Вячеслав Тихонов. Тот, который остался!

Это уже воспоминания Сергея Юрского, недавно ушедшего в мир иной.

У меня в запасе сотни таких историй. Но истории Вячеслава Тихонова среди них, увы, нет.

В детстве у него даже мысли не возникало насчет театра или кино. «Мне нравилось ковыряться в машинках. Дед был машинистом – паровозы водил. Отец-механик приглядывал за техникой на ткацкой фабрике. Мне тоже всегда хотелось заниматься чем-то механическим, машинным. В школе мне очень нравились математика и физика. А что такое кино, я и не задумывался никогда. Тем более с родителями этого не обсуждал. Да и что было обсуждать? Кино мне виделось каким-то заоблачным миром. Я даже толком не представлял, как становятся актерами, где этому учат. Когда началась война, в моей школе разместили военный госпиталь. Отец сказал: «Надо обретать профессию, а не на улице болтаться!» – и определил меня, тринадцатилетнего, в ремесленное училище. Чему я несказанно обрадовался. В ремесленном училище я получил специальность токаря и вместе со своими товарищами выполнял фронтовые заказы. У Льва Кассиля есть такая повесть «Дорогие мои мальчишки». Там очень многое близко и узнаваемо мною, там очень верно отражена биография моих ровесников. Войну мы переживали коллективно: провожали уходящих на фронт, радовались письмам с передовой. А потом, когда пошли похоронки, – горе других становилось нашим общим горем. Мы повзрослели сразу, неожиданно и незаметно для самих себя. Мир, в котором жили взрослые, был нам понятен и близок».

Разумеется, вечерами, после окончания трудной смены, Слава Тихонов бегал с приятелями в ближайший кинотеатр «Вулкан». Как это ни удивительно, однако во время той долгой, страшной и трудной войны снимали кино. Не так активно, как в мирное время, но все равно ежегодно выходило по нескольку десятков картин. Снимались фильмы и про войну, и про любовь, и сказки, и комедии, и литературные произведения экранизировались, и даже рисованные мультфильмы выпускались!

До сих пор то кино, сотворенное под грохот военных канонад, смотрится с неизбывным интересом. Потому что сделано оно было очень хорошо, на совесть. И не потому вовсе, что стране денег некуда было девать, а потому, что нереальный, эфемерный мир с белого квадрата экрана был чрезвычайно нужен людям. И тем, кто воевал, и тем, кто работал в тылу. Для них, испытывавших невероятные, жуткие потрясения и напряжения, кино становилось духовной отдушиной и сердечной отрадой. Помимо всего прочего оно еще и крепило веру народа в Победу. Раз кино снимают и регулярно демонстрируют, значит, все будет хорошо. «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами».

Юноша Тихонов смотрел «Два бойца» с Б. Андреевым и М. Бернесом; «Сердца четырех» с В. Серовой и Е. Самойловым; «Жди меня» с той же Серовой; «Парень из нашего города» с Н. Крючковым и Л. Смирновой, другие картины. Может быть, еще не до конца отдавая себе отчет, он исподволь влюблялся в экранных героев, в сказочный мир, творимый лучом проектора на белом квадрате экрана. Кино его незаметно завораживало и околдовывало. И в какой-то момент – точно определить его он никогда впоследствии даже не пытался – в голове у парня вдруг сверкнула мысль: а что, если самому шагнуть туда, по ту сторону экрана, сняться в таком фильме, чтобы все родные, друзья и знакомцы ахнули. Как, да неужели это наш Слава Тихонов!

Дату такого вот своего озарения Вячеслав Васильевич действительно не вспоминал. А вот переживаемое чувство помнил: «Я тогда устыдился собственных нелепых помыслов. Потому что был ведь не дурак, прекрасно понимал: не с моим свиным рылом соваться в калашный киношный ряд. Мой родной дядя Володя активно участвовал в художественной самодеятельности, играл во многих любительских спектаклях нашего города. Так даже и он всегда с придыханием восхищался популярными в те времена киноактерами: Борисом Бабочкиным, Николаем Черкасовым, Любовью Орловой, Михаилом Жаровым, Петром Алейниковым, Николаем Крючковым. Что уж обо мне было говорить».

