Игра. Реванш

Стажёр, подозрительно хмуривший брови, поинтересовался, пристально разглядывая нескладную фигуру замаскированного Виталия.

– А Вы, бабуся, я смотрю, каратэ владеете! Да и молоды Вы для старушки-то по возрасту, сколько Вам, нет же и семидесяти! Прыть, вон какая! Антон Петрович, надо бы у неё документы проверить!

Дежурный, зевнув, не смотря на отчаянное желание отправить придурошную старую вешалку восвоясие, вдруг воспылал служебным рвением, явно задетый предприимчивостью стажёра.

– Да, гражданочка, покажите документы!

Всё произошло в сотую долю секунды.

«Твою мать, паскуда!» – Круглый, засунув правую руку в разрез блузки, успел переферийным зрением произвести рекогносцировку: продавщица палатки, поспешно выставив табличку «технологический перерыв», быстренько слиняла, не желая давать свидетельские показания, на перроне – никого, около урны, свернувшись калачиком, спит беспродубным сном пьяный бомж. Перед глазами мелькнула картина – зал заседания суда, наряд конвойных, а через решётку в первом ряду заплаканное бледное лицо убитой горем матери, заслушивающий оглашение приговора.

– Каратэ – да, пожалуй! – заявил Виталий, выхватывая из-за пазухи маленький бесшумный самозарядный пистолет «Грач» с глушителем. Стажёр, безусый юнец, неосмотрительным рвением подписавший себе смертный приговор, широко округлил глаза и, хватая ртом воздух, грузно осел на залитую кровью землю. Вторую пулю «схватил» дежурный, толком не успевший сориентироваться: маленькая дырочка посередине лба и долговязый увалень, качнувшись, рухнул навзничь как подкошенный.

Виталий, на бегу засовывая «грач» за пазуху, помчал в сторону торговой палатки, громко выстукивая невысокими квадратными каблуками. Перемахнув через невысокий забор, Круглый дворами выбежал на проезжую часть, остановившись на тротуаре, оглядываясь по сторонам. Угрызений совести за смерть двух ни в чём не повинных людей не было: разум застилала тревога за жизнь маленького сына Смолина, а также страх за свою собственную шкуру, и волнения за судьбу Алексея, до сих пор остававшегося в закрытой тюрьме «Чёрный дельфин». В крови бушевал адреналин, и это ни с чем несравнимое чувство мобилизовало Круглова, как всегда превращая его в минуты опасности в безжалостную машину, сметающую всё на своём пути для достижения цели.

Новенький красный «Фиат» он увидел в трёх метрах слева от себя. В открытом капоте возился щуплый парнишка лет так двадцати пяти с небольшим. Бесшумно подкравшись сзади, Круглов схватил его за голову и сильным движением с первого раза переломал шейные позвонки, сворачивая шею на бок. Опустив обмякшее тело на тротуар, Круглов, бросив беглый взгляд опытного преступника по сторонам, заскочил на водительское место и, сорвавшись с места, втопил максимально допустимую скорость.

Проехав метров триста, Виталий, немного придя в себя, пошарил руками в бардачке и, обнаружив пачку «Мальборо», с наслаждением закурил. Никотин привёл в порядок мысли, успокаивая нервную систему. Собравшись с мыслями, Круглый, не выпуская руль, методично обшарил бардачок угнанной машины. Ему несказанно повезло – в мужской барсетке он нашёл карту Брянска, мобильный телефон и кошелёк с двадцатью тысячами наличных денег. Включив навигатор, Круглов вбил примерный маршрут движения в сторону Киева и, напрягая свою фотографическую память, вспомнил номер своего сотового телефона, оставленного в купе сбежавшего поезда.

– Паша, ну давай же, малыш, возьми трубку! – нетерпеливо прохрипел Круглов,

Глядя на себя в зеркальце: глаза бешеные, расширенные, зрачок вытеснил яркую радужную оболочку; на щеках грязные разводы, стекающие с парика, губная помада размазана, грим потёк. Виталия трясло как в лихорадке. Он не мог допустить мысли о том, что будет, если он потеряет Пашку. Он сам не простит себе этого, не говоря про гнев Смолина, который тот обрушит на его голову, как только Виталий устроит ему побег.

