Енисейск. Древняя столица Сибири

Владимир Окороков

Енисейск. Древняя столица Сибири

Желание написать книгу время от времени появлялось у меня на протяжении всей моей жизни. Наверное, с того момента, как я научился читать. Но одно дело желать, а другое – начать писать. Я прочитал достаточно много книг в своей жизни, одни захватывали с ходу – их читаешь, как говорится, на одном дыхании, другие – скучные, блеклые, их без сожаления откладываешь в сторону, третьи – сложное нагромождение непонятных терминов и умозаключений.

Но как бы там ни было, я всегда считал писателей этакими небожителями, способными в своих рассуждениях, умещающихся на нескольких страницах текста, погрузить меня в мир душевных потрясений и страданий, заставить менять свои убеждения в соответствии с пережитыми событиями или сюжетами. Я всегда считал, что для написания книги, которая стала бы интересной, кроме таланта – то есть умения правильно и красиво излагать свои мысли, необходим еще и жизненный опыт. А когда речь идет об описании исторических событий, требующих скрупулезного изучения темы, во избежание искажений или замалчивания истинных первопричин, еще и большое количество информации.

Чтобы рассуждать о прошедшем времени, в котором ты не жил, необходимо изучить большое количество источников, касающихся выбранной темы, правильно оценить этот материал, а самое главное, при заполнении тех или иных пробелов в исторической памяти, исключить иллюзию бесспорной истины.

На мой взгляд, все авторы, описывающие исторические события или отдельных исторических лиц, должны освещать это с разных позиций и с разных точек зрения. Поэтому при выборе жанра я посчитал, что для описания истории освоения города Енисейска моих навыков и знаний будет достаточно, а поскольку все сводилось к составлению хронологии событий и фактов и особого литературного таланта не требовало, то и называть меня прошу скорее составителем, чем писателем.

Я, почти всю сознательную жизнь проживая на территории Енисейского района и самого города, в общем-то никогда всерьез и не думал о его истории, как, наверное, и любой его житель, в большинстве своем. И только вот благодаря 400-летию основания города, я, к своему стыду, только и узнал – когда его основали и кто. Вот и решил побольше узнать о истории города, о людях, которые здесь проживали раньше, о событиях, интересах их волновавших, о их судьбах, о их мыслях. И процесс познания так захватил меня, что я решил тоже внести какую то маленькую лепту в историю своего города, хотя бы такую, как эта книга.

Юрий Трифонов, сказал: «История полыхает, как громадный костер, и каждый из нас бросает в него свой хворост», вот я и подумал, почему бы мне не бросить хворост в этот костер. О том, получилось это у меня или нет, судить вам.

Глава 1

Был такой период в жизни страны – Смутное время назывался, ровно 15 лет длился, с 1598 по 1613 годы. Основной причиной этой смуты явилось безвластие, угас род прежней династии Рюриковичей, правивших Русью более 700 лет, и в стране начался разброд и шатание. Толпы претендентов боролись между собой за московский трон. Кого только не видела здесь Русь-матушка, «косяками» потянулись в Москву всевозможные «лжецари» и «лжецаревичи», а за каждым из них стояли толпы «лжебояр», порой никакого отношения к боярскому сословию не имевшие. Только одних «Лжедмитриев» – сыновей Ивана Грозного – с десяток набиралось. Более того, в очередь на Московский престол выстроились и иноземные партнеры, соискатели короны – это в первую очередь, конечно же, верные польские «друзья», королевич Владислав – сын Польского короля Сигизмунда, а так же Шведский король Густав Адольф, спал и видел на Московском троне своего отпрыска – принца Карла Филиппа. То есть конкуренция на царскую «табуретку» была та еще. Вы хоть на миг представьте себе, что к трону прорвался бы любой из них, – это конец не только православию – конец русскому народу, и Слава Богу, что эта участь нас миновала. Летом 1613 года на Московский трон взошел 17-летний царь Михаил Федорович Романов, этой династии предстояло править страной следующие триста лет.

