Закат Пятого Солнца

– Девчонку можно было бы счесть настоящей красавицей, если бы ее мордашку так старательно не изуродовали, – окинув проплывшие мимо носилки, поделился соображением Себастьян.

Вскоре испанцы оказались на огромной площади. Чтобы обойти ее полностью, им не хватило бы и целого дня. Солнце к этому времени поднялось уже высоко и его лучи жгли просто немилосердно, что особенно хорошо ощущали конкистадоры в металлических кирасах и шлемах. Но рынок построили с умом. Центральную часть этой гигантской площади занимала расположенная во много рядов колоннада. Крытая пальмовыми листьями, она давала тень и защиту от зноя. Со всех сторон ее окружало бесчисленное множество маленьких лавок и навесов.

На окраинах базара расположились продавцы попроще. Усевшись на небольших скамейках, разложив товары, они предлагали их посетителям. Здесь лежали вещи первой необходимости, простые в изготовлении, а потому доступные по цене: каменные зернотерки для измельчения кукурузы, накидки, корзины, циновки. Ну и, конечно же, продукты. Кукурузные початки, тыквы, кабачки, авокадо, бобы, перец, домашняя птица. Тут торговали обычные индейцы, жители города и окрестных селений. Они в свободное время мастерили самые разные предметы и теперь хотели их продать.

Но хватало здесь и настоящих шедевров. Их явно создавали профессиональные ремесленники. Свертки тончайшей ткани, сложенная гармошкой бумага, разнообразная посуда, тонкостенная и пестро разрисованная, полированные зеркала из обсидиана, украшения из нефрита. Кое-что доставляли издалека: мед, воск, сушеную морскую рыбу, соль, хрусталь. Тут же были самые разные краски, а еще ароматическая смола, которую индейцы жгли в глиняных курильницах во время праздников и религиозных церемоний.

Торговля шла с размахом. Испанцы долго ходили по рынку, дивясь разнообразию товаров. Для них все это было не более чем развлечением. Большую часть того, что здесь продавали, они получали бесплатно. Конкистадоров, как истинных воинов, не могло не заинтересовать местное оружие. Кинжалы и наконечники копий из кремня и обсидиана казались топорными и грубоватыми по сравнению со стальными. Но в чем им нельзя было отказать, так это в остроте. Обсидиановое лезвие имело невероятную режущую кромку. Стоило легонько надавить пальцем и кожа тут же уступала, окрашиваясь кровью.

Особенно Фернана привлекли деревянные мечи – плоские дубины, оскалившиеся по краям острыми обсидиановыми вкладышами. Примерно такими же были вооружены солдаты из сопровождавшего их эскорта. Гонсалес взял один с прилавка, взвесил в ладони, сделал несколько пробных замахов.

– Тяжеловат, – посетовал он. – Ни о каком искусном фехтовании и речи не идет. Стальной клинок легче и маневреннее. Да и колоть этой дубиной нельзя, только рубить.

– К тому же обсидиан хрупкий, – отметил Себастьян. – В бою все эти острые вставки быстро сломаются или расколются. Но вот стоит всего один раз попасть по человеку… Представляешь, какую жуткую рваную рану оставит такое оружие?

А вот луки оказались неважными. В Европе и на Ближнем Востоке встречались образцы куда лучше.

Себастьян остановился возле очередной циновки, на которой лежала посуда, сделанная из бутылочной тыквы. Из мелких плодов получались чашки для питья. Большие шли на изготовление сосудов для хранения воды или пищи. Риос особенно заинтересовался одной флягой, украшенной выжженным на пузатых боках узором. Испанец, насколько позволяло скудное знание языка, выразил восхищение искусством мастера и тут же ее купил за несколько какао-бобов. С довольным видом Себастьян показал тыкву воинам из охраны, как будто хвастаясь таким удачным приобретением. Затем Риос повесил флягу на пояс и двинулся дальше.

– Она тебе так понравилась? – поинтересовался Фернан.

– Не догадываешься? Когда мы сбежим из этого города, то у нас будет две емкости для воды. Сам видишь, эти джунгли не изобилуют реками. Любая фляга пригодится.

Фернан только досадливо закусил губу. В очередной раз Себастьян показал себя более умным и дальновидным, чем он сам. Да уж, без такого товарища Гонсалес бы точно пропал.

