Игра. Реванш

– Понимаю, ты… вот что, как это по-русски, я уже забывать стал, «не парься», скажи лучше, людей нанял э-э… стощяих?

– Да, с этим проблем нет, бойцы не в курсе, я заплатил им предоплату.

– Пойдём, завтра в ночь у меня обратный вылет. Я приехал… под другой фамилией…

– Умно. Брат, Крис, глазам не верю, ТЫ!!!

Друзья обнялись, похлопав друг друга по плечу. Зимовский был действительно рад встречи с однополчаниным по легиону, равно как точно такой же радостный блеск заметил во взгляде обычно скупого на эмоции немца.

– Пойдём, я обрисую план действий по дороге.

–Это то, что мне не хватало, – ослепительная европейская улыбка осветила суровое лицо Кристиана.

– Мне тоже, Крис, мне тоже…

* * *

Когда Рязанцевой сообщили трагическую весть о гибели её отца, Лика к тому времени уже приняла окончательное решение уволиться из московской больницы для заключенных в закрытую мужскую тюрьму в Соль-Илецке и даже успела сделать пару нужных звонков тем, кто смог посодействовать в её скорейшем переводе. Начальник убойного отдела Георгий Романович Орлов, с присущими в такой ситуации бесстрастными интонациями должностного лица при исполнении, выдержав формальную паузу, проинформировал Лику о смерти адвоката, то услышал в ответ лишь гробовое молчание. Посопев в трубку для проформы, Орлов выдавил из себя пару-тройку дежурных фраз, велел гражданке Рязанцевой явиться в морг для опознания трупа и поспешил отключить связь, так как больше всего на свете он ненавидел подобные щекотливые моменты.

На опознании Анжелика упала в обморок, а потом долго и безутешно рыдала, громко цокая зубами о стакан с водой, оплакивая не только смерть отца, бывшего мужа, но и свою горькую судьбу, преподносящую молодой женщине удар за ударом…

– Пришло… значит пришло время перемен…

* * *

– Будет тебе Круглый, Алекс, – вслух произнёс Зимовский, подмигивая Розенкранцу, когда они, добравшись до места «Х» на арендованной фуре, преднозначенной для крупногабаритных перевозок, спрыгнули на землю, вдыхая свежий утренний воздух. Дмитрий заранее узнал маршрут, по которому повезут Виталия. Белов настолько был одержим Смолиным, что на пресечение его побега был брошены все силы, как мыслимые так и не мыслимые, так что, о том, что есть опасность побега Круглова никто даже и не думал – его конвой был стандартным.

– Нервничаешь? – поддел друга Розенкранц, надевая перчатки.

– Иди ты, – Зимовский холодно блеснул серыми, со стальным отливом глазами в прорези маски.

– Минут сорок на подготовку у нас есть, они редко выходят из графика.

– Добро, – Кристиан обошёл фуру с обратной стороны и, стукнув по фургону, распахнул двери.

– Schnell schnell!!!

– Чёрт, думал всё, вторая Великая Отечественная началась, – пошутил один из бойцов, спрыгивая на землю.

– Смешно, – органическим тоном ответил Розенкранц с кривой, какой-то злой ухмылкой.

– По позициям, – властно крикнул Зимовский, задав направление повелительным взмахом руки.

– Ну, к чёрту.

– Сказали бы, кого с зоны-то стягиваем? – низким тяжлым басом поинтересовался один из мужчин, поправляя маску на лице.

– Меньше знаешь, крепче спишь.

– А всё-таки…Интересно, ради кого впряглись-то.

– Ради лавэ, – подытожил Дмитрий, – ФУРУ В КУСТЫ, по местам!!!

– Он там один будет?

– У Пушкина спроси, – мрачно отшутился Розенкранц.

– Стрелять только по конвойным!

– Ясно уж!

– ВСЁ, НА ИСХОДНЫЕ!!!