Все вышеозначенные политические интриги, вся эта возня вокруг русского трона не только ослабили государство, они принесли стране чудовищное разорение. Экономика в полном упадке, надо страну поднимать, армии зарплату платить, а денег в казне – «шаром покати».

Основным источником пополнения государственного бюджета в те годы была торговля, и в первую очередь – продукцией сельского хозяйства: это мед, воск, лен, кожа. Но особенно востребованы на рынках Европы и Азии были меха. «Мягкое золото», «рухлядь», добывалось в основном на Урале и в Сибири, вот поэтому, чтобы залатать экономические дыры, государево око и обратилось на восток, за Урал в Сибирь. По правде говоря, освоение Сибири началось еще в царствование Ивана Грозного. В 1555 году по просьбе правителя Сибирского ханства – Едигера Москва согласилась принять Сибирь «под свою руку», за что хан обещал платить «ясак» – 1000 собольих шкурок ежегодно. А это были в то время очень приличные деньги. Вот что писал барон Сигизмунд фон Герберштейн, дипломат Священной Римской империи: он купил 14 шкурок соболя, заплатил за них 41 килограмм серебра, и считал это очень выгодной сделкой. А у коренных жителей Сибири и Дальнего Востока соболь вообще не имел никакой ценности, все равно что шкурка кролика в наши дни. Туземцы за железный котел давали столько собольих шкур, сколько можно было в него впихнуть. В розничной торговле у нас в России цена одной шкурки соболя была 1 рубль. Для сравнения: хороший дом в то время стоил 10 рублей, а рабочая лошадь – 2 рубля. В конце 16 века царь вообще ввел государственную монополию на торговлю мехом, весь добытый мех считался достоянием государства и должен был сдаваться в государственную казну. Так что сделка с ханом Едигером была, конечно, выгодной для России, но кроме экономической выгоды, она позволяла русским людям беспрепятственно и вполне легально осваивать Сибирь и, дальше двигаясь на Восток, закрепляться на ее территориях, обустраиваться, строить и развивать поселения и облагать «ясаком» коренное население Сибири, присягнувшее Русскому царю. Так, одна только Мангазея – заполярный острог, основанный еще в 1601 году, ежегодно сдавала в русскую казну 80 тысяч соболей. А соболь, добытый в Енисейской тайге, «почти черный, с проседью», вообще ценился очень высоко, за некоторые шкурки иностранцы выкладывали по 25 рублей, сумма по тем деньгам огромная. Например, денежное довольствие рядового казака Кетского, а позднее Маковского и Енисейского острогов равнялась тогда пяти рублям в год, можете себе представить? Ежегодно российская казна пополнялась на 500-600 тысяч рублей только от дохода торговли мехом, что составляло 80 % стоимости всего экспорта России; чтобы было понятно, доходы от торговли мехом, как главного источника пополнения бюджета страны, были сопоставимы по значению с нефтегазовым экспортом в современной России. А это означало, что освоение и присоединение Сибири и Дальнего Востока было важнейшим приоритетом Российского государства в тот период времени. А то, что с освоением Сибири надо было торопиться, было очевидно, и молодой царь Михаил и его отец – Патриарх и «Великий государь» Филарет – это понимали. Уральские купцы и промышленники – Строгановы и Тобольский воевода князь Куракин докладывали, что по Сибири уже вовсю шастают представители различных иностранных «фирм» и компаний, пытаясь самовольно, минуя официальные власти России, вести торговлю с аборигенами, нанося громадный вред экономике Государства Российского, в огромном количестве скупая сибирский мех по бросовым ценам. А объемы добычи «мягкого золота» были таковы, что только в 1620 году в Сибири было добыто и сдано в Царскую казну 200 000 шкурок соболя, 10 000 черно-бурых лисиц и 500 000 шкурок белки, и это не считая куниц, бобров и норок, можете теперь представить сумму недополученной Россией выгоды в результате контрабандной деятельности иностранных предпринимателей, скупающих за бесценок или меняющих за бусы и зеркальца бесценнейшие сибирские меха.