Один из купцов прибыл явно откуда-то с побережья. Перед ним на пестром покрывале лежали многочисленные черепашьи панцири. Покрытые каким-то блестящим лаком, с выпуклыми роговыми пластинами, они казались настоящими произведениями искусства. Начиная от самых маленьких, которые с легкостью прятались в ладони, заканчивая огромными, высотой до груди стоящему человеку. Причем продавались панцири и как сырье и как готовые изделия. Маленькие использовали как сережки или, нанизав их на нитку, делали бусы и ожерелья. Среднего размера, затянутые с одной стороны кожей, превращались в барабаны. Более крупные снабжали на внутренней стороне ремнями и использовали как щиты.

А рядом с ним еще один купец продавал звериные шкуры. Возле него Себастьян застрял надолго.

– Это наш лучший шанс разобраться в том, каких зверей можно встретить в окрестных лесах, – возбужденно начал он втолковывать Фернану.

Перебирая шкуры, он скептически рассматривал их и делился с Гонсалесом своими соображениями. Мех койота не вызвал у Себастьяна никакого интереса, он лишь отметил, что это, видимо, какой-то местный шакал. Но вот когда дело дошло до ягуара, то здесь конкистадоры призадумались.

– Ты знаешь, кажется, что это все-таки не леопард, хотя и похож. У этого зверя пятна образуют как будто кольца. Да и размером он, судя по всему, превосходит хорошего мастифа.

Но еще больше удивила Себастьяна шкура пумы. Песочно-желтая, со светлыми пятнами на боках и животе.

– Я бы сказал, что хищник, с которого содрали кожу, это небольшая по размеру львица. Да уж, окружающие нас леса куда опаснее, чем я думал раньше. А вон и шкура рыси. Только медведей не хватает для полного счастья.

– Да ведь этот купец прибыл издалека. Может быть, все названные тобой хищники здесь и не водятся, – предположил Фернан.

– Возможно, что ты прав, – ответил Риос. – Но лучше готовиться к тому, что любой из этих зверей попадется нам на пути.

Скоро испанцы дошли до того участка рынка, где торговали рабами. Были ли они захвачены во время какой-то войны? Или же это люди, попавшие в рабство из-за долгов? Европейцы этого не знали. Они пока не разобрались в том, за что в этом мире можно лишиться свободы. В город невольников приводили цепочками, привязанных за шею к длинным жердям и со скрученными за спиной руками. Каждую такую вереницу сопровождали вооруженные охранники. Фернан вспомнил, как их самих когда-то точно так же привели сюда однажды вечером. С тех пор ситуация для испанцев улучшилась, но вот будущее оставалось туманным. Однако его сейчас интересовали не рабы. Гораздо больше его занимал торговец.

– Себастьян, посмотри на этого пройдоху, который заведует продажей людей. Тебе не кажется, что это наш лучший шанс на побег?

Себастьян присмотрелся к индейцу. Богато одетый мужчина, уже немолодой и надменный, с крючковатым носом и со шрамами на щеке и шее. Сейчас он разговаривал с покупателем, обсуждая с тем достоинства одного из рабов.

– И в чем тут шанс?

– Этот купец неместный. Он прибыл сюда утром, я видел его идущим по дороге. К тому же он немолод. Значит, работой своей занимается не первый год. Наверняка он отлично знает все ближайшие земли. Он мог бы стать отличным проводником, указать нам, где находятся города, реки, колодцы. Возможно, он сумеет даже нарисовать карту этого мира. Если договоримся, то, может быть, он даже поможет нам выйти из города незамеченными.

– Ну и как мы ему это предложим? “Почтенный, а как бы нам отсюда сбежать, причем так, чтобы местные нас не догнали?” Так, что ли? Это безукоризненный план станет известен всей нашей охране практически сразу же.

– Поведем беседу более искусно. Расспросим у него, что за земля вокруг, попросим похвастаться его приключениями, поделиться мудростью и богатым опытом. Сделаем парочку комплиментов его знаниям, похвалим за отвагу. Чтобы по местным лесам шляться, храбрость нужна и вправду немалая. Слово за слово, мы все из него вытянем. Тем более что многие дикари неравнодушны к выпивке. Накачаем его этой дрянью, которую они так безбожно хлещут и все вызнаем.

– Чтобы вести такую хитрую беседу, нам нужно выучить их язык досконально. Ты отсюда собираешься сбежать лет через пять? К тому времени уже и купец этот, того и гляди, сто раз успеет вернуться на родину.

