Звездный волк. Истории отдела А

Милки сегодня нет, придётся пить кофе в одиночестве. Я включила чайник, распустила волосы, чтоб быстрее высохли. Они кучерявой копной рассыпались по плечам.

– Можно? – в дверь просунулась улыбающаяся физиономия Дрошнева.

– Заходи.

– Я весёлый Дед Мороз, я подарок вам принёс, – он шлёпнул на стол пачку листов. – Царице русалок всеподданнейший привет.

– Ты теперь секретаршей работаешь?

– Вроде того. А это кто? – он кивнул на фото моего кумира, заботливо пристроенное под стекло возле компьютера.

– Это Вальтер Берг, – сообщила как можно равнодушнее.

– Берг, Берг… что-то знакомое.

– Мы на его концерт ходили в прошлую субботу.

– Композитор??

– Нет. Художник мента-графист.

– А-а. Нет, я где-то ещё слышал… Берг… О! Вспомнил! Дело Подольского. На прошлой неделе. Он упоминался в списке свидетелей.

– Подольский? – теперь я стала вспоминать. – Молодой такой. Бизнесмен? Дело о самоубийстве?

– Точно.

– Хм. Может, другой Берг?

– Может и другой, – согласился Дрошнев. – У нас же Вальтеров Максов Бергов пруд пруди.

– А даже если и он, то что?

– Да ничего. Вобщем-то… Дело в архиве. Закрыто. Ладно, я пошёл.

И уже уходя:

– А ненакрашенная ты выглядишь моложе. И красивее.

– Угу. Шли б вы работать, будущий отец гениальных детей.

Он хохотнул и прикрыл за собой дверь.

* * *

Я опоздала совсем чуть-чуть. Но уже издали увидела, что толпа приезжих изрядно поредела. Лишь некоторые пассажиры, особо не торопясь, расходились с платформы, а громада поезда в два этажа мирно застыла на станции, в металлической своей полудрёме ожидая следующего рейса через час. А Он, конечно же, давно ушёл… Вот тут я почувствовала, что в жизни моей что-то круто изменилось, что заведённый распорядок, где-то даже устраивавший меня многомесячной стабильностью, напрочь сломался, и возврата к нему может не случиться. И возможно потому, что накануне я решилась на несвойственный мне отчаянный шаг. Вот так мы порой меняем будущее – одним росчерком, одним автографом на фотографии. Я всё изменила! Потому что Он не ушёл на этот раз. Более того! Он ждал! Сидя на моей любимой каменной тумбе у моста. Потом спрыгнул и пошёл навстречу! Мне! Мне?!.. Улыбнулся, помахал рукой.

Я оглянулась. Никого интересного поблизости. Две бабульки увлечены беседой на скамеечке, парень с девушкой идут в обнимку – им явно никто третий не нужен. Собачка вислоухая трусит куда-то по своим делам…

– Привет! – Он улыбнулся с двухметровой высоты своего роста и знакомым движением отбросил чёлку со лба.

– Здравствуйте… То есть… Привет, – постаралась улыбнуться в ответ.

– Ты на работу? Можно тебя немножко проводить?

Привычный километр пути через лесок, над берегом реки, показался мне неоправданно коротким. Или сами мы невольно меняем реальность, укорачивая и удлиняя расстояния, замедляя и ускоряя время? Почему, когда спешишь, оно тянется до бесконечности, а когда хочешь пару-другую лишних часов, они проносятся как метеоры по ночному небу? Пятнадцать минут! Только пятнадцать; и как-то разом они истекли. И ничего толком не сказано – так, всякая ерунда о ранней осени в этом году, о холодных дождях. О птицах, с печальным курлыканьем летящих к югу неровными клиньями. Вобщем, о чём угодно, кроме ответов на миллион теснящихся в уме вопросов.

И всё-таки это было Начало! Начало новой жизни, нового её этапа. Что сулит он? Радостные перемены или…? Конечно, радостные! Я молода, я влюблена, я счастлива! И осенний дождь – это так чудесно! Летящие птицы – так романтично! Мокрый редеющий лес прекрасен в своей обнажающейся печали!

