Цицерон. Поцелуй Фортуны

Анатолий Гаврилович Ильяхов

Цицерон. Поцелуй Фортуны

© Ильяхов А.Г., 2020

© ООО «Издательство «Вече», 2020

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020

Сайт издательства www.veche.ru

Об авторе

Анатолий Гаврилович Ильяхов, автор двух десятков научно-популярных и художественных произведений, родился в 1941 году в Сочи, в настоящее время живёт в Краснодаре.

До того как получить признание в качестве популяризатора Античности, писатель, по его собственным словам, прожил «большую и интересную жизнь инженера-строителя». Успешный карьерный рост от мастера участка до руководителя крупного производственного объединения сам по себе говорит о многом. Так же как и ответственная работа по контракту в Монголии и Афганистане в сложные для СССР годы.

В юности, общаясь со сверстниками из греческой диаспоры в Сочи, Анатолий Ильяхов услышал, что их предки – переселенцы из Греции. Возникший после этого интерес к греческой истории побудил познакомиться с трудами Геродота, Страбона, других историков. Так будущий писатель узнал, что греки ещё в VIII веке до н. э. «открыли» Чёрное море для торговли с местными племенами, массово организовывали поселения-колонии. Греческие полисы появились на побережье современного Крыма и Северного Причерноморья, в том числе города-государства Херсонес Таврический и Боспор Киммерийский, сосуществуя со скифами, таврами и прочими аборигенами Киммерийского полуострова.

В школьные годы Анатолий Ильяхов услышал имя Александра Македонского, воодушевился его полководческими подвигами и решил, что обязательно напишет о нём роман. Юношеская задумка стать писателем осуществилась через сорок лет, когда автор вышел на пенсию, ведь именно тогда появилась возможность перечитать собранные за всю жизнь в домашней библиотеке книги по античной тематике, переосмыслить собственные «литературные зарисовки», что велись все годы. В итоге помимо прочих трудов Ильяхов создал целых три романа о жизни Александра Македонского, каждый из которых отличается уверенной энциклопедичностью и захватывающей исторической фактологией. Даже подготовленный читатель обнаруживает в них немало любопытных сведений.

Античный мир канул в прошлое и, казалось бы, навсегда отдалился от современного бытия, но для писателя Анатолия Ильяхова древние греки, эллины, остаются живыми людьми со своими особыми страстями. Эти люди были способны на крайнюю жестокость и на удивительные прекрасные свершения, отчего их поступки и достижения, как и ошибки, преподают нам бесценный урок. По мнению автора, греческий историк Фукидид верно сказал, что «все исторические явления будут повторяться всегда, пока природа людей будет оставаться той же».

Дополнительные сведения о писателе А.Г. Ильяхове можно найти на сайте ilyahov.ru

Изданные книги автора:

Этимологический словарь. Античные корни в русском языке. 2006.

Зевсу посвящённые. Тайны древних олимпиад. 2006.

Вакху посвящённые. Секреты античной кулинарии, застолья и виноделия. 2007.

Эросу посвящённые. Античные любовные истории. 2007.

Афине посвящённые. Античная мудрость. 2007.

Пир мудрецов. Притчи, изречения, размышления. 2009.

Античные корни в русском языке. Этимологический словарь. 2010.

Эллада и Кубань. Путешествие в прошлое. 2012.

Игры эллинов у подножия Олимпа. Три тысячи лет до 2014 (2012).

Знак Зевса – роман. 2013.

Уроки Аристотеля – роман. 2014.

Наедине с мудростью. Древняя Греция. 2015.

Закон и право. Словарь правоведа. 2015.

Человек и природа. Словарь эколога. 2015.

Экономика и финансы. Историко-этимологический словарь. 2016.

Наука и производство. Политехнический словарь. 2016.

Медицина. Историко-этимологический словарь. 2016.

Избранник Вечности – роман. 2016.

Философия разума. Словарь эрудита. 2017.

Античность в русском языке. Этимологический словарь. 2017.

Три чаши Диониса. Античный код современного виноделия. 2018.

Внуку Максиму…

От автора

Советский литературовед Ю.М. Лотман[1] писал, что «далеко не каждый реально живущий в данном обществе человек имеет право на биографию. Каждый тип культуры вырабатывает свои модели «людей без биографии» и «людей с биографией»… Марк Туллий Цицерон – личность с выдающейся биографией.

В царской России латынь изучали в гимназии, что позволяло подросткам знакомиться в подлинниках с речами Цицерона, как и со стихами Вергилия, «Записками о Галльской войне» Цезаря, другими образцами культуры Древнего Рима. Университетская молодёжь постигала античную философию, медицину и технические науки, пока с 1918 года латынь не исключили из учебных заведений как «мёртвый язык». Академик Ф.Ф. Зелинский, известный антиковед, смог убедить руководство страны в том, что «Античность нам вдвойне дорога как родоначальница всех без исключения идей, которыми мы живём поныне… А если Цицерон будет выдворен из школ, исчезнет история».