– НАДЕТЬ ПРОТИВОГАЗЫ!

Мозг Зимовского, как всегда перед боем, работал подобно ЭВМ, а зрение фиксировало любую мелочь, вплоть до мельчайших деталей, поэтому, но тем не менее, когда на дороге показался белый фургон с зелёной полосой на боку «ФСИН РОССИИ», сердце его пропустило серию частых ударов.

«НАЧАЛОСЬ!»

Первая граната разорвалась всего лишь в метре от фургона, причём метраж был расчитан с детальностью пвлоть до сантиметра, ведь любая неточность могла поставить под удар всё дело. Водитель фургона резко затормозил. Несколько выстрелов с обеих сторон, и все колёса автозака были разом выведены из строя. Двери фургона с грохотом распахнулись и двое конвойных тот час упали замертво, уложенные точными выстрелами в голову Розенкранца и Зимовского.

Дмитрий понимал, что те, кто остался внутри, будут осторожничать, но, схватив лежащий на земле гранатомёт, ринулся вперёд, «поливая» окрестность чередой выстрелов. Розенкранц и трое бойцов бежали следом, а сбоку несся ещё один, готовый в любую минуту применить нервно-паралитический газ. Спереди раздались приглушённые выстрелы – водитель автозака, с прострелянной головой, завалился на ветровое стекло, а когда чётко работающая команда подбежала к дверям фургона, в ход был пущен газ: Зимовский с Кристианом всего за несколько секунд расправились с остальными конвойными.

«Порядок», – подумал Дмитрий, вытряхивая из фургона Виталия Круглова, чья кожа уже стала приобретать синюшную окраску, а изо рта выделялась пенистая мокрота.

Зимовский с Розенкранцем, не сговариваясь, в упор расстреляли четверых бойцов, выписав пятому путёвку на тот свет, едва он примчался к ним на помощь.

Содрав с одного трупа противогаз, Дмитрий надел его на Виталия, и, вдвоём с Кристианом, оттащили задыхающегося Круглова до спрятанной в кустах фуры. Забросив теряющего сознания друга Смолина внутрь грузового транспорта, Зимовский сбросил собственный противогаз, бросив: – ВАЛИМ!

Кристиан, зашвырнув свой собственный в кусты, торопливо прыгнул за руль, выруливая на просёлочную дорогу.

– Потерпи, Круглый, – прошептал Зимовский, вытаскивая из противохимического пакета жидкость. Стащив с него противогаз, он сунул ему в рот таблетку антидота, тщательно прорёт лицо, шею и уши специальной жидкостью, сделал инъекцию, и, похлопав бледного, но уже без устрашающей синивы, Виталия по щекам.

– Эй, Круглый, как слышно…

– Где я… -

Картинка расплывалась перед замутнённым взглядом Круглова. Кое-как сфокусировавшись на лице своего неожиданного спасителя, он облизнул губы и судорожно вздохнул.

– Всё, Круглый, релакс, дыши, давай, брат, дыши…

– Не… понимаю…кто ты…

– Привет тебе от Алекса.

– Алекса… – Виталий душал прерывисто и глубоко. – Моего Алекса…

– Я – Зима, служил вместе с ним в легионе. Дмитрий меня зовут.

– Это он тебя попросил… меня… с этапа дернуть?

Зимовский только усмехнулся, а потом, выдержав, паузу сказал:

– А что, кто-то ещё мог?

– Сам где… Лёха…

– Там пока, – замкнулся Зимовский, мрачнея.

– С ним не всё так просто, если тебя, Виталий, одного перевозили, к нему просто выставят полк охраны.

– Лёха…

– Ты, вот что, давай, лежи…

– Куда едем?

– В одно место, отдыхай…

– Спасибо…

– Пустое, Круглый, пустое…

– За рулём… кто…

– Друг Алекса.

