Му-му. Бездна Кавказа

– Это вы меня разочаровываете, – живо возразил сыщик. – Какой шантаж?! Это еще надо разобраться, кто здесь кого шантажирует. Смотрите, что получается. Вы ведете с кем-то так называемую «предварительную работу» – то есть, как я понимаю, прессуете человека, рассчитывая получить от него нечто, чего он вам по своей воле не отдаст. Вступать с ним в переговоры сами вы не хотите – боитесь быть пойманным, не иначе, – и нанимаете для этого меня. Следовательно, дело в высшей степени незаконное и, судя по указанной в вашей инструкции сумме, достаточно серьезное, чтобы у меня были основания опасаться за свою шкуру. Это, в свою очередь, предполагает серьезный гонорар, а вы мне суете подачку, значительно хмурите брови и намекаете, что можете сделать мне больно. Или мы будем разговаривать, как серьезные люди, или наймите мальчишку, который моет ветровые стекла на перекрестке. Ведь вам нужен умелый посредник и надежный курьер, верно? Человек, который, в случае чего, сумеет заговорить зубы не только клиенту, но и ментам, и судебным органам, и вообще кому угодно… Верно? Так вот, я перед вами, и лучшего вам не найти. Прикончите меня – окажетесь в довольно щекотливом положении человека, совершившего тяжкое, а главное, решительно бесполезное преступление. Ну, так как же?

– А вы рвач, – с оттенком уважения заметил посетитель.

– А кто в наш меркантильный век не рвач? – пожал плечами сыщик.

– Будь по-вашему, – вздохнул клиент и, порывшись в папке, выложил на стол фотографию человека лет тридцати пяти или сорока, со скуластым лицом, квадратным подбородком и короткой темной челкой. – Вот тот, с кем вам предстоит встретиться.

Борис Олегович задумчиво вгляделся в фотографию.

– А он выглядит твердым орешком. Скажите, а какова вероятность того, что он захочет пересчитать мне ребра?

– Такая вероятность невысока, – сказал посетитель.

– Но она есть, – полувопросительно добавил Лесневский.

– Вы запросили очень приличную сумму, – напомнил посетитель. – Подумаешь, ребра!

– Вы молодой, – вздохнул Лесневский, – вам этого не понять. Впрочем, вы правы, дело того стоит.

– Кроме того, целость ваших ребер зависит только от вас. Вы же мастер ведения переговоров! – польстил хозяину молодой человек, думая при этом, что господин Лесневский напрасно назвал свое агентство «Доберман и К0». На добермана он ничуть не походил; если он кого и напоминал, так это старого, разжиревшего хорька – правда, с бульдожьей хваткой.

Разумеется, говорить этого вслух молодой человек не стал, как и сам Борис Олегович, который тоже был о посетителе не слишком высокого мнения. Этот лощеный кавказец в модной одежде был не более чем шестеркой, действующей по приказу хозяина. Конструкция вырисовывалась сложная, многоступенчатая; от нее очень дурно пахло, и частный сыщик Лесневский, который обладал отменным нюхом на неприятности, испытывал огромное искушение отказаться от участия в этом деле. Но с деньгами у него было туго – так туго, как не бывало уже давненько. Агентство, единственным сотрудником которого являлся сам Борис Олегович, стояло на грани финансового краха, и он, подавив вздох, решил, что в разгар мирового финансового кризиса такими суммами, как та, что была написана на лежащей с краю стола бумажке, не бросаются.

– Так мы договорились? – осведомился посетитель.

Борис Олегович вздохнул и несильно хлопнул ладонью по крышке стола.

– Да, – сказал он решительно, – договорились. Я возьмусь за ваше дело. Надо же, до чего я докатился – на старости лет стал мальчиком на побегушках!