– Другого найдем. Это не последний торговец на весь полуостров. А язык в любом случае учить нужно. Сама идея, по-моему, хороша.

– Да, тут ты, пожалуй, прав, – признал Себастьян. – Кто, как не торговцы хорошо знают лежащие вокруг земли. Но захочет ли купец рисковать? Если станет известно, что он помог нам бежать, то ничего хорошего его не ждет.

– Он на то и купец, чтобы свою выгоду понимать. Если сумеем предложить ему достойную цену, то он наверняка согласится помочь нам с побегом.

– Ну и что ты ему отдать собираешься?

– А что здесь выше всего ценится? – задумался Фернан.

– Человеческие сердца, – подсказал Себастьян. – У нас с тобой есть парочка, но если мы ими расплатимся, то вряд ли будем нуждаться в проводнике для побега.

– Можем предложить свои услуги в качестве охранников. Таких бойцов у него наверняка нет.

Себастьян, услышав такое предложение, не удержался от смеха. Увидев, как Фернан оскорбленно вскинул подбородок, он успокоился и сказал:

– Да уж, хороши будут охранники, которых от всего защищать нужно. Опекать, кормить и водить за руку. Друг мой, мы с тобой хорошие бойцы, но на роль охранников никак не годимся. В защите торгового каравана мало умения фехтовать. Мы плохо ориентируемся в джунглях, не знаем повадок местных хищников, вряд ли сумеем заранее обнаружить подкрадывающихся к нам разбойников.

Чуть позже, оказавшись дома, испанцы подсчитали свои богатства. На подаренной индейцами одежде хватало нефритовых бусин и накладок. Этот камень здесь очень ценился. Дорого стоили и перья, украшавшие плащи. К тому же конкистадоры припасли немало бобов какао. И все же этого, по обоюдному мнению, вряд ли хватит, чтобы купец потерял голову и согласился участвовать в таком рискованном деле. Делать нечего, оставалось дальше изучать язык в надежде, что со временем удачный случай еще представится.

А ярмарка длилась около недели. За это время через рынок прошло столько товаров, что даже вообразить невозможно. Фернан и Себастьян с нескрываемым сожалением смотрели вслед удаляющимся торговцам. Любой из них был волен покинуть город тогда, когда ему заблагорассудится. Большая часть купцов уходила в одном и том же направлении. Исходя их этого, испанцы решили, что ярмарка является кочующей и переходит из одного населенного пункта в другой.

Дни шли за днями. Пленники все больше свыкались с окружающей их жизнью. Изучение языка продвигалось своим чередом и вскоре они могли более-менее понимать местных жителей. Хотя и до сих пор мимика и жестикуляция играла немалую роль в общении. Многое все еще оставалось непонятным. Особенно это касалось религиозных церемоний. По какому принципу индейцы выбирали дни для праздников? Как отбирали людей для жертвоприношений? Как вообще могли появиться эти кровавые ритуалы?

– Слушай, купцы начали сходиться в город с разных сторон. Откуда они узнали о начале ярмарки?

Вопрос Фернана заставил Себастьяна задуматься. Помолчав с минуту, он ответил:

– Тут два варианта ответа. Или же между городами есть система сообщения или такие вот базары проводят регулярно. Торговцы заранее знают дату и отправляются в путь.

– Чтобы знать дату, нужен календарь, – ответил Фернан. – Думаешь, он у индейцев есть?

– А что тебя удивляет? Если уж у них своя письменность, то почему бы не существовать и календарю?

Если календарь у майя и был, то разобраться в нем конкистадорам не удалось. Письменность индейцев вообще представлялась им каким-то неразрешимым шифром. Здесь были сотни разнообразных символов, сложных, куда более вычурных, чем европейские буквы. Каждый из них напоминал небольшой герб или значок, с кучей мелких деталей. Фернан и Себастьян прилежно продолжали свою работу, записывая местные слова привычным алфавитом.

Далеко не все религиозные праздники включали в себя жертвоприношения. Но прочие ритуалы, хоть и не отнимали ничьей жизни, изумляли испанцев иногда просто до потери речи. Крови явно отводилась в местных верованиях огромная роль. И если ее не проливали зарезанные на алтаре, то с ней расставались по своей воле многие индейцы. Когда Фернан и Себастьян увидали подобное действо впервые, то крепко заподозрили что местные жители не дикари, а попросту сумасшедшие, которые тщательно прикидываются разумными людьми.