Поскольку цель моего повествования – рассказать историю освоения и закладку Енисейского острога, то начать надо с автора этого проекта – Тобольского воеводы князя Ивана Семеновича Куракина. Именно при нем и началась программа освоения енисейских земель и приведение под присягу московскому царю всего коренного населения Восточной Сибири и Дальнего Востока.

Иван Семенович Куракин происходил из очень древнего рода литовского князя Гедемина. Многочисленный род Куракиных был тесно связан не только с большинством знатных фамилий России и ушедшей уже династии Рюриковичей, но и состоял в родстве с домом Романовых. В период Смутного времени, о котором мы говорили чуть выше, князь Куракин был ярым сторонником польского короля Сигизмунда и естественно всецело поддерживал избрание на Московский престол его сына Владислава. Но на престол выбрали русского боярина Романова, и таким образом Куракин из-за своей недальновидности, грубо говоря «пролетел», и честь свою княжескую и репутацию запятнал навеки как предатель и изменник. Но однако ему и здесь повезло, учитывая кровное родство с царем Михаилом и былые заслуги, он был просто удален от Двора и отправлен на службу в Тобольск воеводой, таким образом, наказание было чисто формальным. Хотя за подобные государственные преступления на Руси карали жестоко, вспомним хотя бы как поступал Иван Грозный или Петр Первый со своими «оппонентами», сотнями народ казнили, а тут – воеводой, повезло одним словом. Надо отдать должное, князь Иван Семенович все-таки осознал тяжесть содеянного, а также гуманность, проявленную в отношении него молодым государем. И уже находясь в Тобольске, пишет хвалебную оду и посвящает ее царю Михаилу Федоровичу, в которой засвидетельствовал ему глубочайшую преданность и признательность, называлось это произведение «Чаша государева». Целых пять лет находился Куракин в Тобольской, хоть и почетной, но все же ссылке, и так бы и промелькнула личность опального царедворца на российском политическом небосклоне никем не замеченной и не оставившей следа, если бы не один маленький нюанс. Когда речь заходит об освоении Сибири и продвижении русских на Восток, сразу же всплывает фамилия Тобольского воеводы Ивана Семеновича Куракина. Как не крути, а это именно он стоял тогда во главе Тобольского разряда, и по его инициативе начиналась Енисейская эпопея. Князь понимал, что огромные расстояния, непролазная тайга, громадные реки, болота и полное отсутствие дорог не дадут вот так с ходу, с «кондачка» приступить к выполнению поставленной перед ним государем задачи. А задача была проста: государству нужна была валюта, а валюта – это меха, т. е. «ясак», говоря современным языком – увеличение дохода в бюджет государства. Для этого необходимо было создать опорную базу, и лучше всего для этого подходил левый берег реки Енисея, откуда было бы удобно, в перспективе, распространять свое влияние и контроль дальше на восток и на юг. Для этого необходимо было строить на реке Енисее большой острог, пригодный для постоянного проживания большого количества людей. Начиная подготовку экспедиции на Енисей, воевода знал, что самым удобным пунктом начала похода к реке Енисей, конечно же, будет уже давно существующий – Кетский острог, который был построен русскими казаками-первопроходцами именно для тех же целей, которые теперь должны будут перейти к новому острогу уже на Енисее. И вот теперь Кетский острог – это форпост для дальнейшего продвижения на восток, к берегам великого Енисея, где велено было построить новый Енисейский острог. Куракин лично отправляет двоих служилых людей и одного промышленного на разведку к самому Енисею, чтобы составить маршрут движения всей последующей экспедиции. По его распоряжению из Сургутского острога переводят в Кетский острог тридцать служилых людей, вероятно это были казаки, и кроме того, приказано туда же отправлять промышленных людей – кто пожелает. Одновременно князь дает указание воеводе Кетского острога Чеботаю Челищеву опросить находящихся там служилых людей десятника Ивана Кайдалова, ходивших с ним против тунгусов, самого Кайдалова к тому времени уже не было в живых – его убили восставшие остяки. Т. е. мы видим, что организационно-подготовительные