– Хороши побегушки, – усмехнулся молодой человек, снова принимаясь рыться в папке. Глаза у Лесневского замаслились, но вместо ожидаемого конверта с деньгами из папки появился дешевый мобильный телефон. – Вот, – сказал посетитель, кладя телефон на стол, – отдадите ему это.

– Зачем?

– Для связи, разумеется. Не задавайте глупых вопросов!

– То есть, предполагается, что его телефон прослушивают, – сообразил сыщик, снова подумав, что дело пахнет керосином.

– Не исключено. Это что-нибудь меняет?

Борис Олегович невесело усмехнулся. Тот факт, что телефонные разговоры потенциального клиента прослушивались либо милицией, либо спецслужбами, был всего лишь второстепенной деталью, как и все то немногое, что носатый посетитель счел нужным ему сообщить. По сравнению с предлагаемой клиенту суммой это был сущий пустячок, который действительно ничего не менял. «К черту, – подумал Лесневский, – чего я боюсь? В конце концов, с меня взятки гладки. Я действительно ничего не знаю. Меня попросили кое-что передать человеку на словах и заплатили за услугу – сколько именно, никого не касается, это мое личное дело, не подпадающее ни под одну из статей уголовно-процессуального кодекса. Пугать и требовать у него денег я не стану, да меня об этом никто и не просит, а стало быть, ничего противозаконного в моих действиях не будет…»

– Ничего, – согласился он, рассеянно подбрасывая на ладони дешевый аппарат с монохромным подслеповатым дисплеем. – Это действительно ничего не меняет.

– Вот и отлично, – кивнул молодой человек, вслед за телефоном наконец-то извлекая из папки вожделенный конверт. – Это аванс.

Приняв конверт, Лесневский без стеснения заглянул под клапан, наугад вытащил одну купюру и придирчиво изучил ее с обеих сторон, а потом, выдвинув верхний ящик стола, проверил в ультрафиолете. С виду купюра была подлинная, но Борис Олегович дал себе слово не далее как сегодня зайти в банк и проверить всю сумму, бумажку за бумажкой, всеми мыслимыми способами.

Судя по размерам аванса, гонорар ему изначально предполагалось выплатить куда более высокий, чем тот, которым пытался отделаться от него сидевший на стуле для посетителей проходимец. Высказываться по этому поводу Борис Олегович не стал: в данный момент ему было достаточно того, что он не дал обвести себя вокруг пальца. А дальше будет видно. Любое дело, за которое ты берешься – это дорога, а дорога, как верно подметил писатель Толкиен, имеет свойство уводить все дальше и дальше – порой гораздо дальше и совсем не туда, куда ты изначально намеревался попасть. Возможно, кривая тропка, на которую только что ступил Борис Лесневский, приведет его к хозяину этого лощеного сопляка, и тогда ему представится случай разом отыграться за все – и за неуважение к старшим, и за попытку кинуть на деньги… Впрочем, по зрелом размышлении Борис Олегович пришел к выводу, что встречаться с этим таинственным хозяином ему не резон – бог с ними, с мелкими обидами, жизнь дороже.

– Все в порядке? – с легкой насмешкой осведомился посетитель, искоса наблюдавший за его манипуляциями с купюрой.

– Это я еще проверю, – сообщил ему Лесневский. – Простите, конечно, но я не настолько богат, чтобы работать даром.

– Можете не затрудняться, – сказал посетитель, вставая и беря под мышку папку. – Деньги настоящие.

– Дай-то бог, – сказал Борис Олегович.

– До свидания, господин Лесневский. Думаю, предупреждение о недопустимости двойной игры было бы излишним.

– Я тоже так думаю. Всего вам доброго.

Когда за посетителем закрылась дверь, владелец и единственный сотрудник частного сыскного агентства «Доберман и Ко» Борис Олегович Лесневский бросил взгляд на изображение его удаляющейся спины на мониторе камеры наружного наблюдения, а потом, встав из-за стола, выглянул в окно. Красный «додж» завелся и, хрустя смерзшимся снегом, волоча за собой длинный шлейф белого пара из выхлопной трубы, покатился к арке, что вела на улицу. Борис Олегович смотрел ему вслед, пока машина не скрылась из вида, а затем, вернувшись к столу, записал на листке бумаги регистрационный номер.