Своеобразной вершиной абсурда было то, что в этом обряде принимали участие все главные вельможи. Самые богатые и влиятельные мужчины, которые руководили жизнью города, собрались однажды вместе во время очередного праздника. В роскошных одеждах и высоких головных уборах, сверкая украшениями, они стояли длинной вереницей на большой площади, окруженные толпой зрителей. Один за другим они протыкали себе языки и сквозь них протягивали длинную тонкую бечевку, на которой виднелись еще и небольшие колючки. Каждый из этих вождей, проколов язык, передавал блестящую от крови веревку ближайшему человеку, а сам оставался нанизан. Сосед его, нанизав и себя, передавал нить дальше. И так постепенно два десятка мужчин, высших сановников, превратились в вереницу связанных между собой звеньев одной цепи.

– Вот это ожерелье! – не сдержал изумления Фернан. – Зачем они это делают?

А жрецы рангом поменьше, не удостоенные чести стать частью этой человеческой гирлянды, сновали туда-сюда. Они подбегали к окровавленной бечевке, почтительно собирали пальцами ярко-алые капли и спешили к высокому грозному идолу. Они мазали ему свирепое лицо и толстые губы собранной жидкостью и явно оставались весьма довольны результатом. Соединенные веревкой вельможи вели себя стоически. Боль наверняка была ужасной, но ни единого стона не сорвалось ни с чьих губ. Лишь иногда лицо то одного, то другого сводила гримаса боли. Они то стояли неподвижно, то начинали ходить по кругу, образуя гротескный хоровод.

– Отличный способ единения, – прокомментировал Себастьян. – Нужно будет эту моду распространить в Европе. С удовольствие бы посмотрел, как наши графы и герцоги превращаются в огромные окровавленные бусины. Морда идола и до обряда была страшной, теперь на нее и вовсе без ужаса не взглянешь.

И такой ритуал был далеко не единственным. Во время религиозных обрядов индейцы часто пускали себе кровь. Испанцы, оцепеневшие от этого зрелища, смотрели за тем, как десятки человек прямо на площади начали истязать себя. Маленькими обсидиановыми пластинами они рассекали щеки и брови, полосовали нос и губы, плечи и грудь. Сотни других индейцев стояли вокруг и всячески подбадривали участников церемонии криками. Откуда-то доносились звуки музыки.

Фернан подтолкнул Себастьяна локтем и указал на высокого молодого парня, который стоял в центре площади, держа в руках с десяток тонких рыбьих костей. Со знанием дела он начал прокалывать себе губы насквозь. Рядом с ним приплясывал невысокий крепыш постарше. Он немилосердно хлестал себя по плечам и спине плеткой, с вплетенными в нее колючками.

– Это какая-то жуткая пародия на кающихся грешников, чьи процессии популярны у нас в Европе, – прошептал Себастьян.

– Да, но в нашем мире люди хлещут себя плетьми, умерщвляя плоть и вымаливая у Господа прощения за грехи, – ответил Фернан. – В чем же суть местного ритуала? Неужели дьявольские боги также требуют от дикарей схожего поведения?

– Похоже, что весь мир этих несчастных дикарей построен на боли.

На самом деле у индейцев майя жертвовать богам часть своей крови считалось вполне обычным действием, но Фернану и Себастьяну это сложно было осознать. То, что в Европе представлялось одной из высших форм религиозного рвения, здесь, в глазах конкистадоров, казалось лишь насмешкой над верой. Ведь эти жертвы и мольбы возносились не истинному богу, а кровожадным демонам, которые не только заставляли местных жителей страдать, но еще и губили души доверчивых дикарей. Так все это виделось испанцам.

Человеческие жертвоприношения проходили большей частью по одному сценарию. Обреченного на смерть, как правило, выкрашенного ярко-синей краской, укладывали на спину на каменном алтаре и, разрезав грудь, вынимали сердце. Хотя однажды европейцы стали свидетелями другого ритуала, когда молодого мужчину подвесили за руки к деревянной балке и расстреляли из луков. Целью индейцев явно было растянуть пытку, поскольку стрелы намеренно пускали сначала в руки, ноги, плечи, стараясь избегать жизненно важных органов.

