Усы за двенадцатью замками

Одежда его была изящной, но не богатой. Фигура стройной, но вовсе не выдающейся, походка – простой. Волосы – средней степени густоты, кудри – умеренной волнистости. Кожа – не бледная и не смуглая. И только одна деталь была в этом образе действительно уникальной – густые усы, такого чудного металлического оттенка, что можно было подумать, будто из-под носа у него тянутся золотые, вперемешку с серебряными, драгоценные нити. Такими вышивают подушки в богатых домах.

Он поселился в гостинице – не в самом центре, но притом и не на окраине. И мгновенно оброс плотным кругом не самых близких, но притом и не самых далëких знакомств. Кажется, в каждой гостиной и в каждом салоне звучало звонкое имя его – Георгий. Люди кружили над ним, как ласковые стрекозы, и липли к нему, как восхищенные комары. Одним хотелось от гостя мнения, другим – совета, третьим – танца, четвёртым – партию в карты.

А самому Георгию более всего на этом свете хотелось помочь всем и каждому. Юным особам – дочкам или жёнам знатных господ – он советовал, например, стать покровительницами приютов, больниц и школ.

Те удивлялись:

– Да разве столичным больницам нужны в наш век какие-то покровители? Ведь мы не в глухой деревне… – Однако, не успевая договорить, уже тянулись мысленно за большим городским справочником, надеясь ухватить себе больницу поинтереснее. К примеру, приёмный покой при Центре исследования последствий цветных ожогов.

Георгий отвечал:

– Любые масштабные перемены нужно начинать обязательно с головы.

Какой-нибудь генерал, возвратясь домой, находил жену свою в особенном возбуждении.

– Уверена ты, моя драгоценная, что хочешь заняться таким беспокойным делом? Ожоги, раны… – он со знанием дела корчил свой длинный нос, а мгновенье спустя снимал губами с вилки кусочек мяса.

Женщины вздыхали, все как одна:

– Ну что за глупости?.. Так посоветовал мне Георгий!.. – Они произносили это имя с какой-то восхищенной запинкой, и на ум им являлся лик беспокойных усов, что трепетали под нежным гнётом человеческого дыхания, как цветочные лепестки в Королевском парке.

В садах столичные дамы взялись выращивать георгины, в журналах принялись собирать гербарии. На балы и приёмы являлись в давно всем знакомых платьях и хвастались только тем, какой приют умудрились взять под своë особое покровительство. Георгий, Георгий, Георгий! – неслось буквально со всех сторон. Мужья с отцами, конечно же, были в ужасе. Но даже они, при виде этого господина, бросались крепко пожимать его тонкую руку.

Столица наполнилась радостными людьми. Каждый встречный светился улыбкой, и любая из них была в чём-то очаровательной и особенной: широкой щербинкой, ямочкой на щеке, чуть криво стоящим зубом, кошачьим изгибом. Все не в пример улыбке Георгия, запомнить которую было практически невозможно. Ну ничего – она в тот миг скрывалась под изумительными усами и никого своей безликостью не смущала.

Когда наяды в парковом пруду наконец распустили крылышки, Георгий и сам вдруг почувствовал себя насекомым. Мужчина увидел на пути своëм огонëк, и без раздумий к его сиянию полетел. А тем огоньком оказалась молоденькая особа – вдова с цветочным именем Маргарита. Она, как и все, прониклась к Георгию невольной симпатией. И тотчас нашла себя бредущей с ним под руку по мелкому гравию Королевского парка.

Влюбленные выбирали дорожки безлюдные, но остаться наедине никак не могли: за ними вечно тянулся полупрозрачный крылатый шлейф. Он мешал порою, а порою – наоборот – помогал укрыться от лишних глаз. Иногда насекомые легко щекотали щёки, и Маргарита смеялась, лежа у Георгия на плече. Одной рукой она сжимала парковую траву, указательным пальцем другой проводила мужчине по заросшим губам. И однажды вдруг спросила, кто его надоумил такие чудные усы на лице своём отрастить.

– Мне кажется иногда, – отвечал Георгий, – будто я с ними родился. Как выросли однажды, так со мной и живут. – С тех самых пор эта странная мысль не давала ему покоя.

