Акварель

Алексей Вилков

Акварель

1

– Я не люблю тебя, – равнодушно произнесла я и опустила ресницы.

Дима пытался что-то добавить, но его обветренные губы не смогли разомкнуться, словно сжатые стальной пружиной и оцепенением.

– Я не люблю тебя! – повторила я более твердо, подавляя зарождающийся ком в горле. – Как ты мог полюбить такую особу?!

– Не говори так, – его губы задрожали как оголенный пух. – Зачем все бросать на ровном месте?

– Я не могу общаться через силу.

Вследствие дурного настроения мне не хотелось придумывать веские аргументы, взвешивать за и против, впадать в душераздирающую истерику и прикидываться полоумной. Дима достоин лишь презрения, карликового смешка и кривого удара в пах. Он не первый и далеко не последний мой транзитный ухажер. Бесконечная мыльная опера.

Несчастный не собирается уходить без скандала. Ему нужен долгий разговор с выяснением отношений и поиском виноватых. Я же заранее приготовила ему прощальный сюрприз. Очень милый. Чтоб добить. В точку. Навсегда. В нокдаун.

Он не предполагал, на что способна не уязвленная, не оскорбленная, и не униженная женщина в поисках развлечений. Не уверена, заслужил он этого или нет, но дело сделано. Обратно не вернуть печальные повороты судьбы.

– Не понимаю. Может, это злая шутка, – нервно дергает запонки Дима Вингурт. – Со мной никто так не поступал. Ни одна девчонка не посмела. Ты, конечно, другая. Ты особенная. Я добился тебя потом и кровью. Но для чего? Чтобы ты все разрушила? Ты получаешь удовольствие от своей жестокости? Яна! Почему ты смотришь на меня с отвращением?! Что мне еще сделать, чтобы мы попробовали начать с чистого листа?!

Запонка слетает с края рукава и падает под стол, издавая писклявый звук. Дзынь… Дима пытается достать ее, согнувшись в пол оборота, сдирает с себя вторую запонку и кладет ее в недопитую чашку кофе.

– Ты смешон, – резюмирую я его детскую выходку. – Запонка тебе пригодится.

– Вижу, ты что-то еще придумала. Недосказанность. Твой неподдельный блеск глаз – его не обманешь. Так ты сияешь перед очередной выходкой. Что на этот раз?

Я перекидываю ногу на ногу, чтоб чувствовать себя уверенней и справиться с накатившей ноткой волнения. Мой умирающий ухажер потеет как верблюд в финской сауне. Я чувствую, как из-под его подмышек прыгают вниз холодные капли-самоубийцы. Его забитые прежде ноздри вот-вот извергнут адское пламя отчаяния, а голова взорвется сотнями прогнивших извилин. В уме ему не откажешь, но применяет его Дима чересчур однобоко. Иначе он никогда не связался бы со мной. Мир тесен. Москва тем более. Мы крутимся на одной раскаленной сковородке и катаемся на одном колесе обозрения. Бесконечный аттракцион. Никто не вырубит рубильник. Заветная кнопка останется нетронутой. Пока мы живы, будем изливаться желчью от остроты ощущений и головокружения.

Да будет так…

– Закажем выпить?

– Я не собираюсь задерживаться.

– А я выпью, – говорит Дима и изображает привычный жест. – Вина! Нет! Водки! Водки!

Пока он ждет официанта, я ставлю шах и мат, чтоб его горло пересохло окончательно.

– Я звонила Вере, – как бы невзначай упомянула я, кокетливо улыбнувшись.

– Подожди, я не расслышал, – ерзает он как каторжник на электрическом стуле.

– Я позвонила твоей жене!

Гримаса изумления покрывает Вингурта лучше любого скульптура.

– Зачем? – выдавливает он резонный вопрос.

– Давно мечтала познакомиться с твоей благоверной. Эта никчемная тетка доит тебя, как корову. Не понимаю, что ты в ней нашел? Попутал тебя черт жениться так рано. Люди твоего статуса женятся за пятьдесят, а ты позволил охомутать себя до сорока.

Гримаса изумления разбивается как глиняный горшок, и накатывает волна растерянности.

– Я не понял! Ты звонила Вере? Ты с ума сошла! Ты не могла так поступить?!

– Вполне в моем духе. Я же экстравагантна и непредсказуема. Такую ты полюбил, поэтому и терпел меня. Теперь пожинай плоды.

– И что ты ей наплела?

