Сестричка

Осторожно стащив лейтенанта, Наташа убедилась, что второй боец почти не пострадал, рваная рана на руке казалась пустяковой. Красноармеец вдохнул полной грудью, выдохнув что-то о тяжести своего командира. Ловкими движениям Наташа наложила бойцу повязку на предплечье, не домотав до конца, вручила хвост от бинта раненому.

– Давай дальше сам, мотай потуже, а то крови много потеряешь, – тот мотнул головой, давая понять, что всё понял, – хорошо, а я займусь лейтенантом. Перебинтуешься, иди…

Девушка подняла глаза, а красноармеец уже бежал к вражеским траншеям, затягивая бинт зубами на ходу. Осудительно мотая головой, Наташа вынула из сумки свёрток металлической сетки с маленьким ножиком, чтобы распороть рукав шинели. Аккуратно вправив сломанную руку, начала накладывать негнущуюся сетку для фиксации кости. Где-то рядом упала мина. Наташа инстинктивно прикрыла раненного, защищая от падающих комий земли. Закончив бинтовать опасные раны, вынув последний бинт, она подползла к краю воронке и скатилась в неё. На дне красноармеец трясущимися руками вложил последний патрон в диск и захлопнул крышку. Девушка остановила его механические действия и начала перевязывать жуткую рану на голове.

Поднявшись к раненому лейтенанту, Наташа осмотрелась. Неподалёку лежали оставленные брезентовые носилки. Не поднимаясь, поползла на коленках к ним. Разрывы мин отдалялись от неё, но горячие осколки с землёй всё ещё осыпали. Ухватившись за лямки, она заторопилась назад. Развернув брезент, Наташа стала переворачивать лейтенанта на бок, подкладывая носилки. Сквозь пробитую осколками ткань было видно окровавленный снег. Раненый застонал.

– Потерпи, родной, – зашептала Наташа, впрягаясь в лямки, – потерпи, сейчас уже идём.

Упершись в промёрзлую землю, девушка стряхнула окровавленный снег с ладоней и, вцепившись покрепче в лямку, потянула носилки. Через несколько минут от тяжести сгорбленная спина затекла и начинала ныть. Распрямить во весь рост было рискованно, то и дело слышался свист шальных пуль румын.

В какой-то момент Наташа распрямилась и сильно дёрнула носилки, подаваясь вперёд. Послышался треск, и брезент лопнул, а тело продолжило двигаться вперёд, ноги не поспевали, и она уткнулась в белый, как ей показалось, горячий снег. На раскрасневшемся лице снег быстро таял. Она оценивающе посмотрела назад, на свои позиции. Две трети пути были преодолены. Раненый товарищ открыл глаза и пристально посмотрел в небо.

Наташа встала, подняла автомат и закинула его себе за спину. Села у головы, упёрлась пятками в мёрзлую землю и потянула за ворот шинели на себя, потом снова чуточку отодвинулась назад, упёрлась и опять потянула. Левая рука красноармейца лежала на животе, освобождённая из рукава, а полурастёгнутая шинель упиралась подмышку, образуя импровизированные носилки волокуши. Чтобы не думать о плохом, она начала считать свои тяжёлые шаги. «Ещё немного»,– твердила она себе, – «и будут спасительные траншеи, а там короткий отдых».

– Эй, – послышался хриплый голос. Наташа остановилась, – санитар… – Поправив мешавшийся на боку автомат, девушка придвинулась к раненому.

– Потерпите, товарищ лейтенант, ещё немножко.

– Как наше наступление? – Прохрипел раненый.

– Скоро ворвёмся в траншеи врага. Всё идёт хорошо. Только не разговаривайте, берегите силы, – полушёпотом, переводя дух, тараторила Наташа, осматривая залитую грязью и кровью степь.

