Большая волна в гавани

– Да. – Он кивнул. – Но бросить учебу не могу.

– Почему? – Госпожа Кисимото выгнула бровь в явном удивлении.

– Родителям слово дал, что окончу университет, – признался Михаил. – А я не могу нарушить обещание.

– Это прекрасно. – Госпожа Кисимото покачала головой. – Возможно, вам надо побывать в Японии, познакомиться с нашей культурой, традициями, чтобы изменить мнение о будущей профессии. Поверьте мне, у нас замечательная страна, я уверена, вы непременно полюбите ее.

– Пока в мои планы это не входит, – уклончиво ответил Михаил.

Он хоть и любил путешествовать, но меньше всего ему хотелось побывать в Японии. Ему хватало того, что изо дня в день он только и слышал о ней.

– Господин Рассказов, почему вы совсем не ходите на мои семинары? – спросила госпожа Кисимото. Она чуть склонила голову, с прищуром глядя на него, и, не дожидаясь ответа, воскликнула: – Если вы продолжите в том же духе, я не смогу допустить вас до сессии, и тогда у вас опять появится долг, который придется пересдавать весной. Систематические несдачи экзаменов могут привести к тому, что вас отчислят из университета за неуспеваемость, а мне бы очень этого не хотелось. Вы талантливый молодой человек, у вас феноменальная память. Я вижу, как вам легко дается японский язык. Раньше я думала, что вы ленитесь, а теперь поняла, что вы просто не хотите его учить. Мне очень неприятно это осознавать. Да, наш язык не такой популярный, как английский, но зато у него многовековая история, уходящая корнями в древность. Если вы измените свое отношение к нему, вы почувствуете себя частичкой нашей страны.

Как всегда, госпожа Кисимото была спокойна и рассудительна. Михаил встретился с ней глазами и, не выдержав пристального взгляда, опустил голову. Он ничего не ответил: он попросту не знал, что говорить. Госпожа Кисимото была права.

– Я очень надеюсь, что в этот раз вы не пропустите экзамен и перейдете в следующий семестр без долгов, – сдержанно улыбнулась Кей и поджала губы.

– Постараюсь, – сказал Михаил. Он встал, накинул рюкзак на плечо и спросил: – Я могу идти?

– Да, конечно, – закивала она, – идите.

Михаил вышел из аудитории расстроенным. Казалось бы, чего расстраиваться? Ну, подумаешь, госпожа Кисимото провела воспитательную беседу. Ему ли привыкать к этому. За год его не раз вызывали другие преподаватели, и нередко дело заканчивалось в кабинете декана. Но только не она. Кей впервые попросила его остаться, хотя больше всего проблем у него было именно с ее предметом. В душе он прекрасно понимал, что его расстроило. Ее убедительные реплики и до безобразия спокойное поведение лишили его равновесия и оставили в душе чувство стыда и вины. Никогда прежде он не переживал по поводу всех этих бесед и забывал о них, как только покидал стены преподавательского кабинета. А теперь, шагая по длинному коридору на встречу с инспектором курса, он думал о разговоре с госпожой Кисимото, а ее фраза «Поверьте мне, у нас замечательная страна, я уверена, вы непременно полюбите ее» крутилась на языке, как заезженная пластинка.

«С каких корзиночек я должен полюбить ее?»

В начале учебы все казалось не таким уж страшным. Первый курс пролетел незаметно – то ли потому, что студентов щадили преподаватели, то ли программа была еще не слишком сложной. Они учили по тридцать иероглифов, по несколько грамматических конструкций и по сто пятьдесят слов в неделю. Помимо японского языка, который занимал одну пару в день, изучали другие дисциплины: социологию, информатику, фольклор. И только когда начался второй курс, Михаил понял, в какой кромешный ад он угодил. Японский теперь занимал две пары в день, а предметов, касающихся страны восходящего солнца, стало куда больше. У студентов была одна единственная отдушина – правоведение. На него они шли как на праздник. Госпожа Кисимото и другие преподаватели настолько прониклись «большой и искренней любовью» к студентам, что время, которое те раньше тратили на развлечения и прочие молодежные шалости, теперь стало уходить на зубрежку иероглифов и написание всяких работ, курсовых и рефератов. Михаил понимал, что дальше будет только сложнее, и думал лишь о том, как бы ему продержаться до конца обучения и не вылететь из универа за неуспеваемость. А это ни много ни мало еще почти четыре года жизни.

Погруженный в свои мысли, он не заметил, как добрался до учебной части.