«Пашка взрослый мальчик, он сообразит, что нужно снять трубку!»

Гудков через десять, когда Виталий уже успел изрядно поволноваться, он услышал испуганный голосок Паши и, не сдержавшись, заорал, едва не врезавшись в фонарный столб, вовремя успев вывернуть руль вправо.

– Пашка, милый, это дядя Виталий! Слушай внимательно. Из поезда НИКУДА не выходи. Запрись в купе и не выходи. Дверь сумеешь закрыть? Вот и умничка! Я отстал от поезда, но ты ничего не бойся. Я на машине, выехал наперерез тебе! Возможно, уже на следующей станции я запрыгну на поезд. В туалет не выходи. В коридор носа не показывай. Если очень захочешь писать – тихонечко выйти, и так же тихо зайди обратно! И ничего не бойся, Пашенька! У тебя папа – храбрый, сильный и смелый, и ты должен быть таким же, как он! Понял меня?

– Да, дядя Виталик, я боюсь!

– Павлито, папа не раз говорил тебе, что его сын ничего и никогда не должен бояться! Спи, кушай курочку, конфеты, скоро увидимся, думай о папе, скоро мы все его увидим, не только мы с тобой. Обещаешь мне, малыш?

– Да!

– А теперь скажи, что ты должен делать?

– Никуда не выходить, и не бояться!

– И помни, ты человек –паук, а героям не ведом страх!

Повесив трубку, Круглов подумал о Лике, которая к тому времени должна была вылетать из Канады в Оренбург. С Рязанцевой, как это часто бывало в последнее время, мысли плавно перетекли на покойную Нику, единственную женщину, которую Круглов по-настоящему любил, тщательно скрывая свои чувства не только от неё с Алексеем, но и от самого себя. Ника, положившая на алтарь любви к Смолину свою честь, гордость и преданность, а также собственную жизнь, на протяжении всех пяти лет, которые Алексей провёл в легионе, ощущала постоянную заботу со стороны Круглова, при одном лишь взгляде на Пашу с явным сожалением не раз говорящего себе: «Сложись судьба иначе, Павлито мог быть мой с Вероникой сын!»

Чертыхнувшись, Виталий с раздражением содрал с головы ненавистный парик и, прибавив газу, свернул налево, следуя указаниям навигатора.

* * *

Пожилая, но прекрасно сохранившаяся женщина, не смотря на нездоровую бледность, привычно месит тесто, чтобы хоть как-то отвлечь себя от душевеных мук. По кухне витает приятный аромат домашней выпечки и ванили. Слышится грохот посуду,звук льющийся воды и голос диктора,доносящийся из включенного телевизора. Звонок, резкий, пронзительный, тревожный, заставляет её сердце ухнуть куда-то вниз.

-Алло!

-Добрый день,Мария Геннадиевна Круглова?

-Да…-немного недоумевая ответила женщина.-А кто это?

-Майор ЭфЭсБэ Николай Денисов, коротко и четко прозвучало в ответ.Сердце матери забилось чаще,прекрасно понимая,что речь пойдет о сыне..

-Мария Геннадиевна…даже не знаю,как мягче сообщить…Ваш сын…погиб. В автокатастрофе.-Сказал как отрезал.Внутри бедной женщины,и так пережившей кучу бед и хватившей горя сполна,что-то оборвалось.

-Мария,с вами все в порядке?

-Да,да…-проглотив комок,не дававший говорить,опустошенно проговорила она.Не в силах далее продолжать разговор,Мария выронила трубку, непослушными руками хватаясь за вешалку для одежды..Ну вот и все…Она лишилась своего сына.Своего единственного ребенка.Больше никогда она не сможет обнять его,прижать к себе,поговорить…Даже посмотреть в глаза.