Пройдут годы. Вячеслав Тихонов снимется в фильме Станислава Ростоцкого «Дело было в Пенькове». Эта картина будет его восьмой по счету и первой, после которой Тихонов стал столь же известным, узнаваемым актером в Советском Союзе, как и вышеперечисленные кинозвезды. Песню «Огней так много золотых…» на слова Николая Доризо, музыка Кирилла Молчанова, запоет вся страна.

А в ней есть такие слова:

Я от себя любовь таю,А от него тем более.

Схожие чувства переживал в первые послевоенные годы и Слава Тихонов. Он, горемычный, от себя таил любовь к кино, вспыхнувшую вдруг в его душе. От посторонних – тем более. Потому что был очень щепетильным, робким и стеснительным человеком.

«Я всегда очень стеснялся выходить на школьную сцену. Делал это всегда по большому принуждению. И если вдруг нужно было что-нибудь прочитать или спеть – я боялся этого как огня. В результате никогда и ничего путного у меня не получалось».

Вот два примера, что называется, в строку.

Окончание ремесленного училища товарищи Тихонова решили отметить весьма своеобразно: всем коллективом сделать татуировки на руках. С одной стороны, эта акция как бы свидетельствовала об окончательном взрослении пацанов. С другой – каждый, стиснув зубы от боли, в антисанитарных условиях варварски обнародовал имя своей любимой девушки.

Таковой не оказалось только у Славы Тихонова. Поэтому он вынужден был увековечить на левой руке собственное имя. Боли, грязной иглы, стало быть, не испугался, а вот зазнобой не обзавелся. Потому, как всегда, робел перед представительницами противоположного пола. С ранней юности и до глубокой старости робел. Такой, стало быть, парадокс. Человек, по которому томились и грезили миллионы советских женщин, всегда стеснялся первым с ними заговаривать.

В уже упомянутом фильме есть еще одна песня, много лет назад бывшая очень популярной.

От людей на деревне не спрятаться,Нет секретов в деревне у нас.Ни сойтись, разойтись, ни сосвататьсяВ стороне от придирчивых глаз.Ночью в рощах такая акустика,Уж такая у нас тишина,Скажешь слово любимой у кустика —Речь твоя всей округе слышна.Но не бойся, тебя не обидим мы,Не пугайся, земляк, земляка.Здесь держать можно двери открытыми,Что надежней любого замка.За полями, садами, за пасекойНе уйти от придирчивых глаз.Тем, кто держит свой камень за пазухой,Ох, и трудно в деревне у нас.

К тому времени, когда «Дело было в Пенькове» дошло до павловопосадских жителей, большинству из них уже было ведомо, что их земляк Слава Тихонов заделался артистом. Но о том, что он еще и столь замечательно поет, впервые узнали даже очень близкие и знакомые ему люди. Потому как парень никогда и нигде не светился со своим голосом.

Впервые заставил Вячеслава – именно принудил, тот жутко сопротивлялся! – запеть кинорежиссер Станислав Иосифович Ростоцкий, как раз в фильме «Дело было в Пенькове». С той картины они, к слову, сдружились на всю жизнь. Ростоцкий снял всего четырнадцать фильмов, включая дипломную работу «Пути-дороги», короткометражку «Зимние этюды» и документальный «Профессия – киноактер». В пяти лучших картинах главные роли исполняет его друг Слава Тихонов.

В «Майских звездах» он поет дуэтом с Михаилом Пуговкиным:

Эх, дороги,Пыль да туман,Холода, тревогиДа степной бурьян.Выстрел грянет,Ворон кружит,Твой дружок в бурьянеНеживой лежит.А дорога дальше мчится,Пылится, клубится,А кругом земля дымится,Чужая земля.

Сценарий фильма «На семи ветрах» Ростоцкий писал вместе с Александром Галичем и настоял на том, чтобы имя главного героя капитана Суздалева было Вячеслав. Галич удивился подобной просьбе:

«Да какая разница, как мы его назовем?!»

«Разница большая, – хитро щурясь, заметил Станислав Иосифович. – Более того, давай эпизод с исполнением вальса так пропишем, чтобы женщины уговаривали Суздалева петь, а он упорно отказывался».

Галич удивился еще больше и, конечно, согласился.

Ну а дальше вы, читатель, должно быть, помните ту сцену вечеринки в доме Светланы Ивашовой. Офицеры и медсестры танцуют под аккомпанемент на рояле Суздалева. А потом девушки начинают дружно упрашивать его спеть. Капитан отнекивается, сопротивляется до тех пор, покуда не подходит Светлана – Лариса Лужина со словами: «Слава, ну спой, пожалуйста!»