– Что ты тряпка и размазня, неудачник, лжец, и в постели ни на что не годишься. Это наболевшее, милый! Мы промыли твои косточки и обменялись впечатлениями.

– Да ты…! – он чуть не бросается на меня как ущемленный мавр, которого предали не в первый, но точно в последний раз. Кругом свидетели, и он не решится впиться в мою нежную загорелую шею.

– Не рыпайся, если репутация дорога. Здесь все свои. Подумай, чью мордашку ты увидишь на первых полосах газет? Ты не публичный человек, я знаю, но стать им никогда не поздно. Повод найдется.

Его червонные зрачки готовы выпрыгнуть из орбит и поскакать по залу, чтоб нырнуть в случайный бокал с шампанским. Но невиданная сила удерживает их, и милый напоминает пучеглазого губернатора Калифорнии.

Мы были счастливы, но счастье не длится вечно, тем более мое. Я никогда не позволяла себе привыкнуть к нему и научиться дорожить отношениями. Если бы я вообще чем-то дорожила?! Это не про меня. Мне одновременно и хорошо, и плохо, хочется смеяться и рыдать. Наверно, я садистка, но в этом своя неподдельная прелесть и утонченное очарование, чтоб так причинять боль человеку, до которого даже не дотронулась пальцем. Такое страдание переносится гораздо мучительнее и страшнее. Душевную боль нельзя пощупать и измерить, но можно ощутить. Дмитрий Вингурт на пике этого ощущения. Я наполняюсь теплотой и томлением. Мне жарко, я горю огнем от его злобы.

Как умилительно смотреть, когда перед тобой человек распадается как карточный домик. Как с него слетают маски, как рушится его имидж, и спадает пелена, и он становится таким, какой есть на самом деле, без пафоса и без наносного блеска. Без катафот, мигалок и охраны. Безобидный Дима вовсе не лев, а маленький ягненок, которого настигла хитрая волчица, но есть не стала, так как добыча уже сгнила.

По его терзаниям я понимаю – он готов рвать на себе волосы, коих осталось пара дюжин на самом краю затылка. Чем больше лысина, тем меньше хватка. Аксиома не требует пересмотра. Никогда не буду общаться с лысыми. Хватит последнего опыта. Травмировать себя вредно.

Дима уничтожался и не находил слов, чтоб высказать мне, что накопилось в его продажной нефтегазовой душонке. От него действительно пахло газом, а из ноздрей текла смрадная и тягучая черная жидкость. В его жилах топливо. Вместо сосудов – дырявые трубы.

Зачем я связалась с ним? Теперь жалею. Сначала вспышка, а потом гарь. Наше первое свидание прошло здесь. Так суждено, что и последняя встреча на том же месте. Символично. Взять на вооружение? Можно. Как бесконечный цикл из точки «а» в точку «а». По кругу.

От размокшего вида Димы у меня портится аппетит. Я и так не ела с полудня, а теперь в меня не влезет ни одна испорченная устрица. Нудно бурчит в желудке, но Дима ничего не слышит.

– Со мной так нельзя, – прорывается он на лай. – Слышишь? Это тебе не шутки.

– О чем ты?

– Молись, что жена не воспримет тебя всерьез! Развод сейчас не входит в мои планы. Мы все это обсуждали! Ты давала обещание не лезть в мою жизнь!

– Это наша жизнь, милый! Как ты относишься ко мне? Как к вещи? Поиграл и бросил? Напоил, покатал, переспал и послал? Нет! Мне надоело быть ее тенью. Теперь твоя жена знает, что тень – она!

– На нее записано половина состояния! Она меня разорит!

– А как же наше счастье? Ты обещал…

– Молчи! – Дима срывается на крик, привлекая внимание посетителей с самых отдаленных столиков.

Он теребит бумажник и нервно улыбается. Пальцы не слушаются хозяина. Из портмоне вылетают кредитки и мелочь. Несколько купюр падают под стол. Дима неуклюже нагибается в три погибели и поднимает деньги. Лезет в чашку за запонкой и прячет ее в карман взмокшего пиджака.

– А как же водка?

– Исчезни!

Столик пустеет, и я остаюсь одна, окруженная пустозвонами и обслугой. С одной стороны мне стало гораздо легче, а с другой – тошно. Пусть это происходит регулярно, но сегодня особенно плохо. Утешает одно: щедрый Дима оплатил счет и одарил ресторан грандиозными чаевыми, а я в них совершенно не нуждаюсь.

