Космос-2020

Верзила растопыривает пятерню и перезвёздывает меня на дорожку.

– Удачи, кэп.

Я не отвечаю, боясь разжать зубы: челюсть ходит ходуном, так недолго и язык отхватить.

* * *

Терпеть не могу андроидов. Да, я расист; кажется, я это уже говорил? Но ничего не поделаешь, терплю.

– Стандартная процедура идентификации, – говорит андроид и пихает в лицо сканнер радужки.

Тычет иглой, берёт генетический материал. Таблетка Умника делает своё дело, андроид-таможенник произносит:

– Эсмеральда Жудь, гоминид, сто двадцать пять лет. Неоплаченных штрафов и судебных запросов не имеется. Добро пожаловать на Мидас, мэм.

– М-м-м, – мычу я, не разжимая зубов.

Ну, Умник, отгребёшь у меня. Хоть бы предупредил, что я – пожилая матрона. Всё-таки у гиков чувство юмора своеобразное.

Андроид включает функцию «доброжелательная улыбка, версия три», и зовёт следующего.

Меня перестаёт колотить, клетки приходят в норму. Если кому-то вздумается повторить анализ, я окажусь Максом Шадриным, тридцати стандартных лет от роду. Землянином.

Да! Не надо пучить глаза. Мы до сих пор существуем, чтобы там не врали в имперских новостях.

Шагаю через шлюз. Вот она, Миля.

* * *

Поёжился. Без боевого скафандра и оружия – как голый под прожектором. А света хватает.

Пространство Империи уже кончилось, территория Мидаса ещё не началась. Зона «дата фри»: здесь нет вездесущих цифровых сканнеров, видеокамер, записи разговоров. Шпионы тысяч миров в чёрных очках, подняв воротники, сидят в забегаловках за кружкой пива и строят вселенские заговоры. Воротилы подпольного бизнеса здесь назначают тайные встречи, а заказчик недаром построил дворец на границе Мили и Мидаса.

Тут нет полиции – только санитары, утилизирующие трупы переборщивших с развлечениями. Благо что разнообразных наслаждений хватает.

Миля обрушилась на меня, оскорбив все пять чувств. Сияло, грохотало, вспарывало ноздри убийственными ароматами, щипало язык непонятными привкусами и теребило кожу.

Рестораны, казино, театры и бордели на любую расу и кошелёк. Самое то для астронавта, вернувшегося из долгого рейса. Но, во-первых, общак пуст, а, во-вторых, впереди – важная встреча. Вот получу деньги – можно будет оторваться. Шёл, не привлекая внимания, шарахаясь от воплей уличных рэперов, летающих музыкальных автоматов и хватающих за ноги пауков-флейтистов. На то, чтобы пройти Милю до конца и не опоздать, у меня три часа.

Пьяная вдрызг меркурианка вывалилась из двери тату-салона. Увидела меня, растопырила голубые суставчатые конечности:

– О, земляшка! Симпатичный какой. Пойдём, предадимся блуду.

Не ожидал совершенно. Отпрыгнул к стене; но стерва выбросила двухметровый язык, обхватила горячей мокрой петлёй горло, подтянула.

– Бодренький! Ты и в постели такой же, красавчик?

Я не бью женщин. Вот такой я консерватор, а ещё расист и гомофоб. Все эти три установки сражались между собой в моей несчастной голове: с одной стороны, не мужчина же – но, с другой, инопланетная тварь, вот как тут выберешь?

Меркурианка уже проникла языком в мои штаны, но я оттолкнул курву, да так, что она шмякнулась о витрину тату-салона; хрустнул дешёвый пластик, посыпалась крошка; свежая татуировка бабочки сорвалась с пышной груди и, испуганная, исчезла в дымном мареве Мили.

Я бежал, перепрыгивая через коротышек с Титана и подныривая под брюхами многоногих непойми-кого; разбрызгивая лужи, воняющие прокисшим портвейном, сквозь туман с ароматом каннабиса.