Дальше льется обворожительный, совершенно фантастический вальс Кирилла Молчанова на слова Александра Галича:

Сердце, молчи,В снежной ночиВ поиск опасныйУходит разведка.С песней в путиЛегче идти.Только разведка в пути не поет,Ты уж прости…Где-то сквозь снегПесни и смех.Здесь лишь гудитНовогодняя вьюга.В дальнем краюТех, кто в бою,Вспомни и тихо пропой про себяПесню свою.

Вот стучу по клавиатуре, а сам как бы мысленно подпеваю Суздалеву – Тихонову. Музыка Кирилла Молчанова вообще моя любимая, а этот «Вальс разведки», сдается мне, является одним из лучших лирических сочинений композитора.

В 1976 году Станислав Ростоцкий приступил к съемкам фильма «Белый Бим Черное ухо» по одноименной повести Г. Троепольского. Об этой работе я еще расскажу подробно. Пока остановлюсь на том, что главного героя – одинокого пенсионера-фронтовика, писателя, увлеченного охотой, изначально, по замыслу режиссера, должен был играть Вячеслав Тихонов. Собственно, под него Ростоцкий с Троепольским и писали сценарий.

Нина Евгеньевна Меньшикова – жена режиссера – рассказывала:

«Станислав Иосифович послал Тихонову сценарий для прочтения. Он очень дорожил мнением друга и всякий раз советовался с ним, даже когда его не снимал. Через некоторое время Слава пришел к нам домой, чтобы возвратить сценарий. И, как сейчас помню, сказал Ростоцкому: «Стас, наверное, это лучшее из того, что ты до сих пор снимал. Я не умею говорить комплиментов и всяких цветистых слов, но спасибо тебе за такую чудную роль. Пожалуй, и для меня она станет лучшей. Но, надеюсь, петь ты нас с Бимом в этой картине не заставишь?»

Он, оказывается, всегда полагал, что поет неважнецки. Во всяком случае, поет хуже, чем играет».

Вот такая, если хотите, читатель, запредельная требовательность к себе наблюдалась у этого великого и мудрого актера.

Музыкальный специалист из меня, разумеется, тоже никудышный. Но голосом каким-никаким владею, потому утверждаю, что Вячеслав Тихонов пел очень даже прилично. Со мной наверняка согласится большая часть моих читателей. Ну а тем, кто думает иначе, я посоветовал бы не полениться и найти на просторах Интернета песню «Иволга» из фильма «Доживем до понедельника» в исполнении Тихонова. Ее потрясающий текст, между прочим, принадлежит великому русскому поэту Николаю Заболоцкому.

Какие простые и великие слова:

В этой роще березовой,Вдалеке от страданий и бед,Где колеблется розовыйНемигающий утренний свет,Где прозрачной лавиною,Льются листья с высоких ветвей,Спой мне, иволга, песню пустынную,Песню жизни моей.Пролетев над поляноюИ людей увидав с высоты,Избрала деревяннуюНеприметную дудочку ты,Чтобы в свежести утренней,Посетив человечье жилье,Целомудренно бедной заутренейВстретить утро мое.

Ну и так далее.

Какая душевная мелодия того же Кирилла Молчанова! А исполнение!

Другой вопрос, что по музыкальной науке голос Тихонову и в самом деле никто и никогда не ставил. Поэтому артист полагал, что равняться с профессиональными певцами не имеет права. Не берусь утверждать, что именно так оно было в действительности. На эту тему он никогда не высказывался. Однако факты говорят сами за себя.

Помимо четырех фильмов Ростоцкого Вячеслав Тихонов спел под гармонь «Расскажи-ка ты, кукушечка» в фильме «Оптимистическая трагедия». Еще он очень оригинально исполнил «Ой, ты, степь широкая» в многосерийном фильме «Семнадцать мгновений весны». Помните: испек картошку в камине, налил рюмку шнапса и стал мысленно петь. Сразу у него не пошло. А когда Штирлиц все же взял нужную тональность, то исполнил лишь первый куплет величайшего русского народного шедевра на все времена. Дальше идет только мощный баянный мотив. Тихонов из деликатности своей не стал петь всю песню. И режиссер Татьяна Лиознова с ним согласилась.

