Йога для истинной женщины

Тамара невольно улыбнулась, вспомнив первую свою незапланированную поездку в Индию. Случайная ее компаньонка сбежала, едва увидев вместо душа в ванной ведро для горячей воды. Из-под него радостно выбежал таракан и, расправив крылья, пошел на взлет. Тамара и сама не понимала, почему осталась. В номере – одно название, что номер – невыносимо жарко, еле-еле работает вентилятор, постельное белье с дырками самых невообразимых форм, по стенам шуршат гекконы, а из-за стены доносится храп соседа по этажу. Воздух тяжелый от влаги джунглей, от ароматов благовоний, специй и коровьего навоза. Вода из крана льется слегка зеленая. На двери нет замка. Окна без стекол затянуты москитной сеткой, и москиты поют свои заунывные напевы, не умолкая, особенно усердствуя после захода солнца. По крыше то и дело дробью бьет дождь, превращая удивительно красную дорожную пыль в густую грязь. Все это никак не перекликалось с описанием «расслабляющего йога-ретрита в тихом уголке прекрасной Индии».

Подруга, которая и была инициатором поездки и с которой предполагалось делить номер, развернулась на пороге, подхватила забрызганный грязью чемодан и помчалась догонять только что отъехавшее такси с прытью, удивительной для миниатюрной девушки, которая провела пятнадцать часов в дороге. А Тамара – Тамара осталась. Она и сама не могла сказать, почему. Не то чтобы условия чем-то ее прельщали, но в ее угнетенном состоянии она восприняла их совершенно спокойно, приняв как данность. Она большую часть суток провела в пути, а на ногах – еще дольше, и мозг отказывался думать, а хотел только спать. Она успела купить бутылку воды, выпить большую ее часть и добрести до кровати.

Она была тогда, конечно, сильно моложе, ей только исполнилось двадцать девять. После смерти Павла прошло два года, которые она провела словно в каком-то забытьи, совершая движения по инерции, мало отдавая себе отчет в своих действиях.

Жизнь превратилась в механический повтор необходимых действий: встала, умылась, оделась, поела, пошла на работу, вернулась, повторила все в обратном порядке. День за днем, месяц за месяцем.

Наташа ругалась на нее страшно, злилась за неспособность взять себя в руки. Перед Наташей было стыдно, но от нее было легко прятаться – у Наташи, в отличие от Тамары, осталось на руках двое маленьких детей. Ей было не до того, хоть она и старалась, натравливала на Тамару всех оставшихся знакомых и подруг, потому что ей было страшно.

Тамаре и самой было страшно иногда, потому что мысль, что можно просто все закончить, была слишком естественной, слишком легко приходила на ум, слишком удобно убаюкивала, потихоньку разрушая волю. Тамара знала, чего боится Наташа, и этот страх, это нежелание, несмотря ни на что, причинять близкому человеку еще больше боли, удерживало ее на краю в те обманчиво тихие вечера, когда навязчивые мысли подступали слишком близко.

Индийское утро было ярким и громким. С пяти часов утра с кухни доносился лязг кастрюль и тяжелых чугунных сковородок и громкие голоса женщин, готовивших завтрак. В храме Шивы Разрушителя за поворотом дороги шла утренняя служба, и звучали непривычно шершавые, но певучие слова санскрита. С южной стороны, издалека, ветер доносил звуки утренней молитвы с верхушки минарета. Разные религии окружали здесь со всех сторон, и Тамаре показалось спросонок, что она попала в какой-то совершенно другой мир, полусказочный, полуиллюзорный, в котором, выйдя за порог, можно нос к носу столкнуться с героем древней легенды и где персонажи эпосов продолжали жить бок о бок с обычными людьми. Из кармана пластикового дождевика, который она оставила накануне за порогом, выпал, громко вереща, бельчонок. Едва оказавшись на свободе, вскарабкался по плечу, перескочил на стену балкона, а оттуда – на ближайшее дерево и скрылся в листве, не попрощавшись. Тамара оторопело посмотрела ему вслед и улыбнулась – неуверенно с непривычки, почувствовав себя совсем немного Белоснежкой.

