Сокровища баронессы фон Шейн

Ольга Баскова

Сокровища баронессы фон Шейн

Серия «Артефакт & Детектив»

Редактор серии А. Антонова

Оформление С. Курбатова

© Баскова О., 2020 © Оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Глава 1

Петербург, 1889

Ювелир Зельд Сегалович, высокий пятидесятилетний мужчина с брылами на смуглых щеках, называемыми в народе «собачьими радостями» и действительно делавшими его похожим на бульдога, впрочем, очень добродушного, пробежал пальцами по длинному хрящеватому носу и тяжело вздохнул. Филиал парижской компании, который он открыл в Петербурге несколько лет назад и который позволял ему снабжать драгоценностями «сливки общества», трещал по швам. Черная полоса – так, кажется, говорят в таких случаях, мол, потом обязательно наступала белая, ибо жизнь полосатая, как зебра. Однако бедняга ювелир не верил в белую полосу. Только-только о нем заговорили в столице, высокопоставленные клиенты рекомендовали его не менее высокопоставленным друзьям, и одно время он даже подумывал о расширении бизнеса. Все рухнуло в один день, нищета издалека уже протягивала к нему свои костлявые когтистые пальцы.

Еще немного, и придется проститься с сытой беззаботной жизнью. Зельд с горечью подумал, что они с женой к этому готовы, они знавали горькие дни, когда едва хватало на хлеб. Но вот дети… Два его отпрыска никогда ни в чем не знали отказа, учились в лучших пансионах столицы. Что же будет с ними? Что будет с любимой дочерью, красавицей Оленькой, привыкшей к роскоши?

Ювелир застонал, сжал холодными ладонями горевшую голову и быстро прошел в кабинет, попросив прислугу пригласить его жену Марту.

Его супруга, угловатая, сухопарая, с резкими чертами лица, носом-клювом и черными как вороново крыло волосами, собранными в высокую прическу, появилась на пороге и взглянула в воспаленные глаза мужа. Она сразу все поняла.

– Это… Это произошло? – тихо спросила женщина и тяжело опустилась на стул с высокой кожаной спинкой. – Мы разорены?

Он замялся:

– Марта, надо подождать… Год, два, три. Черт его знает сколько. Но мы выкарабкаемся. Я уверен.

Женщина опустила голову, и обвисшая (она похудела от переживаний за считаные дни) кожа собралась в гармошку на впалых щеках с красными пятнами.

– Я тебя понимаю, Зельд, но что будет с детьми? Меня беспокоит Оленька. Ты в курсе, что за ней всерьез ухаживает сын князя Раховского? Если родители узнают, что она бесприданница, то сделают все, чтобы разлучить их.

Ювелир поднялся, подошел к жене и прижал ее голову к своему круглому животу.

– Успокойся, Марта. Если этот молодой человек любит ее, возьмет и без приданого. И тогда никто ни за что на свете не разлучит их. Если же князья нацелились на богатство – что ж, тогда моей дочери лучше как можно скорее расстаться с этим хлыщом.

Марта подняла голову и посмотрела на мужа:

– К сожалению, деньги в обществе играют не последнюю роль. Кому, как не тебе, это знать. Бедная моя девочка! Кто из нас возьмет на себя смелость сказать ей, что она бесприданница?

По морщинистой щеке покатилась слеза. Зельд аккуратно вытер лицо жены шелковым платком и попытался ее утешить:

– Ну, пока я не считаю нужным говорить дочери, что она бесприданница и что это как-то повлияет на ее брак. Может быть, все образуется. Как ты думаешь?

– Я буду молчать, – согласилась супруга, поднимаясь и прислушиваясь к звуку колокольчика. – Вот, кажется, и она. – Марта мельком взглянула на огромные настенные часы с хриплоголосой кукушкой – подарок ее покойной матери на свадьбу. – Занятия в пансионе уже давно закончились. Наверное, опять пропадала в парке со своим ухажером. – Она постаралась улыбнуться, но у нее получилась лишь скорбная гримаса. – Пойдем, Зельд. Пора обедать. И держись, прошу тебя.

Он покорно наклонил голову, и женщина, одернув длинное темно-коричневое платье, направилась к двери и открыла ее, не заметив, что двенадцатилетний сын Марк, как испуганный олененок, метнулся быстрее молнии в конец коридора.