Десятки санитаров пересекали степь, доставляя раненых в батальонные и полковые медицинские пункты. Десятки тысяч медицинских сотрудников по всему фронту трудились, спасая жизни солдатам. Её взор был направлен туда, где 105 гвардейский стрелковый полк готовился к стремительному рывку на вражеский бруствер.

Наташа отёрла снегом лицо и потянула раненого к спасительным блиндажам, где развернуты были первичные медпункты. «Быстрее, быстрее», – подгоняла она себя. Тяжесть безвольного тела вдвойне наваливалась на её хрупкие плечи. «Ещё чуточку», -думала Наташа, – «вот она насыпь». Руки слабели, намокшая шинель выскальзывала из озябших пальцев. С каждым раненым расстояние до медицинских пунктов становилось всё дальше и дальше.

– Санитары! – Выкрикнула она, упершись в холодную земляную насыпь. Из-за бруствера выскочило двое мужичков. Они ловко уложили лейтенанта на носилки. Наташа попыталась встать, но ноги не слушались и предательски не сгибались, словно деревянные. Наташа нахмурилась. Всего четвёртого тяжёлого донесла, а силы уже на исходе. Помотав головой, она заставила себя встать.

Передав в медицинский пункт документы и оружие раненного, Качуевская наполнила сумку бинтами, перевязочными пакетами. Выдохнув усталость, Наташа решительно вышла, желая помочь хотя бы ещё одному, прежде чем силы совсем оставят её.

На острие

Молоденький лейтенант на переднем крае, засунув пригоршню снега в рот, огляделся. Его взвод залёг, а танки вот-вот соприкоснутся с передними шеренгами и уйдут вперёд, оставив пехоту и себя без прикрытия. Пулемёт врага нещадно лупил по степи, рыхля землю, не давая подняться красноармейцам. Проклятья вперемешку с мыслями, «что же делать», метались в голове лейтенанта. Сплюнув, он приподнялся на локтях и во всё горло заорал.

– Автоматчики, слушай приказ! Готовим гранаты! Как танки выдут на полкорпуса вперёд, делаем рывок и закидываем окопы с мамалыжниками.

Ползущий недалеко танк по-прежнему не замечал злополучное пулемётное гнездо, прижавшее атакующих к земле. Надеяться на удачу не приходилось, если только на себя и на снайпера, идущего где-то позади, если он ещё был жив. К первой шеренге подползали бойцы с автоматами, секунды тянулись, а минуты казались вечностью.

Ещё немного, и танки выдвинутся вперёд. Правый остановился. Тяжёлая машина качнулась, замерла на секунду. Из ствола вырвалось пламя и пороховая копоть, а от звука выстрела у ближайших солдат зазвенело в ушах.

Куда бы танк ни стрелял, пулемётный расчёт врага прятался за бруствер, а эти секунды упускать было нельзя. Взводный вскочил на ноги, матеря фрицев, на чём свет стоит, стремительно кинулся вперёд, ведя огонь из автомата по быстро приближающимся траншеям румын.

Около залёгшего пулемётного расчёта врага жахнул фугас, вздыбив землю. Следуя примеру командира, с земли поднялись сначала кто побезрассуднее да посмелее, а затем и все остальные. Кто мог, стреляли по укреплениям. Прицельность стрельбы сейчас была им неважна, главное – подавить врага, чтобы он спрятался в своих укрытиях и не высовывался.

Лейтенант бежал со всех ног. Перекопанные артиллерийским огнём траншеи приближались всё ближе и ближе. ППШа в последний раз дёрнулся в руках и, опустев, затих. Не сбавляя темпа, молодой парень закинул его за спину и потянулся к гранатам.

Умолкший пулемёт и ответный град свинца заставили румын залечь над бруствером, где он ещё был. Мамалыжники не решались высовываться, старались стрелять поверх бруствера вслепую, наугад. Но даже и этого хватало, чтобы красноармейцы теряли своих товарищей.