Он проводил меня почти до дверей, чмокнул в щёку.

– Увидимся, – улыбнулся на прощание и зашагал обратно привычной стремительной походкой.

Охранник на входе, набычившись, исподлобья выжидающе смотрел. Вздохнула и порылась в сумочке на предмет извлечения пропуска.

– Да иди, ладно, – неожиданно смилостивился наш штатный цербер.

– Эт кто был? – крикнул вслед.

Я полуобернулась на лестнице с достоинством королевы и снизошла до ответа.

– Киноартист. 7D-студия «Акрос». Слышал?

– Да ну! – не поверил охранник. – Правда, что ль?

Но я уже ушла и не стала развеивать сомнения, что Вальтер работает в крупнейшей международной кинокомпании. Ведущим артистом. Почему бы нет? Хотя бы ненадолго. Если Я так хочу?

* * *

– А я кофе принёс, – Дрошнев просунул в дверь голову. – И печенье. Домашнее. Мамино… Войти можно?

– Входи, – вздохнула я. Глазами и видом своим взлохмаченным он напоминал щенка, нашкодившего и оттого виноватого-виноватого! Хотя кошек больше люблю… Ну да ладно.

– Но печенье…!

– Никакого отказа! – Сергей заварил себе кофе в огромный бокал – этакую бадью, разукрашенную розовыми глянцевыми зайчиками (ах, Дрошнев! Ты когда-нибудь повзрослеешь? Впрочем, у многих мужчин с этим туговато.)

– Мама очень старалась, – он аккуратно разложил бисквитный шедевр на использованный лист А4.

– У меня есть тарелка, – скучно заметила я.

– Ага, давай. Так вот, когда мама узнала, что у нас работает красавица с косой…

– И в чёрном плаще с капюшоном? Это ты про Милу?

Он поперхнулся.

– Не понял.

– Ну, как же? Заведение у нас специфическое, так что образ вполне уместный. Даже если я(!) встану у входа с косой наперевес, смешно никому не будет. А уж Мила!.. И чёрный цвет она любит.

– Эх, – он вздохнул и покачал головой.

– Так что с мамой? – невинно поинтересовалась я, двумя пальчиками держа исчезающее тонкую чашечку с кофе.

– А!.. Ничего. Просто она очень старалась. – И тут же без перехода. – Мне консультация нужна твоя. Медицинского плана.

– О!

– Милочки нет, но может, ты знаешь?

– Я вся внимание.

– Когда заключение анатомическое по покойничкам делают, анализы какие проводят?

– Общие, – удивилась я. – Есть специальная инструкция, где всё перечислено. Не могу сказать, какие именно – они очень специфические; тут тебе только Милка объяснит, но их десяток, не меньше.

– Ага, – он задумался. – А есть среди них такие, которые позволили бы определить… э-э-э… стороннее воздействие?

– Ты это о чём? О каком воздействии? О побоях? Или о ядах?

– Не совсем. Вот, например, человек подвергся гипнозу. Я слышал, что это потом, даже спустя время, определяется как-то.

– Да. – Кивнула я. – Меняется состав крови. На молекулярном уровне. Поэтому в личном деле обязательно должна быть запись, что гражданин подвергался гипнозу в связи с тем-то и тем-то, в лечебных целях или каких других. Чтобы исключить отравление.

– А коли упоминания о постороннем воздействии нет?

– Если анализ его выявит, тогда проводится следствие. Уж это ты должен знать.

– Конечно, знаю. Хотя в детали нас обычно не посвящают. Но если нет записи??..

– Обязательно должна быть. Или исследования проводились с нарушением протокола. За это с работы могут попросить. И лицензии медицинской лишить.

– А ну-ка глянь, – он подвинул мне прозрачную папочку с распечатками. Я пробежала глазами ряды цифр и формул. Ткнула пальцем в строчку внизу.