На кухне ее встретили две пожилые женщины в удивительно красивых сари. Обе улыбались приветливо и тут же налили ей маленькую чашку горячего чая с молоком и травами. Они знали всего несколько английских слов, но многого и не требовалось для короткой беседы: «Откуда?» «Сколько лет?» и такого навязчивого и бестактного на Севере, но такого естественного в Азии – «Замужем?». Удивительно, но Тамара, привыкшая вздрагивать при звуке последнего вопроса, вдруг совершенно спокойно покачала головой, только улыбка вышла слегка грустная. «Хорошая, – сказала одна, одобрительно глядя на Тамару. – Очень красивая». «Но грустная, – сказала вторая. – Надо замуж». Тамара покачала головой, но почему-то засмеялась. Женщины засмеялись вместе с ней. «Сейчас иди, – сказала одна, забирая у нее пустую чашку. – Сейчас йога».

Тамара отправилась по территории искать йога-зал по мокрым от росы тропинкам. Она никогда раньше не занималась йогой и мало что о ней знала. Как она вообще здесь оказалась?

Йога-зал вырос перед ней внезапно – некрасивое строение на сваях без стен, москитная сетка натянута между опорами, которые поддерживали крышу, крытую пальмовыми листьями. Единение с природой здесь точно не было красивым маркетинговым обещанием. На крыльце возле входа – ассортимент шлепанцев и сандалий. Тамара быстро скинула свою обувь, аккуратно поставила в стороне, чтобы легко было запомнить, и, приподняв занавеску, вошла в зал.

Это было небольшое пространство вытянутой овальной формы, с ровными деревянными полами, гладкими от времени. В центре у противоположной от входа стены на коврике сидел, скрестив ноги, учитель – поджарый мужчина лет пятидесяти на вид, одетый в традиционную набедренную повязку и улыбавшийся так, словно сегодня был самый счастливый день в его жизни. Перед ним на таких же тонких, видавших виды ковриках из какой-то странной дерюги располагалось человек пятнадцать – все европейцы по виду, взъерошенные с дороги, бледные от недостатка сна, с недоверчивыми от волнения глазами. Когда Тамара вошла, многие обернулись, но только на мгновение, и она моргнула с непривычки, и только тогда сдвинулась с места, когда занавеска снова приподнялась, пропуская внутрь еще одну припозднившуюся гостью. Они машинально улыбнулись друг другу, и Тамара последовала за ней к стойке с ковриками в углу. Девушка захватила себе еще и странную плоскую подушку с соседней полки, и Тамара, подумав, сделала то же. Она постелила коврик позади всех, не желая нарушать спокойствие ранее прибывших, но, к ее удивлению, другие ученики тут же и без подсказки подвинулись, создав пространство еще для двух ковриков в центре. Эта неожиданная и непрошеная доброта от совершенно незнакомых людей вдруг растрогала Тамару чуть не до слез, и она опустилась на свою подушку неловко, едва ли не впервые в жизни ощутив свое тело странно тяжелым и несговорчивым.

Учителя звали Мастер Биту, и он начал класс с немедленного погружения в медитацию. Тамара имела о медитации самое поверхностное представление – так, слышала что-то про состояние, похожее на транс, и что это как-то связано с религией. Но все оказалось намного проще: сиди и наблюдай за своим дыханием.

«Только одна забота у тебя сейчас, – долетал из темноты удивительно веселый голос Мастера Биту, который с какой-то особенной радостью сдабривал щедрым индийским акцентом английские слова. – Следи за твоим вдохом. Следи за твоим выдохом. Вдох и выдох. И больше ничего».

Тамара послушно сконцентрировалась на собственном дыхании, что никогда не приходило ей в голову раньше.

Было что-то удивительно успокаивающее в том, чтобы отпустить из восприятия все, кроме собственного вдоха и выдоха, как будто больше ничего не существует в мире и не существовало никогда.

В голове вертелся восторженный вопрос: «А что, так можно было?» Хотелось истерично засмеяться от облегчения, и это было приятно, но отвлекало. Вдох. Выдох.

«Ум, как обезьяна, скачет с ветки на ветку – с мысли на мысль. Все неймется ему. Все кажется, что у соседа трава зеленее. Отвлекается на все подряд, как ребенок. Вы и не заметили, а он уже ускакал. А как заметили, не ругайте, не злитесь. Вы же не станете на ребенка злиться. Вы его ласково, за руку ведите туда, куда вам надо. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. А то ум ваш вами рулит, а не вы умом».