Встречались мы сравнительно мало. Прежде волнительный и феерический роман не оправдал ожиданий. Он не покорял меня как средневековый рыцарь, не одаривал серенадами и не купал в позолоченной ванне с пьянящим шампанским. Он лишь включил меня в список своих повседневных дел и приглашал на свидания как на очередную сделку. Как часто прошлое повторяется вновь и вновь. Не помню, кто сделал первый шаг, и что привлекло в нем – это останется неразгаданной тайной. Дима Вингурт ухаживал долго, даже красиво, немного изящно и немного занудно, но очень обстоятельно. Он боялся разоблачения, держал нашу связь в секрете и нарочито конспирировался. Жена так бы и осталась в неведении, если бы не я.

Я не люблю лгать, и не обманула, когда призналась в неискренности своих чувств. Я не люблю его, и никогда не любила, испытывая только дружеское участие. А Дима? Он пережил бурлящий вулкан страстей. Его будоражили наши обеды и ужины. Я стала его главной сделкой, дорогим долгосрочным проектом, но он так и не записал меня в свой актив. Не помню, какой он по счету, но мой список внушительный, и я сама вставляю в него новые имена. Регулярно. Почти каждый месяц.

Что хочет женщина? Чего хочу я? Вечный вопрос, и вечное отсутствие ответа. Я словно несчастье для любого мужчины.

Устав пережевывать глупые мысли, я созвонилась с Кристиной и отправилась на шопинг-терапию. Мы часто обсуждаем наши серые будни и яркие победы. Сегодня победа моя, а Кристи редко может похвастаться достижениями. Она взбалмошна, многословна, навязчива и заносчива, точно моя карикатура или жалкая копия художника-неудачника.

Изобразить меня очень сложно. Прошлым летом я отдалась в руки самоуверенного мастера на Арбате, рисовавшего незамысловатые портреты карандашами. Он взялся, как ему казалось, за легкую и привычную работу. Я сидела напротив и загадочно вглядывалась в прохожих, создавая отрешенный вид, как требовал того мастер. Через полчаса немого ожидания портрет был готов. Маэстро показал свой шедевр, но ни одна черта не подходила мне. Портрет казался чужим, а женщина далекой и совершенно не похожей на себя. Мастер удивился, признавшись, что не ожидал подобной лажи. Он долго бегал зелеными зрачками по холсту, ища, где он мог так непростительно сбиться. Я понимала, что меня не уловить, тем более холсту бульварного самоучки. Если бы сам Сафронов взялся за мой портрет, то нет никакой гарантии, что гений справится и передаст мой неповторимый образ.

В тот вечер меня сопровождала беззаветная Кристи. Тогда она совсем не отличалась благоразумием, была моложе и с полным букетом вредных привычек, успевших заточить ее нервы и испортить психику.

«Плохой портрет», – сказала она с грустью. «Вы правы, – растерянно кивал художник. – Я ошибся. Не понимаю, как так вышло?! Вы не обязаны платить». Я великодушно наградила его за труд. «Возьмите, вы заслужили, но в следующий раз не беритесь за непосильную ношу. Меня никто не сможет нарисовать». «Вы неуловимы! Кисть не слушалась!». «А я предупреждала, – довольно улыбалась я. – Мне бы поспорить с вами на всю дневную выручку, но я не хочу обкрадывать честного русского художника». Несостоявшийся профи попросил оставить ему рисунок. Он будет изучать его и гадать, что он сделал не так, и под каким углом впивался в мою сущность, что так непростительно исказил реальность. Я согласилась. Пусть смотрит, пусть изучает, ведь ему не понять этого феномена.

Художник попросил разрешения исправиться и бесплатно изобразить Кристи. Милашка саркастично ухмылялась, но колебалась. «Пожалуйста, – сказала я, – у вас получится. Кристина – очень фотогенична». «Не льсти!» – бурчала спутница, согласившись на эксперимент.

Мастер принялся творить, задрав рукава, чтоб вернуть себе утраченную репутацию. На холсте Кристина вышла точной копией оригинала. Я наградила арбатского живописца одобрительным взглядом. Кристина впивалась в свой лик и искала десять отличий, но не нашла ни одного. Ей было очень сложно принять сей факт, что я осталась не угаданной, а ее легко намалевали как дворовую собачонку.

Мастер доволен. Его залихватские широкие усы, где наверняка кишели не менее креативные вши, блестели слюной, закручиваясь вверх, пытаясь изобразить подобие мимолетного вожделения. Его пробило в пот. Лицо страдальца побагровело ванильным загаром, и сорокалетий худосочный мужчина походил на сумасбродного старика, счастливого от осознания своей значимости.