После этого он заварил себе стакан крепкого чая и стал, шумно прихлебывая, внимательно разглядывать фотографию человека, с которым ему предстояло встретиться.

* * *

Михаил Шахов стоял, прижавшись лопатками к стене, за углом прихожей, с пистолетом в руке и с холодной решимостью без раздумий пустить его в дело. Он был спокоен – ровно настолько, насколько вообще можно быть спокойным в подобной ситуации. Ему доводилось стрелять в людей, это было частью его работы – не самой любимой, но привычной и не слишком обременительной. Те люди, двое или трое, которых он застрелил после того, как вернулся из Чечни, не сделали ему лично ничего плохого – в отличие от того, кто в данный момент шаркал подошвами и трещал рассохшимся паркетом в двух шагах от входной двери. Правда, тех людей он убил по приказу, что автоматически слагало с него всякую ответственность, а этого собирался продырявить по собственной инициативе – только в том случае, естественно, если ему дадут для этого повод. Наилучшим поводом стал бы пистолет в руке взломщика или что-нибудь, хотя бы отдаленно на него похожее, но на худой конец сошло бы и просто плохое поведение – резкое движение, например, или грубое слово. А остальное – дело техники. Четверть часа ходьбы или три минуты на машине до гаража, забрать из тайника незарегистрированный «кольт», снятый когда-то с тела арабского наемника. Потом еще столько же на обратную дорогу. Тщательно удалить с «кольта» отпечатки своих пальцев, вложить его в ладонь убитого взломщика, и дело в шляпе: убийство совершено в пределах необходимой самообороны. Дело закрыть за отсутствием состава преступления, тело предать земле…

Правда, это будет незаконно, но что с того? А грабить чужие квартиры законно? А шантажировать людей, доводя до самого края – законно? Э, да что там! Бывают ситуации, когда закон побоку, и счастлив тот, кому не довелось прочувствовать это на собственной шкуре.

Он понял, что ищет оправдание убийству, которое замыслил, и тихонько заскрипел зубами. Самоконтроль, будь он неладен! Это все равно что ездить на машине с затянутым стояночным тормозом: расход топлива громадный, износ ходовой части страшный, рева и дыма много, а толку чуть. Ну, хочешь убить – убей, если тебе так уж невтерпеж. А если сомневаешься, лучше не берись за оружие, не то, пока будешь взвешивать «за» и «против», его у тебя отнимут и пристрелят тебя из твоего же ствола…

Михаил вспомнил желтый конверт, что все еще лежал на столе в кухне, и даже зажмурился от накатившей слабости. Времена, когда он мог делать выбор, остались позади; теперь выбирали за него, и любое проявление свободы воли с его стороны могло закончиться катастрофой. Тут ему подумалось, что выстрел, который ему так хочется сделать, тоже может привести к крайне нежелательным последствиям. Его загнали в угол, обложили со всех сторон; ему дали понять, что он находится в чужой власти, но чья это власть и что нужно этому человеку от Михаила Шахова, его проинформировать не удосужились. Так, может быть, тот, кто сейчас топчется в прихожей, за этим и пришел?

– Эй, хозяева! – подтверждая его догадку, позвал мужской голос. – Есть кто дома?

Михаил одним стремительным и плавным движением переместился на середину прихожей, наведя пистолет в лоб человеку, который стоял в метре от распахнутой настежь входной двери.

– Опаньки, – сказал человек, поднимая руки.