«Сейчас еще Ксюха дыру в черепе просверлит», – подумал он и постучал в дверь. Услышав звонкое «Йёкосо», что на японском означало «добро пожаловать», парень вошел в кабинет. Инспектор курса, миловидная брюнетка с вздернутым носиком и пухлыми блестящими губами, сидела за письменным столом и чем-то увлеченно занималась в ноутбуке. Она была симпатичной, многие парни смотрели на нее с вожделением, но только не Михаил. Каждый раз, когда она хлопала нереально длинными ресницами, явно не своими, он вспоминал корову из старинного мультфильма «Буренка из Масленкино». Михаил не мог объяснить почему, но сей факт отбивал у него все желание смотреть на нее как на девушку. Он видел в ней только инспектора курса и никого более. Она поднялась с кресла, поправила неприлично узкую юбку, одернула алую рубашку и, цокая тонкими каблучками, направилась к нему. Пока она шла, Михаил в голове изобразил иероглиф «aka», обозначающий ярко-красные цвета. Была у него такая привычка – мысленно рисовать значки тех слов и фраз, которые он уже выучил. Может, поэтому ему не приходилось часами корпеть над учебниками, как это делали другие студенты.

– Ба, какие люди пожаловали ко мне в гости. – Девушка раскинула руки в стороны, точно собиралась обнять его. – Рассказов собственной персоной.

«Ксюха в своем репертуаре».

Хоть она была строгим инспектором, не давала спуску студентам, это не мешало ей ходить с ними на вечеринки или сидеть в каком-нибудь кафе. В тот день, когда одногруппники праздновали Вовкин день рождения, она тоже была в ночном клубе и веселилась вместе со всеми до самого утра. Но потом, когда узнала, что Михаил не пришел на экзамен, чуть живьем его не съела.

– Здравствуйте, Ксения Сергеевна, – криво улыбнулся Рассказов. – Тоня сказала, что вы меня вызывали.

– Вызывала, – подтвердила она и кивнула на стул, который стоял сбоку ее стола. – Присаживайся. Чай, кофе, потанцуем? – шутя, предложила она.

Михаил стушевался, никак не ожидая такого гостеприимства. Он приготовился к «разбору полетов», но не к распитию бодрящих напитков.

– Настроение не танцевальное, а кофе с чаем дома попью, – отказался Михаил. Он повесил рюкзак на спинку стула и уселся.

– И то верно. Нам с коллегами больше достанется, – рассмеялась Ксения. Она вернулась на свое место, взяла авторучку и принялась крутить ее в наманикюренных пальчиках. – Рассказов, да расслабься ты. Я не собираюсь наезжать на тебя за твои косяки, я позвала тебя совсем по другому поводу. Случайно не знаешь, по какому? – Она уставилась на него.

– Ксения Сергеевна, да откуда ж мне знать? – хмыкнул Михаил, тоже глядя на нее. – У меня в роду одни лингвисты, ясновидящих нет.

– Действительно, откуда тебе знать, если ты в универе появляешься нечасто, а на собрания вы с Тменовым и вовсе не ходите, поскольку предпочитаете проводить время в бильярдных клубах или еще бог знает где, – вполне дружелюбно подначила она. – И вообще, что ты заладил – Ксения Сергеевна да Ксения Сергеевна? – Она всплеснула руками. – Сколько раз я тебе говорила, называй меня по имени, я всего лишь на пять лет старше тебя.

– Не могу. – Он дернул плечом.

– Все могут, а ты нет, – ухмыльнулась она.

– Воспитание не позволяет старшему по званию тыкать, – обосновал Михаил.

– Да ну тебя, – отмахнулась Ксения. – Называй как хочешь. В общем, я позвала тебя вот по какому поводу: недавно наш вуз заключил договор о сотрудничестве с университетом Тохоку, который находится в префектуре Мияги. Это в Японии, если что, – добавила она.

– Понятно, что не в Бразилии, – съязвил Михаил.

Она развернула ноутбук к нему экраном, на котором была открыта статья о том самом университете, заговорщически улыбнулась и продолжила:

– Так вот, суть этого договора заключается в обмене студентами. Надеюсь, понимаешь, о чем речь?

– Ксения Сергеевна, я злостный прогульщик, но не дурак, – с сарказмом ответил Михаил. – Только не понимаю, при чем тут я?

– При том, что руководство нашего университета хочет отправить в Тохоку тебя, а на твое место приедет японец. Считай, что ты будешь первопроходцем, – ответила Ксения.