Он занимался предсвадебными хлопотами: Маргарита не так давно согласилась стать для него женой. Бывший муж в наследство оставил ей изрядную сумму денег, и теперь вдова, как и все вокруг, мечтала вложить их в дело поистине благородное. Георгий такому раскладу был очень рад. Розовые мечты – такие же розовые, как кусты в Королевском парке – уже уносили его в небольшую деревню, где они с Маргаритой перереза́ли ленточку на дверях своего сиротского пансиона. Но лукавое зеркало так и тянуло Георгия подойти да прикрыть ладонью участок от носа до подбородка.

Что видел он в отражении в этот миг? Самого себя. Того же Георгия – не прибавить и не отнять. Но душевный зуд убедил его наконец потянуться к бритве. И через какие-то пять минут – Вы же помните, Фергус, что я вам говорил? Побриться – куда быстрее! – усов у него не стало.

Он взял бумаги и фотографии, собираясь показывать Маргарите варианты домов, где учащимся пансиона будет всего уютней. И отправился к ней на встречу в кафе «Лермо». Постоянные посетители, как ни странно, встретили его без особого интереса – никто не кинулся к нему, как к настольной лампе, трепеща разноцветными крыльями. Но Георгий этой прохлады, кажется, не заметил. Его собственный огонёк горел так же ярко, как прежде – Маргарита сидела за столиком у больших панорамных окон.

Она обернулась к нему не сразу – глядела в окно. А когда тот уселся напротив, спросила испуганно:

– Что с вами приключилось?

– Решительно ничего, – улыбнулся в ответ Георгий. И стал показывать фотографии. – Вот этот дом красив, но, увы, в низине – нас там зимой порядочно заметет. А этот в деревне Сель – я вам от души советую обратить на него особенное внимание…

– Да кто вы такой, – вдруг воскликнула Маргарита, – чтобы мне раздавать советы?!

– Кто я такой?.. – ответ ему самому показался глупым. – Георгий. Ваш предводитель стрекоз, только что без усов.

Маргарита, как вы, наверное, догадались, не захотела всю жизнь свою посвятить сиротам. А она могла бы, не исчезни её любовь по мановению острой бритвы. Столичные приюты, больницы и школы также довольно скоро растеряли всех до единого покровителей. – Хотя, нет, постойте! Один остался – у Центра исследований последствий цветных ожогов. Как раз благодаря результатам этого самого покровительства я сейчас перед вами сижу. Пускай не вполне здоровый, но по крайней мере – не мертвый. Что тоже хлеб!

Георгий с тех пор никогда не растил усов.

***

– Ну что? Удовлетворены? – Лицо офицера от грога порозовело. Совсем немного, будто болезнь на пару шагов отступила в сторону, тем не менее оставшись стоять за спиной.

– Вполне. Настолько, что мог бы вас угостить ещё парой-тройкой бокалов…

– Заманчиво. – Тедор тихонько цокнул и оглянулся в сторону входа. – Но, наверное, мне пора.

– И куда пойдёте?

– Помимо вашей, я видел ещё две двери. Одна серая – та, из которой я к вам явился. Такое небо сейчас в городишке, куда меня привезли. Там у нас зима – снежные тучи. А вторая… вторая – она вся чёрная. Если там тоже небо, то ночь беззвёздная. В такой потеряться – проще простого. А вот найтись… – В волосах у гостя опять замелькали перья, пальцы больной руки словно вытянулись сильнее, а после сжались. Офицер поморщился. – Но меня отчего-то к ней тянет, словно к опасному приключению. Как альпиниста в горы.

– Считайте, что вы уже на вершине. Выхода только два: заблудиться тут и замёрзнуть или вернуться домой к родным. Вас ведь там ждут? – Фергус с деланным безразличием проверил на свет один из своих бесконечно чистых бокалов. – Кажется, медсестра?..

– Кажется. – Тедор смущённо улыбнулся себе в усы. – Что ж, решено – полечу к больничным праздничным пряникам.

– Тогда летите за щенками. – Бармен добродушно мигнул. – Они дорогу к пряникам знают лучше всего.

Уже коснувшись дверной ручки, офицер обернулся:

– Спасибо. – Дверь тихо хлопнула, а за ней прошелестели огромные крылья, и раздался тоненький лай.

Фергус потёр в ладони светящийся ключ и тихо усмехнулся:

– Тебе спасибо.