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Пауза. Между вдохом и выдохом была странная тишина, удивительно приятная, из которой не хотелось выходить. «Надо вдохнуть, – беспокоился ум Тамары. – Нужен кислород, – подталкивал он ее. – Нужен, нужен, нужен. Скорее уже». Она вдохнула. Выдохнула. И снова пауза. И снова странное, но явно комфортное ощущение. «Мне хорошо здесь, – подумала она. – Где «здесь»? Не знаю. Только знаю: я здесь. Я здесь».

Вокруг нее класс медленно выходил из задумчивости, люди потягивались, разминали затекшие мышцы – готовились. Тамара тоже потянулась, чуть не вскрикнув от удивления, когда кровь вдруг зашумела в висках, словно ток побежал по венам. Мастер Биту улыбался и вдруг вмиг оказался на ногах.

«Сурья Намаскар! – объявил он. – Приветствия Солнцу!»

Это был цикл быстро сменяющих друг друга движений: потянись, наклонись, шагни назад, опустись к полу – и обратно.

Тамара не успевала за темпом, не успевала даже рассмотреть непривычные положения тела, когда Мастер Биту с поразительной ловкостью и энергией перетекал из одного в другое, не теряя своей сияющей улыбки. Почему-то это не расстраивало, а веселило, собственная неожиданная неловкость смешила ее. Она вдруг почувствовала себя ребенком, увлеченным игрой, когда во что бы то ни стало нужно успеть за ведущим. Она подхватила ритм к пятому повтору, а к одиннадцатому двигалась с учителем на одной волне. По телу лил пот, она даже не заметила, как разогрелась. В груди пузырился смех.

«У меня истерика, – почему-то, совершенно не беспокоясь, подумала она. – Это эндорфины. Или тут наркотики в воздухе».

За исключением приветствий солнцу, Мастер Биту вел медленную йогу, где каждую позицию тела удерживали по несколько минут. Поначалу это показалось Тамаре невероятно тяжело. Руки и ноги то и дело подкашивались на скользком коврике, футболка прилипла к телу. У нее даже одежды, подходящей для йоги, не было – так, схватила первое подвернувшееся в магазине спортивных товаров, с таким «вниманием» она собиралась в этот странный отпуск.

Не считая Мастера Биту и его набедренной повязки, все остальные люди вокруг нее были экипированы, как будто сошли со страниц спортивного журнала. Вот только взгляд почему-то игнорировал всю эту дорогую красоту и тянулся к учителю, который держал позиции с какой-то поразительной невозмутимостью.

Вокруг него относительно юные и достаточно состоятельные люди из самых благополучных стран мира сопели и кряхтели, кусали губы с досады, пока скромный индиец смотрел на них с доброй улыбкой.

Тамаре приходилось нелегко. Скоро начали дрожать от усталости руки, и когда после странной и какой-то не совсем приличной позы под названием «Собака мордой вниз» учитель попросил вывести тело в планку, а потом медленно-медленно опустить ровный корпус вниз, запястья отказались держать вовсе, и Тамара упала всем телом на коврик.

«Не бойтесь падать, особенно женщины, – улыбаясь до прищура, сказал Мастер Биту, который, казалось, в ее сторону и не смотрел вовсе. – Женщинам мягко падать».

Большинство улыбнулись, несколько человек засмеялись, включая Тамару. Падать было действительно не больно, но, когда она попробовала оттолкнуться руками и подняться, руки отказались держать. Ничего себе, подумала она. Ведь не бог весть какой сложности упражнения, ни в узел не попросили завязаться, ни на голову встать. А тело колотит, как будто марафон пробежала.

«Уткатасана!» – объявил Мастер Биту.

Тоже ничего сложного, казалось бы. Стоя на месте опустить таз вниз, как будто на стул, и руки вверх вытянуть. Как это было трудно! Мышцы бедер горели, как в огне, руки заламывало, спина отказывалась оставаться ровной. Мастер Биту улыбался, как будто его совсем не затруднило бы провести весь день в этой позиции. Тамара несколько раз выпрямила ноги и снова согнула, в то время как учитель не шелохнулся, только живот ходил вверх-вниз с каждым вдохом.

Она не подозревала, что была до такой степени не в форме, и это откровение почему-то наполняло ее странной радостью.

Боль в мышцах была удивительным напоминанием: «У меня есть тело! Оно работает! Я это чувствую! Я себя чувствую! Я есть!» И хотелось смеяться, смеяться, смеяться.