работы проводились под непосредственным контролем самого князя Куракина. В 1618 году весной из Пелымского острога прибыли князь Василий Кандинский и сын боярский Петр Албычев с десятком стрельцов. А вообще экспедиционный отряд формировался служилыми людьми из разных острогов Сибири, так известно, что были люди из Березова, Нарыма, ну и как мы уже говорили, тридцать казаков из Сургута уже ожидали остальных в Кетском остроге. Черкас Рукин был из самого Тобольска, он и стал помощником Петра Албычева, а планируемый ранее на место командира отряда вогульский князь Василий Кондинский назначен не был. Отправление отряда намечено было на вторую половину мая, так как предполагался спуск по течению вниз по Иртышу, до впадения реки в Обь, потом необходимо было «бечевой» подниматься против течения по Оби, а затем таким же образом и по ее притоку Кети мимо Кетского острога, в верховья реки Кети, а дальше «волоком» до речки Тыя, там необходимо строить небольшие лодки, так как речка не широкая и мелководная, а потом спуститься по ней в реку Кемь, а там уже в Енисей. Учитывая сложность пути, а также большой запас провианта и другого имущества, предполагалось, что путешествие займет примерно полгода, если по «волоку» идти уже по снегу зимой. Потому что по их подсчетам к началу «волока» они должны были добраться примерно где-то в средине сентября – уже по заморозку. Так и произошло. Начало волока они достигли осенью. И вот тут все пошло не так, дальше двигаться в неизвестность, когда впереди зима, было безрассудно, и Албычев с Рукиным принимают решение остаться здесь на зимовку, к тому же приличные запасы продовольствия, инструментов, оружия и боеприпасов не позволяли все это нести на себе. Для более-менее комфортной зимовки необходимо было построить несколько жилых помещений из расчета почти на сотню людей, амбары для хранения провианта, будучи людьми опытными Албычев и Рукин решают также обнести все эти строения тыном, другими словами, построить укрепление, чтобы в случае чего обезопасить и себя, и груз. Таким образом, в силу сложившихся обстоятельств и без всякого на то ведома из Москвы, или даже канцелярии воеводы Куракина, на берегу реки Кети был заложен острог, название ему дали – Маковский. Там путешественники и зимовали до весны следующего года, и не зря ими были приняты такие меры предосторожности. Только-только запахло весной, как перед новым острогом возникли, причем в большом количестве, воинствующие тунгусы, и если бы не «частокол», сооруженный по всем правилам фортификации, то осажденным путешественникам пришлось бы туго. Но находясь в укрытии и ведя прицельный огонь из пищалей, служилым удалось внести в ряды тунгусов панику и смятение и тем самым отбить нападение. Надо сказать, что хотя тунгусы уже встречали и прежде огнестрельное оружие у пришельцев из России, сами им не обладали, поэтому превосходство русских служилых было очевидно. Из этого очень неприятного происшествия был сделан вывод, что решение руководителей экспедиции построить заимку и остаться в ней зимовать было правильным. Сам факт нападения тунгусов на отряд стал предметом разбирательства высшего руководства, как тогда говорили – сыска, обвинение было предъявлено воеводе Кетского острога Чеботаю Челищеву в том, что он своевременно не оказал помощь, несмотря на то, что просьбы о помощи были. Вероятно, провал экспедиции Албычева и Рукина был бы на руку воеводе, так как позволял Челищеву снова оставаться полновластным хозяином всего Кетского уезда, тогда как ему было приказано передать находившиеся на Енисее волости в ведение нового острога, а тут, кроме еще не основанного, появился новый, да тем более самовольный. Кстати, даже имя нового самовольного острога по первости писалось no-разному в донесении в Тобольск Албычев и Рукин называли его Макыцким острогом, однако в Тобольском наказе о проведении сыска по «делу Челищева» было написано уже Намацкий острог, в других же документах новоиспеченный острог называли и Макуцкой и Макоцкой. Одно было очевидным, что острог назван по имени жившего там прежде остяцкого князца Намака, относящегося к колонизаторам очень дружелюбно и одним из первых ставшего «под руку» Русского царя.