Мы были несказанно щедры и одарили старательного виртуоза сполна. Кристи надулась, как карапуз, делая вид, что ей не нравится рисунок, теребя его лакированными пальцами. Не выдержав приступа ревности, она выбросила его в первую попавшуюся урну.

Пролетели вереницы дней. Многое изменилось и позабылось, многое встало на свои места и перевернулось вверх дном, тем более изменилась и моя проверенная временем Кристи.

– Ты чем-то огорчена? – спросила она, ковыряясь в толстой звенящей сумочке, забитой мятыми визитками, салфетками и ментоловыми пастилками.

– Час назад я послала очередного тугодума.

– Так почему ты не в духе? Он угрожал тебе?

– Не так, чтобы всерьез.

– И чего ты паришься?! Жене его настучи.

– Я так и сделала

– Вот сучка!

– Ты удивлена? – спросила я наигранно скромно. – Мне совсем не сложно. Поганец пользовался мной как куклой. Должна же я ему отомстить?! Получилось не пыльно, но с эффектом разорвавшейся бомбы.

– Сильно. Раньше ты избегала семейные распри.

– Я прогрессирую. Чего только не сделаешь, чтоб ощутить свою власть и превосходство. Когда мужчина превращается в полное дерьмо, остается тупо размазать его по асфальту.

– Размазать – это одно, но как бы самой не вляпаться.

Колкое замечание Кристи оказалось актуальным и даже эстетически выверенным. Признаться, я не ожидала от моей полоумной старушки проникновенных пассажей. Но я не отнеслась к ней всерьез, пропустив намеки мимо ушей. Настроение находилось ниже плинтуса даже после двух бокалов Шато, обсуждения последних сплетен и безудержного транжирства из-за новой коллекции «Диор».

Чересчур внимательная Кристи замечала любые нюансы. Я не прятала лицо и выдавала себя неестественной молчаливостью, заметно хмурилась и слишком глубоко затягивалась, выпуская дым через нос. Кристи не кухонный психолог и не обладает даром проникать в чужой внутренний мир и латать в нем щели, тем более забивать досками разбитые дыры. Кристи закрыла тему и переключилась на свои новости. Пришлось слушать ее и не перебивать, чтоб моя хандра не перекинулась на подругу. Иначе нам суждено разбежаться по норам. Пить в одиночестве – дурной знак.

2

Тихая музыка создает убаюкивающий ритм.

Серж смотрит на меня как сонный мартовский кот, понимая, что в этот уикенд ему ничего не светит.

– Странное начало истории, – задумчиво говорит он, опуская на стол пустой бокал. – Нет ни начала, ни конца. Так запутанно.

– Потерпи. Я пока не собираюсь покидать тебя.

– А можешь покинуть?

Позволив себе глубокомысленно не ответить, я снова выпила вина. Какой же все-таки нетерпеливый этот зануда Серж. Угораздило меня наткнуться на него в столь затруднительном положении. Я общаюсь с ним, принимаю его неуклюжие комплименты и провожу рядом большую часть своего драгоценного времени.

Серж всегда появляется в моей жизни в самые непредсказуемые моменты, словно преследует, оказывается там, где суждено оказаться мне. Серж сто лет неравнодушен ко мне, а я по старой привычке вожу его за нос, не оставляя мальчику никаких шанцев, но и не даю от ворот поворот. Пусть думает, что шанс есть, пусть один на миллион. Пустая и наивная надежда. Мой древний кавалер Серж Сомов из тех людей, кто до сих пор ищет себя, перепробовав многое, но пока не обретя свой неповторимый путь и смысл существования.

Он не признается, как оказался в Каннах. Отплевывается шутками, хитрит, отводит взгляд, краснеет и пожимает плечами. Он должен зубрить учебники в Сорбонне, а вместо студенческой скамьи катается по Старому свету и натыкается на скомпрометированную даму, попавшую в крупные неприятности. С последней встречи Серж не изменился. Такой же неказистый мальчуган, слегка потрепанный, небритый, с завитой шевелюрой и густыми бровями. Точная копия своего отца, свято верящего, что сынок учит языки, основы бизнеса и прочие прелести академической науки. Серж типичный лентяй и хулиган – забросил школу и бродит по Европе как призрак коммунизма. Словно заядлый путешественник он объездил весь Евросоюз, потратил десятки тысяч евро и осел в этой ничем не примечательной по каннским меркам гостинице. Волею случая в этой золотой дыре остановилась и я.