Комета гасла вдалеке

Автор: Настя Всмысле

Фергус с нетерпением ждал момента, когда он сможет закрыть бар. Вот они – все двенадцать нужных рассказов, материализовавшихся в виде радужно сияющих сфер размером с фалангу пальца, оттягивают карман строгой утеплённой жилетки. Бармену на мгновение даже показалось, что они излучают приятное, слегка покалывающее тепло, прислоняясь через ткань к плотной демонской коже. Долгожданные ключи.

Покончив с полировкой столов в зале и подняв все стулья, Фергус небрежно перебросил тряпку из микрофибры через плечо и собрался было уже закрыть бар, как услышал переливчатый металлический звон колокольчиков от входной двери.

Из-за неё показалась огромная голова робота времён XXII века. Сильно потрёпанная жизнью, о чём свидетельствовала потёртость металла и неестественное для такой модели тихое жужжание. По центру того, что можно было считать головой, ярко-красным огнём горел внушительных размеров визор. Бармен уже встречал подобного робота, но никак не мог вспомнить при каких обстоятельствах.

– Вход только для обладателей усов, приятель! – с лёгкой ухмылкой произнёс Фергус, и глаза его на мгновение задумчиво обратились к потолку. Был ли смысл придерживаться правила теперь, когда в его кармане томится достаточное количество подходящих историй, способных отпереть заветную дверь? Мгновение подумав на эту тему и взвесив все «за» и «против», бармен решил не искушать судьбу. Кто знает: вдруг отхождение от правил аннулирует силу собранных историй? На всякий случай он прикрыл карман ладонью, чтобы ключи оставались там, где должны были.

– Сюда девушка не заглядывала? Головы на две ниже меня ростом, шоколадного цвета волосы, хрупкого телосложения? Кажется, последний раз была в серой водолазке и накинутом поверх лабораторном халате, а также подвёрнутых армейских штанах? Такая, неприметная на первый взгляд? – спросил, слегка запинаясь, металлический голос незваного гостя.

– А усы у неё были?

Робот на мгновение задумался.

– Разве только незначительные. Совсем короткие и светлые, как у большинства представительниц женского пола у людей. Все почему-то предпочитают игнорировать их наличие, чем признать. Никогда этого не понимал.

Фергус слегка прыснул, едва сдерживая смех.

– Значит нет, приятель. Сюда пускают только с весьма заметными и значительными усами, – Фергус небрежный взмахом руки указал на наклейку на двери с неприложным правилом для посетителей, – В крайнем случае, их обладатель должен их считать таковыми, а иначе, какой смысл?

Визор задвигался ритмичнее, пытаясь рассмотреть получше лицо бармена в тусклом свете.

– Но где же тогда ваши?

Фергус грустно улыбнулся одним лишь уголком рта и ответил гостю:

– Хозяин может для себя сделать маленькое исключение, ты не находишь?

На том они и разошлись. Робот пошёл дальше бороздить просторы лабиринтов, ведущих к порталам во всевозможные реальности в поисках своей подруги, а Фергус перевернул входную табличку на двери. Теперь на ней красивым шрифтом, сложенным из ветвей зелёной ели, под стать Рождеству, красовалась надпись «Закрыто».

Ему не терпелось броситься со всех ног вниз, в подвал. Он столько лет грезил этим счастливым днём воссоединения!

Но так было нельзя. Особенный день должен быть особенным во всём. Он не позволит себе прикоснуться к мечте грязными или же мокрыми руками, да ещё и в помятой одежде. Фергус считал это неуважительным по отношению к себе, в первую очередь.

Поэтому вместо того, чтобы пойти по тому пути, что вёл к подвалу, бармен направился на лестницу к верхнему этажу. Там располагались его покои вот уже четыре сотни человеческих лет. Время не имело власти над Перекрёстком миров, но Фергус продолжал считать. Это вошло в своеобразную привычку. Если ты живёшь вечно, неплохо знать, как долго длится это бессмертие.

Поднявшись в свою комнату, Фергус окинул её взглядом. Сегодня – второй самый счастливый день в его жизни. Он хочет запомнить каждую деталь: каждую складку на атласном белье неубранной постели, где могли при желании улечься двенадцать гномов или же один горный тролль.

Портрет матушки, что косился от стены вправо, ведь Фергус так и не соизволил прибить дополнительный гвоздь. Стеллаж из тёмного дуба длиной во всю стену, на котором покоились первые издания книг, что бармену удалось умыкнуть из Земного мира. Последнее столетие он посещал Земной мир всё реже. Одним из весомых минусов бессмертия является то, что рано или поздно все, кого ты знал, становятся мертвы.