История возникновения, основание и закладка Енисейского острога, несмотря на то, что факт этот не такого уж далекого прошлого, весьма не однозначна. Обширная литература на эту тему не только не дает хронологической последовательности происходящих в то время событий, но и определения исторических личностей и образов участвующих в них. Все архивы, связанные с периодом основания и закладки Енисейского острога, к огромнейшему сожалению были утрачены. Страшный пожар в Москве в 1626 году уничтожил все документы, дотла сгорел «приказ» Казанского дворца. Именно этот «приказ» ведал всеми колонизируемыми землями на востоке Русского царства, к этим же территориям относятся и земли Сибири. Такой порядок в Московском правительстве существовал вплоть до 1637 года, когда был специально создан Сибирский «приказ». Но все документы, проливающие свет именно на период основания Енисейского острога, и все, что с этим связано, – отсутствуют. А посему многие публикации по этому вопросу противоречивы, некоторые и вовсе ошибочны, в первую очередь это касается времени и места закладки острога, а также первоочередности фигурантов, участвовавших в основании Енисейского острога. Так в интернет-энциклопедии Красноярского края есть публикация «Первоначальное освоение Сибири (16-17 вв.)», датированная 17.09.2014, где указано, что Енисейский острог основан Максимом Трубчаниновым и Максимом Рукиным в 1619 году, словарь Брокгауза и Ефрона сообщает: «Енисейск основан Петром Албычевым и Черкасом Рукиным», только вот дата стоит 1618 год. Эту же дату и этих же лиц мы видим и в «Большой Российской энциклопедии» с указанием, что острог заложен был в устье реки Мельничной при впадении ее в Енисей. Точно также описывает эту историю А. Бродников в своей книге «Енисейский острог», вполне справедливо ссылаясь на ряд архивных документов, примерно то же самое пишет и Геннадий Фаст в своей книге «Енисейск православный». В статье «Отец сибирских городов» Игоря Попова, опубликованной в российском географическом журнале «Живописная Россия», время и персонажи указаны так, как это, и принято – т. е. 1619 год, сын боярский Петр Албычев и стрелецкий сотник Черкас Рукин. И тут я с автором солидарен, а вот что касается места острога – категорически не согласен. Попов утверждает, что заложен был Енисейский острог в месте впадения реки Кемь в Енисей. То, что это не соответствует действительности, вам скажет всякий, кто хоть раз побывал в городе Енисейске, – от места впадения реки Кемь в Енисей и до впадения реки Мельничной, на которой Енисейск и стоит, расстояние примерно в десять километров.