На плече у него висела объемистая спортивная сумка, и в первый момент Михаил решил, что это один из воров вернулся забрать что-то забытое – телефон, например, или еще что-нибудь, – и что в сумке у него лежит награбленное. Он тут же отверг это предположение как совершенно абсурдное, а в следующее мгновение узнал человека, в которого целился. Это был его сосед по лестничной площадке – тот самый стриженый амбал, которого Анюта прозвала Громозекой.

Впрочем, откровенно бандитская физиономия Громозеки и вульгарная кража со взломом монтировались друг с другом так, что лучше не придумаешь.

– Без фокусов, – предупредил Шахов. – Пристрелю, как собаку. В сумке что? Показывай!

Сосед пожал широченными плечами, опустил руки и снял с плеча ремень сумки. Он выглядел спокойным – то ли потому, что не имел отношения к краже, то ли зрелище направленного в лоб пистолета его не пугало. Бывают такие люди, в силу врожденной недалекости уверенные, что с ними лично ничего плохого произойти не может. А самое странное, что с ними, как правило, действительно никогда ничего не происходит.

Держа сумку за уголок, Громозека раздернул «молнию» и вытряхнул содержимое на пол. На паркет упало несколько мятых тряпок, среди которых Михаил разглядел скомканные носки. Поверх тряпок шлепнулись сильно поношенные кеды; по прихожей начал распространяться густой, удушливый запах застарелого пота. Разведя края перевернутой сумки в стороны, Громозека пару раз сильно ее тряхнул, но больше оттуда ничего не выпало.

– Ты откуда здесь? – спросил Михаил, продолжая держать соседа под прицелом.

– Откуда, откуда… С площадки, – вполне логично ответил тот, разглядывая пистолет. – Ух ты, «Ярыгин»! Настоящий? Дай поглядеть!

– А может, сразу попробовать? – предложил Шахов. – Учти, стреляю я неплохо.

– Ну-ну, ты чего? – заволновался Громозека. – Я ж по-соседски! Вернулись с тренировки, глядим – дверь открыта и, вроде, взломана. Я жену домой отправил, а сам к тебе – мало ли…

– С какой еще тренировки?

– Да из фитнес-клуба! Мы там тренерами – я по железу, она по аэробике всякой…

Шахов посмотрел на разбросанные по полу, насквозь пропотевшие тряпки. Фитнес-клуб – это было алиби. «Железное», – подумал он, невесело усмехнувшись невольному каламбуру. Громозека наверняка говорил правду. Если он участвовал в краже, такая бездарная, легко поддающаяся проверке ложь не имела смысла, а если не участвовал, то и лгать ему было незачем.

Да и лицо у него, если присмотреться, было вовсе не бандитское – вернее, такое же бандитское, как у самого Михаила и у половины его коллег. Это была самая обыкновенная физиономия – круглая, простодушная, сероглазая и слегка конопатая. А что не обезображена печатью интеллекта, так это вполне простительно – все-таки тренер по фитнесу, а не аспирант…

– Ясно, – сказал Михаил, поставил пистолет на предохранитель и сунул в кобуру. – Извини. Нервишки что-то расшалились.

– Понимаю, – с любопытством зеваки заглядывая в гостиную, протянул сосед. – Вот суки! Много взяли?

– Для меня – много.

– Понимаю, – повторил Громозека и, присев на корточки, начал как попало запихивать в сумку свое спортивное барахло. – Сначала мы были бедные, а потом нас обокрали… Да, знакомая история.

– А тебя тоже обворовывали? – с вялым интересом спросил Шахов.

– Да с полгода назад клуб обнесли. Оргтехника, личные вещи, сейф обчистили… Не столько того убытка, сколько противно – пришли какие-то уроды, натоптали, нагадили и ушли. А менты только руками разводят: где ж, мол, их теперь искать? А может, это вы сами – ну, типа, чтобы страховку получить?

– Так и не нашли?

– Нет, почему же, нашли… В конечном итоге.