– Стоп, стоп, стоп! – Михаил замахал руками. – Я никуда не хочу ехать. И почему именно я?

– Потому что госпожа Кисимото рекомендовала тебя, – объяснила Ксения. – Она считает тебя перспективным молодым человеком.

– Что? – скривился Михаил. – Да я худший студент в группе! – в сердцах воскликнул он. – В этом семестре я ни разу не был на ее семинарах. Как она может меня рекомендовать? – Он в полном недоумении уставился на инспектора курса.

«Так вот куда клонила Кей, – подумал Михаил. – Оказывается, она еще та партизанка. Ходила вокруг да около, но так и не сказала напрямую».

– Это ты так думаешь, а она считает иначе. И ей, как преподавателю, виднее, – сказала Ксения. – Когда она предложила твою кандидатуру, руководство университета поддержало ее. Теперь осталось получить твое согласие.

– Нет, нет, нет, – категорично заявил Михаил. – Я никуда не поеду. Мне эта Япония уже вот где сидит. – Он провел ребром ладони по горлу.

– Рассказов, ты не только прогульщик, но еще и редкостный дурак! – воскликнула Ксения, укоризненно покачав головой. – Любой бы на твоем месте воспринял это как подарок судьбы, а ты сидишь тут кочевряжишься.

– Да не кочевряжусь я, – возразил Михаил. – Просто не хочу ехать.

– Ну что ты отпираешься? – Ксения возмущенно бросила авторучку, та покатилась по столу и, докатившись до края, едва не упала на пол. Михаил вовремя поймал ее и положил перед девушкой. Та благодарно кивнула и продолжила: – Ты посмотри на эту ситуацию иначе. Воспринимай поездку как маленькое приключение. Поживешь в Японии, посмотришь, как живет одна из самых развитых стран. Неужели тебе это не интересно? – Нахмурилась Ксения, отчего ее лоб пересекла тонкая вертикальная морщинка. – Эх, – с сожалением вздохнула она, – и чего мне не предложили поехать? Я бы полетела туда на всех парусах.

– Ну вот и поезжай вместо меня, – Михаил внезапно перешел на «ты».

– Да кто ж меня туда возьмет? – хмыкнула она. – Во-первых, меня никто не рекомендовал, а во-вторых, там ждут студента бакалавра, а я уже давно рабочий класс.

А за то, что перешел на «ты», спасибо. Я уж было подумала, так и буду ходить у тебя в Ксениях Сергеевнах, пока ты универ не окончишь.

– Пожалуйста, – пробормотал Михаил. Как же в тот момент у него чесались руки взять карандаш и начать рисовать. Он полез в рюкзак за художественными принадлежностями.

– Даже не думай. – Ксения кивнула на блокнот в его руке. – Я тебя пригласила поговорить, а не смотреть, как ты будешь картинки рисовать.

– Ладно, не буду. – Он кивнул и повесил рюкзак на место.

– Слушай, Рассказов, ты что, совсем не можешь жить без своих художеств? – поинтересовалась Ксения.

– Не могу, – признался он.

– Да ты больной чел! – воскликнула она. – И это заболевание называется одержимостью. Но, ты знаешь, лично я не вижу в этом ничего плохого. Главное, чтобы одно другому не мешало. Ну, так что ты думаешь насчет поездки? – Она вернулась к прежнему разговору.

– Я уже сказал – не поеду, – продолжал упираться Михаил.

– В общем, так, Мишаня, даю тебе время подумать до завтра. – Она постучала острым ярко-красным ноготком по столу. – Предупреждаю сразу, отрицательный ответ не принимаю. Если надумаешь раньше дать свое согласие – пиши, звони. Я на связи. А теперь иди, мне надо работать.

Михаил встал, забрал рюкзак и направился к дверям. Он взялся за ручку, собираясь выйти, но на секунду замешкался и, обернувшись, спросил:

– Когда надо ехать?

– Сразу после сессии. – Ксения расплылась в улыбке.

– Ксения Сергеевна, вы рано радуетесь, я еще не дал своего согласия, – ухмыльнулся Михаил.

– Опять он за свое, – фыркнула она, имея в виду, что Михаил снова перешел на «вы», и, передразнивая его, самоуверенно заявила: – Михаил Алексеевич, куда вы, на фиг, денетесь? – Она улыбнулась и зачем-то добавила: – Влюбитесь и женитесь.

«Абсурд какой-то, предложить поехать в Японию человеку, который на дух не переносит все, что связано с этой страной», – подумал Михаил и вышел из кабинета, громко захлопнув за собой дверь.