Влетел в какой-то закуток: спокойный полусвет без идиотских вспышек стробоскопа и человеческая музыка. Мамина печень, блюз! Древний мастер Бонамасса. Снял шлем, бросил на стойку.

– Пива. Традиционного, никакого жидкого азота.

Кружка классическая, без трубочек и вентиляторов. Я едва не прослезился. Даже тот факт, что существо за стойкой поблескивало полудюжиной глаз и трещало крыльями, не испортил мне настроения.

– Добро пожаловать, – сказало существо, – не желает ли звёздный путешественник насладиться утехами плотской любви?

Тьфу ты. Весь кайф обломал.

– Я не фанат перепихона с медузами и стрекозами-переростками, уж извини.

– Понимаю, – затрещало крыльями существо, – боязнь нового, древние предрассудки. У партнёрши должно быть только четыре конечности и дислокация вагины в традиционном месте. Редкость, конечно, но вам повезло: буквально пятнадцать минут назад…

– Вам завезли партию человекообразных секс-роботов, – подхватил я, – спасибо, приятель. Но с микроволновками и пылесосами я тоже не трахаюсь, да и денег только на кружку пива.

– Тут не бордель, а дом свиданий. Непрофессионалы разных рас ищут здесь секс без обязательств; четверть часа назад меня посетила самка вашего вида с такими же консервативными взглядами: только с человеком, причём земного типа. Странная самка, да. Я ей прямо сказал, что вероятность близится к нулю, и тут появляетесь вы. Удивительно, правда?

– Значит, страшная или дура. Я не только консерватор, но и немного поэт с чувством вкуса…

– Любопытно, – прозвучало за спиной, – прочтёшь что-нибудь?

Я обернулся.

Она была именно такого роста, какого надо. С чёрными волосами и зелёными глазами.

И без всякого генетического анализа ясно: женщина Земли.

Планеты, которой нет.

* * *

Но время есть.Возьми мою ладонь,я покажу, что звёзды – не огарки,Тобою очарованные кваркистанцуют нам задумчивый бостон.Пока живу – люблю, отвергнув тлен.Пока люблю – дарю Вселенной шансы;галактики кружат в игривом танце,подолы задирая до колен…

– Красиво. Ты и вправду поэт.

Нежные лепестки её пальцев скользят, словно исследуют незнакомый материк.

– А ты помнишь небо?

– Да. И траву. И птиц.

– Счастливчик, – лёгкий, как весенний ветер, вздох, – а я – нет. Совсем маленькой была. Но вот воздух…

Да!

Я дышал всякими смесями и суррогатами: теми, что закачивают в баллоны скафандров, и теми, что наполняют корпуса кораблей. Я даже побывал в Музее Миров Империи; но трава там была из адаптированного пластика, пластмассовые птички пели на пластмассовых ветвях, и воздух такой же искусственный. Хотя состав газов выдержан до сотых долей промилле, не было главного – Запаха Земли.

Наверное, потому что его не существует нигде, кроме моей памяти. И, оказывается, её памяти – тоже.

– Счастливчик.

– Да. У меня есть воспоминания. И даже есть Мечта.

Тут я прикусил язык. Рано. Может, потом. Спросил:

– Как тебя зовут?

– Зачем? Мы больше никогда не встретимся.

– Ну почему же?

Я, солдафон, «равнодушный убийца» и «продажный берсерк», замер дольше, чем на секунду. И повторил:

– Почему же? Знаешь, я давно живу, многое видел. Но такое у меня – впервые. Ты – удивительная.

Смешок в темноте.

– Ты – лучшее, что было со мной, – сказал я.

Влажный поцелуй. Вздох.

– Нет. У меня слишком странная жизнь, я ничего не могу обещать тебе. Я и себе-то ничего не могу обещать.

– Подожди! Давай обсудим.

– Я в душ. Вернусь, и обсудим.

Я слушал, как она шлёпает босиком, как шуршит одеждой. Как льётся вода, омывая её кожу – нежную, гладкую. Горячую.

А потом хлопнула входная дверь.

Она ушла.

Не оставив ни надежды, ни имени.