Красавица Оленька, с румяными от мороза щеками, улыбаясь, подошла к матери. Несколько секунд Марта любовалась высокими скулами, пухлыми губами и чуть раскосыми черными, в обрамлении густых загнутых кверху ресниц, глазами дочери. Да, Оленька настоящая красавица, достойная носить титул графини или княгини. Марта боялась признаться, что она любила старшую дочь больше, чем сына, когда та была маленькой, всюду таскала ее за собой, рассказывала ей сказки, одевала, как куклу, разучивала романсы, произносила нескончаемые монологи, полные теплоты и нежности. Будущая жизнь девочки представлялась ей в самом радужном свете. Марта мечтала о том, что Оленька выйдет замуж за титулованную особу и добьется того, чего не удалось добиться ей – блестящего положения в обществе. И вот, когда мечта была так близка к осуществлению…

– Мамочка, – ничего не подозревавшая Оля прижалась к теплому плечу матери холодной розовой щечкой, – если бы ты знала, как хорошо на улице! Снежок такой мягкий, пушистый! Деревья в парке как невесты – все в белом. А воздух! О, это что-то невероятное!

– Опять гуляла после занятий, проказница? – усмехнулась Марта и погладила такие же иссиня-черные, как у нее, волнистые волосы дочери. – С Мишелем Раховским?

– Ну да. – Оленька расхохоталась. – Мамочка, мне кажется, что скоро Мишель сделает мне предложение.

Марта сжала ее пальчики.

– Ты очень любишь его?

– Очень, – призналась дочь. – И очень хочу стать его женой. Мамочка, можно я сразу скажу «да», если он сделает мне предложение? Это не будет моветоном, верно?

Мать сжала губы, нервно сглотнула:

– Да, конечно, только… Ты уверена, что он собирается его делать?

Оленька хлопнула в ладоши и капризно надула пухлые губы, как бы удивляясь вопросу родного человека:

– Мамочка, ну разумеется.

Марта отвернулась и смахнула слезу:

– Тогда все в порядке, доченька. Иди переодевайся к обеду.

Легкая, как птичка, Оленька впорхнула к себе в комнату и, стащив нарядное платье, натянула другое, домашнее, серое и скромненькое, покрутилась перед овальным зеркалом и осталась довольна собой.

– Хороша, ах как хороша! – сообщила она своему отражению. Когда кто-то тихо постучал в дверь, девушка звонко и радостно крикнула: – Входите!

Черноглазый, смуглый, как галчонок, с длинным острым, как у матери, носом, Марк протиснулся в комнату сестры.

– Оля, к тебе можно?

– Конечно, – откликнулась сестра, не в силах оторвать взгляд от своего отражения. – Проходи.

Мальчик подошел к стулу с высокой спинкой и влез на него, посматривая на сестру. И Оля, и родители замечали, что у Марка был недетский, очень серьезный взгляд, он словно буравил людей и предметы глазенками-черносливами.

– Ты что хотел? – бросила Оля, расчесывая шикарные волосы – нехитрое, но богатое украшение к скромному платью.

– Оля, а что такое бесприданница? – выпалил мальчик, серьезно, не по-детски посмотрев на сестру.

Оленька покусывала губы, чтобы сделать их ярко-красными – мама не разрешала пользоваться помадой.

– Где ты это услышал, Марк?

– Папа и мама говорили о тебе и произносили это слово. – Марк принялся болтать ногами и сопеть. – Что это означает?

Девушка застыла на месте, ее розовые свежие щеки побледнели.

– Говорили обо мне? Ты уверен? Откуда ты знаешь?

– Я подслушивал. – Мальчик смутился и опустил головку.

– Подслушивал? – Оля нахмурила брови. – Зачем? Тебе известно, что это некрасиво. – Ее голосок оборвался, как прерванная мелодия. – Впрочем, ладно, подслушал и подслушал. Один раз можно. – Она присела возле ребенка и погладила его по жидким волосам. – Марик, милый, скажи, о чем говорили папа с мамой.

– Мама боялась, что Мишель не возьмет тебя в жены, а папа уверял, что возьмет, если любит, – выпалил Марк.