Каждый новый визит Фергус всё меньше узнавал родные окрестности Дублина. Один за другим исчезали с возрастом не только люди, но и здания. Старые вывески сменялись новыми. Мест и людей, которые заставляли к себе возвращаться, постепенно и вовсе не стало.

Если бы у него была душа, он оплакал бы каждый изменившийся сантиметр в пространстве. Каждое лицо, которое никогда больше не сможет подарить ему такую тёплую и до боли знакомую улыбку.

Но Фергус не мог плакать. Он продал душу Дьяволу за возможность жить вечно слишком давно, чтобы помнить каково это – быть человеком. Тогда сделка казалась бармену хорошей идеей: за небольшую плату перед ним открывалась возможность бесконечно созерцать развитие этого мира. За его расцветом и упадком, в придачу к негласному бонусу в виде бесконечного времени на изучение всех созданных в процессе трудов.

Поначалу он праздно представлял, что всю жизнь будет лежать на кровати и упиваться чтением книг со всего света. Изучать всевозможные семь тысяч языков, включая невербальные, и бесконечно познавать. Вот только получение новой информации не радовало его так, как Фергус того хотел.

Какое-то время бармен стоял, размышляя, напротив стеллажа, вспоминая первые годы бессмертия, и пытался понять, что чувствует. Логика кричала, что здесь уместно глубокое разочарование, но сердце лишь продолжало свой привычный ритм. Ничто внутри не сжималось, и в горле не обнаружилось никакого кома. Фергус безразлично вздохнул и двинулся дальше по комнате, к гардеробной.

Лёгким движением руки мужчина потянул за свисающую с потолка тонкую цепочку, и комнату озарил тёплый свет. Плотные ряды костюмов разных цветов и времени висели на вешалках в порядке от светлых к тёмным. Он медленно прошёл мимо них, ладонью прикасаясь к различным по фактуре тканям. Одни холодно скользили по пальцам, другие же казались на ощупь шершавыми и плотными. В самом конце, на маленькой стене, лицом к бармену висел тот самый костюм: тот, в котором он заключил сделку с Дьяволом.

Это был костюм тройка с жилеткой в тёмную шотландскую клетку с изумрудными просветами. Под низ подразумевалась утеплённая рубашка из выбеленной шерсти, которую с любовью пряла мать Фергуса. В ход шла шерсть овец, разводимых семьёй на заднем дворе одноэтажной глиняной хижины с высокой крышей из соломы. Костюм, в котором началась эра бессмертного, должен был сопроводить его и сейчас. Так было правильно. Мужчина бережно снял его с отведённого почётного места и понёс за собой в ванную.

Помещение было полностью выложено красивой белой плиткой. В центре его располагалась гигантская круглая ванная на пяти фигурных толстых ножках с завитками. Всюду были расставлены, в больших и маленьких горшках, многочисленные зелёные растения со всех уголков мира. На втором столетии жизни Фергус сильно увлёкся ботаникой, о чём всякий раз напоминала эта комната. Он помнил каждое растение и способ ухода за ним. Следил за тем, какое и когда нужно подрезать, а какое – пересадить. Это маленькое хобби отвлекало его одинокими утрами, когда двери бара плотно закрывались ставнями, но даже оно было не способно заполнить ту пустоту, что поселилась внутри Фергуса в момент обретения бессмертия.

Повернув кран, мужчина принялся наполнять ванну ароматной водой. От неё исходили тонкие ноты жжёной карамели и кисловатый мотив листков гибискуса. Когда ванна была наполнена до середины, Фергус уже был начисто выбрит и тщательно умыт. Дело оставалось за малым.

Тело объяло приятное тепло от погружения в воду. Мужчина положил голову на один из отступов и устремил взгляд в потолок. Нетерпение подгоняло его, словно прут коня на скачках, но он не поддавался. Смиренно лежал в ванной, пытаясь усилием воли расслабить каждую клетку своего тела. Настраивал себя.

В конце всегда вспоминаешь начало. Фергус помнил, как закапывал шкатулку с прядью собственных волос и наполненной доверху склянкой с кровью на перекрёстке между Тисовой улицей и Новой. Он стоял глубокой ночью на коленях в том же костюме, который сейчас лежал в ванной аккуратно сложенным на стуле, посреди этой дороги, и взывал к Дьяволу.