Мы наткнулись друг на друга, чуть не упав в обморок, и сделали неутешительный вывод, что жизнь нарочито часто пересекает наши пути – дорожки. Невидимые тропы витиеватым клубком сводят нас нос к носу, а что с этим делать – ответов нет. Я бы не придавала этому особого значения, но Серж постоянно капал на мозги, неустанно признаваясь в симпатии, вот- вот готовой переродиться в безответное чувство по имени Любовь.

Я не отвечу Сержу взаимностью. Но пощекотать его натянутые струнки не откажусь – всегда, пожалуйста.

– Так как ты очутилась здесь? – Серж постоянно теребил меня вопросами.

– А ты? – бросала я меткий взгляд, полный сарказма и родительского неодобрения.

– Я? Да что там?! Я предупреждал тебя. Со мной понятно, а ты приносишь одни загадки.

– Так что в этом плохого? В женщине должна быть загадка. Разве не так? Вот ты и поломаешь голову, будешь уговаривать меня раскрыться. А я буду медленно рассказывать свою историю. Готов? Не сдрейфишь?

– Ты совершила что-то страшное?

– Конечно! – сверкнула я отполированными зубками. – Не представляешь, сколько на мне крови невинных жертв! Продолжим?

Его пухлые щечки покрылись испариной, и он напоминал Синьора – помидора. Во истину он не умеет общаться с женщинами. Рафинированный тип произносит размазанные комплименты и считает, что ведет себя галантно и полностью в теме. Глупый и несмышленый мальчишка. А ведь ему осенью стукнет двадцать три. Неуч, так и не закончивший ни одного курса.

Учеба не его стезя. Мальчик увлекался спортом: атлетика, бейсбол и гольф, бадминтон и теннис. Ни в чем не преуспел, но правила освоил. Он приглашал меня сыграть несколько партий, а я учтиво отказывалась, чтобы он злился и ругался про себя трехэтажным матом. Пусть наслаждается тем, что я и так постоянно сижу в его компании, пью с ним кофе и вино по нескольку в сутки. Достоверно неизвестно, были ли у него девушки, и осчастливил ли он хоть одну дурочку на своем веку. Скорее всего, нет. Чтобы удостовериться лично, я не испугалась воспользоваться случаем и спросила у него прямо и откровенно, чтоб он не прятался и обошелся без ужимок, а резал правду матку.

– Не торопи события, Серж. Всему свое время, – начала я, как полагается, издалека. – Вот ты! Возьмем тебя, да?! Что ты делаешь один посреди чужбины в этом злачном отеле? Сейчас нет кинофестивалей. Звезды светят за тысячи километров, потому что мертвый сезон.

– Я объяснял, – виновато поерзал Серж, почесывая болтающиеся кудри.

– Я не об этом. Папочка не пытается искать тебя. И я его прекрасно понимаю.

– Так в чем же проблема? – он ерзал в кресле как в героиновой ломке. – Я не папенькин сынок. Творю, что хочу.

– Почему же ты один?

– Один?

– Да. Почему без подружки? Я никогда не видела тебя с девочкой. Это подозрительно.

– Нет, я не тот, о ком ты подумала, – странно усмехнулся он, виновато уставившись между ног, словно ища там доказательства своей ориентации.

– Жаль, – убийственно отрезала я.

Серж напрягся, и помидорный лоск достиг своего физиологического апогея. Осталось лопнуть и залить посуду томатной пастой.

– Почему же?

– Я доверяла бы тебе, как своей подружке, открываясь на чистоту. Усек?

– Ты и так предельно откровенна, – правдиво заметил мальчик. – Меня пробирает дрожь, когда ты рассказываешь о своих похождениях. Ты думаешь, я бы уделял тебе столько времени, если бы меня привлекали мужчины? Нет. Я бы обходил тебя стороной или делал вид, что не замечаю, разве что приветливо, но формально здоровался в знак приятельских отношений. Признаюсь, Яна! Сейчас у меня одни неприятности. В Мадриде меня избили. Какой-то псих набросился на меня в туалете и чуть не отправил на тот свет. Лишь чудом я выжил, потеряв сознание, а очнулся в том же толчке. Никто не спасал меня. После я долго зализывал раны, а маньяк исчез также внезапно, как и появился. За что он меня уделал? Мне никогда не понять. Не взял ни гроша. Но синяков на лице оставил. Заметно?

– Нет. Зажило, как на собаке, – небрежно ответила я и перевела стрелки. – Так где твои подружки? – спросила я в лоб, ожидая любые, самые извращенные ответы.