Оля прерывисто задышала, ноздри тонкого маленького носа раздулись. Теперь она поняла, почему мама так печально смотрела на нее, когда она, радостная, предвкушавшая объяснение в любви и предложение руки и сердца, поверяла ей свои тайны. Но как получилось, что их семья осталась без денег? Неужели папа разорился? Да нет, не может быть, он такой успешный ювелир… Только в его салоне самые дорогие украшения… И весь Санкт-Петербург… Она сжала кулаки и побледнела. В жизни бывает всякое. Богатые и успешные тоже разоряются. Она знала, чувствовала, что в их семье что-то происходило. Напряжение будто витало в воздухе, но Оля гнала от себя грустные мысли. Упоенная любовью, она многое не хотела замечать. Девушка задрожала и без сил опустилась в кресло, закрыв лицо руками. Марк вскочил со стула и подбежал к сестре:

– Оля, тебе плохо?

– Марк, милый, – Оля отняла руки от хорошенького скуластого личика, залитого слезами, – пожалуйста, иди в гостиную. Я скоро выйду к обеду.

Мальчик на мгновение обнял ее тонкими ручонками и убежал. Оля встала, подошла к зеркалу, разглядывая тонкое бледное лицо, чтобы еще раз убедиться в своей привлекательности. На белоснежной коже лихорадочно блестевшие черные глаза казались огромными бездонными ямами.

«Я красива, – подумала девушка, – Мишель не бросит меня, я в этом уверена. Да, да, во-первых, он порядочный человек, офицер, во-вторых, папа прав: он любит меня. Даже если мы остались без денег, это не повод, не повод, чтобы бросить меня».

Эта мысль ее успокоила, девушка задышала ровнее, на щеках показался румянец. Завязав в конский хвост роскошные волосы, она побежала в гостиную. Горничная уже накрыла стол, и глава семьи в ожидании дочери нервно постукивал пальцами по белоснежной скатерти.

– Папочка, мамочка, извините, я задержалась. – Стараясь не показать волнения, Оля звонко чмокнула Марту и, подбежав к отцу, обняла его и села рядом. – Что у нас сегодня на обед? Как вкусно пахнет! О, моя любимая фаршированная рыба!

Девушка положила на тарелку кусок рыбы и немного картофеля и принялась есть, медленно, чинно и аккуратно, отставив мизинец, как учила ее мать. Она заметила, что отец искоса посматривал на нее, ждала, что он что-нибудь спросит, но ювелир молчал. Иногда его худое лицо искажала болезненная гримаса, но он тут же наклонял голову, чтобы родные не заметили его страдания. Мысль о разорении не давала ему покоя, жгла раскаленным железом, и Сегалович не знал, не представлял, как обеспечить родным достойную жизнь. Конечно, если бы Оленька вышла замуж за Раховского, многое бы разрешилось. Сын князя вряд ли позволит голодать семье своей жены.

Марте, сидевшей напротив него, тоже кусок не шел в горло, но она старалась этого не показывать. Оленька же была на удивление спокойна. Вспоминая свое отражение в зеркале, без лести говорившее, словно волшебное зеркало из сказки, что прекрасней ее нет никого на свете, она все больше и больше укреплялась в мысли, что Мишель ее не оставит. Он такой честный, благородный и невероятно красивый! Едва покончив с обедом, девушка вскочила и улыбнулась:

– Папочка, мамочка, извините. Мишель пригласил меня в городской сад.

– На каток? – поинтересовался Марк с набитым ртом. – Сестрица, будь другом, возьми меня с собой.

– Не могу, Марик. – Оля дружески подмигнула брату. – Ты же понимаешь…

– Тили-тили-тесто! – крикнул мальчик и чуть не свалился со стула от смеха.

– Иди, иди, дорогая, – поторопил ее отец. – Катание – это прелесть. Сами когда-то баловались, помнишь? – Он нежно улыбнулся жене, и Марта покраснела.

– Какие вы у меня хорошие! – Счастливая Оленька прижала руки к груди и выпорхнула в коридор. Заскочив в свою комнату, она быстро переоделась, схватила коньки в прихожей и бросилась на свидание с любимым.

