дадим и беречь будем пуще ока. Свадьбу ещё справим вашу… Подумайте оба-два хорошенько. Ответ дадите завтра. А сейчас – почивать! Утро вечера мудренее.

Дерван встал и, обняв молодых людей за плечи, проводил к выходу из шатра…

…Поздним вечером следующего дня вернулись конные отряды сыновей Никло́та – старшего Прибыслава и младшего Вартислава. Пройдя Вагрию, они уничтожили всё, что нашли в предместье замка Зигеберг. Области Даргун, Сусле, а также земли, лежащие вниз от Травы и возделываемые голландцами, вестфальцами и другими иноземцами-колонистами, были преданы огню. Гользатов же, помня строгий наказ Никлота, не тронули. Остались целыми и деревни на равнине Свенти́нефельда и протянувшиеся от реки Сва́лы до реки Агриме́сов и Плу́ньского озера. Близ деревни Кузалин конные лавы повернули назад…

…Едва солнце коснулось земли, Никлот дал приказ покинуть Любе́к. Подняв паруса, корабли ободритов устремились к устью Тра́вы. В голове каравана, сразу за Де́рваном, шла лодья Кирилла Ша́лого.

Глава 5. Вече

Гудит колокол на вечевой площади Великиграда. Отовсюду спешат сюда жители ободритской столицы. Вскоре перед княжеским дворцом собралась огромная толпа. Многие были при оружии.

Но вот двери княжеского дворца широко распахнулись, из них вышел Никлот в сопровождении жрецов, старейшин и тысяцких. Сквозь расступившееся море людей они прошли в центр площади и под ликующие крики собравшихся поднялись на вечево́й помост.

Никло́т взмахнул рукой. Разом смолкли голоса. В наступившей тишине было слышно как позвякивают о кольчуги рукояти мечей у витязей из личной охраны князя.

– Сегодня старейшины держали со мной совет, – раздался громкий голос Никлота, – и решили объявить вам, что несметное вражеское войско готово к походу на землю нашу. Согнуться ли нам, принять чужого немецкого бога, или, взяв в руки оружие, стеной встать на защиту О́тчины? Откупиться от вражеского нашествия-напасти серебро́м, или отбиться булатом?

– Смерть врагам! – бурей пронеслось над толпой. – Не пристало бодричам склоняться перед саксами!

На помост взобрался убелённый сединами, но крепкий ещё старик. Это был лучший оружейник Великиграда.