"Егоо большее нееет"-горькие слезы рекой хлынули из глаз."А все из-за это Леши,будь он проклят!".Если бы не этот мальчишка,с огромными,темными как смоль глазами,ее Виталик никогда не ступил бы на этот путь,все было бы иначе…все было бы иначе…Ну зачем?Зачем он связался с ним?.Но как?Не может быть!Здесь какая-то ошибка.Он не мог погибнуть. Он жив! Я чувствую, чувствую…»

Слезы большими горошинами скатывались по щекам.Мир для нее опустел.Потерял цвет.Стал бессмысленным и темным.

-Мальчик мой…-прошептала одними губами женщина, теряя сознание.

* * *

– Разрешите, Павел Дмитриевич?

– Входи, Николай, – Белов вымученно улыбнулся, оторвав взгляд от монитора, глядя на майора Денисова, тихонечко приоткрывшего дверь в его кабинет. Бледный, с огромными фиолетовыми кругами под глазами, так и не придя в себя после смерти жены, полковник чувствовал себя отвратительно, не смотря на кажущуюся излишнюю эмоциональность в общении с коллегами. Его не могла не насторожить реакция Лары на гибель матери.

– Товарищ полковник, – Денисов подошёл к столу полковника и, повинуясь его приглашению, уселся на стул, стоящий напротив стола.

– Что-то срочное, Коля?? – Белов протёр глаза и смахнул выступившие капли пота со лба. Разговор с матерью Круглова выжал из него последние соки. Он был опустошён не только морально, но и физически. Отчаянно хотелось лечь, уснуть и не просыпаться, по крайней мере, лет пять, а лучше всего десять. Белов взял стоящую рядом с монитором бутылку «Аква минерале» и, сглотнув, налил себе полный стакан.

– Тут такое дело, – майор сцепил пальцы в замок, глядя в глаза начальнику, – найден труп сына Смолина.

– ЧТО? – Павел дёрнулся, словно его изо всех сил огрели прикладом по голове, подпрыгнул на месте, и, поперхнувшись, закашлялся. – Что ты сказал?

– Только что позвонили из убойного отдела. – Денисов сдвинул брови на переносице, – По первоначальным данным это сын Смолина, с уверенностью мы сможем сказать только после результатов патологоанатома.

– Чёрт, этого не может быть! – Полковник в ярости хватил кулаком по столу, уронив целую кипу бумаг, – Череда совпадений? Я НЕ ВЕРЮ! Сначала авария, в которой якобы гибнет Круглов, теперь сын Смолина. Я НЕ ВЕРЮ, НИ В КАКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ, ИХ МОЖНО ПОДКУПИТЬ…

– Пал Дмитрич, – Денисов спокойно выдержал всплеск гнева полковника. – Я тоже об этом подумал, смотрите, какая картина вырисовывается: в аварии, в которой погиб Круглов, от его тела осталось сплошное месиво, всё сгорело, идентифицировали труп по состоянию зубов, а в случае с сыном Смолина картина схожая – мальчика сначала изнасиловали, а затем, облив бензином, подожгли. И в том и в другом случае со стопроцентной уверенностью подтвердить факт гибели именно Круглого и Паши Смолина нельзя.

– Этого не может быть! – Белов обхватил голову руками, резко подался вперёд, вперивая жёсткий взгляд в бесстрастное лицо Денисова.

– Товарищ полковник, сейчас у нас в допросной находится Марина Азарова. Я поговорил с ней, вот картина, проясняется её слов. Она гуляла с сыном Смолина, в парке, находящимся недалеко от дома. Помнит, как к ней подошёл мужчина в чёрном плаще, ударил чем-то тяжёлым по голове, а очнулась она около скамейки, в том же парке, пролежав без сознания минут пятнадцать-двадцать. Мальчика рядом с ней нигде не было. Азарова сразу же вызвала полицию, труп обнаружили в заброшенной части парка спустя три часа. Личность ребёнка удалось опознать по нательному кресту, правда, сильно обгоревшему и фрагментам одежды – рядом валялся ботинок и рукавица.