Конечно, он понимал: судьба – знатная шутница. Но никогда не думал, что она устроит такой жестокий розыгрыш ему. Михаил никак не мог понять, почему госпожа Кисимото рекомендовала именно его. Да, во время беседы она упоминала о его таланте и памяти, но в его группе были гораздо более успешные студенты, которые запросто могли претендовать на этот подарок судьбы, как выразилась Ксюха. Все это не укладывалось у него в голове и казалось какой-то насмешкой. Шагая по длинным коридорам корпуса, он чувствовал себя Гамлетом, бесконечно задавая себе один единственный вопрос: «Ехать или не ехать?»

«Если откажусь и старики узнают об этом, мать съест меня с потрохами – и даже итальянскими травами не присыплет», – мысленно усмехнулся Михаил.

Он забрал куртку в гардеробе и, надевая ее, направился на выход из здания факультета. Изо рта вырвался белый пар, разрезавший морозный воздух, когда он выбрался на улицу. Михаил вытащил из рюкзака меховую шапку и, натянув ее на уши, направился в сторону метро.

Наступил вечер. На дворе стоял декабрь, снег легкими хлопьями падал в свете уличных фонарей и витрин. В преддверии Нового года Москва выглядела как невеста на выданье: вся сверкала и переливалась, подмигивая и маня своим блеском. До главного праздника оставалось всего ничего, а там и сессия не за горами, после которой Михаилу придется отправиться в далекую, неведомую страну Японию, если, конечно, он согласится.

«За всеми этими разговорами так и не удалось поиграть в бильярд», – с сожалением подумал Михаил. Это было еще одно его увлечение.

Он никогда не испытывал финансовых трудностей, в этом плане родители не обижали его. Но каждый раз, получая от них деньги на карманные расходы, он чувствовал себя стоящим на паперти. Как и каждому нормальному мужчине, ему хотелось зарабатывать самому. И бильярд стал в этом вопросе ему незаменимым помощником. Отец был большим любителем этой игры и с детства таскал сына за собой по клубам, где тот первый раз в жизни взял в руки длинную палку под названием «кий». Позже Михаил стал отрабатывал свое мастерство. В университете среди одногруппников тоже оказалось немало почитателей бильярда. Молодые люди зачастую после занятий ходили в клуб, который находился в полуподвальном помещении недалеко от корпуса факультета, чтобы сыграть партейку-другую. Поначалу никто не делал ставок. А потом Юра Геращенко, прозвавший нашего героя Михалычем, предложил:

– Пацаны, а че мы просто так шары гоняем? Давайте играть на деньги.

Азарт сделал свое дело, и начался совсем другой бильярд. То ли Михаил играл лучше всех, то ли везение было на его стороне, но никому из однокашников не удавалось обыграть его. Ставки делали небольшие, поскольку детей олигархов среди них не было, и тем не менее, художник умудрялся таким образом заработать на карманные расходы. Иногда выигрывал пятьсот рублей, иногда мог унести и пару тысяч. Все зависело от количества игроков. И каждый из них мечтал выиграть у Михалыча.

Пока он шел до метро, обзвонил всех любителей бильярда в надежде, что кто-то из них находится в клубе, но они сидели по домам и занимались зубрежкой. Оно и понятное дело, на горизонте сессия махала белым платочком.

«Что ж, придется тоже ехать домой», – вздохнул Михаил, проходя мимо полуподвального помещения с вывеской «Шаром покати», в котором и находился тот самый клуб.

Дома его встретил звук телевизора, доносящийся из гостиной, и умопомрачительный запах. «Курица или лазанья?» – подумал Михаил, вешая куртку. Он потянул носом воздух, в животе тотчас проснулся голодный зверь да так заревел, словно его сто лет не кормили. Михаил бросил рюкзак на тумбочку, скинул кроссовки и направился в кухню. Мать суетилась у стола, расставляя тарелки и раскладывая приборы для ужина.

– Ragazzo mio* вернулся домой, – расцвела она при виде сына. – Ты как раз вовремя. Сейчас будем ужинать. [1]

– И тебе привет. – Михаил подошел к ней и чмокнул в щеку. – Ма, сколько раз я просил тебя не называть меня так. – Глядя на нее, он театрально насупил брови. – Ты двадцать лет живешь в России и вроде говоришь на русском. Или забыла, что мне уже девятнадцать лет? А я у тебя все в мальчиках хожу.