Глава 2

Наши дни

Слесарь РЭПа Южноморска, шестидесятилетний Павел Зимин, получивший у местных алкашей прозвище Зяма, в теплый июньский воскресный день приговорив утреннюю порцию горячительного, почувствовал желание излить кому-то душу. Им часто овладевала потребность пообщаться с кем-нибудь, порой даже неважно с кем. Кто попадется под руку – тот и друг, тому он и расскажет, как мерзкая женушка, с которой они не развелись официально, но вместе не жили уже добрый десяток лет, не пускает на порог, чтобы увидеться с внуками, не дает денег, когда он страдает похмельем, и вообще стерва, каких свет не видывал. Потом, щедро полив жену грязью, он переходил к начальству, никогда его не ценившему и постоянно грозившему увольнением. В такие минуты Зяма начинал ораторствовать, клеймить позором всех и вся, обещал уволиться с работы, не дававшей нормальные средства к существованию, но обычно дальше разглагольствований дело не шло. Наутро он отправлялся в РЭП, выслушивал отповедь начальника и, с вожделением думая о запотевшей бутылке, ждавшей его в холодильнике, с неохотой шел по вызовам. По воскресеньям Павел начинал пить с девяти утра, в десять уже был, как говорят, «готовенький» и жаждущий общения.

Отодвинув стакан, Зяма подошел к окну, поглядел на свой заброшенный огород, на соседский забор сотрудника краеведческого музея Игоря Илларионова, такого же, как и он, одинокого, полгода назад похоронившего жену, и решил навестить его. Илларионов, пожалуй, был из тех немногих людей, кто жалел беспутного Зяму, всегда ссужал его деньгами и не отказывался поговорить. После смерти жены никогда не выпивавший Игорь стал составлять Павлу компанию, иногда не только слушая соседа, но и рассказывая о своих проблемах. И ему становилось легче, во всяком случае, он сам так говорил. Поистине водка творит чудеса!

Зяма хлопнул по подоконнику с облупившейся белой краской и пошел к двери. В голове рисовалась радужная картинка. Сейчас он навестит соседа, и они выпьют и поболтают по душам. Мужчина сунул ноги в старые-престарые шлепки и, забыв закрыть дверь, бодро пошел на участок Илларионова, думая, что не видел соседа уже дня три.

Обычно летом Игорь часто возился в своем огороде (после смерти жены он продолжал ухаживать за деревьями, а весной посадил помидоры и огурцы, наверное, только для того, чтобы отвлечь себя от грустных мыслей, от одиночества – детей у супругов не было). Ухоженный одноэтажный домик краеведа выглядел каким-то грустным и заброшенным, и Зяма подумал, что, возможно, Игорь уехал куда-нибудь, в какой-нибудь санаторий, не сказав ему ни слова.

Павел толкнул калитку, и она, на его удивление, отворилась. Удивленный Зяма прошел на участок, осторожно ступая по выложенной битым кирпичом тропинке, и, оказавшись на крыльце, постучал в дверь.

Обычно Игорь открывал почти сразу, словно радуясь любому гостю, а теперь медлил. Скорее всего, его действительно не было дома. Однако Зяма не хотел сдаваться и подергал дверь. Она оказалась запертой.

«Черт, наверное, действительно куда-то укатил, – подумал Зимин с неудовольствием. – Ладно, придется идти на соседнюю улицу, к старому другану Ваньке». У Ваньки, правда, была сварливая жена, и когда она грозилась выдрать Зяме последние волосы, он вызывал друга во двор побазарить. Ванька составлял ему компанию до тех пор, пока его мегера не появлялась на горизонте со сковородой, тогда Зимин поспешно ретировался. Иногда мегера уходила по магазинам, на шопинг, как выражался друг, и тогда друзья напивались до поросячьего визга. Может быть, сегодня повезет и она опять потащится на свой шопинг? Зяма улыбнулся, спустился с чисто выметенного крыльца, ступил было на дорожку, но в последнюю минуту какая-то сила подтолкнула его к окну, и, придвинув ящик, одиноко стоявший возле старой сливы, слесарь забрался на него и припал к стеклу.

– Матушка моя! – Он чуть не свалился с ящика, замахал руками, чудом удержавшись, как заправский канатоходец, спрыгнул, побежал по дорожке, размахивая руками. Увидев соседку, тетю Клаву, полную степенную женщину с двумя кошелками, он закричал что было мочи:

– Полицию вызывай, быстрее, старая. Полицию!