Когда в начале лета 1619 года отряд под руководством Петра Албычева и Черкаса Рукина по реке Кеми спустился к Енисею. Я не думаю, что вопрос о выборе места под закладку острога, был спорным, и как утверждают некоторые историки, решался чуть ли не голосованием или жребием. Я с уважением отношусь к творчеству Герхарда Фридриха Миллера, автора знаменитой «Истории Сибири», но не могу на веру принять его утверждения, что «основатели города избрали для него три места, но долго не могли прийти к соглашению относительно того, на котором из трех мест построить город. Первое место было намечено при впадении реки Кеми в Енисей; второе там, где на самом деле был построен город, и третье там, где теперь находится деревня Марково Городище». Это его утверждение якобы базируется на устных преданиях самих жителей этого самого Маркова Городища. Ну во-первых, «первопроходцы», прибывшие в 1619 году на реку Енисей, были не такие уж и первопроходцы, мы знаем, что при подготовке к экспедиции были опрошены участники похода отряда Василия Кайдалова, «ходившие воевать» тунгусов еще в 1608 году, и ходили они именно этим путем (другого просто и быть не могло), кроме того летом 1617 года для разведки и прокладки маршрута для отряда Албычева сюда же были командированы три человека, двое служилых и один промышленный, и они шли тоже именно этим маршрутом, так как этот маршрут самый оптимальный и более известный, им пользовались и раньше, иначе каким же путем сюда ходили сборщики «ясака» от воеводы Челищева, а они ходили на Енисей. Есть документы, подтверждающие, что на месте, где позднее возник Маковский острог, а еще позднее возникнет и Енисейский, уже были казаки из Сургута и Томска еще в 1607 году и потом регулярно там бывали. Естественно, что какое-то зимовье или даже острожек где-то уже имелся, и не обязательно на месте Маркова Городища, а скорее все-таки на левом берегу Енисея, так как правый берег был небезопасен, тунгусы, мы уже знаем, кочевали на правом берегу Енисея и при переправе были бы мгновенно обнаружены. Само устье реки Кеми, вернее, ее берега, были затопляемы, и это никак не осталось бы незамеченным такими опытными и бывалыми таежниками, а поскольку и задача была – строительство острога для продвижения вверх по течению Енисея, – то и выбор места выше устья достаточно полноводной реки Кеми был логичен и целесообразен. А кроме того, мало кому известно, что еще до появления на Енисее казаков Албычева и Рукина, на горе, прямо в центре современного Енисейска жили люди, старец Тимофей и его «братия», уже более двадцати пяти лет молились в своей «пустыне», которая и стала в последствии Спасским Енисейским монастырем. Я уверен, что это тоже оказало определенное влияние на выбор места закладки острога, место то было обжито и намолено. Существуют документальные подтверждения, что Спасский монастырь на Енисее существовал уже во времена первого русского Патриарха Иова (1589-1605 гг.), разумеется это не был монастырь в современном понимании этого слова, скорее скит, либо пустынь, но задачу-то он выполнял монашескую: уединенность, молитва, работа, а самое главное, он являлся важным опорным пунктом продвижения и распространения вглубь Сибири христианского учения православия. Монастыри, особенно в Сибири, аккумулировали не только все православные ценности и являлись центром их распространения, но также занимались административными и даже экономическими функциями, способствовали развитию грамотности, получению сельскохозяйственных навыков, обучению ремеслам. Так что по моему глубокому убеждению, закладка Енисейского острога на том месте, где он и заложен, – не дань случайности, и тем более выпадению жребия, а осмысленный и предсказуемый шаг администрации Тобольского разряда и лично его воеводы князя Ивана Семеновича Куракина. То, что Тимофей Иванов пришел на Енисей будучи еще совсем молодым человеком в 1592 году, официально было объявлено представителями Святейшего Синода и является неоспоримым фактом; более того, установлено, что он пришел туда не просто так, случайно, а по благословению своего учителя, с кем провел несколько лет, изучая послания и жития старца Нила Сорского. Само собой подтверждается, что его учитель и наставник, посылая к Тимофею других иноков, возжелавших «уединенного и безмолвного жития», – знал о его местонахождении. Очень душевные слова сказал по этому поводу протоиерей Геннадий Фаст: «В 1592 году инок Тимофей (Иванов) поселился на месте будущего монастыря, построил келью и привлек в свою обитель ищущих спасения. Только через 26 лет появится острог, через 50 – монастырь Всемилостивого Спаса – а в дремучей тайге уже возносилась ко Господу молитва подвижника. И как пчелы на нектар, потянулись в эти места ищущие спасения души. Сначала молитва инока-подвижника, потом обитель, потом град – так поднималась Русь. Так вставал и Енисейск».