Рядом кто-то вскинул руки и повалился на снег. Лейтенант пригнулся: траншея была совсем рядом, дёрнул кольцо и, выпрямившись, швырнул гранату. Не останавливаясь, он сделал два широких шага и метнул ещё одну, а затем плюхнулся в воронку на перемешанную со снегом землю.

Вражеские укрепления содрогнулись. Молодой парень лежал на спине, судорожно хватая воздух ртом. Руки ощупывали автомат, пытаясь нащупать защёлку магазина. Металлический крючок лязгнул, барабан выпал на грудь, а озябшие трясущиеся пальцы полезли в подсумок.

Красноармейцы перевалили через бруствер. Там, где разорвались гранаты, ни живых, ни раненых не было. Те же, кто уцелел, торопливо бежали по ходам сообщения во вторую линию траншей. Однако, бог войны так прошёлся по укреплениям румын, что не только первая, но и вторая, и даже третья линия были сильно повреждены. Бежавшим приходилось подниматься из осыпавшихся ходов, попадая под огонь наступающих красноармейцев, а закрепиться на разрушенных фортификациях, дезорганизованным прихвостням третьего рейха было втройне сложнее.

– Не давайте им закрепиться, гони мамалыжников! – Буквально ревел лейтенант. Его взвод занимал оборону у первой линии укреплений, а нужно было идти вперёд, прорываться дальше.

Где-то справа затрещал пулемёт. Страшный треск пилы Гитлера затих в ушах молодого Лейтенанта. Секунду назад он вёл вперёд своих товарищей, глядя врагу в лицо, а сейчас почему-то сероватое небо, медленно плывущее перед глазами. Шума боя не слышно. Странная тишина окутала его. В ушах кроме глухих ударов больше ничего не слышно. Вот чей-то расплывающийся образ заслонил часть неба, нависая над его лицом. Он что-то говорит, потом достаёт что-то из своей сумки, и опять что-то говорит. «Кто это», -прикосновение небольших ладошек к нему. Но странно, он не слышит и почти ничего не чувствует. Образ постепенно проясняется: это девушка, перепачканная бурой кровью. Вот она снова склонилась над ним, чуть вьющийся локон выскочил непослушно из-под шапки. Сознание стало уплывать с растаявшей медсестрой. Он почувствовал, как её ладони вцепились в шинель, и лёгкое волочение стало отдавать пока ещё слабой болью. Тьма сгущалась, в этом сумраке девичий голос шептал «Держитесь, товарищ лейтенант, всё будет хорошо».

– Сестричка… – всё, что он смог вымолвить.

Нелёгкий труд

Лёгкий Советский танк взобрался над траншеей, вертя башней. Как только машина остановилась, последовал выстрел из башенного орудия. Клубы пламени и пороховых газов вытолкнули осколочный снаряд куда-то вправо. Холмик в сотне метров поднялся в воздух, разбрасывая в разные стороны куски плоти и окровавленные остатки пулемёта.

Т-50 дрогнул, гусеницы, лязгнув, потащили сырую землю в траншею, обрушая края. Машина начала набирать ход, закапываясь в распаханном артподготовкой укреплении. Гусеницы поползли вверх, поднимая корпус высоко в небо. Солдаты обходили с разных сторон ревущий танк. Но тут мотор зачихал и заглох. На позициях рядом с машиной на секунду воцарилась тишина. Т-50 грузно шлёпнулся, преодолев траншею. По корпусу, словно в колокол стучали зенитные пули. Добрая половина рикошетила, другая не пробивала, оставляя огромные выщербины на броне. Красноармейцы из траншей открыли по позиции зенитке ответный огонь, но бронированный щит надёжно укрывал врага. Из огромной воронки рядом с орудием поднялся боец, широким размашистым движением метнул за станину зенитного орудия гранату и упал ничком на землю. Взрыв посёк орудийный расчёт.