Громозека с ненужной силой задернул «молнию» и поднялся с корточек, держа сумку за ремень. На его широкой добродушной физиономии были написаны сочувствие и досада. Глядя на него, Михаил испытал странную смесь противоречивых чувств облегчения и разочарования. Было приятно, что сосед оказался вполне приличным человеком, тренером по бодибилдингу, а вовсе не бандитом. А с другой стороны, Шахову от этого легче не становилось: появление в квартире Громозеки с его набитой пропотевшим тряпьем сумкой ничего не проясняло. С таким же успехом сюда мог забрести кто-то другой. Разговор, который должен был расставить все по своим местам, откладывался на неопределенное время. Михаил Шахов не хотел и боялся этого разговора, однако оставаться в неведении еще хуже. К тому же, было предельно ясно, что остаться в неведении ему не дадут; ситуация катилась под уклон, как пущенный с горки железнодорожный состав, и остановить события, спрятав голову в песок, Михаил не мог. Оставалось только ждать следующего хода противника; это напоминало отложенный визит к дантисту, когда ожидание неприятной процедуры становится хуже зубной боли.

– Ты вот что… – сказал Громозека, перекладывая сумку из руки в руку. – Тебя как звать-то?

– Михаил, – представился Шахов.

– А я Алексей. Леха, значит. Ну, будем знакомы.

– Будем.

Они пожали друг другу руки. Никто не сказал «очень приятно», поскольку в сложившейся ситуации это прозвучало бы странно. Громозека вынул пачку сигарет, угостил Шахова, и они дружно задымили. Михаил поглядывал на соседа, гадая, почему тот не уходит. Отброшенные было подозрения в его адрес вернулись: Громозека явно хотел что-то сказать, но почему-то медлил. Уж не потому ли, что опасался реакции Шахова на свои слова? Пистолет-то он видел, вот и колеблется…

– Слушай, – сказал Алексей-Громозека, – ты только не обижайся…

– Мне-то чего обижаться? – удивился Шахов. – Это ж не в меня за здорово живешь стволом тыкали…

– Да я не об этом, – отмахнулся сосед. – Я спросить хотел: ты, часом, не мент?

«Не совсем», – хотел ответить Михаил, но привычно прикусил язык, ограничившись тем, что отрицательно покачал головой.

– А то я гляжу, ствол у тебя под мышкой…

– Не мент и не бандит, – успокоил его Шахов. – И ствол у меня газовый. А что?

Они прошли на кухню, где осталась пепельница. Здесь Михаил первым делом переложил со стола на подоконник желтый конверт, постаравшись сделать это как можно непринужденнее. Начатая бутылка водки в холодильнике осталась нетронутой ворами; Шахов отыскал рюмки, наполнил их и подвинул одну Громозеке.

– Я, вообще-то, не употребляю, – неуверенно сообщил тот. – Хотя ради такого случая – за знакомство и вообще…

– Угу, – поднимая свою рюмку, промычал Шахов сквозь зубы, в которых был зажат окурок. – И вообще. Надо помянуть мое личное имущество. Светлая ему память!

– Аминь, – сказал Громозека и выпил залпом. – Я почему тебя насчет работы-то спросил… Ты им звонить будешь?

– Ментам? Да надо, наверное. Вроде, порядок такой: обокрали тебя – вызывай милицию. Хотя толку от этого, по-моему, не будет.

– И мне так кажется, – кивнул Громозека, ввинчивая в донышко пепельницы окурок. – Позвонить, конечно, надо, но на твоем месте я бы на них не рассчитывал.

– Ты-то что против них имеешь? – спросил Михаил, снова наполняя рюмки. – Сам же говоришь, они вашу оргтехнику нашли, когда клуб обворовали…

– Держи карман шире – они! – пренебрежительно махнул широкой, как лопата, ладонью Громозека. – Они дорогу в сортир не найдут, когда по большому приспичит, а ты – оргтехника… Я потому и спросил, не мент ли ты часом, что могу наводку дать на… как бы это сказать… в общем, на одну конкурирующую организацию.