Белов помассировал ноющие виски – голова разламывалась на части.

– Что выходит, буквально в один день погибают друг Смолина и его сын. Тела обезображены до неузнаваемости.

– Пал Дмитрич, мать Круглова должна приехать на опознание, – Денисов забарабанил пальцами по столешнице, – Азарова же опознала племянника, но всё стянет на свои места после результатов экспертизы, когда мы будем иметь на руках заключение судмедэксперта.

– Не слишком ли рьяно подброшены улики, как думаешь? – Белов залпом осушил бокал с водой, – В «Чёрный дельфин» запрос сделали?

– Да! Смолина сегодня перевели из больницы в общую камеру.

– Сердце у меня не на месте, – Белов в сердцах запустил пустой бутылкой в стену, – Веришь, курил бы – давно бы задымил, говорят, нервы успокаивает! – Белов крутанулся в кресле, встречаясь взглядом с Денисовым, – Не верю я в такие совпадения, не верю!

– Я тоже, – Денисов холодно усмехнулся, – Кстати, именно поэтому я пробил Анжелику Рязанцеву, ту самую, дочь Рязанцева, который просил отдать ему защиту по дело Смолина.

– И что? – полковник напрягся; кадык нервно задвигался на его шее.

– Рязанцева вылетела в Канаду, сегодня. Любопытно, что она продала квартиру и села на рейс авиакомпании «Российские авиалинии».

Белов тяжело вздохнул, невидящим взглядом уставившись в окно.

– В Канаду.. .значит, в Канаду… в Канаде у меня тесть… – Павел, помертвев лицом, осёкся, поднялся с места и, не слова не говоря, вышел из кабинета, оставив майора Денисова в недоумении глядеть ему в след.

– Товарищ полковник, – Николай сорвался с места, догоняя удаляющегося Белова.

– Мне нужны постоянные отчёты из «Чёрного Дельфина»! – отрывисто приказал Павел Дмитриевич, размашистым шагом пересекая приёмную, – Утром, днём и вечером, в письменном виде! Я должен знать о Смолине всё, вплоть до того, сколько раз он сходил в туалет!

– Слушаюсь, товарищ полковник! – Николай бежал рядом, подстраиваясь под торопливые шаги Белова.

– Я в допросную, пойдёшь со мной, Коля.

– Так точно, Пал Дмитрич! – отрапортовал Денисов, одновременно протискиваясь в двери вместе с Беловым.

– Это не человек, дьявол какой-то… – Павел, проигнорировав лифт, пробежал два лестничных пролёта, перепрыгивая через три ступени.

– Всё-таки, возможно это чистая случайность, Пал Дмитрич? Каким образом здесь может быть замешан Смолин?

– А таким, – взревел Белов, напугав своим рыком проходящего мимо лейтенанта, – Сначала кто-то расстрелял весь конвой на этапировании Круглого во «Владимирский Централ», потом ты подсовываешь мне известие то о смерти Круглого, а теперь о гибели сына Смолина!

– Пал Дмитрич…

– К чёртовой матери, «Пал Дмитрич», – прорычал Белов, бешено сверкая белками глаз, – Смолин исчадие ада! Я не удивлюсь, если он попытается бежать из «Дельфина». Свяжись с начальником тюрьмы в Соль-Илецке, передай, что я просил быть предельно бдительным: Смолин гений, злой гений нашего времени. Твой предшественник Климов говорил, что ему дьявольски везёт, но я считаю всё это бредом, списывая исключительно на его гениальный мозг! – прорычал Белов, входя в рекреацию, едва не прибив Денисова дверью.

– Я могу побиться об заклад, день-два затишья, но как только Смолин очухается, он попытается сбежать, это, надеюсь ясно?

– Так точно, товарищ полковник!

– А ты мне тут о совпадениях говоришь, – выпустив пар, Павел в сердцах махнул рукой, останавливаясь перед комнатой допросов.

– Марина Азарова в каком состоянии? – чётко и внятно спросил он, одёргивая пиджак.