Он слышал много историй горожан, что продавали здесь душу в обмен на самое сокровенное желание. Фергус был из бедной семьи овцеводов, которые едва умели читать. Денег на образование троих сыновей у родителей не было, и как любой запретный плод, они казались тогда бармену наиболее важными. Будучи подростком ему нравилось тайком от матери сбегать в город и тенью бродить за состоятельными горожанами вдоль Торговой улицы по утрам. Подслушивать их разговоры, запоминать манеру речи и жесты, а после, тихонько, пока все дома спят, учиться вести себя, как они.

Фергус хотел быть таким же: богатым, праздным и состоятельным. Каждую свободную минуту он учился подражать этим статным мужчинам в красивых фраках с уложенными в симметричные завитки усами. От каждой их саркастичной фразы кокетливо хохотали ухоженные дамы в тяжёлых платьях. На Фергуса такие женщины никогда не обращали внимание. Даже в глаза не смотрели, приобретая искусные шали и пояса из шерсти для своих мужей на воскресных ярмарках. Ему казалось, что если он позаимствует манеру их поведения и жесты, в конечном счёте горожане обманутся. Примут его за своего и впустят в мир огромных возможностей и богатства, которыми юнец так грезил.

Волевым решением Фергус даже добился разрешения отца, чтобы через весь город ходить к священникам по вторникам и субботам, отлынивая от домашних обязанностей, и учиться грамоте. Служители занимались с ним около двух часов в день, а в качестве платы парнишка прислуживал им в храме. Он не чурался любой работы, чтобы получить заветные знания: ни выноса ночных горшков, ни тяжёлого таскания воды из колодца на всю общину. Парень был благодарен за саму возможность учиться, пусть это и стоило ему немалых усилий.

Помимо грамоты священники научили его, как совладать с намечающимися у юнца бородой и усами. Если первая совсем не вдохновляла мальчишку, то другие – напротив, ведь именно они были в моде у местных горожан. Служители поделились с ним и как изготовить специальный гребень, и техниками массажа для ускорения роста. Как придавать форму уже прилично отросшим волоскам и как осторожно сбривать ненужное.

Время шло. Мальчик научился чтению и письму в приличной мере, а его усы разрослись до пышных и красивых с правильным уходом. Он даже узнал, как смешивать свиное сало с растопленным воском, создавая игривые завитки под стать местным модникам. Фергус гордился своими усами. Они стали неотъемлемой частью его личности, но всякий раз, когда парнише доводилось увидеть собственное отражение, он замечал, что что-то с ним было не так. Его лицо не читалось с грязной подпоясанной свободной рубахой, унаследованной от отца, и брюками по щиколотку, из которых он наоборот давно вырос. Это расстраивало мальчика. И красивые дамы по-прежнему не обращали на него внимания.

К совершеннолетию Фергус упросил родителей купить тот самый костюм тройку. Это был довольно дешёвый костюм, но хороший. Мать много месяцев пряла шерсть, чтобы хоть как-то скостить стоимость при изготовлении самостоятельно, не жалея ни глаз, ни рук. Она успела в срок и вот, перед родителями предстал уже не мальчик, а самый настоящий мужчина.

Праздновать своё совершеннолетие Фергус отправился в бар, копией которого являлся его собственный. То ли благодаря костюму, то ли грамотно поставленной монахами речи, ему удалось завязать знакомство с несколькими статными горожанами и красивыми леди. Но, общаясь с ними на протяжении часа, получая многочисленные комплименты грандиозным усам, парниша всё больше убеждался, что в этих людях нет ничего, кроме внешности. Тогда, под закрытие бара, Фергус вкусил плод разочарования: все его старания приблизиться к этим людям были смехотворны. Они не знали ничего интересного, только и делали, что трепались о вечерних костюмах, да укладке усов. Второе, конечно, тоже интересовало Фергуса, но не так, как все остальные знания в мире, которыми эти люди тоже не обладали или же просто не хотели ему поведать.

Грустно крутя в руке недопитую пинту, новоиспечённый мужчина томно смотрел перед собой, когда к нему подсел незнакомец.

– Чего грустим?

Фергус не сразу понял, что обращение было предназначено ему, поэтому незнакомцу пришлось толкнуть его под локоть.

– Эй, парень? Ты в порядке?

Тот лишь сдержано кивнул, поджав губы.