* * *

– Вы опоздали на четыре минуты.

– Бывает.

– Господин Спрутс передаёт вам своё неудовольствие.

В другой раз я бы сказал, в какое именно отверстие он должен засунуть своё неудовольствие. Но сейчас я любил весь мир, в том числе этого нескладного секретаря, составленного из хромированных трубочек и стекла.

Я даже Спрутса сейчас любил. Триллионера, торговца рабами и наркотиками, наживающегося на всех способах убийств и саморазрушений.

И дело было совсем не в полумиллионе монет. Ещё пара таких предложений, и можно будет завязывать с наёмничеством. Тогда хватит на Мечту. Да, дело было не в нулях, а в жарком дыхании и протяжном стоне, которые до сих пор бродили в моей голове и заставляли глупо улыбаться.

– Извини, приятель. Эта ваша Миля… Задержался немного.

– Ваш конкурент тоже шёл через Милю, но не опоздал.

– Ладно.

– Сдайте оружие.

– Я пустой.

Секретарь распахнул дверь:

– Господин Спрутс ждёт вас.

Тусклый фиолетовый свет. Запах плесени и сырость. Не сразу разглядел мерцающую алмазную ванну, из который на миг выглянули выпуклые глаза. Головорукий забулькал:

– Я рассмотрел кандидатуры лучших наёмников Галактики и остановился на двух. Первый – Макс Шадрин, без гражданства, гоминид.

Вспыхнул прожектор и осветил меня: я продолжал глупо улыбаться, но этого никто не видел – шлем скрывал лицо.

– Второй – Диан, система Дракона, раса не определена.

Я вздрогнул, упал на колено и начал хлопать себя по пустой кобуре. Мамина печень!

В двадцати метрах от меня чёртов рогач яростно дёргал клапан разгрузки, тоже ища оружие – и не находя.

Я отпрыгнул в сторону, чтобы уйти с линии огня, но только ударился о стакан силового поля. Спрутс застраховался от того, что участники перебьют друг друга до начала вечеринки.

– Пустите меня! – ревел трёхметровый урод, бросаясь на прозрачную стенку. – Я вырву ему кишки.

– Не лопни, пресмыкающееся. Ещё неизвестно, кто кому ливер выпустит.

Спрутс захихикал:

– О, я правильно выбрал соперников. По крайней мере, состязание будет бескомпромиссным.

– К чёрту состязание! Выключите поле, я сожру его требуху.

Как его прихватило, болезного. Ну да, я поступил непорядочно: подрезал контейнер с плутонием, который Диан отбил у имперских геологов. А нефиг зевать!

– Я половину экипажа потерял! Какие были ребята! А этот утырок увёл хабар без единого выстрела!

– Лошара ты, а не дракон, – парировал я, – кто же тащит ценный товар на буксире?

– Отдайте мне Макса! Я его два года ищу по всей Галактике.

– Я вам не передача гипервидения «Ищу тебя», – резонно заметил Спрутс, – после состязания хоть жрите друг друга, хоть в дёсны целуйтесь.

Целоваться с рогачом! Меня аж передёрнуло.

– Сообщите условия, – буркнул чужак. Торчащие во все стороны отростки топорщились на его скафандре, делая похожим на взбесившегося дикобраза.

– Я эстет и философ, – забулькал Спрутс, – ценю прекрасное, изучаю психологию низших рас. Ещё люблю игры. В моём дворце есть бесценная коллекция поющих жемчужин из метановых морей Юпитера, и библиотека, которой позавидует университет Империи.

К чему это он?

– Но жизнь моя скучна. Трудно найти новое развлечение. Поэтому вы сыграете в необычную игру.

– Лишь бы не в ящик, – не удержался я.

– Как повезёт. Итак, вы сыграете в игру, и кто победит – тот и получит награду. Если, конечно, кто-нибудь уцелеет до финального раунда.

– В каком смысле – «уцелеет»? – опередил с вопросом рогач.

– Состязание серьёзное, без дураков. Оружие боевое. Если кого-то из участников пристрелят, то это его проблемы. Но зато и приз достойный: пять миллионов монет.