Строго говоря, в игре на рояле Вячеслав Васильевич тоже сильно уступал Святославу Теофиловичу Рихтеру. Дитя войны, он не учился в музыкальной школе, тем более в консерватории. Но поскольку был артистом от бога, то и перед камерой играл как заправский пианист. Во всяком случае, никто из зрителей не скажет, что учитель Мельников, играющий в кадре на пианино, выглядит неуклюже или фальшиво.

Однако мы с вами, читатель, слишком далеко забежали наперед в биографии героя. Давайте вернем свой танец к печке, в нашем случае – к наколке. Ибо редко кто из моих собратьев и сестер, писавших о Тихонове, прошел мимо этой диковинной причуды юноши.

Сам Вячеслав Васильевич о ней высказался так:

«И курение сызмальства, и наколки – это все из-за безотцовщины. Отцы наши поголовно все ушли на фронт. Мы – малолетки – остались с матерями одни. Тогда и начали покуривать.

Дыма папиросного я терпеть не мог, но отказаться было нельзя. Как и нельзя было в свое время не сделать наколку: не хочешь – значит, ты нам не ровня, чужак.

В то время взрослые часто ездили на юг за хлебом. Набирали каких-нибудь вещичек, которые можно было обменять на пшеницу, и отправлялись на поезде из нашей средней полосы в южные края. И мальчишки тоже забирались на крышу вагона.

Привозили так называемый турецкий табак – очень крепкий. Помню, попробовал в первый раз – даже слегка подтошнило. Однако пересилил себя и стал курить. Если все ребята вокруг с цигарками ходят – так и я не хуже их. Вот только где табак доставать? Денег же ни у кого не было.

Тогда мы изобрели такой способ: делили улицу на двоих. Каждый шел по своей стороне и собирал чинарики. Набрав гору заплеванных, раскисших под снегом чинариков, шли в наш штаб. Штабом мы называли дом, где жили два брата-сироты. Затапливали русскую печь, расшелушивали все наше богатство на сковородку, сушили табак, а потом крутили цигарки из газет, как сейчас помню, «Правда» и «Красная звезда».

Когда отец вернулся с войны, сразу почувствовал, что от меня пахнет табачком. «Никак покуриваешь, сынок?» – спросил. Ну а что я мог ему ответить? Молчал, потупив голову. Время досталось такое: мальчишескому уставу нужно было соответствовать. Отец на работе целый день, мать тоже. А я сам себе предоставлен. И вокруг меня – такие, как я.

Нет, бывали, конечно, серьезные, «педагогические» разговоры с отцом, но всегда в мягких тонах. И не более чем разговоры. Даже моя татуировка не вывела его из себя.

Воспитывался я в простой рабочей обстановке. Меня всегда окружали дети рабочих. В маленьком ткацком городке, где я рос, отношения между людьми тоже строились просто. Нас не столько школа воспитывала, сколько улица. Мальчишеское братство на свой путь наставляло. Эта наколка и курение – мои пожизненные дань и ясак ему. Во времена моего военного детства все ходили с наколками – так модно было. Хорошо еще, мне хватило ума наколоть только свое имя «Слава». Потом никак не мог от этой опрометчивой надписи избавиться. Так и играл двух князей с наколкой на руке. Со временем научился прятать от глаз людских эти выцветшие пять букв. Но странное дело: никогда не досадовал на них. Как и никогда не устыдился своего босоногого, голодного и холодного военного детства. Всю жизнь оно мне душу греет».

После ремеслухи Слава Тихонов пошел работать слесарем на военный завод. Трудился прилежно, и его как передовика производства руководство предприятия определило на подготовительные курсы Московского автомеханического института. Мать с отцом облегченно вздохнули. На ближайшие годы судьба сына обретала стабильность.

Им пришлось, правда, изрядно поволноваться, когда Слава пренебрег техникой безопасности, непозволительно низко наклонился над обтачиваемой деталью и ему до крови запорошило глаза металлической пылью. Слава богу, доктор сумел тонким магнитом удалить ее.

После операции Тихонов поехал в столицу, чтобы сдать документы в приемную комиссию автомеханического института. В дороге, однако, передумал и направился на киностудию «Мосфильм». Почему-то ему казалось, что именно там должны готовить кадры для кино. Встал в сторонке и принялся наблюдать за людьми, входящими и выходящими с территории. Долго решал, как впоследствии оказалось, почти судьбоносную задачу: к кому тыркнуться за разъяснениями. Наконец ему приглянулся один мужик, по виду артист точно.

«Извините, – обратился он к этому человеку, страшно волнуясь, – вот я хочу в кино сниматься. Куда мне документы надо сдавать?»

Ну и кто мне возразит, скажет, что юношей на ту пору не руководил указующий перст судьбы? Ведь у себя в Павловском Посаде он никому никогда даже словом не обмолвился о заветной мечте, а тут выложил ее первому встречному.

Правда, этот встречный оказался еще в своем роде и провидцем.

Он не посмеялся над растерянным провинциалом, но заговорил с ним участливо, почти заинтересованно:

«А что ты, парень, умеешь делать?»

Слава с ответом не нашелся, пролепетал что-то невнятное, вроде того, что не боги, мол, горшки обжигают.

«Да, брат, не боги, но мастера точно. А мастерству сниматься в кино учат во ВГИКе. Есть такой институт. Москву знаешь? Ну, тогда езжай на трамвае номер тридцать девять до ВДНХ. Справа от нее будет институт. Возле него засохший фонтанчик. Вход с парадного подъезда. Поднимешься на второй этаж, повернешь налево и увидишь на дверях табличку с надписью «Приемная комиссия». Там и сдашь свои документы. Удачи тебе, артист!»

Слава в точности выполнил это указание и поехал домой. Каких только мыслей не передумал за время той дороги. Ведь о своем решении он действительно не сообщил никому на всем белом свете! Сам, словно движимый какой-то неведомой силой, направил свои стопы вовсе не туда, куда его проводили всей семьей – в автомеханический институт, – а в нечто неведомое, пугающее и одновременно притягивающее, словно глубокий зев колодца, именуемое коротким словом «кино».

Впрочем, страшила юношу вовсе даже не реакция родных и близких на собственный дерзновенный поступок. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест. Другая мысль, полная обреченного трагизма, не давала ему покоя.

«Вот, положим, – рассуждал парень, – приняли у меня документы. Никуда бы они не делись, с бумагами у меня порядок полный. Да и оценки в аттестате приличные. Но потом ведь пойдут такие испытания, что с ними мне ни в жизнь не справиться. Вот и выгонят меня с треском. И что тогда? Как возвращаться в городок, где тебя каждая собака знает, и все будут ехидненько так интересоваться: ну что, артист погорелого театра, указали тебе от ворот поворот?»

Все произошло в точности так, как он и предполагал. Дома случился не просто переполох – все выпали в ступор. Какое кино? Какой такой ВГИК?

«Ты в своем уме, сынок? – гневно интересовался отец Василий Романович. – Ведь у нас с тобой обо всем уже трижды говорено-переговорено».

Дядя Володя на полную мощь включил свой «артистический» авторитет:

«Понимаешь, Слава, кино – это такая клоака, что умные люди, да хоть меня возьми, обходят его десятой дорогой. Там надо руками, локтями работать и по трупам шагать. Это не для тебя с твоим робким характером».

Мама, Валентина Вячеславовна, утирая слезы, приговаривала:

«Сынок, тебе надо получить такую профессию, чтобы она и тебя, и твою будущую семью кормила. Не нравится тебе автомеханический институт, иди в Тимирязевскую академию – все же верный кусок хлеба».

«Одним словом, – вспоминал Вячеслав Васильевич, – шум и гам стояли в нашем доме, каких я доселе не слышал. Очень всех задела моя неожиданная строптивость. На шум вышла бабушка – глава нашего дома, очень мудрая женщина и доброты невероятной. Если есть во мне доброта, то она от нее. А если есть строгость – это от деда. Он был машинистом, водил длиннющие поезда по Нижегородской ветке. Не пил и не курил, был до чрезвычайности строг, но все его любили.

Так вот, вышла моя бабушка, сама доброта, и, обращаясь к домашним, сказала: «Валя, Вася, Володя, вы не запрещайте Славику идти туда, куда он хочет. Он еще молодой и сам не раз сможет свое решение изменить. Но если вы ему сегодня запретите, он всю жизнь будет считать, что вы ему помешали». Произнесла эти мудрые слова и тихо ушла обратно в свою комнату.

После этого я с молчаливого родительского согласия стал готовиться к экзаменам во ВГИК. Почему я тогда проявил столь завидное упорство, даже затрудняюсь это объяснить. Никаких таких дарований особых во мне не замечалось, да и поводов к их выявлению тоже не наблюдалось. Шла тяжелейшая война, и главная задача была в ней выжить.

Откуда же во мне возникла тяга к кино? Полагаю, что все обстояло гораздо проще, чем теперь кажется. И в предвоенные годы, и особенно в период долгой войны мое поколение познавало мир в основном через кинематограф. Через те яркие, запоминающиеся образы, что создавались известными и популярными актерами. Мы и сами не ведали, как исподволь в нас рождались мечты героического плана. Мы почти всегда отождествляли актера с его героями. Бабочкин, Черкасов, Жизнева, Андреев, Чирков, Алейников, Жаров, Бернес, Крючков, Марецкая – все они и были для нас самыми настоящими героями. Они увлекали наше юношеское воображение, становились для нас нравственным примером.

Возможно, что для меня кино более органически, чем у других, вошло в мои детство и юность. А уже впоследствии это как-то преобразовывалось в стремление узнать мир кино изнутри. Уже ощущалась недостаточность пассивного созерцания чужих судеб и страстей. Уже возникало непреодолимое желание самому жить и действовать на экране. Хотя, понятное дело, мне тогда и в голову не могло прийти, сколько потов сойдет с меня до первой роли. А вернее сказать, до первой настоящей роли, до того «момента истины», с которого, по существу, рождается актер».

В самом ВГИКе тоже оправдались самые дурные предчувствия Вячеслава. Да по-иному и быть не могло. Общеобразовательные предметы он сдал хорошо. Однако на втором туре требовалось продемонстрировать хоть какое-то актерское мастерство. А Тихонов, по правде говоря, даже слабо представлял себе, что это такое, с чем его едят, и, разумеется, срезался.

«После второго тура я слетел. До сих пор остро помню ту трагическую ситуацию. Вышла девушка с короткой стрижкой и стала быстро-быстро, скучным, безликим голосом зачитывать фамилии: «такой-то принят», «такой-то не принят». Тихонов – не принят. Легко так произнесла: «Тихонов не принят». А меня как обухом по голове. И все поплыло, рассыпалось. Вот только тогда я понял, как на самом деле сильно мне хотелось поступить именно во ВГИК, как я надеялся, что случится какое-то чудо. Но его не случилось. А для меня все остальное уже было незначительным, второстепенным – так втемяшил себе мысль, что буду актером кино».

Говорят, бог любит троицу.

О третьем чуде, которое свершилось на пути Вячеслава Тихонова к заветной мечте, рассказал в своей книге «Театр и судьба. Воспоминания» Борис Бибиков:

«Слава Тихонов стоял, уткнувшись носом в стенку. Тонкие плечи беззвучно вздрагивали. Как и многие другие, он старался не показать, что плачет. Он плакал от обиды, от горя, от какой-то безысходности. И тогда я сказал ему: «Успокойся, я возьму тебя. Приходи в сентябре учиться».

Заметьте, читатель: профессор мог ведь спокойно пройти мимо. Абитуриенты на вступительных экзаменах в вуз плачут куда чаще, чем мальчишки и девчонки в детском саду. Но ведь что-то же заставило Бибикова остановиться, разговориться и принять такое судьбоносное решение.

ВГИК: грезы и проза. Наставники

Напомню читателю, что Борис Владимирович Бибиков и есть тот самый актер, который так блестяще сыграл профессора Александра Александровича Соколова в культовом фильме «Приходите завтра». Во ВГИКе он вместе с женой Ольгой Ивановной Пыжовой сорок лет вел актерскую мастерскую. Только они и могли конкурировать с Сергеем Герасимовым и Тамарой Макаровой. Бибиков и Пыжова – ученики Станиславского. А сами они дали путевку в отечественный кинематограф таким выдающимся актерам, как Нонна Мордюкова, Любовь Соколова, Майя Булгакова, Екатерина Савинова, Татьяна Конюхова, Леонид Куравлев, Людмила Гладунко, Марина Лобышева-Ганчук, Борис Токарев, Семен Морозов, Софико Чиаурелли, Надежда Румянцева, Андрей Вертоградов, Тамара Носова, Светлана Дружинина и, конечно же, Вячеслав Тихонов.

Бибиков полагал съемки в кино второстепенным занятием. Поэтому у него нет ни единой главной роли. Он снялся более чем в двух десятках фильмов, но играл всяких эпизодических генералов, профессоров, полковников. Даже самая известная работа в упомянутой картине его ученика Евгения Ташкова «Приходите завтра» – все же роль второго плана.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.