Вперёд на полном ходу вырвалась тридцатьчетвёрка, влетая во вражеское орудийное укрепление, сминая покорёженную пушку. На её корпусе держалось отделение автоматчиков. Смяв гусеницами на развороте пулемётное гнездо, танк остановился, давая штурмовой группе спрыгнуть с брони. Бойцы молниеносно реагировали на движение в траншеях, предугадывая действия фашистов. Граната летела в сторону сорванной маскировочной сетки в проём укреплённого дота. Очередь направо по траншее, рывок вперёд, и вновь граната за дверь блиндажа, очередь по кидающимся врукопашную стрелкам. Тридцатьчетвёрка медленно продолжает движение вдоль траншеи, выискивая вдалеке себе в прицел врага. Выстрел из башенного орудия метров в ста с землёй подбрасывает в воздух группу убегающих фашистов.

Крышка люка остановившегося Т-50 откинулась, из танка показалась окровавленная голова в шлемофоне. Осмотревшись, танкист стал выбираться из машины, помогая себе одной рукой. Вторая безвольно болталась. Пехота уже обошла его машину и ушла вперёд, тесня оставшиеся очаги сопротивления румын, оставляя убитых и раненных позади, развивая успешную атаку.

Парень с красным крестом на сумке, перемахнув через разрушенный бруствер, заторопился к грозной машине. Вскочив на корпус, санитар подхватил за пояс раненного танкиста, помогая выбраться из стальной ловушки.

– Есть ещё кто?

– Мехвод, ещё шевелился… – выдохнул танкист, опираясь спиной о катки своей машины. Санитар перебинтовал серьёзные раны на скорую руку, останавливая кровотечение, после чего юркнул в башенный люк танка.

Механик водитель ещё был жив. Осколки буквально изорвали тело третьего члена экипажа, а дневной свет проникал сквозь 37 миллиметровую броню, словно через дуршлаг.

Санитар высунулся из люка, осматривая первую линию оставленных врагом траншей, внимательно выискивая кого-то пристальным взглядом. Чуть поодаль мелькнула шапка.

– Санитар! – Выкрикнул он, – Здесь у танка! Помогай!

Наташа пробиралась по развороченным траншеям, заваленным землёй и трупами, пригибаясь от шальных пуль. Девушка старалась не наступать на мёртвых, поскользнуться на мертвеце и упасть к нему, было жутковато. Перебравшись через нейтральную полосу, санитары и санинструктора организовывали медицинские пункты в уцелевших блиндажах. Из такого вот пункта Наташа вышла навстречу опасности. Бой гремел совсем рядом. Враг был сломлен, но бежать по голой степи не спешил, вгрызаясь сильнее в последние свои укрепления. Мысли об эвакуации тяжёлых с передовой крутились у Наташи в голове. Теперь уже на руках их не отнесёшь, нужен был транспорт. Окрик остановил её. Встрепенувшись, санинструктор Качуевская приподнялась над краем траншеи. Никого не было видно, как второй оклик притянул её взгляд. Из башенного люка, высунувшись, махал ей рукой парень, а рядом с танком сидел перевязанный танкист.

Парень вновь спустился в танк и потянул за плечи механика водителя. Худощавое тело танкиста, словно налитое свинцом не желало покидать своего кресла. С трудом он подтянул его на себя и отчаянным рывком поднял вверх, встряхнув раненного так, что тот застонал. «Живой», промелькнуло у санитаров в голове, удерживая раненного у командирского люка, где маленькие ладошки ухватились за комбез, и потянули дальше. Упершись плечом в пропитавшиеся кровью штаны танкиста, медленно подталкивая его из стальной братской могилы, девушка аккуратно приняла раненого, перебирая пальцами его форму, чтобы уцепиться поудобнее. Уставшим рукам необходимо было надёжно держать бойца, чтобы его израненное тело не выскользнуло в решающий момент. Вытянуть на свежий воздух из душного железного заточения безвольного танкиста даже для двоих было тяжело.