Ого! Это в десять раз больше обещанного. И на Мечту хватит. Но я всё равно проворчал:

– Думал, будет привычная работа: свергнуть какого-нибудь короля или угнать танкер со столетним коньяком. А не бирюльки.

– Если окурок не хочет участвовать, то сразу отдайте деньги мне, – сипит рогач.

Вот уж хрен в грызло!

– Что за игра? – спрашиваю я.

– «Городки». Древняя игра твоих предков, Макс.

Диан проявляет неожиданную осведомлённость:

– Знаю! Надо называть планеты и поселения по очереди.

– Это «города», а тут «городки», – поясняет Спрутс, – уничтожение условных фигур методом бросания палок.

– Палки кидать – это другой вид спорта, – не удерживаюсь я.

Странно, но рогач хихикает. Спрутс, разумеется, не понимает.

– В моём варианте игры не обрезки дерева, а оружие разных типов. Я арендовал полигон местной гвардии, всё будет происходить там. В настоящей игре пятнадцать этапов, но вам хватит и трёх. Последняя точка – холм, на вершине ящик с монетами. Кто первый дойдёт, того и бабки. Стрелять друг по другу вам не возбраняется, но вряд ли у вас будет время на такие глупости, детки.

– Добро, – сипит рогач.

– Согласен, – говорю я.

И проваливаюсь в какую-то трубу.

* * *

Плюхаюсь в болото – только брызги в стороны. Испуганная цитрусовая лягушка надувается до размеров космокатера и лопается, забрызгав меня лимонными ошмётками. Пытаюсь встать – и тут же начинаю тонуть. Вонючая жижа заливает блистер шлема, сдув не справляется, ничего не вижу. Над головой бухает что-то горячее, даже сквозь грязь ослепляет вспышка, меня вдавливает в трясину. Что за ботва?!

Я ползу наощупь, выдирая ноги из проваливающегося ила. Сдираю шлем, отбрасываю – и вижу островок. Туда!

Вновь распухает оранжевый шар.

– Бамм!

Меня обстреливают, мамина печень. Шрапнель выбивает густые фонтаны из ряски.

– Первая фигура! – грохочет из выси голос Спрутса. – Для Макса – «пушка», для Диана – «стрелка». Ищите своё оружие. Удачи, ребятки.

Хохот переходит в бульканье.

Выкарабкиваюсь на островок. Лежу, пытаюсь отдышаться. Оглядываюсь и вижу зелёный ящик. Надеюсь, там самонаводящаяся ракета килотонн на двадцать.

– Бамм!

Похоже, меня взяли в вилку, и следующий разрыв снесёт мне башку. Метко бьют, зараза. А, вот в чём дело: над болотом жужжит небольшой коптер. Оттуда высматривают, гады, и корректируют огонь. Открываю ящик. Вытаскиваю содержимое, пялюсь. Трясу кулаком в небо:

– Спрутс, чтобы ты собственной икрой подавился!

Громовое бульканье мне ответом.

В ящике идиотский набор для дошкольника, забавляющегося в бассейне-лягушатнике: маска, трубка, игрушечный пружинный пистолет для подводной охоты. Из такого селёдку не оглушишь – только разозлишь.

– Бамм!

Напяливаю маску, закусываю загубник. Ничего не видно. Плыву по наитию. Изредка выныриваю, чтобы сориентироваться: чёртовы пушкари меня потеряли, снаряды рвутся позади. Где-то к востоку небо расцвечивают алые стрелки – там, видимо, бултыхается рогач. Не до него.

Пушка всё ближе. Я выглядываю на полглаза и немедленно погружаюсь в густую тьму, чтобы не засекли. Захожу с фланга.

Вот они. Расчёт возится у орудия: наводчик прилип к прицелу, командир что-то орёт в рацию. Замковый скучает, заряжающие стоят с тяжёлыми снарядами. Их пятеро, я не справлюсь.

Над позицией зависает коптер-корректировщик: это с ним ругается главный канонир. Пилот высовывается по пояс и размахивает руками: похоже, он растерян.