– Мне с братвой связываться должность не позволяет, – сказал Шахов. – Пронюхают – в два счета с работы вылечу. Так что извини, оставь свою наводку при себе.

– Да при чем тут братва? – Громозека расстегнул свою теплую спортивную куртку, выставив напоказ широченную, выпуклую, как наковальня, грудь, туго обтянутую вязаным свитером. – Частное сыскное агентство, понял? Так четко ребята работают, что я, не поверишь, залюбовался. В два счета этого гада вычислили. Свой же навел, менеджер. Менты, заметь, его тоже крутили, да ничего не выкрутили, а эти – раз-два, и готово. Приперли к стенке, как миленького, все вещи вернули и ментам его передали со всей доказухой и с чистосердечным признанием. А те даже спасибо не сказали. Зачем, говорят, под ногами у органов путаетесь? Мешаете только…

– Угу, – повторил Шахов, салютуя ему рюмкой.

Он и сам относился ко всякого рода частным детективам с предубеждением: все они представлялись ему специалистами по слежке за людьми, всегда готовыми за деньги рыться в чужом грязном белье. Но сейчас в словах соседа чудился кое-какой резон. Звонок в милицию означал попадание его имени в сводку происшествий по городу; это вряд ли могло понравиться его начальству, не говоря о тех людях, которые уже не первую неделю с неизвестной целью давили на него со всех сторон.

Он почувствовал, что начинает путаться в своих рассуждениях, и разозлился: такая нерешительность была ему несвойственна. Но, с другой стороны, раньше в острых ситуациях он действовал по приказу, согласно инструкции и, если уж говорить высоким стилем, по велению долга. А сейчас он остался один на один с неизвестным противником, не зная, с какой стороны ждать следующего удара. Тут поневоле растеряешься…

Громозека уже копался в бумажнике, перебирая хранившиеся в боковом отделении визитки. Достав одну, он протянул ее Михаилу со словами:

– Вот, позвони им. Они помогут. В любом случае, хуже не будет.

– Да уж, хуже некуда, – вздохнул Шахов, разглядывая картонный прямоугольник визитки. – Хм, знакомая фамилия, да и имя тоже… Был у меня такой приятель. Правда, давненько.

– Так это ж еще лучше! – обрадовался Громозека. – Глядишь, по старой дружбе цену скостит, а то их услуги, знаешь, кусаются…

– Это вряд ли, – снова вздохнул Михаил. – Тот парень давно умер. Погиб.

– Жалко, – сказал Громозека. – Ну, земля ему пухом.

Они выпили, и Алексей засобирался домой, говоря, что жена, наверное, уже начала волноваться и наверняка устроит ему головомойку за то, что, заглянув на минутку к соседу, он застрял на добрых полчаса, да еще и ухитрился заложить за воротник. Напоследок он вызвался быть свидетелем, когда приедет милиция. Михаил спросил, какие, собственно, показания он намерен дать, и Громозека, не найдя ответа, промямлил только: «Ну, так, вообще…» Похоже, «вообще» было его любимым словом, вставляемым чуть ли не в каждую фразу.

Проводив соседа, Михаил выкурил сигарету, задумчиво вертя в руках оставленную им визитку. За окном окончательно стемнело; ночь была вдоль и поперек прошита рядами освещенных окон и цепочками уличных фонарей. Автомобильные фары кромсали ее на куски, но темнота снова смыкалась, лениво проглатывая красные точки габаритных огней. Лежащие на полу, припорошенные мукой стенные часы продолжали размеренно тикать, отсчитывая секунды. Стрелки показывали начало девятого. «Попытка не пытка», – подумал Михаил. По московским меркам восемь вечера – время не позднее. Правда, в офисах в это время, как правило, уже никого нет, но что он потеряет, если попробует это проверить?