– Микеле, даже когда тебе будет сорок, я все равно буду тебя так называть, – улыбнулась мама, направляясь к холодильнику. – Если доживу, конечно.

Светло-голубое домашнее платье подчеркивало ее высокую статную фигуру и удивительно шло к иссиня-черным волосам, собранным на макушке в замысловатый пучок.

– Доживешь, куда ты денешься? – по-доброму усмехнулся Михаил. – Вы, итальянцы, народ крепкий. Впрочем, как и сибиряки. – Вспомнив отца, он поинтересовался: – Батя дома?

– В кабинете, уже минут пятнадцать с кем-то разговаривает по телефону, – ответила она, вытаскивая из закромов продуктового клондайка моцареллу, базилик, который Михаил терпеть не мог, и помидоры. Она промыла овощи и зелень под водой и принялась нарезать томаты и сыр кружочками и красиво выкладывать на тарелке.

Каждый человек по-своему видит окружающий мир. Одни воспринимают его как есть, другие замечают только плохое, а есть те, кто находит прекрасное во всем. Мать Михаила относилась к последней категории людей. Она была эстетом до корней своих волос. Любила красоту во всех ее проявлениях, а наслаждение ею считала смыслом жизни. Когда накрывала стол, старалась сделать это идеально. Приборы, тарелочки, бокалы, салфеточки – только самое лучшее. На ее взгляд, даже простой семейный ужин должен проходить в приятной и красивой обстановке. А если, не дай бог, она замечала, что сын ест без ножа, то реагировала на это как на катастрофу.

«Mamma Mia, Микеле, ты же не пещерный человек, сейчас же возьми приборы», – возмущалась она.

Запах ее любимых духов обволок Михаила, когда он примостился рядом с ней у стола.

– Мама, ну зачем ты кладешь эту вонючую траву? – Он скривился, глядя, как она украшает блюдо зелеными листиками.

– Разве может быть капрезе без базилика? – вопросом на вопрос ответила она и посмотрела на него как на пришельца.

– Ты же знаешь, я его терпеть не могу. – Михаил потянулся, чтобы взять кусочек моцареллы, но получил воспитательный хлопок по руке.

– Марш мыть руки и переодеваться, – тоном, не терпящим возражений, приказала мать.

– Прям уже и попробовать нельзя, – наигранно фыркнул Михаил. – Ну а вопрос-то хоть можно задать? – Он подмигнул ей.

– Dai, – ответила мама.[2]

– Если не секрет, что у тебя готовится в духовке? – Он кивнул на плиту.

– Хм. – Ее вишневые губы растянулись в довольной улыбке, оголив белоснежные зубы. – Твой любимый цыпленок «Парминьяна».

– Я так и знал, – усмехнулся Михаил. – Синьора Габриела, я вас обожаю. – Он обнял ее за шею, звонко поцеловал в щеку и направился к дверям.

– Ужин через десять минут. Попрошу не опаздывать, – прозвучало за спиной.

– Si signora, – бросил он и вышел из кухни.[3]

Михаил захватил рюкзак из прихожей и, минуя гостиную, где непонятно для кого работал телевизор, направился в свою комнату. Проходя мимо кабинета, он хотел зайти поздороваться с отцом, но, услышав, что тот по-прежнему с кем-то общается по телефону, удалился к себе. Заботливые материнские руки навели порядок в комнате, заправили кровать, аккуратно сложили белье в комоде и вещи в шкафу. Он кинул рюкзак на пол у письменного стола, туда же полетели носки. Избавился от толстовки и футболки, сменил джинсы на шорты и завалился на постель. Закинув руки за голову, Михаил уставился в потолок. «Ехать или не ехать? – вопрос, словно назойливый комар, опять зажужжал в голове. – Ну и задали они мне задачку. Жил себе спокойно, так нет же, надо было госпоже японке влезть со своей рекомендацией».

Подумав о преподавателе, он вспомнил, что так и не закончил рисунок. Осталась буквально пара штрихов. Михаил подскочил с кровати, вытащил из рюкзака блокнот с карандашом и вернулся назад. Устроился поудобнее, опершись на подушку, и принялся за эскиз, напрочь забыв о голодном звере в желудке. На его рисунке госпожа Кисимото выглядела немного иначе, чем в жизни. Она стояла спиной к доске, на которой виднелись иероглифы, которые они изучали в этот день. Из-под ее короткого платья виднелись изодранные чулки, на ногах – тяжелые армейские ботинки, а длинные волосы разметались в разные стороны. В одной руке она держала старинный револьвер, ствол которого смотрел вверх, и из него тянулась тонкая струйка дыма. Указательным пальцем другой руки она показывала на один из иероглифов.