Наташа туго стянула последний виток бинта и завязала узелок на повязке тяжело раненного танкиста.

– Ну, вот и всё, теперь нужно к медпункту, – девушка тяжело вздохнула, – пора идти, – Больше для себя говорила Наташа, нежели сидевшим рядом.

Санитар помог подняться командиру боевой машины на ноги, а затем подхватил импровизированные носилки, и они заторопились к блиндажу, где была возможность в скором времени покинуть передовую на спасительном транспорте.

Виляя то вверх, то вниз по заваленным траншеям врага, они вышли к уцелевшему большому блиндажу. На шум их тяжёлого дыхания они услышали оклик: «Стой, кто идёт!». «Да свои!» – был ответ санитара. И вооружённый боец медицинской службы облегчённо вздохнул, опуская оружие. Бой гремел уже где-то в нескольких километрах от них, но санитары и санинструктора не оставляли раненых без присмотра. Тот, кто приходил с раненым, оставался, а немного отдохнувший покидал блиндаж, уходя на передний край.

Раненые

Войска Красной армии продвинулись глубоко в оборону врага. Облачное серое утро после промозглой непогоды ночи не позволило люфтваффе подняться в воздух. Ослепшее командование румын не представляло масштаба наступления Красной армии. Тем самым не смогло организовать сильного сопротивления. Оборонительные рубежи были прорваны во многих местах. Разрозненные группы в панике бежали из своих укреплений под натиском советских солдат.

Девушка дышала на озябшие ладошки, пытаясь их согреть, но они отзывались лишь покалыванием. День ещё не закончился, а пальцы у Наташи уже немели и отказывались сгибаться. Она прятала их подмышки, ёжась от усталости. Ногам хотелось подогнуться, а телу улечься поудобнее, но она заставляла себя стоять, хотя бы опершись о насыпь траншеи.

Из блиндажа вышел санитар.

– Товарищ санинструктор, побудьте пока с ранеными. Вам необходим отдых.

– Я в порядке, – возразила Наташа, но парень остановил её.

– Конечно в порядке, но кто-то должен остаться с ними. Помочь словом, если придётся. Вскоре сюда приедет транспорт, его необходимо встретить. Наш сержант уже отправил за машинами. Передадите раненых и вернётесь к нам.

Наташа качнула головой. Раненых солдат было действительно много. А женский голос успокаивал лучше мужского. Боль и тревога быстрее проходили, если их будет снимать женская рука, словно рука матери.

Санитар закинул сумку за спину и одним рывком выскочил из траншеи туда, где гремел бой, уже не такой яростный, как час назад, но всё же стреляли там не в воздух. Качуевская провожала взглядом ушедшего к передовой санитара. Тот пригибался, медленно пробираясь по изрытой степи, нырял в воронки, а то в полный рост поднимался и бежал куда-то вперёд. Наташа отвернулась, подняла уставшие руки и вновь попыталась согреть их своим дыханием. Отдых с удвоенной силой навалился усталостью на плечи, прижимая её голову к земле. «Нужно взбодриться», – подумала Наташа,– «не время отдыхать, ещё много дел впереди». Многие ждут её помощи, на поле боя и за дверью в тёмном блиндаже. Наташа подняла взгляд над траншеей, провожая удаляющегося санитара, повернулась лицом к блиндажу, собираясь войти, как автоматная очередь оглушительно пронеслась над разрытой степью где-то совсем недалеко.

Сердце сжалось в груди так сильно, что она не могла дышать, а потом заколотилось, предчувствуя беду. Обернувшись, Качуевская стала искать вдалеке ушедшего парня, но его ни где не было. Сердце Наташи остановилось совсем, когда справа от их медицинского пункта появились фашисты. Они были ещё далеко, и направятся ли к ним, было не понятно. Но страх уже пополз по спине.