К тому времени, как дошли до финальной релаксации («Поза трупа», то еще название), Тамара растянулась на коврике с чувством, что отдала себя без остатка, что из нее вынули даже то, о существовании чего она не подозревала, все разложили и поменяли местами, и она даже пальцем пошевелить не может, не то что что-то обратно собрать. Глаза закрылись сами собой, и она «провалилась» или, наоборот, поднялась куда-то вверх, где не было мыслей, а были только солнечные блики на воде и шершавый голос учителя, говорившего непонятные тягучие слова. Хотелось остаться здесь навечно.

К ее удивлению, когда релаксация закончилась, она почувствовала мощный прилив бодрости. Усталость, от которой все тело налилось тяжестью, растворилась без следа. Мышцы вибрировали под кожей, как будто по ним пробегал электрический импульс, побуждавший вскочить на ноги и куда-то пойти, нет, даже не пойти – помчаться, влезть на гору или танцевать канкан. Очень хотелось есть, она вспомнила вдруг, как давно не ела горячей, свежеприготовленной еды. Голова была ясная, и… О.

Она ни разу не вспомнила о Паше. За два часа практики она ни разу о нем не подумала. И не только о нем. Она не помнила, чтобы думала вообще о чем-нибудь, кроме позиции тела и сколько еще сможет в ней выдержать. Она не помнила, что она несчастная девочка из России, у которой тараканы в номере, и муж погиб, и коллеги не воспринимают серьезно, у которой в квартире умирают растения и которая идет по жизни как тень, как будто жизнь ее больше не касается.

Она не понимала, что происходило с ней эти два часа, но одно было точно: она была жива. Эти два часа она была, вне всяких сомнений, полностью, на сто двадцать процентов – жива.

Каждое ощущение, каждый запах, вид и звук, каждое прикосновение было реальным, как никогда раньше. Как будто до этих двух часов она никогда не чувствовала запаха цветов или дождя, не слышала пения птиц или голосов людей, как будто ее ладони никогда по-настоящему ни к чему не прикасались. Так, наверное, чувствует себя новорожденный, только, в отличие от новорожденного, она не испытывает страха – только радостное удивление от каждого открытия. Даже с Пашей – как же так? – даже с Пашей она никогда не чувствовала себя настолько живой. Что за магия здесь происходила? Что за волшебство?

Соседка по коврику улыбнулась ей, откидывая со лба прилипшую челку.

– Хороший класс, да? – сказала она по-английски с сильным немецким акцентом. – Условия здесь, конечно, ужасные, но к Мастеру Биту в ретриты такая очередь, что к нему хоть в джунгли, хоть куда поедешь.

– Он такой известный учитель? – с любопытством спросила Тамара.

– Ты не знаешь? – изумилась соседка. – Он потрясающий. Так мало осталось людей, которые преподают настоящую хатха йогу именно так, традиционно. На Западе вообще огромная редкость, но даже и здесь все больше ретритов подстраиваются под запросы западных туристов, которые думают, что йога – это гимнастика.

– Если честно, я совсем ничего о йоге не знаю, – призналась Тамара, чувствуя себя внезапно школьницей, забывшей сделать домашнее задание. Даже это не самое приятное чувство было радостно ощущать – настолько долго она жила в эмоциональной спячке. – Это был мой первый класс по йоге.

Молодая женщина посмотрела на нее с изумлением, но быстро улыбнулась.

– Вау, вот тебе повезло. Ты здесь на сколько? На неделю, десять дней? Останься на две недели, если сможешь, или дольше. Такой практики ты нигде больше не найдешь. Кстати, я Магда. – Она протянула руку для пожатия в типичной манере американок и европеек.

– Тамара, – ответила Тамара, сосредоточенно ее пожимая. Как это было странно и удивительно – целенаправленно касаться другого человеческого существа.

– И как тебе твой первый класс, Тамара? – весело спросила Магда, ловко сворачивая свой коврик.

Тамара посмотрела вокруг на почти опустевшую залу, на жестяные тибетские колокольчики над дверью и на помост, на котором во время класса располагался Мастер Биту. Вдохнула полной грудью.

– Мне очень понравилось, – сказала она, и слова показались совершенно неадекватными, даже близко не передающими ее эмоции. Она даже назвать их не могла, пытаться дать им определение было все равно что ловить туман. – Это было… это было очень здорово.

Магда пристально на нее посмотрела, как будто все поняла.