Тетя Клава дернулась от испуга, охнула, уронила сумки и чуть не села в серую пыль.

– Что орешь, алкаш? – напустилась она на Зяму, белого как мел. – Что людей пугаешь, придурок?

– Там… – Длинный желтый ноготь с траурной каймой вытянулся в сторону дома Илларионова. – Там Игорь. Он… того… Мертвый.

– Да что ты городишь? – Клава вдруг осеклась и прошептала: – То есть как мертвый?

– Мертвее не бывает, – буркнул Зяма, шмыгая вислым красным носом. – Будешь вызывать полицию или нет? У меня городской за неуплату отключили.

– Иду, Паша, иду. – Женщина засеменила, как утка, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Кинув сумки на крыльцо, она побежала к телефону и, набрав две всем известные цифры, заорала в трубку:

– Полиция? Немедленно приезжайте.

Глава 3

Санкт-Петербург, 1889

Каток Таврического сада был самым популярным у золотой молодежи Санкт-Петербурга. Старожилы рассказывали, что когда-то Александр Второй решил устроить своим подрастающим сыновьям небольшое развлечение – залить каток в Таврическом саду. Но не только молодые князья проводили здесь время. К ним, как магнитом, притягивало знатную молодежь. Все хотели познакомиться и пообщаться с августейшими особами, и в результате это место стало чуть ли не самым оживленным в Петербурге.

Конечно, не все желающие могли позволить себе такое развлечение. Таврический сад находился на территории дворца и, разумеется, охранялся, поэтому публику пускали на каток только по специальным билетам, которые выдавала Канцелярия Министерства Императорского двора.

Конечно, детям ювелира Сегаловича вход сюда был бы закрыт, даже если бы они владели копями царя Соломона. Но молодой князь Раховский припасал для своей возлюбленной билетик, и они наслаждались катанием, бросая заинтересованные взгляды на членов царской семьи, с которыми можно было запросто пообщаться – да, именно запросто, не как с небожителями. Оля понимала, что здесь не только веселятся и наслаждаются обществом друг друга, как они с Мишелем. Более солидные люди что-то обсуждали, о чем-то спорили – словом, на катке будто существовал какой-то свой мир, загадочный и очень притягательный.

Когда девушка, раскрасневшись от мороза, подбежала к входу, князь, высокий, стройный брюнет с короткими усиками, украшавшими верхнюю губу и придававшими его мальчишескому лицу более солидное выражение, схватил ее за руку.

– Нехорошо заставлять себя ждать, мадемуазель. – Он достал из кармана шинели часы на золотой цепочке и открыл крышку. – Глядите: уже половина третьего.

– Извините, Мишель. – Оля ни капельки не смутилась. Одна знатная дама когда-то сказала ей, что девушка должна опаздывать. – Я не могла не пообедать вместе со всеми. Впрочем, папа все равно не отпустил бы меня без обеда.

Кавалер надул щеки, готовый расхохотаться, и издал звук, похожий на тот, который издает лопнувший воздушный шар.

– Тогда вперед.

Он протянул девушке руку, она оперлась на нее, и молодые, счастливые, они вбежали на территорию катка.

Сев на скамеечку, девушка стала обувать коньки. Она давно поняла, что обувь должна быть кожаная (бархатные теплые башмаки не подходили для этой забавы, потому что быстро становились сырыми и холодили ноги). Оленька выпросила у матери коричневые сапожки с толстой подошвой и каблучками средней высоты. Пока девушка возилась с противным винтом на коньке, который никак не хотел входить в отверстие каблука, Мишель уже вогнал в подошву три небольших гвоздика, уверенно встал и ударил коньками о лед, проверяя, хорошо ли они вошли в подошву, а потом, поклонившись каким-то господам, позвал Олю.

– Ну поехали, прошу вас, Ольга Зельдовна.

Девушка с удовольствием протянула ему ладошку:

– Я уже готова.

Рука об руку они покатились по сверкающему льду. Оленька, не забывая кланяться для приличия, с восхищением рассматривала дам, в большинстве своем высоких и стройных, дорого и модно одетых. На их прекрасных румяных лицах читалась радость, и она с грустью подумала, что они даже не подозревают, что такое разорение. Интересно, говорят ли в городе о том, что ее папочка обанкротился? Знает ли об этом семья Мишеля? Что, если… Она вздрогнула, и ее кавалер ласково погладил задрожавшую ладошку любимой:

– Что случилось, Ольга Зельдовна?