Серж не подвел.

– Никого у меня нет. Ты запала мне в душу. Никак я от тебя не избавлюсь.

Мальчик на крючке. Мальчик сломлен. Мальчик пойман в ловушку, обречен, обезглавлен, но он добровольно натворил бед. Яна, ты здесь не причем. Ты не виновата. Ты живешь своей жизнью, а они сами слетаются как мухи. Ты не делаешь ничего плохого: просто насилуешь неокрепшие души и выбрасываешь их на помойку, высосав из них зачатки нежности, романтизма и пылкой платонической любви. Безжалостная и неотразимая Яна Даль…

Избушка-ловушка повернулась к нему передом. Серж захлопнул дверцу, заслонил засов и запрыгнул на печку погреться, а из–за ширмы на сцену вышла лютая, но чертовски привлекательная Яна-яга. Не баба и не тетка, а изнывающая плотью и кровью женщина в полном расцвете сил.

Серж воспылал ко мне чувством, когда нас познакомил его пронырливый папаша два года назад. Тогда я была моложе, а Серж вовсе выглядел как гадкий утенок (признаться, сейчас он выглядит не лучше) с раздавленными красными прыщами вдоль расцарапанного лба. Папаша вывел сынишку в свет, причем не очень удачно: за кулисами его обсмеяла вся богема за неказистый и угрюмый вид. В лицо смеяться грех. Отец уважаемый человек и снесет башню любому, кто осмелится задеть его единственного наследника. Но Серж не особенно задумывался о будущем и своем нареченном предназначении, а размышлял лишь о том, как соблазнить какую-нибудь девицу и расстаться с врожденным наследием невинности. Мальчик страдает до сих пор. Приходится отдать ему должное. Не в пример своему продвинутому поколению Серж архи скромен в амурных вопросах и ждет свою мечту, как сердобольные леди тоскуют по Алым парусам. Он хочет заполучить настоящую принцессу хотя бы на час, но этот час будет лучшим его жизни. Серж пока не нашел свою половинку и втюрился в меня, как сумасшедший, а я не разочаровываю трепетное сердце, а скребу по нему ядовитыми когтями по ядовитому сценарию ядовитой Яны Даль.

Я.Д. Из инициалов букв не выкинешь. Отравлять мужчинам жизнь – мое призвание. Яд медленный и сладкий. Для кого-то приторный, для кого-то кислый с привкусом новизны и порока, а для кого-то с ароматом томления и разлуки, но не горький, не болезненный, почти не ощутимый, но обязательно действенный и смертельный.

С первой минуты Серж прилип ко мне как хвост. Тогда я отделалась от него силой, но ничто не останавливало новоиспеченного Ромео. На вечеринках он появлялся с регулярной частотой, сверлил меня раскисшими глазами, находя и приставая с доморощенными вопросами, требуя внимания и даже ласки. Пришлось дружить. Чего не сделаешь ради будущей казни.

– У меня не складываются отношения, – уныло говорил Серж. – Пытался общаться, но все девчонки кажутся мне тупыми, а кому-то идиотом кажусь я. Ты скажешь, я старомоден, но для меня важна романтика. Я люблю приглашать девушку на свидание, дарить цветы, прогуливаться по вечерним проспектам. Ты не представляешь, как чудно сейчас в Милане или на шумных площадях Мадрида. Мы же там и пересеклись на скучной опере. Я чувствовал себя одиноко, растворяясь в толпе, пока не появилась ты. Вечный фантазер – мой диагноз. Исправляться я не хочу. Романтика вновь набирает моду. Ты не успеешь оглянуться, как она покорит этот мир.

Чистый и наивный юноша. Как хороши его пространные рассуждения! Мне даже жаль его. Как угораздило затащить в капкан такого славного зайчика? Серж самая милая жертва из всех, кто когда-то попадал в мои сети.

– Дружок! Мне не следует напоминать, что я не вижу в тебе мужчины, – честно призналась я. – Тебе больно слышать эти слова, я резковата, но иначе не скажешь. Смысл остается прежним. Я рада тебя видеть. Мы отлично проводим время, но перспективы у нас нет. Тебя разве не настораживает концовка Димы Вингурта?

Мальчик принимает задумчивый вид. Неповоротливые извилины начинают работать, подавая электрические сигналы неразумной головушке. По морщинам пробегают нотки подозрительности и полного недоумения. Мальчик думает и принимает решение, но точно не в его пользу.