– Здесь практикуют столько способов истязания и самоистязания, – заметил Фернан. – Болезненные татуировки, сверление зубов, прижигание волос на макушке, шрамирование, прокалывание кожи. Да вся местная культура зиждется на страдании. Мне кажется, что дикарям нравится доставлять боль себе и окружающим.

– Знаешь, мне иногда кажется, что мы живем в бесконечном балагане! У нас только на ярмарке можно было увидеть карликов и уродцев, дающих представления. Здесь же каждый дикарь выглядит чудовищнее, чем те шуты! Я бы в жизни не подумал, что есть целый народ, у которого даже правители стремятся себя изуродовать, – ответил Себастьян. – Я окончательно убедился, что они считают человеческое тело несовершенным и, по мере сил, стараются эту ущербность исправить.

Совершенно неожиданно для испанцев индейцы стали готовиться к походу. Однажды утром добрая тысяча человек, начиная от юношей, заканчивая зрелыми мужчинами, с несколькими вождями во главе выступила из города. Среди них насчитывалось две сотни настоящих воинов, которых конкистадоры уже научились определять по богатой одежде, украшениям и отличному оружию. Но большую часть отряда составляли обычные крестьяне, своеобразное народное ополчение. Запасы еды и воды, связки стрел и дротиков и еще много чего, что могло пригодиться в походе, индейцы тащили на своих плечах. Фернан в очередной раз отметил, что жизнь в Новом Свете, где не водились тягловые животные, куда как нелегка.

Поначалу испанцы обрадовались, понадеявшись, что у местных жителей сейчас своих проблем хватает, так что им некогда будет особо следить за пленниками. Однако он ошибся. Хотя народу в городе заметно поубавилось, но оставшиеся индейцы бдительности не ослабили. Наоборот – охрана, стерегущая конкистадоров, стала даже многочисленнее.

Куда же отправилась армия? Об этом Фернан постоянно ломал голову. Хотелось бы верить, что с Кубы прибыла новая экспедиция, многочисленная и хорошо вооруженная, и как раз ее появление вызвало столь неожиданную мобилизацию. Но он и сам понимал, что это лишь мечты. Испанские колонии в Новом Свете слишком малолюдны. Им не собрать войско настолько большое, чтобы всколыхнуть весь Юкатан. Скорее всего, это какая-то междоусобица. Что она принесет для двух пленников? Что если их город потерпит поражение и будет захвачен соседним племенем? Станет ли это благом для двух конкистадоров или же погибелью?

Гадать пришлось недолго. Не прошло и двадцати дней, как воины с триумфом вернулись домой. Среди трофеев особенно выделялись пленники. Около сотни индейцев, связанных и безоружных. О, тут начался настоящий праздник. Целую неделю длились гуляния, торжественные церемонии сменяли друг друга. Танцы, музыка, театрализованные представления, обильные возлияния хмельных напитков – город погрузился в атмосферу бурного веселья.

Конкистадоры не разделяли всеобщей радости. Их больше всего интересовало, что же будет с невольниками. Кто знает, а вдруг это приоткроет тайну их собственного будущего? Как оказалось, большую часть пленных обратили в рабство. Троих зарезали на алтарях в первые пару дней. Впрочем, испанцы ожидали, что крови прольется гораздо больше.

Во всем этом оказался лишь один занимательный момент. Когда очередного пленника собирались вести на вершину пирамиды, Фернан вдруг толкнул друга в плечо и произнес:

– Себастьян! А ведь я его знаю! Присмотрись!

Индеец был в одной набедренной повязке. Раскрашенное в ярко-синий цвет тело блестело на солнце. А грудь наискосок пересекал длинный шрам.

– Это же один из дикарей, которые тогда погнались за нами, – возбужденно зашептал Фернан. – Помнишь, когда мы на побережье оказались отрезаны от своих и кинулись в джунгли. За нами рванулся десяток воинов. Одному из них я располосовал грудь, но рана оказалась не смертельной. Кто бы мог представить, что мы еще когда-нибудь встретимся.

– Да может быть это и вовсе не он, – с сомнением ответил Себастьян. – Мы с тобой тогда оказались в такой ситуации, что некогда было рассматривать нападающих.

– Ты что же, думаешь, я след своего удара не распознаю?! – возмущенно ответил Гонсалес. – Да он же и сам с нас глаз не сводит. Наверняка узнал.