– Держится, Пал Дмитрич! – Денисов кивнул, понимая, какую бурю эмоций переживает в душе начальник, чью жизнь Смолин разрушил почти до основания. Чутьё подсказывало ему, что к смерти жены полковника Алексей Смолин имеет самое непосредственное отношение. Николай не знал как именно, но аварию подстроил именно он, даже находясь за решёткой умудряясь продолжать воздействовать на своё окружение, заставляя попавших к нему в зависимость людей выполнять свои приказы.

Белов вздохнул, взявшись за ручку двери. Предстоящий разговор с сестрой Вероники Азаровой обещал быть сложным.

– ПАША! – раздался позади полковника тихий, до боли знакомый голос. Белов обернулся и вместо майора Денисова увидел стоящую рядом с ним Наташу. Серые бездонные глаза смотрели на него, не мигая, взгляд прямой, несгибаемый, блестящая, чуть отросшая чёлка, прикрывает один глаз.

«НАТАША!» – сердце Белова пропустило резкий болезненный удар. «НАТАШКА!» – он протянул руку вперёд, дотрагиваясь до её груди, но дрожащие пальцы Павла наткнулись лишь на шершавую ткань двубортного костюма майора Денисова.

– Чёрт, чёрт, чёрт… – процедил он, чувствуя, как гулко колотится его сердце.

– С Вами всё в порядке, Вы побледнели, товарищ полковник! – Денисов участливо подался вперёд, заглядывая в застывшее, бледно-зелёное лицо Белова.

– Пусти. – Белов холодно блеснул ледяными айсбергами застывших озёр, распахивая дверь в допросную…

* * *

-Объявляется посадка на рейс номер 735 авиакомпании «Lufthanza» Оттава -Оренбург.Просьба пассажиров пройти на регистрацию.

Анжелика встрепенулась, схватив драгоценную сумку и, залпом допив давно остывший кофе, поспешила в нужном направлении.

«Ещё немного и конец… – подумала она. – Ещё совсем немного…»

Круглый гнал как сумасшедший, наплевав на правила дорожного движения. Пару раз его тормозили «гаишники», но купюра, достоинством в пять тысяч рублей, оказывала своё магическое действие, и Виталий беспрепятственно продолжал свой бешеный марафон, на кону которого стояла не только безопасность маленького сына Смолина, но и его собственная жизнь. Залив полный бак на ближайшей автозаправочной станции, Виталий постирал в туалете свой парик, кое-как высушив его под сушилкой для рук. В первом попавшемся торговом центре Круглый обновил себе маскарад, заменив непрактичную узкую юбку, разодранную до бедра, на широкое старушечье платье в крупную клетку, а туфли на каблуке на удобные мокасины. Ему чертовски везло, и, хотя, пропажа документов опечалила его, он старался не думать ни о друге, ни о его сыне, ни, тем более, о матери, которую он не увидит до конца своих дней.

«Потом, когда выправлю документы, сделаю пластику, по прошествие времени, быть может, тогда я и признаюсь ей в том, что жив и здоров!» – обманчиво утешал сам себя Круглый, врубая магнитолу, чтобы немного отвлечься от гнетущих депрессивных мыслей. Круглов понимал всю абсурдность собственных мечтаний. Для матери её единственный сын покойник, кроме того, Смолин ни за что не разрешит своему другу подставить под удар их новые судьбы, да и он сам не обречёт родного на человека на пожизненные страдания – ведь какого это увидеть сына в новом обличье, пусть и живого, но всё так же до сих пор скрывающегося от правосудия?