– Что, жизнь не мила? – весело усмехнулся незнакомец и показал жестом хозяину заведения, чтобы тот обновил стакан.

– Вроде того.

– Так чего ты тут-то сидишь? Все умные люди знают, что нужно просто обратиться к Дьяволу на Тисовой.

– Дьяволу на Тисовой? – Разговор принял для Фергуса странный оборот, но хмель уже достаточно ударил в голову, чтобы как минимум дослушать незнакомца.

– Ну да. – Тот шумно снял губами пенку с пинты. – Приходишь на пересечение Тисовой и Новой улицы глубокой ночью, закапываешь короб со склянкой свежей крови, да пучком волос. Ждёшь. Приходит Дьявол. Говоришь ему желание, он исполняет, и оп-ля – жизнь снова мила!

– Больше похоже на глупые россказни для детей, – одним лишь краем губы насмешливо улыбнулся Фергус и отпил.

Незнакомец на мгновение посерьёзнел и впился в предплечье парня, заставляя повернуться к себе. Они смотрели друг другу в глаза несколько мгновений.

– Я у него был.

– И что же ты загадал, позволь узнать?

– Не пьянеть, чтобы от жены дома взбучку не получать. Тут, понимаешь, такое дело, я люблю вкус медовухи, хмеля и всего прочего. А вот то, что, выпивая, я превращаюсь в «редкую свинью», по словам моей возлюбленной, несколько отягощало наш брак. Ну, вот я и решил. – Тот пожал плечами, как бы подтверждая логичность своего поступка.

– И как? Сработало?

– Хочешь проверить? – Незнакомец хитро улыбнулся. – Тогда выпивка за твой счёт!

И они проверили раз десять кряду. Незнакомец и правда оставался в ясном уме. Его язык даже не пытался слегка споткнуться после всех опустошённых внушительных стаканов. Фергус, составляя компанию незнакомцу, которого по итогу звали Билл, успел изрядно набраться. Алкоголь и молодость разыграли свои карты, и вот уже через четверть часа юноша стоял на коленях на перекрёстке между Тисовой и Новой, смотря в лицо Дьяволу.

Люцифер обладал андрогинной внешностью: пухлыми губами и выразительными глубоко посаженными глазами, удивительно гармонирующими с высокими скулами и идеально очерченным овалом лица. Волосы его были тёмными словно ночь, длинными и шелковистыми. Ветер ласково играл с ними, а луна одаривала серебристыми переливами, навевая воспоминания о бескрайнем море даже тем, кто его никогда не видел.

– Здравствуй, Фергус. – Его лицо растянулось в манящей ласковой улыбке. – Нет нужды говорить желание вслух. Оно мне и так известно. Давай лучше обсудим цену.

Мальчишка, стоя на коленях, лишь хватал ртом воздух от безумной красоты Дьявола. Тот пальцем осторожно приподнял его за подбородок, заставляя закрыть рот и демонстрируя, как дышать.

– Всё нормально. Давай, глубокий вдох. – Люцифер снова показал, как это делается. Фергус повторял за ним. – Не переживай. У многих примерно такая реакция на меня. Хоть внешность меняй, честное слово.

Переведя дыхание, Фергус наконец пришёл в себя и смог нормально говорить.

– И, какова цена? – осторожно спросил он, стараясь больше не смотреть Дьяволу в глаза.

– Душа, разумеется. И, если позволишь, усы.

От неожиданности Фергус нахмурился. Если с душой всё было понятно, то вот требование усов казалось чем-то абсурдным. Люцифер, словно прочтя его мысли, продолжил:

– С этими усами тебе помогли священнослужители Дублинской церкви, не так ли? Они имеют для меня некую ценность, скажем, своей причастностью к дому Божьему. Будут полезны в хозяйстве.

Правая бровь Фергуса изогнулась дугой. Он всё ещё не понимал.

– Ну, знаешь, нравится мне собирать всё, к чему прикасались святые братья. – Алкоголь мешал уловить лукавый тон Дьявола и заподозрить что-то неладное. – Можешь это назвать коллекционированием, если тебе угодно. Маленьким безобидным пристрастием. Согласись, усы с коктейлем из души – не самая большая плата за вечную жизнь и возможность впитать все знания мира? Представь, люди всегда будут придумывать новое, а ты сможешь вечно наблюдать за тем, куда этот мир зайдёт. Как далеко. Разве это не то, чего ты так жаждал?