– Вот. «Альфа-кодирование» Это и есть гипноз. Или зомбирование – как угодно. Коэффициент ноль. Всё нормально… А чьё это?… «Гражданин Подольский»… Ух, ты!

– Что?

– Нет, ничего. Совпадение. Просто меня тоже мысль посетила, с чего бы ему в реку бросаться с пятидесяти метров? Ни с того, ни с сего… Хотя… Тут вот запись о прогрессирующем депрессивном синдроме, но это отклонение в психике, а не криминал. Так что… Всё чисто.

Я вернула листик Дрошневу, и он аккуратно вложил распечатку в папочку.

– Понятно. Спасибо.

Бадья с зайчиками опустела, но уходить Дрошнев не торопился. Думал о чём-то.

– А если запросить повторный анализ? Можно это устроить?

– Милка будет через неделю. Но теоретически можно. Только нужно разрешение родственников. У Подольского, вроде, жена есть… Сейчас гляну.

Я набрала код программы, и на экране монитора возникло фото молодой женщины в строгом непритязательном костюме. Белокурые волосы собраны на затылке в тугой узел, глаза сощурены, губы поджаты…

– Ну и личико! С похорон что ли снимок? С её собственных причём.

– Да уж! Видок сердитый, – кивнул Дрошнев.

– Думаешь, даст разрешение?

– Попробую. Чего ей бояться? Если, конечно, нечего бояться.

– Причины разные могут быть, – пожала плечами. – Этические, религиозные… И дело-то закрыто.

– Да… Закрыто, – пробормотал он. – Ладно. Спасибо. Приятно было пообщаться. Можно я ещё зайду как-нибудь?

И виновато-виновато улыбнулся. Ну, что с ним делать? Я вздохнула.

* * *

Осень я не люблю. Угасание природы, дожди… Хотя дождь – это не так плохо. Это очень даже уютно и романтично. Когда смотришь на него из окна, а в руке чашка с чаем, когда тепло и уютно, а открытая книга манит приключениями и переживаниями.

А вот когда уставшая, замёрзшая, с промокшими ногами, потому что от небольшого ума, прельстившись красотой, а не практичностью, надела утром не сапоги, а новые модные туфельки, – когда до дома ещё час в транспорте и полчаса пешком, как-то оно не до романтики.

Но это ж было без НЕГО! А что может СЕЙЧАС омрачить прогулку по мокрому осеннему лесу, когда капли на ветках сверкают в лучах вечернего солнышка драгоценными радужными переливами? Что может омрачить счастья прикосновения ЕГО губ, прохладных, пахнущих… снегом? Что может омрачить и нарушить великую гармонию счастья, царящую в моей душе? Да ничего и никогда!

Даже слова Дрошнева и его дурацкие замыслы. Ладно. Я сделаю, что он просит. И докажу, что он не прав!

– «Отдел смерти»… Звучит страшно, а уж представить, что работать в Её окружении…!

– Да ничего, – пожимаю плечами. – Привычно уже. Хотя у нас не принято упоминать о ней. Не «отдел смерти», а «отдел А». Чтоб посетителей не шокировать.

– Ясно, – кивает он и спохватывается вдруг, – ты не замёрзла?

– Немного, – стараюсь улыбнуться. (Какое там «немного»!)

– Давай так – я провожу тебя, а завтра будет маленький сюрприз. У меня дома, – загадочно улыбается. – Встретимся на вокзале в восемь. Хорошо?

Я немного разочарована, потому что хотела бы продолжения прогулки. С посещением какого-нибудь уютного кафе… Но завтра так завтра. В конце-концов не слишком ли тороплю события?

И почему же ЕГО губы пахнут снегом?..

* * *

– Знаешь, что я выяснил? – Сергей пьёт кофе в моём кабинете, жуёт печенье мамочки и думает, мне жутко интересно, чего же это он там навыяснял!

– И что же? – пытаюсь изобразить внимание.