Ужасно хотелось есть, но Круглый не мог потратить ни единой драгоценной минуты: на ходу проглотив совершенно несъедобный гамбургер, заливая шипучей кока-колой, Виталий сверил маршрут по карте с указаниями навигатора. По его расчётам он должен был опередить прибытие поезда примерно минут на десять – пятнадцать. Он даже мысли не допускал что будет, если по каким-то причинам, несговорчивая проводница откажется узнавать в запыхавшейся пожилой женщине пассажирку, потерявшую документы, удостоверяющие личность, то ему удастся сделать внушение посредством элементарной взятки, против которой ещё не устоял ни один, не обременённый моральными принципами, государственный служитель…

* * *

Вот уже минут сорок Мария Геннадьевна, не меняя положения, сидела на диване, уставившись в наполовину зашторенное окно: руки на коленях, спина сгорбленная, взгляд потухший. Материнское сердце не могло смириться с потерей сына. Не верила она в то, что ее Виталька погиб, не верила и все тут, не смотря на улики, красноречиво доказывающие его смерть. Сердце сжалось у бедной матери, но не от боли потери, а от предчувствия беды, зависшей над ее сыном. Матери! Их не обманешь, не проведешь вокруг пальца: связанные на всю жизнь тонкими невидимыми ниточками со своими детьми они нутром, душой чувствуют любую опасность, грозящую единственному чаду, вот и здесь, выйдя из здания морга, Мария Геннадьевна не ощутила щемящей тоски, перехватывающей дыхание и парализующей разум, а напротив, приоткрыв простынь, в изнеможении закрыла глаза, возликовав: «не он, чужой!»

Майору Денисову и полковнику Белову, знакомому по визиту к ней домой, Мария Геннадьевна подтвердила гибель Виталия, даже разыграла немую сцену: упала в обморок, обмякнув на руках Павла Дмитриевича. Сердце подсказывало ей, что нужно скрыть от органов ФСБ факт инсценированной гибели сына. Понимала Мария Круглова, что Виталий устроил театрализованную постановку собственной смерти, тем самым надеясь, заметя следы, скрыться от правосудия, изменив внешность, документы и начав новую жизнь, если таковое возможно в обществе Смолина, от которого, собственно, и шли все беды. Еще в далеком детстве, когда маленький Виталик привел в дом своего нового друга, Мария Геннадьевна свято уверовала, что с приходом в их жизнь Леши Смолина и начнется череда невзгод, которая перечеркнет все надежды на светлое будущее в судьбе Виталия. Леша Смолин имел такое авторитарное влияние на ее сына, что Кругловай нередко становилось страшно за то, с каким восторгом ее сын подчинялся другу, признав в нем безоговорочного лидера.

Очнувшись, она вытерла слезы, без устали катившиеся по впалым исхудавшим щекам. Виталий жив, он непременно подаст весточку, а даже если нет, только бы знать, что жив, остальное уже не важно, даже если она никогда больше не увидит его, не прижмет к своей груди. Услышав шевеление ключей в замочной скважине, пожилая женщина вытерла слезы и безвольно уронила руки вдоль теля. Она вслушивалась в знакомые звуки: вот муж разувается, вешает куртку на вешалку, и, шаркая тапками, входит в комнату, избегая встречаться с женой взглядами. Немой вопрос застыл на его губах: «А ты точно уверена, что это он?»

– Господи, – надломлено прошептала убитая горем женщина, с немой мольбой глядя на супруга.

– Сынок… Виталик… – она раскачивалась взад вперед, словно китайский болванчик, тихонечко подвывая. Сходив на кухню, любимый мужчина сунул ей под нос валерьянку, а затем, обняв, поцеловал в макушку:

– Маша, так всем будет лучше, и ему и тебе… В тюрьме не сахар, смерть избавление от всех бед!

– Я знаю… Пусть это будет избавлением… – стуча зубами о край стакана, прошептала она, залпом осушив принесенные успокоительные капли.

Смолин не спал, отрешенным взглядом здорового глаза глядя между железными прутьями решетки. Неяркий свет горящей лампочки, освещающей камеру, ужасно раздражал его, а тихий шепот зэков, переговаривающихся между собой, мешал нестройному течению мыслей. Заключенные время от времени кидали опасливые взгляды на лежащего на нарах Алексея, но заговорить с ним никто не решался. Прикрыв глаз, Смолин, кашлянув, оборвал ход мыслей и прислушался к разговору.