– Да с нас любой дикарь глаз не сводит при первой встрече. Они же никогда прежде не сталкивались с такими людьми. Ты белокожий, к тому же на тебе шлем и европейская одежда. Конечно же, для любого туземца ты редкая диковинка.

Кто из них был прав, испанцы так и не узнали. Через какую-то минуту индеец со шрамом на груди распластался на жертвенном камне, и сердце его потешило грозных богов. Но самое интересное, как оказалось, ждало конкистадоров впереди. Среди пленников оказался какой-то вождь. Теперь он свободно гулял по городу, окруженный многочисленной свитой из местных горожан. Около десяти воинов и слуг сопровождало его повсюду. Рослый, с властным и мужественным лицом, украшенный боевыми шрамами. Плащ из великолепных перьев укрывал его плечи. Тяжелое нефритовое ожерелье лежало на груди, золотые кольца и браслеты украшали руки.

По местным меркам, этот индеец явно принадлежал к самому благородному сословию. Насколько конкистадоры смогли понять, все старались ублажить высокопоставленного пленника. Для них это было вполне понятно и объяснимо. Точно так же и в Европе попавший в плен аристократ пользовался почтением и уважением окружающих и зачастую жил припеваючи, ожидая, когда же за него внесут выкуп, чтобы после этого вернуться домой.

– Интересно будет посмотреть, что же означает богатый выкуп по местным меркам, – высказался по этому поводу Себастьян. – Что это будет? Сотня рабов? Неподъемный мешок с какао-бобами? А может, огромный тюк зеленых переливающихся перьев? Однако же этот вождь не особенно тяготится пленом. Смотри, как гордо вышагивает.

– Ну а с чего бы ему тяготиться? Вокруг него носятся, как… – Фернан задумчиво потер подбородок, подбирая подходящее сравнение. – Как вокруг нас.

– А ведь и правда, – рассмеялся Себастьян. – Ты точно заметил. С таким почетом местные жители до сих пор лишь к нам относились. Хотя мы не богатые вожди и за нас некому внести выкуп. Я даже начинаю немного завидовать. За что это ему такие почести?

Узнать что-то о новом пленнике оказалось сложно. Скудные познания в языке в очередной раз стали препоной. Чика долго пыталась им что-то втолковать, но испанцы поняли лишь, что это благородный и богатый вождь, храбрый и очень почитаемый. Но обо всем этом и так можно было догадаться. Примерно дней через двадцать во время очередного праздника этого пленного вельможу торжественно принесли в жертву на вершине пирамиды. Хотя даже в день гибели ему оказывали самые высокие почести. Конкистадоры окончательно смирились с тем, что им никогда не понять местных жителей.

– Хорошо держался до самого последнего момента, – признал Гонсалес. – Мужественный человек. Понять бы еще, почему его убили?

– Фернан, жизнь сложна. А у индейцев она вообще не подчиняется никаким законам логики. Хотя, возможно, объяснение самое обыденное. Может быть, за него не захотели внести выкуп. А может быть, в его родном городе нашлись люди, метившие на освободившийся трон. И они как раз наоборот заплатили, причем щедро, за то, чтобы плененный вождь никогда уже не вернулся домой.

– Почему же он за все это время не сделал попытки сбежать?

– Я знаю не больше твоего, – устало признал Себастьян. Его начала изрядно утомлять эта неопределенность, когда невозможно предсказать, что же произойдет буквально на следующий день. – Возможно, у него не получилось. А может быть, он не знал, что его ждет.

– Ага, – фыркнул Фернан. – А может быть, мы с тобой тоже не знаем, что нас ждет?

Услышав эту фразу, Себастьян помимо воли встрепенулся.

– Ты что, думаешь, нас собираются принести в жертву?!

– Я знаю не больше твоего, – хмуро усмехнувшись, передразнил друга Гонсалес.

Произнеся эту фразу, Фернан похолодел. Шутки шутками, но что если брошенная наугад фраза окажется правдой? Особенно настораживало то, что никаких видимых знаков или предпосылок перед жертвоприношением не было. По крайней мере, понятных для европейца. Вот так можно жить припеваючи, а потом в один из жарких солнечных дней тебя возьмут под руки и потащат на вершину пирамиды, где предложат лечь под нож. Причем, поведут те же самые люди, в которых ты до этого рокового дня видел своих расторопных и почтительных слуг.