– Тебе очень повезло, впрочем, как и всем нам. Ты именно там, где должна сейчас быть. Пойдем, – Магда потянула ее вперед за запястье. – Пока от завтрака еще что-то осталось.

Аккуратно сложив свои коврики и подушки на полки, они поспешили сквозь насыщенный влагой сад в ресторан.

Буфет был очень простым, а по меркам искушенного туриста, и вовсе скромным: овсяные хлопья, рис, тушеные овощи, тосты, джем и масло, свежие фрукты. Тамаре показалось, что она никогда в жизни не ела ничего вкуснее.

Они сели за большой стол, присоединившись к компании других участников ретрита, и вскоре все со всеми познакомились. Тамара смотрела во все глаза на этих людей, которые занимались йогой уже долгие годы – все, за исключением Стефана из Бразилии, который с облегчением кивнул Тамаре как новичок новичку. Кто-то начал заниматься, чтобы избавиться от боли в спине или залечить травмы, кто-то – в поисках душевного спокойствия, а кто-то и вовсе случайно, «за компанию», причем «компания» давно отвалилась, а они остались.

Здесь был Джон, работавший на неправительственную организацию в Африке, руководил строительством школ и образовательных центров. Здесь были бэкпэкеры Линда и Майя, исколесившие пол-Азии как «трэвел-журналисты». Здесь была Клаудия из Калифорнии, директор собственной компании-разработчика софта, которую в Штатах ждали два бывших мужа, трое детей и организаторы благотворительного марафона в поддержку бездомных, который она спонсировала. Здесь был Бриан, учитель йоги из Франции, который приезжал к Мастеру Биту каждый год «подзаряжаться». Была, наконец, и новая подруга Тамары Магда, которая занималась образовательными проектами для неблагополучных подростков.

Тамаре вдруг стало странно, что вся ее жизнь последние несколько лет начиналась и заканчивалась словами «У меня муж погиб». Стало не то чтобы стыдно, но как-то неспокойно. Вот же люди, подумала она, у которых, наверное, тоже не все гладко, но никто из них руки не опускает, идут вперед, делают что-то полезное. Это жизнь, подумала она вдруг. Это жизнь, и с ней можно столько всего сделать!

Дни потекли вперед плавно, каждый до такой степени наполненный событиями, что в сознании Тамары он разрастался до масштабов целого месяца, а то и года. Расписание в ретрите не было особенно насыщенным: двухчасовая практика утром, двухчасовая вечером, а между ними – только прогулки, массаж и иногда лекции. Но каждая практика, каждая минута в этой практике была откровением, непрерывно стимулировавшим сознание, пока тело пыталось найти точку опоры.

В теплом климате ее гибкое от природы тело раскрылось быстро, но были зоны, в которых тяжесть и боль обосновались, казалось, навсегда. Особенно зажатыми были руки, грудь и плечи, и Тамаре приходилось сражаться с собственным телом, кусая губы и сжимая челюсти, чтобы не выскакивать из асан раньше времени.

– Ты слишком сопротивляешься, – приговаривал, стоя над ней и прищелкивая языком, Мастер Биту. – Вся сжалась тут. – Стукнул ее по лопаткам. – Отпусти.

– Не могу, – огрызнулась она после далеко не первого замечания. – Больно.

– А ты перестань убегать от боли, – не обращая внимания на ее тон, сказал он. – Иди туда, где боль. В самый очаг. Прочувствуй ее до конца, перестань отворачиваться.

Внутри поднялась паника. Не хочу. Ведь больно же, так больно, зачем я буду еще сильней давить. Я же не мазохистка. Не хочу, не хочу, нехочунехочунехочу…

– Наблюдай за своим сопротивлением, – непонятно посоветовал учитель. – Наблюдай, как ты убегаешь. Сделай шаг назад, посмотри на себя как будто бы сверху. Как будто ты сама – свидетель происходящего с тобой. Ничего больше не делай. Только наблюдай.

И это – да, это было несложно. Действительно несложно. Стоило только попробовать внутренне отступить и посмотреть на себя как будто со стороны – и она увидела. Подумает о Паше – и тут же в панике убегает, сжимается, словно хочет стать меньше, как маленькая девочка стремглав бежит в свою комнату и прячется за креслом, как в детстве пряталась от отца, когда он ее ругал. Страх, вдруг поняла она. Ей не больно, еще не больно – ей страшно. Страшно, что будет, если она посмотрит Паше в глаза.