Мысли сумбурно бились в голове. «Бежать, спрятаться!» «Нужно затаиться, авось пройдут мимо!» Первые шальные мысли санинструктор гвардейского полка немедленно отогнала от себя. «Тебе доверены жизни советских людей, тяжелораненных солдат. Бежать – значит предать их, предать себя, предать страну.» Трезвый расчёт также возражал и другим надеждам. «Нет, раненых много, и кто-нибудь да застонет в бессознательном забытьи.» Наташа пригнулась, из такого положения следить за фашистами уже не могла, но и выдать себя тоже. А значит и привести врага к раненым не сможет. «Что же делать?» Задавала уставшая девушка себе один и тот же вопрос. Ответ возник сам собой, словно молния, ударившая в сухое дерево.

Наташа вошла в блиндаж, прикрывая аккуратно дверь, чтобы та предательски не хлопнула. Глазами она искала, чем можно было бы вооружиться. Проходя рядом с ранеными, чья-то рука ухватила её запястье. Боец слабо потянул девушку к себе. Наташа склонилась, чтобы разобрать скрипучий шёпот парня.

– Во-во-дицы бы, сестрич-ка, – прерывисто прошептал раненый. Наташа открутила крышку фляги и, быстро смочив тряпицу, она приложила намокшую ткань солдату к губам, смачивая их.

– Потерпи, немножко нужно потерпеть. Скоро вас отправят в госпиталь, – Рука Качуевской опустилась раненому на лоб, смахивая слипшиеся волосы и успокаивающе поглаживая. – Будь сильным, ты ещё повоюешь. – Она хотела пойти дальше, но рука раненого вновь уцепилась.

– Ещё…

– Нельзя, миленький, с твоим ранением нельзя. – Наташа отняла руку просившего и осторожно отложила её. Пальцы наткнулись на подсумок с гранатами. – Потерпи, всё будет хорошо, я обещаю, – утешала Наташа, сама же осторожно вынула из подсумка пару гранат и переложила себе.

Тех, кто мог передвигаться в блиндаже было крайне мало. Организовать сопротивление в траншее против фашистов они бы не смогли. Смогли бы только погибнуть. Обойдя небольшой блиндаж, заполненный ранеными, санинструктор Качуевская подхватила винтовку и направилась к выходу.

– Ты что задумала, сестричка? – Голос был тихим, но крепким. Обладатель преградил путь санинструктору. Говорил так, чтобы никто не услышал его.

– Так нужно, – нахмурилась девушка. В голосе была твёрдая решимость.

– Нужно, так нужно, – кивнул преградивший. Это был раненый танкист, пришедший с ней. – Возьми лучше ППШа. В траншеи сподручней будет. – Танкист указал на прислоненный к лавке автомат. – Стреляй короткими, а не то быстро останешься без патронов, – добавил он, протягивая ей здоровой рукой запасные магазины.

Очутившись на воздухе, Наташа сняла шапку, чтобы та не слишком привлекала внимание, стала оглядываться. Ужас объял её, когда она поняла, что ненавистные фашисты совсем рядом с ней. Каски то и дело мелькали в разрушенных траншеях меньше, чем в сотне метрах.

Трясущимися руками она прижала автомат к груди, закрыв на секунду глаза. Решение было принято. Одев поплотнее шапку, Качуевская выскользнула из траншеи и по-пластунски кинулась подальше от блиндажа с ранеными. Каждую секунду девушка ожидала встретить смерть, но выстрелов в спину не было. Перекатившись в воронку, она попыталась отдышаться, но сердце колотилось, как сумасшедшее, подливая кровь к голове. Сделав последний выдох, Наташа сняла автомат с предохранителя и, дёрнув затвор, дослав патрон в ствол, встала в полный рост.