Она ничего не ответила, лишь покачала головой. Он стиснул ее руку и прижал к своей груди.

– Ольга Зельдовна, я понимаю, что здесь неподходящее место для объяснения, но не хочу ждать. Вы не можете не видеть, что я чувствую к вам. Умоляю вас, станьте моей женой, – словно боясь отказа, выпалил он, не дожидаясь ее ответа. – Завтра, если позволите, я приду к вам домой просить вашей руки.

Оля прерывисто задышала, от волнения ее щеки побледнели, на тонкой шейке пульсировала жилка.

– Мне надо подумать, Мишель. Вы понимаете, что никто не дал бы вам быстрый ответ.

– Да, да, я понимаю. – Он продолжал сжимать ее маленькую ладошку. – Значит, завтра я у ваших родителей?

– Да. – Оле хотелось закричать от радости, но она сдержалась, как настоящая дама. – Да, конечно. Я буду вас ждать.

Мишель заметно повеселел, прибавил скорость, и девушка закрыла глаза от удовольствия. Она никого не видела, да и не желала видеть. Ее больше не интересовали ни члены царской семьи, ни деревья в заснеженном уборе. Она хотела лишь одного: чтобы скорее наступило завтра. Завтра, завтра Мишель сделает официальное предложение. А значит, не только она будет счастлива. Князь спасет ее семью от нищеты.

Мишель что-то нашептывал в маленькое ухо, прикрытое крупным черным завитком, но она не слышала. Волны блаженства окатывали ее с ног до головы, она словно плыла по ласковому теплому морю, уносившему ее в неведомую страну. Девушка опомнилась только тогда, когда князь, внезапно остановившись, сказал:

– Дорогая, уже четыре. Сейчас начнут расходиться.

Оленька открыла глаза и увидела, как пары одна за другой направляются к скамейкам, чтобы снять коньки. Они тоже подъехали к одной, где еще оставались свободные места. От волнения, по-прежнему охватывавшего ее, пульсировавшего в кончиках пальцев, Оленька долго не могла снять коньки, и Мишель пришел ей на помощь.

– Экая вы неловкая сегодня, – посетовал он и поправился: – Рассеянная какая-то. Вы совсем не слушали, что я говорил вам на катке.

Оленька встала, поправила немного съехавшую набок шляпку и, взяв его за руку, произнесла:

– Мишель, клянусь вам, вашего предложения мне достаточно. Я ждала от вас доказательств вашей любви, и вот… Пожалуйста, не говорите больше ничего, проводите меня до дома.

Князь понял, кивнул, и они молча пошли по дороге, прислушиваясь к скрипу свежего искрящегося снега. Снежинки мягко падали на лицо, на длинные ресницы девушки, таяли на щеках, напоминая слезинки, и Оленька продолжала купаться в блаженстве, чувствуя себя в гармонии с природой. На душе было так же хорошо, спокойно и прекрасно, как в заснеженном саду. Ее маленькая ладошка затрепетала в большой сильной руке Мишеля, и юноше передалось ее настроение. Он снова поцеловал маленькое ухо и с сожалением сказал:

– Как мне не хочется расставаться с вами! Но мы пришли.

– Да, мне пора. – Девушка на миг прижалась к широкой груди любимого, а затем бросилась к лестнице, откуда послала ему воздушный поцелуй. Она предвкушала разговор с родителями, их радостные и, может, удивленные лица. Что ни говори, а мамочка не верила, что Мишель сделает ей предложение. А он самый хороший, самый благородный на свете, сделал, не побоялся. И это должно спасти их семью от окончательного разорения.

Глава 4

Южноморск, наши дни

Полиция приехала довольно быстро. Не задавая лишних вопросов, они прошли на участок Илларионова. Следователь, стройный мужчина лет сорока, довольно симпатичный, с мужественным лицом, строгими голубыми глазами, густыми волосами пшеничного цвета, спортивной тренированной фигурой (такие обычно очень нравятся женщинам независимо от возраста), подергал дверь и бросил через плечо двум оперативникам: