Танго на троих

– Это… у меня там коньяк есть… может, глоточек? – таксист заглядывает мне в глаза. – А то ты дрожишь вся…

– Мне двенадцать лет, – зачем-то говорю ему, не отрывая взгляд от «скорой».

Я не буду отводить взгляд, ни за что не отведу – и тогда всё будет хорошо. Так я загадала. Всё обязательно будет хорошо, ведь сегодня у нас с мамочкой самый счастливый день!..

Спустя целую вечность распахивается задняя дверь «скорой» и выходит врач. Я молчу, сцепив зубы, и продолжаю сканировать уже распахнутую дверь. Я не смотрю на врача и внутрь машины взглянуть не решаюсь. Перед собой я вижу только дверь… и не свожу с неё глаз, чтобы всё было хорошо. Так, как я загадала.

– Вы её родственница? – это голос врача.

– Она моя мама, – шепчу, не глядя на него.

– Поверьте, мы сделали всё, что могли, но было уже слишком поздно.

Что… Да что такое он говорит?! Почему не делает свою работу?!

– Нет, не всё!.. И ничего не поздно!.. Что-то же есть ещё… и вы можете это сделать, вы обязаны её спасти! Может, вы забыли просто?.. Ну, вспомните… Вспомните, пожалуйста! – кажется, я кричу… но по-прежнему не отрываю взгляд от двери. Я просто не могу… Ведь я загадала.

Кто-то кладёт мне руку на плечо, и я дергаюсь в попытке её сбросить, но не выпускаю дверь из вида, я вижу только её. Слышу вдали сирену… Ещё одна «скорая»? Значит, есть… есть надежда! Но чьи-то сильные руки резко разворачивают меня и… дверь ускользает.

– Не-э-эт! Мама-а-а! – я визжу и царапаюсь, пытаясь вырваться из крепких тисков-объятий.

Кричу до боли в горле, но совсем не слышу своего голоса. Вообще ничего больше не слышу. Я ещё пытаюсь отыскать взглядом такую необходимую дверь… Но вижу только небо – оно головокружительно вращается, темнеет и падает на меня… Стремительно погружая мой мир в густой и бездонный мрак.

Глава 1

2018 год

– Мисс, с Вами всё в порядке? – голос таксиста вырвал меня из тяжёлых воспоминаний. – Приехали, мисс.

Водитель слегка озадачен – видимо, не в первый раз пытается привлечь моё внимание.

– Благодарю Вас, – я протягиваю купюру, глядя на мужчину в упор, и он широко улыбается, разглядывая под козырьком бейсболки моё лицо, – сдачи не надо, – и его улыбка становится ещё шире.

– Сейчас я достану Ваш багаж, юная леди, и, прошу Вас, возьмите визитку. Буду очень рад оказаться Вам полезным в следующий раз.

Я вежливо улыбнулась, принимая карточку, и покинула тёплый салон автомобиля.

В сумерках аэропорт Хитроу сверкает нарядными огнями и выглядит, как гигантский улей. Я очень люблю аэропорты – их суетливую атмосферу и волнующее предвкушение полёта. Это как движение вверх. А мне просто жизненно необходимо постоянно двигаться, менять обстановку и окружение, покорять непокорное и прогибать несгибаемое. Так я устроена… Или, вернее, так я устроилась.

Кто-то сказал, что человек создан для счастья, как птица для полёта. Сейчас я немного грустная птица в предвкушении счастья в полёте. Но уже завтра я начну ковать свою новую жизнь, и все инструменты при мне.

Сигнал входящего сообщения отвлекает меня от задумчивого созерцания аэропорта на фоне закатного неба. Извлекаю из компактного рюкзачка свой мобильник и читаю сообщение: «Люблю тебя, моя Мышка». На мгновение прикрываю глаза… а в груди разливаются тепло и щемящая тоска. Уже никуда не хочу улетать. Птица во мне разворачивает крылья и стремится к гнезду.

Глубоко вздыхаю… Необходимо взять себя в руки, ведь я всегда это делаю. Торопливо набираю в ответ: «Ты моё всё! Люблю тебя очень!» и отправляю. Как смогу я строить жизнь в другой стране, оставив здесь своё сердце? А было ли по-другому?

Было, когда-то… Только очень давно – в той, другой, моей идеальной жизни… Там, где моё сердце было всегда со мной.

Спрятав мобильник, я натягиваю бейсболку на лоб, подхватываю багаж и расправляю поникшие крылья. Пара чемоданов для начала новой жизни – в самый раз. Регистрируюсь на рейс и, избавившись от багажа, направляюсь в дьюти-фри. Маленькая коробочка шоколадных конфет повышает настроение и азарт к покупкам. И я увлекаюсь шопингом. Хорошо бы ещё докупить подарки… Вот только будет ли кому их дарить?

Ждут ли меня дома? – Нет… Давно уже нет.

Будут ли мне там рады? – Я не знаю…

Спустя час я медленно бреду вдоль панорамных окон, навьюченная фирменными пакетами. Объявили посадку на мой рейс.

Смотрю в иллюминатор на потемневшее, чужое небо…

Лондон, гудбай! Пора домой.

Глава 2

2003 год

1

– Вишенка моя, как же ты похудела… У тебя нездоровый вид.

– А я и не здорова, мам, ведь ты меня бросила.

– Ну что ты, маленькая, я всегда рядом с тобой, и мне очень больно видеть тебя такой. Тебе надо быть сильной, моя девочка.

– Для чего? Зачем мне теперь быть сильной? Ведь у меня ничего не осталось больше…

– Ты ошибаешься, милая, с тобой твоя память, твои знания, твоё доброе сердечко… Ты просто потерялась, доченька. Пожалуйста, не заставляй меня страдать.

– А почему же ты, мама, заставляешь меня страдать?

– Прости, родная… мне очень жаль. Но я знаю, что ты справишься, ведь ты моя гордость, моя радость и моё продолжение. Я так верю в тебя, моя Вишенка!

Ласковые мамочкины руки обнимают меня, а по моим щекам льются горячие слёзы, растапливая ледяной заслон, отгородивший меня от жизни и заморозивший душу.

* * *

– Дианочка, дорогая, что случилось? Может, вызвать врача? – бабка Эльвира, скорее недовольная, чем обеспокоенная, нависает надо мной в свете настольной лампы.

– Сколько времени? – настороженно спрашиваю.

О том, какой сегодня день, а тем более месяц, спросить не решаюсь, иначе те самые врачи не заставят себя долго ждать. А бабка, небось, вся на стрёме – готова уже вызвать. К сожалению, когда я мечтала о дворцах и палатах, то забыла уточнить, что палата в психушке – вовсе не то, к чему я настойчиво стремлюсь.

– Сейчас без пяти семь, – просветила меня бабка. – Ты плакала во сне, и я забеспокоилась. У тебя что-нибудь болит, деточка?

– Мне приснилась мама, – отвечаю честно, ведь это же не повод напялить на меня смирительную рубашку.

– Ох, моя дорогая, как я тебя понимаю! А только подумай, каково сейчас мне!.. О, господи… ведь я потеряла дочь, а теперь на мне столько забот!.. И столько горя… Даже не знаю, как я это вынесу, – бабка горестно всхлипнула, скривилась, но слёз не получилось.

Равнодушным взглядом смотрю в упор на старую лицемерку, и она отводит глаза. Ну конечно, у неё действительно великое горе! Вот только не от потери дочки, а от свалившейся ей на голову внучки. И я бы ей непременно посочувствовала… Но мне так хочется выплюнуть в лицо лживой суке, что это они убили мою мамочку – бабка и её старшая доченька, эти две мерзкие гадюки. Они отвернулись от моей мамы, прокляли её и навсегда вычеркнули из своей сытой жизни.

* * *

Когда у мамы случился бурный роман с моим отцом, она после выполненной дипмиссии не вернулась домой из Франции. А всему виной мой папенька и его море обаяния, в котором он и потопил волю и благоразумие юной переводчицы. Александр, молодой, амбициозный бизнесмен, в то время имел немало правильных связей, чтобы суметь уладить ситуацию на своей территории.

Вот только в СССР подобные финты не прощались. Деда, конечно, не расстреляли – и это хорошо. Однако его быстренько спровадили на пенсию и попутно лишили служебной столичной квартиры. Ух, что тут началось! Ни дня не работавшая великосветская Эльвира билась в истерике и проклинала свою младшую непутёвую дочь. А добил паршивую ситуацию муженёк старшей дочери, Наденьки, чтоб ей провалиться! Муж отправил Надежду вместе с годовалым сыном к её родителям и поспешно подал на развод, дабы не замарать себя порочащими связями.

Опозоренное семейство Кузнецовых, чью дочь объявили чуть ли не врагом народа, вернулось в родной город. И не в какой-нибудь там Глухопердинск, а в Воронцовск – красивый город-миллионник, в котором их ожидала вполне себе достойная трёхкомнатная сталинка. В историческом центре города, между прочим!

Не сказать, конечно, чтобы дед растерял все регалии, к счастью, уже не то было время. В местном университете он получил должность декана и с головой ушёл в работу. С бабкой было куда сложнее – тонна страданий, опыта ноль. Хотя она могла бы и переводами заняться, да и шила бабка неплохо. Но Эльвира предпочла пассивно страдать и выклёвывать мозг супругу.

Трагедия Наденьки, по её собственному мнению, оказалась самой ужасной, а утрата невосполнимой – муж, столица, положение в обществе… От её проклятий в адрес сестры передёргивало даже Эльвиру:

«Ну что, родители, гордитесь своей дочкой – грязной шлюхой? Поздравляю вас, вы это заслужили! Леночка же у нас такая умница, а Надя дура неприспособленная. Вот, теперь получите – приспособилась Леночка ваша, чтоб она там сдохла! Это вы во всём виноваты! А я-то за что пострадала? Доцеловался, папочка, эту шалаву в задницу? Хлебай теперь большой ложкой! Ненавижу вас всех, уроды!»

Всё это впоследствии тётя Надя высказывала моей маме в глаза не единожды и каждый раз дополняла свои обвинения новыми оскорблениями и пожеланиями.

А дед, казалось, окаменел. Всегда суровый и не дающий спуску своим женщинам, он замкнулся в себе и никак не реагировал на их истерики. Его сердце стонало о младшенькой – как там его нежная девочка? Что же она, глупенькая, так жизнь свою исковеркала? И как ему теперь обезопасить свою малышку? И бог с ней – с карьерой этой, лишь бы здорова была и в безопасности.

Леночку депортировали из Франции спустя полгода. Маленькая, тихая, с круглым выпирающим животиком, она появилась на пороге родной квартиры в сопровождении своего отца. Две недели бесконечного унижения в Москве и давления на все возможные рычаги принесли свои плоды. Блудная дочь признана морально разложившейся, безответственной и бесперспективной – во как! Следовательно, исключена из престижного вуза, но главное – о, ужас! – из комсомола! И как только последняя новость их всех не убила?!

В результате измученный, постаревший, но очень счастливый дед вернулся со своей любимицей в родные пенаты. Эльвире и старшей дочери приказал рты на больную тему не разевать, пригрозив наказать рублём. И Леночку стали гнобить тихо и беспощадно. Впервые её сердечко дало сбой, когда до родов оставалось две недели. Дед тогда сильно сдал, проводя всё свободное время в больнице у постели дочери. И тогда же бледная, чуть живая Леночка поклялась отцу, что будет очень сильной, не сломается, и что внук или внучка обязательно заставит деда собой гордиться.

Сердце деда не выдержало раньше, чем он успел начать гордиться – он умер через день после того, как принёс внучку домой из роддома. Но дед успел дать малышке имя. Назвать меня Дианой было его последним желанием и, кажется, последними словами.

Вот как-то так.

2

Я читала, что в римской мифологии Диана – богиня Луны и охоты. И прямо сейчас, не дожидаясь луны, я бы с радостью поохотилась с томагавком на свою бездушную, лживую бабку. Наверное, это зов моей тёмной крови.

С трудом подавляю в себе кровожадные мысли и совершенно безэмоционально произношу:

– Я тебе очень сочувствую, бабушка.

Бабка поглядывает на меня с сомнением, но, вероятно, не заподозрив в намерении перегрызть ей глотку, широко улыбается:

– Ну что ты, деточка, какая же я бабушка, называй меня Эльвирой. Твои брат и сестрёнка именно так меня называют, и ты скоро привыкнешь.

Да ты, швабра престарелая, звание «бабушка» и не заслужила! Эльвира, блин, повелительница змей.

Но вслух я отвечаю спокойно и даже равнодушно:

– Хорошо, пусть будет Эльвира. Но тогда и ты, Эльвира, называй меня Дианой, а не деточкой, – и пока бабка выпучивает свои зенки, я интересуюсь с невинным видом: – А что, разве у меня есть брат и сестра?

Глядя в мои честные глаза, Эльвира нервно сглотнула и уставилась на меня поражённым взглядом.

– Конечно, есть – двоюродные! Но как же, Дианочка, наверное, ты забыла? Ведь ты их видела! Правда, уже давно… Но неужели твоя мама ничего о них не рассказывала, как же так?

Да вот так, твари! Много чести для вас знать, как любила вас моя мамочка и сколько всего хорошего мне рассказывала. И как она страдала без вас и помнила все ваши дурацкие важные даты.

Но я молчу и отрицательно качаю головой – типа нет, ничего про них не знаю, впервые слышу. Да и Вас, женщина, не припомню.

– Странно как… – бабка смотрит недоверчиво, но заподозрить меня в неискренности не получается. И тут на неё снизошло озарение: – Это же стресс! Ты забыла, наверное, всё из-за стресса!

Ага, как раз самое время вызвать мне врача и полечить. Ну, а как ещё объяснить бабкину радость по поводу моей амнезии вследствие стресса? Я пожимаю плечами и отвечаю, глядя ей в глаза:

– Я хорошо всё помню, Эльвира. И тебя хорошо помню… видела раз пять. Может быть, и остальных видела, но только не знала, что они мои родственники, а сами они признаться постеснялись.

Бабке вовсе не по душе мои откровения, но спорить уже не о чем, и она начинает вещать:

– Мою дочь зовут Надежда…

Я стискиваю зубы – офигенное вступление!

– А я думала, что мою маму зовут Лена, – я тоже намеренно игнорирую вероятность существования другой дочери.

Бабка явно сомневается в моей адекватности, но не спорит и делает поправку:

– Да, Дианочка, у меня было две дочери. Старшую зовут Надежда, для тебя тётя Надя. Она замужем и со своей семьёй живёт в Восточном районе. У них с мужем двое детей – это твои брат и сестра. Артурчику уже пятнадцать лет, он такой умный и красивый мальчик! Хочет быть архитектором…

И старая ведьма пустилась в долгое воспевание достоинств своего доблестного внука Артурчика.

Конечно, я помню этого белобрысого придурка. Бабка тогда отмечала свой полтинник в ресторане и каким-то чудом вспомнила про нас с мамой. Нам было очень неуютно в этой пафосной компании, и пробыли мы там недолго. Но поганый Артурчик постарался остаться незабываемым. Он вылил мне на новое белое платье вишнёвый сок, назвал грязной чуркой и вклеил в мою длинную косу жвачку, да так, что пришлось потом отрезать волосы. Тогда этому дебилу было лет десять. Интересно, сволочизм с годами крепчал вместе с ним?

Эльвира продолжает заливаться соловьём. Вот любопытно, если её не заткнуть, истории про этого кретина когда-нибудь иссякнут? Но бабка всё же заметила мой скучающий взгляд.

– Ох, кажется, я увлеклась… А к чему это я? – она рассеянно похлопала густо накрашенными ресницами.

Шахерезада перезрелая! И куда она, интересно, намарафетилась спозаранку? Не уверена, что к постели приболевшей внучки.

– Ты, Эльвира, хотела рассказать мне про брата и сестру, но увлеклась братом, – я спокойная и непробиваемая, как скала, смотрю бабке в глаза.

Она слегка поёжилась и осторожно, словно нащупывая почву, продолжила:

– А твою младшую сестрёнку зовут Снежаночка… – бабка делает паузу, наблюдая за мной, и я цепляю на лицо подобие заинтересованности.

Наверное, получилось, потому что сказительница продолжила уже смелее:

– Снежаночке одиннадцать лет, но она такая маленькая и худенькая, что кажется совсем малюточкой. И беленькая, как одуванчик! Такая хорошенькая, просто нежный цветочек. Наша Снежаночка мечтает стать моделью. Я уверена, что если она не передумает, то с её-то данными… – бабка мечтательно закатила глаза.

А я смотрю на неё и думаю – она ведь действительно очень любит своих внуков. И столько в её голосе умиления! Только я ни грамма не завидую. И не хочу, чтобы меня любила эта змея. Даже если бы год назад я не наткнулась на мамин дневник, которому она на французском языке изливала свою израненную душу, то всё равно бы знала, что эти твари не достойны моей любви. Я это чувствовала даже тогда, когда мама говорила о них столько прекрасного. И несмотря ни на что, она всегда их любила…

А я всю жизнь буду их ненавидеть!

Глава 3

2018 год

Самолёт приземлился в аэропорту Шереметьево в четыре часа утра. Получив свой багаж, я направляюсь к такси. Холодный октябрьский ветер пробирается в рукава моей лёгкой кожаной курточки. Я зябко передёргиваю плечами – кажется, в Лондоне было теплее. Ускоряю шаг в попытке сбежать от холода.

Ночная Москва великолепна! Из окна такси я жадно изучаю старые дома, новостройки, башни и торговые центры. За два года здесь ничего почти не изменилось, но я любуюсь, как в первый раз. Чуть больше двух лет назад я прилетала сюда, чтобы подстелить себе соломки для новой жизни, а всё свободное время проводила, гуляя по городу.

Тогда был август, и я привычно маскировалась под расхлябанного тинейджера – рваные джинсы, широкая, длинная футболка и бейсболка, низко надвинутая на лоб. Я не хотела привлекать к себе внимание, наслаждаясь одинокими пешими прогулками. Но, даже нацепив солнечные очки в дополнение к неброскому наряду, мне не всегда удавалось слиться с толпой. Хотя я давно привыкла к этому и научилась подавлять ненужный интерес к своей персоне.

Такси тормозит у здания шестиэтажной гостиницы, в которой я планирую жить всю ближайшую неделю, пока буду решать дела первостепенной важности.

* * *

– Доброе утро, для меня забронирован номер, – я постучала ноготком по стойке ресепшна и извлекла из маленького рюкзачка паспорт.

Слегка осоловевшая от недосыпа девушка администратор внимательно посмотрела на меня, потом в документ… и едва заметно нахмурилась. Знаю, что мой немного шпанский вид с трудом увязывается с фотографией в паспорте и идеально поставленным голосом с едва уловимым акцентом. Долгие скитания по чужим странам оставили побочный эффект. Но думаю, что за пару дней я легко избавлюсь от этого недостатка.

Оформив заселение, девушка принялась подробно расписывать предоставляемые мне возможности для исключительно комфортного проживания.

– Благодарю Вас, но пока не высплюсь, я не готова воспринимать такой поток информации, – гашу внезапный энтузиазм проснувшейся Марии (если верить бейджику на её груди).

Она понимающе кивает, улыбается и протягивает ключ-карту, разглядывая меня с детским восторгом. Привычная реакция. Я желаю девушке спокойной ночи и устремляюсь к лифту за беллбоем, катившим мой багаж.

* * *

Самыми прекрасными в этот ранний час стали гигантская кровать в моём номере и комфортная ванна. Выдав носильщику чаевые, я избавилась от его присутствия и подошла к окну. Главным условием моего проживания в этом отеле был из окна. И сейчас моему взору предстал Кремль во всем своём великолепии. Приоткрыв окно и впустив в комнату холодный воздух, я начинаю раздеваться перед большим зеркалом. Мне всегда нравился этот волшебный процесс превращения бесформенного подростка в ослепительную диву.

Я не привыкла себе льстить, но своё тело я старательно лепила годами, приводя изнурительными тренировками свою, изначально хорошую фигуру в совершенную. И вот он результат – обнажённая я вызываю больший эстетический восторг, чем в самом элегантном вечернем платье. Когда-то, в детстве, я даже стеснялась своей внешности. Теперь же моё тело, лицо и мой голос – это оружие массового поражения, кропотливо сотканное мной и тщательно отшлифованное.

Нет, всё же ванна – это долго. Быстро приняв душ, я подключила мобильник к зарядке и рухнула в разобранную постель, как подкошенная. В сон провалилась мгновенно…

– Вишенка, какая же ты у меня красивая!

– Теперь я знаю это, мам. Ты давно не приходишь ко мне, а я так всегда тебя жду!..

– Всегда прихожу, родная, ты просто сильно устаёшь. Я беспокоюсь о тебе, дочка… ты стала совсем другая…

– Просто я выросла, мама. Но я всё ещё по-прежнему твоя Вишенка, – я беру её маленькие ладошки и прижимаю к своим щекам… Тёплые… – Я так люблю тебя, мам!..

– Ты же не станешь никому мстить, доченька? Месть – это удел слабых, милая, и очень большой грех.

– Месть – это моё прощение, мама! И тебе ли не знать, какая я грешница…

– Нет, моя Вишенка, ты просто запуталась… но я знаю – ты никогда не причинишь зла своей семье.

– Семье?! О какой семье ты говоришь? Только ты была моей семьёй! Моим сердцем! Моей совестью! Когда-то ты была всем моим миром! Но теперь тебя нет, мама!.. И совести у меня больше нет, и сердце моё не со мной… И мой мир давно разрушен, мамочка! Разве не ты хотела, чтобы я была сильной? Так вот теперь я очень сильная! И смогу заново построить мой идеальный мир… только в нём не будет места для твоей семьи… Для этих змей, отравивших твоё сердце и мою душу. Теперь, мама, я им не по зубам, и ты непременно увидишь, как скоро все они захлебнутся собственным ядом.

Глава 4

2003 год

Я уже выяснила, что выпала из жизни почти на четыре недели, три из которых меня продержали в психушке, как буйнопомешанную – спасибо моим заботливым родственничкам! И если бы не активность Шерхана и Серёжи, то пускать бы мне слюни до конца своих дней в клинике для душевнобольных. Но директор подключил к моему спасению все свои связи, а Серёжа, забросив все дела, почти прописался со мной в больнице. Ну а бабка тем временем справлялась о моём самочувствии по телефону и слёзно просила лечить меня как следует. А следовало, вероятно, превратить меня в баклажан и забыть навеки.

– Эльвира, мне необходимо прогуляться и съездить в школу, – ставлю бабку в известность. – Я слишком много пропустила и теперь придётся навёрстывать, пока меня не исключили.

– Это хорошо, что ты идёшь на поправку, Диана, но я считаю, что ты ещё слишком слаба для прогулок. А к тому же нам следует подумать о переводе тебя в другую школу, твоя слишком далеко, – заявила старая ведьма.

Что-о-о?!

– Нет! – отрезала я жёстко. – Даже если мне придётся добираться пешком, я всё равно буду ходить только в свою школу. К тому же, до конца учебного года осталось совсем немного.

– Понимаю, но тебе придётся добираться с пересадкой, а это ненужные траты, – проблеяла бабка, нервно покручивая массивные кольца на ухоженных пальцах.

– Если дело в деньгах, то я смогу заработать себе на проезд!.. И что, разве отсюда нет прямого маршрута? – я завожусь не на шутку и мечтаю уже припечатать по брехливой морде чем-нибудь увесистым.

Где я собираюсь зарабатывать деньги – идей, конечно, никаких. Пока никаких!..

– От нас прямой маршрут есть, – неуверенно мнётся Эльвира, – но, скорее всего, жить ты будешь у Надежды.

Ну, ни фига ж себе, новости!

– А это ещё кто? – решила я доконать старуху.

– Господи, Дианочка! – она всплеснула худыми граблями. – Ведь мы же говорили с тобой! Надя – это тётя твоя и моя дочка… старшая…

– А-а, наверное, я просто не обратила внимания на её имя, – стараюсь говорить равнодушно. – Ну и зачем мне жить у неё?

– Ох, боюсь, я уже не в том возрасте, дорогая, чтобы заниматься воспитанием детей, да и материально мне тебя одной не вытянуть, – с тяжелым вздохом поведала «бедная родственница».

Вот же старая б… бабка! Да у тебя в ушах и на пальцах бриллианты размером с куриные яйца. Продай парочку, и мы будем пару лет кушать осетровую икру столовыми ложками.

– А знаешь, бабуля, – от моего вступления «бабулю» знатно перекосило, – мне абсолютно фиолетово, где я стану ночевать – у тебя или у твоей доченьки, как там её зовут… Но учиться я буду в своей школе! Андестенд?

Понимания на вытянутой морде – ноль, а в глазах плещется неприкрытый шок.

Что не так? Как видишь, старая кляча, я уже вполне выздоровела, так что хорош манерничать!

– Мы поговорим об этом после, Диана, – с недовольной миной заявила бабка.

– После чего? – скалюсь я.

– После обсуждения данного вопроса с твоей тётей.

– Хорошо, бабушка, – я намеренно делаю ударение на втором слове, и «бабушкины» губки превращаются в куриную жопку. – Кстати, а где мой телефон? – вдруг вспоминаю, а бабка попытается слинять из комнаты.

– Какой телефон, Дианочка? – змеиные глазки забегали, и голос стал неожиданно ласковый.

– А такой, весь из себя мобильный, который мне подарила администрация школы за победу на чемпионате. И этот телефон всё время был со мной, – твёрдо заявляю ей, хотя и не слишком уверена, что он не потерялся в тот самый… ужасный день.

– Знаешь, Диана, я считаю, что юным девочкам совсем небезопасно иметь такие дорогие игрушки, – старая карга попыталась звучать убедительно. – Он ведь был дорогой?

– Был?! Ты говоришь, что он был? – я изо всех сил стараюсь не взорваться. – А можно полюбопытствовать, где же он сейчас – мой дорогой подарок? И кому оказалось не опасно с ним играть?

– О, боже, Диана! – бабка отступает на шаг. – Ты ведь не будешь скандалить из-за телефона, когда у нас уйма других, более важных проблем?!. А об этом мы можем поговорить позднее. Ты, кстати, в школу собиралась… передумала уже? Сейчас я дам тебе деньги на проезд, – и Эльвиру выдуло из моей комнаты раньше, чем я вдохнула воздух для потока возмущений.