«Хоть Кей и не подала виду, но наверняка удивилась, когда увидела себя в таком образе», – мысленно усмехнулся Михаил. Прикусив губу от усердия, он продолжал рисовать, не заметив, как пролетели десять минут. Голос матери, донесшийся из кухни, напомнил ему об ужине. Он окинул взглядом законченное изображение госпожи Кисимото, подумав о том, что надо немного добавить теней, сунул карандаш за ухо, телефон и блокнот – в карманы шорт и вышел из комнаты.

Он застал родителей за накрытым столом. В центре него стояло блюдо, на котором аппетитный цыпленок, укрытый толстым слоем пармезана, лежал на подушке из спагетти в томатном соусе. Глядя на кулинарный шедевр, Михаил невольно сглотнул, а голодный звереныш снова громко напомнил о себе. Старики о чем-то беседовали, но как только Михаил появился на кухне, тут же замолчали. При виде сына мать потупила взгляд, суетливо поправляя тарелки и приборы, а на лице отца появилось выражение, не предвещающее ничего хорошего. Нетрудно было догадаться, кому они перемывали косточки.

– Легок на помине, – сказал Алексей Михайлович. – А мы о тебе говорим.

– Я это понял, – ухмыльнулся Михаил. Он подошел к нему и, глядя в глаза, протянул руку для приветствия. – Надеюсь, вспоминали добрыми словами.

– Разными. – Отец ответил на рукопожатие и кивнул на стул. – Присаживайся, разговор к тебе есть серьезный.

По тону его голоса стало понятно: отец не собирается обсуждать с ним прогноз погоды, внутреннее чутье нашептывало, что речь пойдет об учебе.

«Да что им всем от меня надо? – мысленно воскликнул Михаил. – Может, и правда надо свалить в Японию? Хоть немного отдохнуть ото всех».

– Алекс, ужин остынет, – вмешалась в разговор мать, она взяла его тарелку и стала накладывать еду. – Потом пообщаетесь.

– Ужин подождет, а курица никуда не улетит, – категорично заявил отец, бросив на нее взгляд «дай мужчинам поговорить».

Она послушно замолчала и сердито посмотрела на сына. Тот откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и, вытащив карандаш из-за уха, принялся его теребить.

– Майкл, за те полтора года, что ты учишься в университете, я никогда не интересовался твоей учебой, – начал Алексей Михайлович. – Я думал, ты взрослый парень, и считал это неуместным, тем более ты дал нам слово окончить вуз. Но теперь я понимаю, что ты еще ребенок и за тобой нужен глаз да глаз. Не зря твоя мать называет тебя мальчиком.

Михаил почувствовал, как кровь бросилась в голову. Он непроизвольно стиснул челюсти до скрежета зубов. Он терпеть не мог, когда отец разговаривал с ним снисходительным тоном и называл ребенком.

– Я сегодня был на мероприятии в одном университете. Там было много педагогов, профессоров и прочей преподавательской братии из различных вузов, – продолжил отец. – И там наконец-то я познакомился с деканом твоего факультета. – Он сделал паузу, встал из-за стола и, заложив руки за спину, принялся ходить по кухне туда-сюда, как делал всякий раз, когда разговаривал о чем-то серьезном.

«Так вот в чем дело!»

Михаил бросил взгляд на мать, как будто искал у нее поддержки. Та же нервно постукивала кончиком ножа по столу, наблюдая за мужем.

– Представляешь, Андрей Владимирович кинулся со мной обниматься, когда услышал мою фамилию и узнал, что ты мой сын! – с усмешкой воскликнул отец и, заметив недоумение на лице Михаила, продолжил: – Вот и я опешил. С чего бы незнакомому мужику встречать меня как старинного друга? Естественно я решил поинтересоваться и сказал: «Вы, наверное, знакомы с моим сыном?» – Отец остановился и снова посмотрел на него. – И ты знаешь, что он сказал?

«Представляю, что он ему наговорил».

Вопрос «что?» в данной ситуации был неуместен. Михаил промолчал и вперил взгляд в свисающий со стола край белоснежной скатерти, повторяя глазами узоры на ее ткани.

– Так вот, твой декан мне ответил: «Знаком – не то слово. Он мне уже как родной. Ваш сын бывает в моем кабинете чаще, чем я сам», – отец сымитировал голос Андрея Владимировича.