Желтый конверт не влезал ни в один карман, и Михаилу пришлось, расстегнув рубашку, сунуть его за пазуху. Он неприятно кололся уголками, все время напоминая о себе. Застегнувшись на все пуговицы, Михаил нахлобучил шапку и вышел из квартиры, даже не взглянув на оставшийся лежать на подоконнике радиотелефон.

Глава 3

Выключив компьютер, Сергей Дорогин встал из-за стола и с наслаждением потянулся всем телом – так, что хрустнули суставы, а по затекшим от долгого бездействия мышцам прошла приятная судорога. В пустом офисе стояла ватная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, сквозь матерчатые планки вертикальных жалюзи в кабинет заглядывала незаметно сгустившаяся темнота. Заключенный в матовый колпак фонарь на противоположной стороне улицы сиял во мраке, как полная луна, и сыплющийся с невидимого неба мелкий сухой снег создавал вокруг него туманный мельтешащий ореол.

Дорогин покосился на молчащие телефоны и, не устояв перед искушением, скорчил им рожу. Уборщица уже ушла, о ее недавнем присутствии напоминали только влажные разводы на девственно чистом полу да непривычный порядок, какого никогда не увидишь в офисе в разгар рабочего дня.

Часы показывали четверть девятого. Можно было надеяться, что дорожные пробки в центре уже рассосались, а значит, ничто не мешало Дорогину обесточить помещение, запереть дверь и, включив охранную сигнализацию, отправиться к родным пенатам. Впрочем, с таким же успехом к пенатам можно было и не отправляться, поскольку там его сегодня никто не ждал: Тамара уехала на старый Новый год к какой-то пожилой родственнице, обитавшей в небольшом поволжском городишке. Этот визит, по поводу которого Сергей накануне отъезда произнес довольно пространную и эмоциональную речь, являлся чем-то вроде превентивного удара. Решение было принято после того, как упомянутая родственница второй раз за две недели позвонила Тамаре, жалуясь, что соскучилась. Сие означало, что над семейством Дорогиных сгущаются тучи, и Тамара, как верная жена, добровольно вызвалась закрыть эту амбразуру своим телом – в конце концов, родственница была ее, и все красноречие Дорогина, возражавшего против этой поездки, разбилось об один коротенький, заданный самым кротким и невинным тоном вопрос: «Ты что, хочешь, чтобы она приехала сюда?»

После этого Сергею осталось только «выбросить белый флаг» и отвезти жену на вокзал. Он ходил в холостяках уже третьи сутки, и ему это успело порядком надоесть. Тамара звонила ежедневно; сегодня утром она объявила, что устала от родственного общения, как ломовая лошадь, и что принесенная ею на алтарь семейного благополучия жертва требует вознаграждения. «Я все придумала, – заявила она не терпящим возражений тоном. – Вот вернусь, и мы сразу закатимся в круиз по Нилу».

Дорогин уклонился от прямого ответа, за что был обозван старым сундуком. Впрочем, по голосу чувствовалось, что Тамара не сердится, и он знал, почему. За годы совместной жизни она успела неплохо изучить мужа, что давало ей возможность умело им манипулировать. Как всякий человек, в силу обстоятельств вынужденный проявлять повышенную активность, Сергей Дорогин со временем стал тяжел на подъем, и вытащить его из дома не по работе, а забавы ради было очень нелегко. Мир он повидал, полученных впечатлений ему хватало с избытком (и едва ли не каждый рабочий день приносил новые), так что к активному отдыху он вовсе не стремился. Что же до лежания на пляже, то он неоднократно заявлял, что лежать на диване и мягче, и удобнее, и безопаснее, а главное – дешевле. А если захотелось искупаться, ванна всегда под боком – полезай в нее и мокни, сколько угодно. Что? Море? Ах, да, конечно! Действительно, прежде чем лезть в ванну, туда надо высыпать пакет морской соли…