– Подольский довольно плотно общался с Бергом.

– Это как? «Плотно». Обнимался что ли?

– Нет, зачем? Финансировал какие-то проекты. Хотя по мнению коллег был довольно прижимистым. Даже скупым. Неоправданно скупым. Тормозил бизнес, мотал нервы партнёрам.

– И что?

– В том и дело! В финансовых отчётах – подряд три статьи расходов на невнятные какие-то цели. Получатель кредита – В. Берг.

– Ну… кредит для банка предполагает какую-то выгоду. Мне так кажется.

– На десять лет? Беспроцентный? Странно.

– Это у тебя профессиональное – во всём странности видеть. А что ты знаешь о бизнесе? Какие случаются проблемы, трудности, моменты?

– Ну, не такой уж я неопытный, – он грустно глядит на последний кусочек печенья. – Ты будешь?

– Нет.

– Ладно. Пойду. Удачи тебе.

– Угу. Спасибо.

Не смотрю в его сторону. Он тихонько закрывает дверь, оставляя меня наедине с мыслями о предстоящем свидании.

А кусочек печенья так и остаётся сиротливо лежать на салфетке.

* * *

До сегодняшнего дня ездить на Монорельсе мне не приходилось. Просто некуда было, а бесцельно кататься я не люблю. Однако, когда вагон мягко качнулся, затем тронулся, назад поплыли дома, деревья, спешащие куда-то люди, я испытала совершенный детский восторг. Мягкие удобные кресла в вагоне, почти никого из пассажиров – это в час пик много, а вечером уже совсем свободно – тепло, уютно даже. И совсем не слышно стука колёс, как в обычной пригородной электричке, только негромкий шелест. Поэтому различимы любые звуки, разговоры, даже самые тихие.

Впрочем, в вагоне почти никто не разговаривал. Мы тоже сидели молча, смотрели в окно на проносящиеся зигзаги горящих фонарей, окон и окошек, моя рука лежала в ЕГО ладони, большой и горячей, мысли витали где-то за облаками, а душу переполняло счастье. Невозможно, странно было поверить, что всё происходит на самом деле, что это не сон, не фильм, не роман. Ощущение чуда. И такое хрупкое, такое нежное, что страшно прикоснуться! Разбиться может от одного дыхания.

Я боялась. Боялась себя, боялась незнакомых чувств, боялась что-то неправильно сделать и всё испортить, нарушить красоту.

А в сердце пылал огонь. Горячо и больно.

Моя рука в ЕГО ладони, в сильных тонких, «музыкальных» пальцах.

Зигзаги света за тёмным окном. Рано темнеет. Осень!

Я бы ехала так и ехала, в ночь, в бесконечность. В тёплом покачивающемся вагоне. Когда ОН рядом. И больше ничего не надо.

От станции мы некоторое время шли по дорожке через рощицу к многоэтажным колоннам пригородного посёлка. При дневном свете, наверное, тут очень живописно, но сейчас, в темноте, слегка разбавленной светом фонарей, тихо, пусто и немного жутковато. Оттого, что незнакомо. Ориентацию я вмиг потеряла – куда возвращаться? Где станция?..

– Ты не замёрзла?

– Немного.

Он обнял меня за плечи. Теплее не стало, но стало уютнее и… безопаснее как-то. Так, обнявшись, мы и вошли в подъезд. Консьержка, пожилая тощая тётка, выбралась из своей стеклянной клетушки и подозрительно нас оглядела.

– Опять привёл?! – уперев руки в боки, преградила дорогу. – А после твоих свиданок вонь по всему дому! Ты что там жжешь, а?! Нет, ты что там поджигаешь??!

– Отойди, – тихо, но с ноткой угрозы произнёс Вальтер. – Не обращай внимание, – это уже мне.

Мы поднялись на площадку лифта, а тётка продолжала ругаться вслед и грозить, что вот-вот напишет куда следует. Слышно её было этажа через четыре.