У меня один шанс из миллиона. Ничего, бывало хуже. Выныриваю, встаю (широко расставленные ноги сразу начинают погружаться в жижу, но я не думаю об этом).

Секунда. Успокоить дыхание, принять стойку.

Вторая. Вытянуть руки с пистолетом. Не дрожите, мамина печень!

Третья. Лётчик смотрит на меня. Близко: я вижу, как у него отваливается челюсть. Плавно нажать на спуск.

Хлопает пружина. Алюминиевый трезубец летит прямо в лицо пилота. Бедняга падает на рычаги, винтокрылая машина с рёвом врезается в пушку, калеча орудийный расчёт и расшвыривая лопастями кровавые ошмётки. Вспухает огненный шар.

Я едва успеваю нырнуть. Меня бьёт, крутит и несёт: сдетонировал боекомплект, осколки рвут болотные кочки и распарывают трясину в сантиметрах от меня.

Выползаю. Сдираю маску. Дышу, морщясь от удушливой гари. Надо мной качается ошарашенная стрекоза, вцепившаяся в обгоревшую ветку. Глаза у стрекозы огромные, глубокие, изумрудные.

Как у Неё.

* * *

– Макс, вторая фигура – «часовые». Снимешь караул – значит, повезло.

Оружие нахожу сразу.

– Чтоб ты сдох, животное! – кричу я в зенит.

Этим перочинным ножичком презерватив с первого раза не проткнёшь. Спрутс захлёбывается от хохота.

Ползу, забивая рот и ноздри жижей. Где же их искать? Осторожно осматриваюсь: над топью летают жёлтые мячики и взрываются. У рогача фигура «ракетка». Он – достойный соперник, надо признать.

Ветерок приносит запах дешёвого флотского табака. Морщусь: Полоз украдкой курит такой в корабельном гальюне, потом не продохнуть. Ползу на вонь.

Вижу три силуэта за кустами. Маску и трубку я бросил на прошлой точке, а зря. Вдыхаю поглубже, ныряю, стараясь запомнить направление. Чёртовы пиявки налетают стаей, лезут под комбез, грызут кожу – терплю.

Выныриваю, когда в лёгких не остаётся и молекулы воздуха. Сдерживаю хрип. В ушах звенит, и я не сразу слышу разговор.

– А с кэпом связи нет, Умник?

– Только аварийный канал, на крайний случай.

– Чёрт, долго тут торчать? – знакомый бас. – Тебе, Полоз, в болоте-то хорошо. Тебе и лягушка – невеста. А я бы прошвырнулся по Миле, там такие девки – о-о!

– Не вопи, Верзила. Что, уже кончил в штанишки?

Улыбка расплывается на моём грязном лице, увешанном надувшимися кровью пиявками. Пацаны, мой экипаж!

В последнюю секунду бью себя по готовому заорать рту. Откуда им тут взяться?

– Кабаны, кабаны, нападением сильны, – фальшиво напевает тот, что говорит голосом Верзилы. Вот тут у тебя прокол, Спрутс. Верзила возненавидел «Кабанов» после скандала со сдачей матча и теперь болеет за «Мразей».

Умник не скребёт щёку пятерней, а деликатно чешет согнутым указательным пальцем. А Полоз никогда не балуется с оружием, щелкая предохранителем: давным-давно он отстрелил себе половину ступни.

Я отбрасываю бесполезный ножичек и хватаю корягу. Вскакиваю и луплю лже-Верзилу по спине: он ближе всех.

Хрен бы я вырубил настоящего Верзилу с одного удара.

Гибкий дублёр Полоза уходит от прямого в челюсть, бьёт прикладом под дых. Неплохо: воздух застревает в глотке, в глазах темнеет. Падаю на колени.

В лоб упирается холодный срез ствола.

– Допрыгался, ушлёпок?

Я молчу. Мамина печень, Полоз ни за что не сделает такой ошибки: он выстрелит сразу. Только в дурацких сериалах тычут в противника стволом и ведут задушевные беседы. Почему? А вот почему.