Еще 200 лет назад Петр Андреевич Словцов в своей книге «Историческое обозрение Сибири» писал: «Куда поселялся инок с крестом, там водворялся и крестьянин с плугом. Около монашеской кельи, под сенью креста запахивалась полоска земли, которая делалась первым ядром монашеского хозяйства, а крестьянин-бобыль или бездомный пришелец – первым работником, кормильцем себя и благочестивого старца, который сам служил примером трудолюбия. Здесь он поучался словом и примером христианскому благочестию, нередко обучая себя и детей грамоте у какого-нибудь инока». И ведь действительно, там где поселялся старец, возникал скит, приходили еще люди, образовывалась пустынь, потом монастырь, рядом неизбежно возникал посад, ну и наконец – город. О том, что на реке Енисее есть скит, было известно в Москве еще в период царствования Бориса Годунова; разумеется, в Сибири это тоже должны были знать и знали наверняка. Так что встреча Петра Албычева и Черкаса Рукина со старцем Тимофеем Ивановым наверняка сразу же состоялась, и более того – была запланирована. А что касается ссылки господина Миллера на устные заявления жителей Маркова Городища о спорности в вопросе выбора места под закладку Енисейского острога, то не думаю, что этому следует верить, сам господин Миллер, хоть и бывал в Енисейском остроге, но на сто с лишнем лет позже описываемых событий и само собой беседовать с очевидцами не мог, так что его умозаключения являются не более как экспертными суждениями и имеют право быть, равно как и мои. Поэтому я придерживаюсь мнения большинства аналитиков в том, что Енисейский острог был заложен именно в месте впадения речки Мельничной в Енисей, и основателями острога являются сын боярский Петр Албычев и стрелецкий сотник Черкас Рукин, а произошло это в 1619 году. Прибывший на это место в следующем году сын боярский Максим Трубчанинов просто зафиксировал факт наличия острога, о чем и доложил Тобольскому воеводе Ивану Семеновичу Куракину. Разумеется, построить полноценный город-крепость за один год просто невозможно, и было бы глупо ожидать этого от сотни человек. И вполне естественно, что посланный вслед за Албычевым и Рукиным Максим Трубчанинов продолжил строительство острога. Как отмечают многие авторы, в их числе и упомянутый выше знаменитый историограф, естествоиспытатель и путешественник Герхард Фридрих Миллер, оставивший после себя массу материала, касающегося и освоения Сибири, вначале это было просто зимовье, окруженное изгородью, с тремя небольшими башнями, а уж потом, только года через три, вырос и сформировался острог в прямом понимании этого слова, город-крепость. А учитывая, что ротация «начальников» была ежегодной, то к строительству Енисейского острога приложили руки не только Албычев, Рукин и Трубчанинов, но и Ушаков, Балкашин и Хмелевский. Это именно те управители Енисейского острога, которые ежегодно и именно в такой последовательности посылались туда Тобольским воеводой. Пока в 1622 году из самой Москвы не прибыл первый Енисейский воевода Яков Хрипунов, а с ним еще сорок Томских казаков, для укрупнения гарнизона. К этому времени уже изменилась и конфигурация самого острога, и его размеры. И теперь он представлял уже довольно-таки серьезное и мощное по тем меркам сооружение по типу острог-крепость, как по форме, так и по характеру укреплений. Острог имел форму неправильного прямоугольника с тремя башнями, две были с тыльной стороны от Енисея над въездными воротами, а другая, тоже с воротами, выходила к Енисею. Это было необходимо, так как караваны спустившихся по Кеми и поднимающихся против течения Енисея лодок – струг – необходимо было встречать и разгружать, а так как доставляемый груз в основном был – рожь да овес, а два хлебных амбара находились как раз в бережной части острога. Кроме хлебных амбаров, на огороженной территории острога, располагался дом воеводы, помещение таможни – для маркировки пушнины, со складом для пушнины, а также съезжая изба и тюрьма. Ввиду того что острог по размерам был небольшой, всего лишь около четырехсот метров по периметру, так что больше там разместить ничего не представлялось возможным. А все остальные строения – жилые дома стрельцов, казаков и промышленных людей, а также церковь и транзитные склады, предназначенные для хранения товаров отправляемых дальше, на Тунгуску или на Лену, – находились за пределами острога.