– Ясно…

Круглов прикрыл глаза, всё ещё ощущая дурноту, слабость и сильное головокружение.

«Я свободен… я свободен…» – Круглов улыбнулся бледной вымученной улыбкой.

«Вот и всё… конец… прав был Лёха, выход там же, где и вход… Мама, прости…»

– Сдёрнем Алекса, рванём все за кордон.

– Как?

– Не бери в голову, всё будет, всё…

– Лёха умный, он придумает…где он, куда его этапируют… суд был?

– Был, на «крытку», разумеется, в «Дельфин».

– Дельфин… но оттуда…

– Выход есть из любой ситуации, я разрабатываю план, скоро Алекс будет на свободе.

– Лёха… друг…

Круглов вспомнил огромные, чёрные, словно южная ночь глаза Смолина, его низкий, железный голос, отдающий команды, надлежащие к мгновенному исполнению, его кривую фирменную ухмылку, немного высокомерную, надменную, с провокационной издёвкой, насмешливый прищур глаз. Вспомнил, как смотрел вслед убегающему Алексею с пробитой костью в ноге, его слова: «… Я приду за тобой, и хрен, кто меня остановит». Ещё раз обвёл мутным взглядом стены фургона и понял одну простую вещь, что готов будет идти за своим лидером любым путём, пусть это будет дорога смерти, ибо находясь за чертой невозврата, его король не забыл про своего первого вассала, устроив еиу побег. И уже за это Виталий не только шагнёт в ад, но и с радостью положит свою жизнь к ногам Чёрного Ферзя.

– Виталий…

– Круглый, можешь называть меня Круглый, Лёха меня так зовёт, со школы, и все вслед за ним…

– Окей, Круглый, ты не можешь предположить, где бабки Алекса, я ознакомился с материалами дела, то, что Вы с Ежова сняли?

– Нет. – Круглов ещё раз облизнул губы. – Печёт как. Дай воды.

– Сейчас, – Зимовский достал из сумки бутылку, распечатал её и протянул Виталию.

– В гаражах опасно, он должен был куда-то спрятать их, я знаю Лёху, скорее всего, завалил кого-нибудь, хозяина квартиры, бомжа, где-нибудь на окраине, на выселках в ебенях….совершенно новую, нигде не засвеченную, не знаю, не в ячейки, это факт… он …

– Круглый, жаль, ничего, справимся, но капуста понадобится после, пластика, документы, взятки…

– Лёха сам всё скажет.

– Прорвёмся. Ты давай, отдыхай, лежи…

– Что потом, что?

– Потом? – Зимовский завинтил крышку на бутылке. – Потом пластика, другая страна…

– Будут искать, меня, Лёху… Тебя..

– А меня нет, нет меня, тебя, кстати, тоже не будет.

– В смысле?

– В том самом, – Дмитрий интригующе улыбнулся. – Авария, мы оба погибнем! Взрыв.

– А Пашка, сынл Лёхи?

– Он тоже, – вздохнул Зимовский, подмигивая. – Я всё продумал до мелочей, никаких следов, уверен, Алекс бы сделал тоже самое!!!

Виталий снова закрыл глаза, прислуживаясь к жжению в области сердца.

«Мама, прости…подвёл я тебя, подвёл… – с болью подумал Виталий, – если сможешь, прости, Лёха не виноват, это был мой, только мой выбор…»