Обхватываю ствол левой, правой – в пах. Вскакиваю, берцем – в колено, правой дёргаю приклад. Бластер у меня, а предохранитель уже снят игривыми пальцами покойника. Вспышка: парню вырывает половину живота. Жутко воняет горелым мясом.

Разношу на брызги валяющегося до сих пор дублёра Верзилы. Теперь – третий.

Он и вправду похож.

– Кэп, – губы его дрожат, – кэп, что ты наделал? Это же ребята… Это я, Умник. Не стреляй, кэп.

Останавливаюсь. Не может быть.

– Как зовут твою мать? Ну?

– Только не стреляй.

– Отвечай живо, ублюдок.

– Моя мать – Ирэн Ольга Якобс.

Вспышка. Голова исчезает, кровь из шейной артерии мгновенно запекается.

Хорошо, что Она не видит меня таким: с бешеными глазами, в брызгах дерьма и мозгов.

– Ты дебил, Спрутс! – кричу я. – У жителей внешних станций нет матерей и отцов. ИОЯ – это аббревиатура, «искусственно оплодотворённая яйцеклетка».

Спрутс недовольно сопит с небес.

– Да кто вас разберёт, теплокровных. Последняя фигура. Официальное название – «пулемётное гнездо», но мне больше нравится старое – «бабушка в окошке». Удачи не желаю.

– Я тебя тоже люблю, каракатица.

* * *

Грохочет без остановки. Отдельных выстрелов не разобрать: тысячи три в минуту, не меньше. Молодые осины толщиной в руку срезает, словно сухие былинки. Не знаю, что там за бабушка, но пулемётом она владеет отменно. В голове откуда-то всплывает странное: «Анка-пулемётчица».

Опять по-пластунски. Хороший пехотинец половину жизни ползает, уткнувшись мордой в грязь. А плохой приподнимается, чтобы оглядеться, на чём его жизнь и заканчивается.

Для последнего этапа скряга расщедрился: волоку музейную пороховую винтовку с оптикой. В магазине – всего два патрона, но и на этом спасибо.

Всё, ближе не подползти. Последние кусты, прореженные бешеной пальбой, дальше – голый склон. Там, на вершине, ящик с пятью миллионами монет. Но на пути – изрыгающий беспрерывные очереди пулемёт. Патронный завод у него там, что ли?

Прикрываю глаза. Загоняю сердце на восемьдесят ударов. Выставляю на прицеле дистанцию и ветер.

Огонь из пламегасителя в окне бетонной коробки слепит, но я знаю: за ним – фигура стрелка. Совсем рядом взлетают фонтанчики, песок бьёт в щёку, но меня уже не остановить. Прицеливаюсь. Палец нежно трогает спусковой крючок.

Я умею нежно, Она знает. Так, не отвлекаться. Возьму хабар и найду Её. Обязательно.

Перекрестье замирает на тёмном силуэте. Удар сердца, теперь есть секунда.

Внезапно пламя в амбразуре гаснет. Я вижу чётко, будто навели резкость.

Ласковая улыбка, лучики морщинок у глаз. Запах мёда и малины.

– Тебе со сливками, внучек?

Моя бабушка.

Палец рвёт курок, и пуля уходит выше. Пулемёт мгновенно оживает, я едва успеваю перекатиться в сторону. То место, где я только что лежал, распарывает очередь, расшвыривая обломки веток и каменную крошку.

Ору проклятия хохочущему Спрутсу. Этого не может быть. От моей бабушки не осталось даже пепла. Все они – мамы и папы, бабушки, смеющиеся зеленоглазые девчонки – превратились в электромагнитную волну, в фотоны, в ничто.

И только изрытый кратерами мёртвый шар зачем-то бродит в мёртвом вакууме.

Смаргиваю никчемную влагу с глаз. Снова чувствую щекой прохладный приклад. Вот она, мишень. Пулемётный выстрел в последний миг выбивает винтовку из рук, расщеплённое ложе распарывает щепкой лоб.