Квартира у НЕГО была однокомнатная, хотя и просторная. Непритязательная холостяцкая обстановка, но много аппаратуры, причём назначение иных блоков я и определить не смогла. Компьютер… Здесь я тоже специалист на уровне пользователя, но что дорогой и «навороченный» догадалась. Разве у программиста может быть «железо» среднего уровня?

Пока осматривала всё электронное великолепие, ОН что-то делал на кухне, а когда вернулся с двумя бокалами и запотевшей бутылкой шампанского, застал меня с фотографией в руках. Небольшое фото в стальной рамочке. Море, солнце, пляж, целующаяся парочка. В прильнувшей к НЕМУ блондинке я узнала Диану Подольскую, безутешную вдовушку. Только на этот раз она не походила на сушёную рыбу и выглядела вполне счастливой.

– Красиво, правда? – Он слегка улыбнулся. – Постановочный снимок. Фотограф убедил, что надо именно в таком ракурсе. Для журнала какого-то.

– А девушка?..

– Я её даже не знаю. Видел мельком. Модель какая-то.

– Угу, – я аккуратно поставила фото на полочку. – Однако, наличествует несомненный актёрский дар. У обоих.

– Может быть. Пойдём. – и легонько поцеловал моё ушко.

Усадил меня на стул с высокой резной спинкой, единственный, похоже, потому что самому хозяину пришлось довольствоваться табуреткой.

Приглушённый свет, ледяное шампанское, тихая музыка, обычная, без мента-графической обработки и не вызывающая потому у меня никаких зрительных образов. Почти никаких. Или то, что я видела в глубине сознания, рождалось совсем не музыкой?

Романтический вечер… Может ли что-нибудь быть прекраснее? В моей жизни – точно нет!

Голова слегка кружилась и не только от вина. Щёки горели. Я знаю, что румянец мне идёт, и надеялась только, что не пылаю совсем уж аки маков цвет. Особенно при мысли, как хорошо, что догадалась одеть сегодня изысканное итальянское бельё.

Он несколько раз сжал-разжал пальцы, отпил глоток из своего бокала. Потом спросил вдруг:

– Ты можешь кое-что сделать для меня?

«Спрыгнуть с крыши? – подумала я. – Скажи, с какой!»

– Что именно?

Щекам стало совсем горячо. Постаралась слегка остудить их, прижав ладони.

– Ты можешь внести мои данные в файл, где… ну, что там у вас? Куда вы вносите умерших.

В полумраке глаза его казались бездонными. И бесконечно прекрасными.

– Я хочу уехать, начать всё с начала с новым именем, новой биографией. Самый надёжный способ для этого… умереть. Для всех, кто меня знает.

Нашарила в сумочке платок, промокнула лицо.

– Зачем?!

– Мне надо исчезнуть. Навсегда. Чтобы кое-кто меня больше не нашёл.

Не понимаю… А, например, просто сменить имя? Если уж так надо и так важно.

– Этого недостаточно, – покачал головой. – Поверь.

– Но я не могу! – прошептала я. Ничего себе просьба! Я была готова к чему угодно, но только не к этому.

– Почему?

– Потому что невозможно для живого человека! Это не делается просто, одним нажатием клавиши! Сначала оформляется куча документов и анатомических протоколов…

– Я всё это знаю, но ведь может однажды произойти ошибка? Ну… что кого-то внесли в списки случайно?

– Нет. Такого не было… До сих пор. За это можно работы лишиться, если не хуже. И потом, клиент может в суд подать. За всю жизнь не расплатишься!

– В этот раз клиент в суд не подаст.

– Пойми, это нереально! Прости, но я…

– Угу, – кивнул он, о чём-то размышляя, потом снова поднял глаза, и я почувствовала, что тону в них.

– Но ведь ты – умница! И что-нибудь придумаешь? Для Меня.

– Я не могу!

– Если не сделаешь, однажды может случиться, что моё имя окажется в твоих протоколах на законном основании. А ты могла спасти, но ничего не предприняла.