* **

Первые часы, проведённые за колючей проволокой в «Чёрном дельфине» показались Смолину сплошным непрекращающимся кошмаром. Любой, даже самый чёрный день в его жизни даже на сотую долю не мог сравниться с тем ужасом, который свалился на голову Алексея. После долгой утомительной дороги в Оренбургскую область, его, едва передвигающего ноги от нехватки кислорода, бесцеремонно выволокли на улицу, где, не дав сделать ни единого глотка живительной влаги, запихали в автозак в компании с остальными, точно так же как и он приговорённых к пожизненному заключению. Дорога не заняла много времени, так что когда автозак въехал на территорию славившегося суровыми условиями, «Чёрного дельфина», Алексея вновь вытряхнули на улицу, моментально надев холщёвый мешок на голову. Смолин, не имевший ним алейшего понятия о порядках, царивших в печально известной тюрьме, предназначающейся исключительно для осужденных на пожизненное заключение, был шокирован и взбешон такой вопиющей бестактностью, однако, позже он понял, для чего соблюдались столь радикальные меры безопасности. Во избежание инцидентов, ни единый заключённый, насильников, людоедов и убийц, должен был знать, кого именно из вновь прибывших ведут по мрачной территории к своим камерам под остервенелый лай сторожевых собак.

Алексей, скрежеща зубами от злости, как последний висельник сквозь строй охранников и рвущихся с поводка псов, шёл на свой пожизненный эшафот, не смея не только сделать глоток свежего воздуха, но и обозреть территорию «Чёрного дельфина». Мыслей не было, лишь тупая как заноза месть с методичностью отбойного молотка стучала у него в висках: «Я прикончу тебя, шахматист, дай только оказаться на свободе! Слово даю!».

Едва он оказался в одиночной камере, то душу его затопила самое, что ни на есть чёрное отчаянье. Камера представляла собой крохотное помещение, специальный блок, клетку от окна до входной двери отгороженный решётками, протяжённостью два шага по диагонали. Признаться, он был даже рад оказаться в «одиночке», хотя, краем уха успел услышать о том, как тасуют и перемещают заключённых из одной камеры в другую будто колоду карт при раздаче.

Как только за ним с могильным грохотом захлопнулись решётки и тяжёлая металлическая дверь, дежурный охранник приказал Алексею подойти вплотную к решетке и заслушать распорядок дня. Лишённый эмоций на гладковыбритом лице охранник, с челом, не тронутым печатью интеллекта, охранник проговорил механическим голосом, и каждое его слово вбивало гвоздь в крышку импровизированного гроба Алексея Смолина.

Подъём в «Чёрном дельфине был в шесть утра. Далее заключённым отводилось сорок минут на умывание, заправку постели и уборку камеры. За пылинку или складку на покрывале – суровое наказание. Завтрак в шесть сорок пять. В семь пятнадцать включаются розетки, разрешено бриться безопасной бритвой, вскипятить вод на электрической плитке. Параллельно с розетками включают и радио. В отличие от других тюрем, приговорённые к пожизненному заключению в «Чёрном дельфине» не работают, поэтому забыться тяжёлым изнуряющим трудом, тем самым отстраняясь от ежедневного кошмара, не получится. С девяти до десяти – обход врача. С десяти до одиннадцати прогулка по небольшому дворику – два шага вперёд, два шага назад в сопровождении охранников с собаками. С часу до двух обед, затем до пяти часов снова работает радио, с шести вечера ужин до половины седьмого, с восьми до половины девятого вечерняя поверка….

Привезли Смолина около девяти часов вечера, когда непроглядная ночная темнота опустилась над зоной. Ужина, арестанту, к сожалению, не полагалось, и первая ночь показалась Алексею нескончаемым бредом. Голодный, злой, отчаявшийся, но не сломленный, не смыкая глаз до утра, он бодрствовал до пяти часов и лишь за час до подъёма смог забыться тревожным чутким сном.

Ему снился чудесный сон – он и Младший сидят на берегу озера, а Ника, которая тоже во сне была ребёнком – прелестная девочка с пышным бантом в глянцевых тёмных волосах вместе с покойной матерью братьев Смолиных ловит разноцветных бабочек при помощи большого, как у Паганеля, сачка. Счастливые и загорелые, Алексей с Гариком удят рыбу, а отец колдует у костра, распространяющего вокруг одуряющий аромат шашлыков.