Пули звонко стукнули по каскам, попавшим в Наташин прицел. Неожиданная очередь заставила румын остановиться и залечь в траншеи. Прерывисто нажимая на спусковой крючок, она отходила дальше и дальше, не давая подняться врагу. Автомат глухо щёлкнул и затих. Сердце у девушки остановилось. Недолго думая, она повернулась спиной к опасности и побежала в сторону разрушенного орудийного укрепления. Искуроченная пушка валялась в траншее чуть поодаль, а часть насыпи из мешков была всё же цела и давала хорошую защиту и обзор.

Рывок, ещё рывок. Наташа боялась обернуться и увидеть нацеленное в неё оружие, ожидая каждую секунду встретить неминуемую гибель. И вот раздался позади стрекот немецких шмайсеров и румынских орит. Били не прицельно, а от злости навскидку. Пули зажужжали над головой, а под ногами взлетали фонтанчики земли и снега. Девушка упала в спасительную воронку, не добежав до цели. Руки уже не чувствовали холода. Затаила дыхание, старалась успокоить колотящееся в груди сердце, одним движением она отсоединила магазин, потянулась за запасным. Ей казалось, что делает это она слишком медленно, и фашисты вот-вот появятся над ней. Запасной барабанный магазин словно не хотел доставаться из медицинской сумки, за что-то зацеплялся. Окоченелыми пальцами Наташа вынула его и, вновь затаив дыхание, приладила к автомату. Защёлка щёлкнула, и только после этого девушка, шумно выдохнув, продолжила дышать.

Подобравшись к краю воронки, она передёрнула затвор. Аккуратно высунула поверх земли автомат и дала короткую очередь наугад, куда-то в сторону поднимавшихся из траншеи румын. Затем поднялась на колено и длинной прицельной очередью прошлась по не успевшим укрыться врагам. Наташа готова была бежать дальше, уводя фашистов от беззащитных раненых, но тяжёлый свинец просвистел над головой, и что-то тёплое обожгло висок, а шапку сорвало с головы, растрепав волосы. Широким прыжком она пересекла расстояние до полузаваленной траншеи, скрывшись в ней. До желанного укрытия оставалось метров пять по открытому пространству. Такой рывок скорее всего стоил бы ей жизни.

Стараясь быть как можно меньшей целью для врага, Наташа ползком пересекла осыпавшуюся часть траншеи, оставляя раненых, удаляясь от блиндажа. В голове билась лишь одна мысль: «необходимо увести фашистов как можно дальше от раненых товарищей». Проходя мимо стрелкового гнезда, она произвела несколько одиночных выстрелов. Ответный огонь быстро заставлял её покинуть позицию. Выстрелы противника слышались всё ближе и ближе. Дистанция сокращалась, ещё несколько минут, и скорее всего она окажется в кольце. Всё реже ей удавалось задержаться на одном месте. Всё чаще враг распознавал её движение, не давая стрелять прицельно. Осознавая безвыходность, Качуевская двинулась назад, откуда она уводила врага. Пройдя несколько стрелковых гнёзд, девушка остановилась у следующего, осторожно приподнялась над бруствером. Метрах в двадцати пяти, из огромной воронки высунувшись по пояс, выцеливал её появление румын. Затаив дыхание, Наташа подняла автомат и совместила мушку с целиком, ППШа громогласно шмыгнул. Не задерживаясь над окопом, она пригнулась и выскочив из укрытия уткнулась в широкое тело мужчины преградившего траншею. От неожиданности и страха палец сжал спусковой крючок. Свинец буквально разорвал шинель врага в клочья, откинув тело назад. Магазин опустел, девушка от страха кинулась в сторону, заметив ход сообщения между траншеями, повернула туда. Крики окружавших её врагов звучали совсем рядом.

За вторым поворотом ход оказался завален. Наташа, как можно ниже прижимаясь к земле, поднялась. Монотонный звук МП 40 ударил по барабанным перепонкам, что-то больно кольнуло её в бок и чуть выше колена. Кубарем она скатилась в траншею. Пули рвали землю за её спиной.