Я снова перекатываюсь. Лежу на спине. Патронов нет. Сил нет. Моя Мечта не сбудется.

Пулемёт смолкает. И отчётливо, сухо щёлкает винтовка. Потом тишина: секунду, две, вечность.

Понимаю не сразу.

Ревёт голос Спрутса:

– Да-да, на последнем этапе вам обоим досталась одна фигура. Диану повезло больше, он завалил пулемётчика. Но так как вы оба по странной случайности живы, вас ждёт бонус: личная схватка. Победителю и достанется ящик на вершине.

Встаю. Покачиваюсь: очень длинный день. Этот кальмар меня доконал.

Бреду по склону. Надо собраться: бью себя по щекам. Подпрыгиваю. Двойка, тройка, снова двойка. Хук, апперкот. Ничего, повоюем. Рогач здоров, но и я делан не пальцем, а совершенно другим устройством.

А вот и враг: метрах в пятидесяти, отстаёт. Его здорово потрепало: приволакивает ногу, обломок последнего рога торчит, словно пенёк сгнившего зуба. Как его взять, трёхметрового? Конечно, на нём не броня, но я понятия не имею, насколько прочны скафандры обитателей системы Дракона.

– Оружие будет? – кричу я Спрутсу.

– Только природное. Зубы, клешни, щупальца.

– И хвосты, – заканчиваю я, – толку-то, скафандр не разгрызёшь.

– Точно, – спохватывается мучитель, – уравняем шансы.

Нервно оглядываюсь, ожидая подвоха. Небо разрывает гром: из-за леса вылетает файтер и стреляет всего дважды, но нам хватает.

Комбез пылает: бьюсь об заклад, что мой рекорд по скорости избавления от снаряжения не будет побит никогда.

Катаюсь по камням, сбивая огонь, одежда превращается в разодранные обгоревшие лохмотья. Отдираю от кожи прикипевшие обрывки ткани и остаюсь голым.

Рогач стоит неподвижно, нелепо раскинув клешни, и только голубые язычки пламени пробегают по тёмно-зелёной поверхности скафандра. Раздаётся треск, и чужак распадается надвое, поднимая обломками тучу пыли.

– Ага, – кричу я, – спёкся!

Пыль оседает, и я вижу…

Поднявшись из обломков скафандра уродливого жителя системы Дракона, ко мне идёт девушка, одетая…

Скажем так: одетая очень легко.

– Что пялишься, хам, – кричит она, – сейчас ответишь мне за угнанный плутоний!

Я стою, замерев.

Чёрные волосы, зелёные глаза.

Она протирает закопчённое лицо.

Одновременно:

– Ты?!

Спрутс нервничает:

– Э-э, чего встали? Игра не закончена.

Я хватаю её за руку и бегу вверх по склону. Остаётся совсем немного, когда она просит:

– Не так быстро.

Я идиот. Её нога распорота и наспех смазана заживляющим гелем, но я не заметил: смотрел только в глаза.

Поднимаю её на руки. Несу.

– Пополам, – говорю я.

– Э, не так резво. А компенсация за контейнер плутония?

Целую в губы.

– Это аванс.

– Ладно. Тогда вот тебе плата за доставку на ручках.

Она отвечает поцелуем – чуть более долгим, чем позволяет ситуация. Опускаю её возле ящика.

– По два с половиной миллиона – неплохо, да?

Откидываю крышку. Замираю. Она смотрит на меня непонимающе. Заглядывает тоже.

– Эй, каракатица! Что за идиотские шутки? Где приз?

Спрутс хохочет. Хохот всё громче и громче, и вот уже заполняет всё вокруг грохотом. Мелкие камешки дрожат и с шуршанием скатываются по склону.

– Спасибо, детки. Развлекли старика. А вот и финал.

Рокочут роторы тяжёлого коптера имперской полиции. Жандармы выскакивают, окружают, берут на прицел. Наклоняюсь, ищу камень потяжелее. Она встаёт в боевую стойку. Мамина печень, я любуюсь, вместо того, чтобы драться.