– Сука, сука, сука… – проснувшись, ы прошипел Алексей, моргая на ярко горевшую лампу в отсеке. – Как в клетке!!!

Стряхнув с себя сонную одурь, Смолин сполоснул лицо водой, почистил зубы дешевой зубной щёткой, принимаясь заправлять постель. Послышался звон металлического кругляшка – дверного глазка.

– Заключённый Смолин, завтрак! – услышал он резкий окрик и, согласно правилам поведения, подошёл к решетке…

Зима всерьез задумался над вызволением Смолина из «Черного дельфина».

– «Черный дельфин», – рассуждал он вслух, меряя комнату шагами, – одна из самых охраняемых колоний для пожизненно заключенных. Выходят оттуда только вперед ногами.

«Ну, конечно, выход там же, где и вход!»

Алексей догадывался, что Зимовский, бросивший на разработку плана все силы, далеко не дурак, обязательно прокачает ситуацию и узнает о том, что при проведении смертной казни в некоторых странах использовали смертельную инъекцию, которая называлась «техасский коктейль». Этот самый коктейл состоит из трех препаратов, один и которых погружает в глубокий сон, второй – панкуроний – останавливает дыхание, а третий – притормаживает работу сердца. Если немного изменить дозы всех трех составляющих, то можно получить инъекцию, посредством введения которой в организм можно добиться инициации смерти.

Разумеется, сам Зимовский сделать не мог, зато мог найти какого-нибудь повернутого неленального гения медицины, занимающегося «разборкой» похищенных людей на «запчасти», с целью продажи органов и тканей за границу, попутно ставя опыты на подручном материале, не особо заботясь о гуманности их проведения.

«Я возьму реванш, Белов, тогда, сука, тебе придётся заплатить мне за каждый миг моего позора!»

***

Смолин был прав, догадываясь о том, что Зимовский будет искать именно такого «двинутого эскулапа». Правда, искать-то особо ему и не пришлось. «Доктор Борменталь» был широко известен в узких кругах преступного мира, так что когда ему на электронную почту пришло письмо от «Ромашки», он написал в ответ «полночь».

О том, как Зимрвский познакомился с доктором, никто не знал. Ни тот ни другой не распространялись по этому поводу. Да и зачем знать посторонним, что связывает киллера и торговца человеческими тканями.

На два коротких звонка в дверь, посмотрев в глазок, доктор повернул замок и впустил в квартиру Зимовского.

– Хайль Гитлер! – задорно крикнул тот, вскидывая руку в приветствии.

– Издеваешься, – не то спросил, не то утвердил худощавый человек, невысокого роста, даже дома он расхаживал в чем-то очень смахивающем на белый медицинский халат.

– Нужна твоя помощь, – Зима разулся в прихожей, зная, как доктор сдвинут на чистоте и гигиене.

– Да я понял уже, что ты не чаи пришел гонять, – издавна считалось, что большую часть своей повседневной речи строят на сарказме медики и юристы, а нелегальному доктору в нем было не занимать.

– От чая бы тоже не отказался, – не дожидаясь особого приглашения, Зимовский прошел на кухню и сел за стол.

Доктор театрально вздохнул и включил электрический чайник.

– Ну-с, зачем пожаловал?

– Нужно инициировать смерть одного человечка, и «уничтожить» его тело в морге.

Чайник закипел, и Менгеле налил кипятка в две кружки, добавив из небольшого заварника зеленого чая, пододвинул одну кружку Зимовскому, сам сел напротив, постукивая пальцами по крышке стола:

– Мне самому инъекцию вводить или у тебя есть исполнитель?

– Ну, если ты желаешь засветиться в «Черном дельфине», то можешь сделать сам. Авось тебе там понравится – решишь остаться, – Дмитрий обезоруживающе улыбнулся.

Доктор едва не подавился чаем.

– Нет уж, спасибо, – нервным движением тонких пальцев поправил он воротник вдруг ставший тесным. – Инъекция будет завтра, насчет близлежайшего морга договорюсь. Цена вопроса тебе известна. Я полагаю.

Зима молча кивнул.

– Исполнителя сам найдешь?

– Да, исполнитель есть.

– Тогда, пей чай и милости прошу на выход, – лучезарно улыбнулся Борменталь, явно давая понять, что расшаркиваться перед ночным визитёром он более не намерен.

***

Рязанцева сидела с котом на коленях, завернувшись в любимый плед отца, и листала твердые страницы семейного альбом. «Завтра похороны, милый мой папочка, почему ты ушёл так рано? Мне так тебя не хватает…» – по щеке Лики Рязанцевой нескончаемым потоком текли слезы. С глянцевой фотокарточки серьезные серые глаза глядели пытливо, с его фирменным прищуром из-под чуть нахмуренных бровей.

– Кто же тебя заказал, папуля… Кто…

– Мама, милая… – всхлипнула Анжелика, перевернув страницу. Мать она помнила плохо. Когда она умерла, ей было лет семь. Память лишь сохранила обрывочные воспоминания –зоопарк, сдобные пирожки,сладкую манную кашу, щедро сдобренную вареньем, нежный, любящий поцелуй и тихий вкрадчивый голос: «Ангел мой, просыпайся! Первый раз в первый класс!»

Простонав, Лика захлопнула альбом и уткнулась в пушистую шерсть Кузи, заплакав пуще прежнего. Кот дернулся, протестующе замяукал, на что Разанцева лишь сильнее стиснула несчастное животное.

– За что, Господи, за что??? – выла она, высмаркиваясь в мягкую шерсть придавленного кота, – ну, за что?

Наутро были назначены похороны. Все хлопоты и бюрократические вопросы героически взяла на себя двоюродная тетка из Саратова, вот уже пять лет обитающая в Москве, тем самым позволяя Анжелике побыть наедине с собой.

Она оплакивала не только гибель отца, но и сою собственную судьбу, в который раз повернувшуюся к ней задом. Помимо смерти отца, она с ужасом отдавала себе отчет в том, что без памяти влюбилась в Алексея Владимировича Смолина и теперь, словно отважная героиня бульварного романа, готова была преданной декабристкой идти за ним и в ад и в рай, куда бы не забросила судьба ее возлюбленного. Рязанцевой, привыкшей делать только то, что взбредет ей в голову, этого было достаточно что бы нарисовать в своем мозгу картину судьбоносной встречи с самым опасным преступником Российской Федерации. Ну не интересовали Анжелику примерные мужчины, хоть ты тресни.

«Если на дороге лежит говно, ты, Анжелка, обязательнов него вляпаешься!» – любила приговаривать ее лучшая подруга Кристина, но Лика как всегда никого не хотела слушать. Смолин глубоко запал ей в душу, поработив разум и сердце, и теперь она не представляла своей жизни без этого амбициозного, властного и харизматичного злого гения, каковым, собственно, он и являлся на самом деле.

«Я опять сознательно создаю чернуху вокруг себя…» – подумала Лика, сдавив кота так сильно, что тот, вздыбив шерсть, полоснул ее когтями, разодрав руку от кисти до сгиба локтя,и мохнатой бомбой метнулся прочь.

– Ну и вали, предатель! – тупо пробормотала Лика, рассматривая капли крови на расцарапанной руке. Недавняя встреча с Зимовский, что говорить, немного охладило пыл Рязанцевой, но отступать было не в ее правилах. План дальнейших действий был прост: по поддельным документам, согласно принятому ею самой решению, она должна немедленно улететь в Оренбург, а оттуда, после очередной смены паспорта, в гриме проследовать по новому месту назначения, а именно в закрытую тюрьму «Черный дельфин», где по протекции одного высокопоставленного чинуши из органов и займет должность медицинской сестры, прихватив с собой шприц с инъекцией.

Дальше – дело техники. Тюремный лепила констатирует смерть, дальше морг и свобода.

«Не кисни, я всю жизнь живу по поддельным документам, – утешил её Дмитрий. – Например сейчас ты разговариваешь с Петром Фёдоровичем Дубравиным. Не мандражируй, всё пройдёт, как по маслу!»

– Как же, не мандражируй, – Анжелика нахмурилась. – Господи, помоги…

Резкий звонок в дверь испугал её не на шутку. На цыпочках подкравшись двери, она посмотрела в дверной глазок. На пороге стояла полненькая старушка божий одуванчик.

– кто? – резко спросила Лика, не припоминающая такую бабуля, сунув в дверной глазок фотографию,на которой был изображен Смолин и Круглый, который должен был быть этапирован во Владимирский централ. Не чувствуя под собой ног от радости, Лика широко распахнула дверь, огрев несчастную старушку по носу.

– Заходи, баба Рита! – она втянула старушку в коридор и, оглядевшись по сторонам, захлопнула входную дверь.

– Ты одна? – хрипло осведомилась старуха мужским баритоном, проходя на кухню, бросив клетчатый баул у двери. Лика хлопала ресницами, наблюдая за бесцеремонностью своей лже-родственницы.

– Д-да…

– Отлично! – Старуха сняла пышный седой парик,сбросила стоптанные женские ботильоны сорок второго размера и бесцеремонно усевшись за стол, залпом выдула целый графин любимого клюквенного морса Рязанцевой.

– Задрался по городу передвигаться в этом гриме! – старуха по-мужски вытерла губы,– Курить есть что?

– Д-да… – Лика достала из шкафчика пачку отцовских «Пэлл Мэлл» и щелкнула зажигалкой у кончика сигареты гостя.

– ты – Виталий? – голос ее дрогнул.

– Он самый! – Круглов блаженно затянулся, выпуская колечко дыма, – Поживу пока у тебя. Прости за маскировку, сама понимаешь, чекисты на ушах!

– Я слышала, по всем каналам трубят!– Лика уселась на стул, во все глаза таращась на подельника Смолина.

-Кто это тебя так? – хмыкнул Круглов, указав глазами на расцарапанную руку Рязанцевой.

– А, производственная травма, – отмахнулась Лика, промакивая кухонной тряпкой сочившуюся кровь, –Потом обработаю.

Кузя, опасливо заглянув на кухню, покосился на подозрительного субъекта, поднял хост трубой и пятясь, стал отступать, сверкая зелеными глазищами.

– Кузя, брысь! – Шикнула на него Лика, недоверчиво глядя на Круглова, – Я… Ты точно Виталий?

– Да точно, точно! – Круглый взял тряпку и стер с лица театральный грим. – Круглов Виталий, друг детства Алексея…

– Как ты узнал про меня? – заплетающимся языком спросила Лика.

– Сорока на хвосте принесла! – Круглов причмокнул губами.

– Понятно, Зимовский!!!– Лика рассеянно наблюдала за тем, как Виталий распахнул холодильник и стал вытаскивать оттуда кастрюли с едой.

– Что ты делаешь?

– Собираюсь обедать, – пожал плечами Круглый, зажав сигарету в уголке рта, открывая крышку и нюхая ароматный наваристый борщ. – Ты, если честно, так похожа на Веронику, что я веду себя как дома, извини!

– Н-ничего, мне не привыкать… -слабо улыбнулась Рязанцева, голова которой шла кругом. – Вот за что люблю Вас, мужиков, так за умение в любой ситуации плавать как рыба в воде. Э-э, не из кастрюли,дай-ка я погрею тебе!

– Угу, а я пока в душ, рожа чешится, как педик же загримирован!

Лика фыркнула, поставив кастрюлю на электрическую плиту. – Расскажи в двух словах? Зачем я тебе нужна?