– Продолжай наблюдать, – велел Мастер Биту.

– Да, это сознание наблюдателя, – кивнула Магда, когда Тамара поделилась с ней опытом. – В жизни очень полезно, не только в йоге.

Начинаешь наблюдать за своими эмоциями, видишь, как они возникают, как тянут за собой мысли. Постепенно понимаешь, что можешь выбирать, что чувствовать, а что нет.

– Как это? – не поняла Тамара.

– Ну смотри. Наорал на тебя, к примеру, босс. Ты в ответ разозлилась, наорала в ответ, и все, испортила отношения или и вовсе лишилась работы. А когда ты в режиме наблюдателя, ты можешь все отследить. Вот он тебе что-то несправедливое сказал, и ты начала злиться. Видишь, как в тебе всплывает гнев, отслеживаешь. Можно посмотреть, что тело чувствует и где. Может, например, живот стал как каменный, или горло сжалось, или в груди горячо. Пока отслеживаешь – уже и гнева почти не осталось, а даже если остался, ты же его видишь и можешь сознательно принять решение: не буду отвечать, пока злюсь. Подожду, пока гнев пройдет. Со временем и дальше начинаешь идти – думаешь про босса, не от хорошей же жизни он орет, плохо ему. И все, как только его пожалеешь, посочувствуешь, твой гнев ушел, он тебе больше не вредит. И другой человек это чувствует и тоже перестает злиться – много раз по себе замечала.

Тамара кивнула медленно, интуитивно предчувствуя механику процесса, примеряя ее на себя. Она посмотрела на Магду.

– Ты очень хорошо объясняешь.

Магда засмеялась.

– Поработай с мое с трудными подростками, еще не так научишься. Подростки, они все попытки манипулирования издалека видят, у них встроенный детектор лжи стоит. А эмоциями своими управлять совершенно не умеют. Чуть что, понеслось по наклонной – меня обидели, пойду витрину разобью или себе что-нибудь порежу. У нас терапевты первое, что делают, – учат их сознанию наблюдателя, чтобы пауза появлялась между эмоцией и действием. Можно злиться, но осознанно, и безопасный выход гневу найти. Мы, кстати, многих на йогу отправляем, она очень помогает. Даже если только физическая практика, не как у Мастера здесь, все равно в теле приземляет, помогает им контакт установить с собой настоящими.

Мне тоже помогает, поняла Тамара. Простое, но такое удивительное удовольствие – быть полностью до конца в своем теле. Вот оно прогнулось, вот выгнулось. Вот бедро включилось, вот нога задрожала. Вот пресс почувствовался, а вот напряглись мышцы спины. И не отпускает ни на секунду, потому что, как только потерял концентрацию, тут же потерял равновесие и выпал из позы. «Внимание, – повторял раз за разом Мастер Биту. – Внимание, внимание. Не отпускайте внимание».

– В прошлом жить нельзя, – сказал Мастер Биту во время вечерней лекции и посмотрел, как Тамаре показалось, прямо на нее. – Вся человеческая жизнь, она в настоящем моменте происходит. В эту минуту, в эту секунду. Если мысли ваши в прошлом, то в настоящем вы бездействуете, просто растрачиваете его попусту. Рано или поздно оно закончится, а вы так и не успеете в нем побывать.

Магда уехала через неделю вместе с большой группой людей, которым пора было возвращаться к семьям и работе. Ретрит показался Тамаре удивительно тихим после их отъезда, но странным образом тишина не казалась тяжелой. Так, причиняла легкое беспокойство, как пара туфель, которые то ли жмут, то ли нет.

– Ты красивая, – сказал Тамаре Мастер Биту как-то после вечернего класса. – Очень красивая. Ты такая красивая, что можешь до конца жизни больше ничего не делать, если не захочешь. Если тебе этого хватит. Подумай. Подумай здесь, – тут он с силой ткнул ее пальцем в центр груди. – Бог тебе очень много дал. Что с этим делать?

Каждую минуту ты решаешь. Вот здесь тебе дал, – тычок в центр лба, – чтобы думала хорошо. И вот здесь, – еще один тычок в сердце, – чтобы ум не думал, что он главный. Понимаешь? Каждую минуту ты выбираешь, как твоя жизнь дальше пойдет. И в эту минуту выбираешь, и в следующую. Понимаешь?