Я молчала. Он встал, закурил, нервно бросил зажигалку на стол.

– Ты такой известный, талантливый… Как же…?

– Талантливый, – ткнул сигаретой в пепельницу, закурил новую. – И всем что-то надо. Каждый хочет кусочек… Эстетическая мента-графия – думаешь, ею можно на жизнь заработать? Абсолютно бесперспективно. Потому что мало людей, способных к синестезии, способных зримо увидеть и услышать замысел художника. Может, когда-нибудь, в далёком-далёком завтра… А жить-то хочется сегодня! Вот и случаются порой всякие глупости. Только зачем тебе всё знать?

– Во что же ты ввязался?? – Я сочувствовала ему, но чем помочь, не представляла, потому что то, о чём он просил, просто невыполнимо из-за нескольких степеней контроля и надзора над работой нашего отдела. Да и чисто психологически я бы не смогла перешагнуть барьер чудовищной лжи. Должен же быть другой выход! Не бывает задач с единственным решением.

Он смотрел на меня, смотрел – я чувствовала, хотя только разглядывала носовой платок, складывала, снова расправляла, не зная, как справиться с неловкостью и не поднимая глаз.

Он подошёл сзади, наклонился. Прядь волос щекотала мне щёку.

– Заведи руки за спину, – прошептал в ухо.

– Зачем? – удивилась я. И почувствовала, как он чем-то обматывает мне запястья.

– Не туго?.. Не хочу причинять тебе боль! Вообще предпочёл бы обойтись без крайних мер, но ты не оставляешь мне выбора.

– А в чём дело? Это игра такая? – я нервно хихикнула.

– Игра, – кивнул он. – Поиграем. Музыку послушаем. ТЫ послушаешь… А когда проснёшься, сделаешь то, что я прошу.

Он принялся включать своё оборудование, что-то подстраивал, ориентируясь на игру зелёных молний на мониторе компьютера.

– Я не могу! Сказала же, что…

– Сможешь, – он даже не повернулся.

– Отпусти меня, – постаралась высвободиться, однако путы мягко, но прочно удерживали на месте. – Мне не нравится эта игра. Отпусти!

ОН подошёл, отодвинул стол, присел предо мной на корточки.

– Расслабься. Больно не будет. Ничего не почувствуешь. И ничего не вспомнишь. Только очень-очень захочешь выполнить мою маленькую просьбу. И придумаешь, как. Без труда.

– Ты… собираешься меня зомбировать что ли? – не поверила я. – Это противозаконно! И наказуемо! Независимо от времени совершения преступления? И легко доказывается, даже при полной амнезии пациента.

– Я в курсе, – кивнул он. – И не собираюсь тебя гипнотизировать или ещё чего в том же духе. Ты просто послушаешь сейчас кое-что, одну небольшую вещичку. Полчасика, не больше. И станешь покорной. И никакой гематологический анализ не обнаружит патологии. Знаешь, в чём тут секрет? В том, что ты добровольно всё сделаешь. Ты сама примешь решение! Понимаешь? Сама! Не по принуждению. А собственная воля не вносит изменений в состав крови.

Я не верила ушам. Не верила в происходящее.

– Потом, правда, у тебя страшная депрессия начнётся, – он досадливо качнул головой. – Но это побочный эффект, пока что не устранимый. И может, ты справишься и не кинешься с моста. Мне стало бы грустно.

– Подольский! – прошептала я. – Вы ведь были знакомы – я читала дело. И у него началась неожиданная прогрессирующая депрессия. Вдруг. У вполне здорового психически мужика… Ты его привязал к стулу и… тоже…?

– Сукин кот, – процедил сквозь зубы. Даже не попытался отрицать факт знакомства, как, например, с фотографией. Или действительно скоро ничего помнить не буду о сегодняшнем вечере, так какая разница? – Угрожать мне осмелился.

– Остановись, пока не поздно.