– Жрать хочу… – задумчиво протянул Головорезов, шумно сглатывая слюну, – сдохнем тут от голода… Замкнутый круг, не соскочишь.

– Фонтан прикрой, не трави душу,– огрызнулся Богомолов, нервно завозившись на шконке. – Со строгача еще можно соскочить, здесь тухляк..

– Это да… В десятом в «Озёрном» слыхал зону распечатали и так грамотно вскрыли, как по нотам разыграли.

– А я помню, на первый срок шел – вполголоса произнес Богомолов, хрустнув суставами пальцев, – так в ночь перед этапом в «Бутырку» один кент гвоздем вспорол себе брюхо, а внутренности развесил у себя на шконке.

– Желтополосник что ли? – спросил Иващенко.

– Да нет, кран него сорвало конкретно, хотя, ему даже не «строгач» вытанцовывался, общий режим.

– По какой теме срок мотал? – поинтересовался Головорезов, переводя взгляд на худое лицо сокамерника.

– Да там подстава была чистой воды, адвокат купленный, восьмерик ему на суде впаяли, а он шел по «износу», на зоне его в «петухи» заделали бы, а кому охота в жопе у себя концы вымачивать ежедневно?

– Это что, брателло мой, когда червонец мотал в «Тишине», базарил, как один вор в законе в отказ пошел, ему же по понятиям работать не в масть, так тот глаза себе выколоть пытался, а когда его дожали «шизняком» в очередной раз, дал согласку, вышел на лесопил и оттяпал себе руку по локоть бензопилой. Кровищи было.

–Кровь…мясо… Щас бы бифштекс с кровью… – тихим вкрадчивым голосом отозвался Иващенко и Смолину, которому порядком надоели эти охотничьи рассказы, рявкнул, словно затвором автомата щелкнув:

– Рты закрыли! Тихо чтобы у меня до утра!

– Ладно тебе, Ферзь, молчим мы! – Головорезов перевернулся на бок, шумно всхрапнув носом.

Смолин, переглянувшись с Иващенко, одной лишь силой взгляда заставил его послушно укрыться простыней и закрыть глаза. Богомолов не проронил ни слова, лишь только глаза его заблестели холодным недобрым блеском.

Смолин скривился от отвращения к ситуации, в которой он оказался. Его тошнило от общения с этими в конец опустившимися урками, от их базаров по фене, тюремного сленга, от собственного погоняла, закрепившегося за ним еще на вечернем досмотре, словом, от всего того, что окружало его, и, главное, от собственного бессилия.

«Только оказавшись в аду, ты понимаешь, что обратной дороги нет», – подумал Алексей, трогая загипсованную руку. Вот он ад – замкнутое пространство, железные решетки, мат конвойных, баланда, досмотры и ощущение собственной неполноценности, замешанной на отсутствие возможности разрешить ситуацию. Нестерпимо хотелось курить: всего две-три затяжки и никотин приглушил бы эту раздирающую на части боль. Человек железной воли, с детства прошедший жёсткую муштру Колей Смолой, а многим позже суровую школу выживания в легионе, Смолин блокировал боль, сосредотачиваясь на своем скором освобождении.

«Сука, шахматист, это из-за тебя я здесь! Но где же я так просчитался, где допустил неточность в расчетах? Лишь опытный игрок, находясь у цели, знает, как важно не сделать шаг, отделяющий победу от полного поражения, и этот шаг я сделал исключительно по собственной глупости, когда не прикончил их обоих сразу же в квартире шахматиста. Что теперь? Финита ля комедия? Всегда думал лучше пулю в лоб, чем зона, но здесь ты не имеешь шанса даже на этот последний шаг. А что теперь? Ждать? Ждать… «Сто лет одиночества»…Только оказавшись на самом дне, ты понимаешь, что существуют еще и нижние этажи, и только ты сам вправе сделать выбор падать вниз или, стиснув зубы, карабкаться вперед и вверх. Это всего лишь рокировка. Шах и мат не за горами. Вы все колода карт в моих руках, и только я имею право «резать» колоду. Придется немного подождать».