– У меня нет выбора, милая. Ты проведёшь замечательную ночь. Будешь видеть во сне меня, – он улыбнулся углом рта.

– Диана Подольская дала разрешение на повторный анализ, – сказала вдруг неожиданно для себя. Надо же! Не подозревала, что способна к блефу!

Он замер на миг. Потом глянул вопросительно. Я вздохнула сожалеюще и опустила глаза. Сейчас рассмеётся и скажет «ну и что?» или «а кто это?».

– В крови её мужа обнаружено изменение, свидетельствующее о недавнем гипнотическом воздействии. Новая методика исследования. Результат официально зафиксирован в деле. Протокол 30. Можешь запросить копию. Вот это я устрою запросто.

– Идиотка! – прошептал он. – Дело же закрыли! Какая идиотка!.. Или ты лжёшь.

– Как всё произошло? – я уже не могла остановиться; обида, досада, слёзы кипели во мне и готовы были выплеснуться наружу. – Муж застал вас репетирующими фотосессию? И нечаянно умер. А потом – вот удача! – подвернулась я с возможностью хитро замести следы?

Он, сузив глаза, смотрел на меня какое-то время, потом вдруг улыбнулся. Волшебная, чарующая улыбка очень красивого мужчины!.. Не будь в ней столько яда.

– Я больше не сомневаюсь. Ни в чём. И ни о чём не жалею… А тебе понравится. Это прекрасно. И будет замечательным завершением сегодняшнего вечера.

Зазвучала музыка, и в моём сознании заполыхали картины живого цвета, как совсем недавно на концерте.

– Наслаждайся.

Он отрезал кусок пластыря и аккуратно залепил мне рот.

– Чтоб не кричала. Хотя всё равно никто не услышит. Но так спокойнее.

Надел куртку.

– Я тебя покину ненадолго. Мне ЭТО нельзя слушать. Я ведь очень сильный синестетик. Погуляю пока…

– А вот это вряд ли! – в проёме распахнувшейся настежь двери возник Дрошнев в сопровождении двух парней в камуфляже. Выдержал эффектную паузу. Тоже мне, майор Пронин!

– Гражданин Берг Вальтер Макс, вы арестованы по подозрению в убийстве гражданина Подольского Д. О. и покушении на убийство гражданки Креповой А.Н.

Один из амбалов надел на него наручники.

– Ваш разговор от начала до конца записан. По разрешению прокурора. Вот санкция. Запись вместе с уликами будет приобщена к делу, копия – предоставлена вам в ходе следствия, – скучным голосом продолжал бубнить Дрошнев.

– Записан? Как?! Почему? Кем?! Или…– кумир мой оглянулся и усмехнулся горько. – Ну, ты и штучка, оказывается…! А ведь нравилась мне.

– Топай, топай! – подтолкнул его Дрошнев. – Ты такую девушку не заслуживаешь!

* * *

Рывком содрал пластырь со рта.

– Полегче! – я постаралась не зашипеть от боли.

– Извини. – оглянулся в поисках чего-то. – У меня ножа нет. Чем разрезать-то? Верёвки. Где у него кухня?

В голове у меня пылали, кружились смерчи разных цветов и оттенков, вытягивались в струны, скручивались в сферы и живые жгуты. Томительно-сладкая музыка затягивала в ласковые, тёплые тенёта, обессиливала, усыпляла.

– Сергей! – попробовала крикнуть, но громче сиплого шёпота не получилось.

– Сейчас! – отозвался он из кухни. Услышал-таки!

– Быстрее!..

– Иду!

– Запись выключи!!

– Ах, ты! – спохватился он. – Какой же я идиот! Прости, пожалуйста!

И защёлкал клавишами. Светодиоды на аппаратуре подмигивали зелёным, музыка гремела. В комнате и в моём сознании.

– Где ж тут выключается?! – занервничал Дрошнев. Потом в сердцах дёрнул шнур из розетки. – Да ну его!

Метнулся ко мне, освободил руки.

– Ты как? Всё в порядке?