В двадцатых годах латынь «ожила», однако через два десятилетия она вновь исчезла из общеобразовательного процесса – «как элемент чуждой советскому человеку культуры»…

* * *

Каждый живёт ничтожно малым моментом настоящих событий; всё дальнейшее покрыто неизвестностью. Как морская волна ложится поверх прибрежного слоя песка или гальки, так всё происходящее с обществом покрывается очередными событиями, новой человеческой историей, чтобы следом быть покрытыми другими событиями, другой историей. А позже и это новое исчезает под тем, что наступает вслед за ним. Время остановить нельзя, оно истекает, уподобляясь реке, хотя человеческая память удерживает имена людей, деяниями своими призванных к бессмертию. Марк Туллий Цицерон известен человечеству более двух тысячелетий.

Мы пытаемся заглянуть в будущее со скрытой надеждой, что в нём не повторятся ошибки прошлого. Но надежда тает, как мираж, в реальности сегодняшнего дня едва ли не ежедневно с непостижимым для ума упорством, воспроизводящим события I века до нашей эры, когда жил Цицерон.

Книгу «Цицерон. Поцелуй Фортуны» необходимо рассматривать как историко-биографический роман, поскольку в ней использованы не только сохранившиеся записи судебных речей прославленного оратора и личные письма, доступные широкому кругу любознательных читателей. Существует ещё авторская версия его биографии, человека «из провинциальной глубинки», ставшего самым влиятельным государственным деятелем Рима, «отцом Отечества» и к тому же востребованным писателем.

На всём пути преодоления служебной лестницы Марку Туллию Цицерону благоволила Фортуна, богиня удачи с повязкой на глазах. Она оберегала молодого адвоката от неприятностей, при великих потрясениях гражданского общества спасала от смертельной опасности. В гуще бурных событий гражданских войн линия жизни этого человека пересекалась с судьбами Суллы, Помпея, Цезаря, Антония и Октавиана Августа – главных «сотрясателей» республики.

К словам Цицерона прислушивались, многие просили его совета, поддержки, а он не мог определиться, с кем он, и бросал вызов всем, полагая, что его честности и добропорядочности хватит, чтобы сделать римское общество счастливым. Даже в изгнании своими призывами и увещеваниями он надеялся спасти республику, которая рушилась у него на глазах…

Пролог

В I веке до нашей эры загородное имение консула Марка Антония в окрестностях Рима не могло не привлечь к себе взгляда случайных путников. Просторный дом в два этажа, фруктовый сад с виноградником, зарыбленный пруд, фазанарий; подступающий к ограде лес, преображённый волей супруги хозяина Фульвии в огромный парк, удобные дорожки с каменной крошкой, мраморные скамьи, проглядывающие отовсюду статуи Приапа[2] и лесных нимф. В питьевых фонтанчиках, устроенных на равном удалении друг от друга при дорожках, – студёная вода, подведённая от ближайших родников. Рукотворный каменный грот Муз[3] и обзорные беседки, позволяющие наслаждаться дивным видом окружающих гор…

Как же Фульвия любила свой парк! Вот только счастье бывать в нём выпадало ей нечасто. Она редко покидала многолюдный суетный Рим из-за большой занятости супруга. Когда это удавалось, Фульвия, верная многолетней привычке, не упускала возможности устроить себе обед в одиночестве – в любимой беседке с изящными мраморными колоннами, увенчанной куполом. Широкая полукруглая скамья из редкого голубого мрамора позволяла возлежать и так безмятежно проводить время до наступления темноты, пока оглушающий треск звонкоголосых цикад не предупреждал, что пора ужинать.

Вот и сейчас хозяйка находилась здесь, на голубом покрывале и шёлковых подушках. Рядом – низкий мраморный стол с блюдами. Отварная мурена[4] в специях, маринованные устрицы, перепелиные яйца, козий сыр, яблоки… Кувшин с винным напитком на меду… Но Фульвия не ела. Она смотрела ещё на одно блюдо – золотое, на котором лежала… голова мужчины, безжалостно отделённая от тела. И глядя на это безжизненное бледное лицо, с кровью на небритых щеках, с сизыми тонкими губами, приоткрытыми, словно для зевка, она не испытывала ни жалости, ни брезгливости, ни страха. Наслаждение – вот что доставляло ей это зрелище…

Она медленно протянула к голове руку с тонкими холёными пальцами. Тронула редкие седые волосы – будто приласкала… И… зло прищурилась. Затем длинным крашеным ногтем коснулась края прикрытого века… О! Фульвия дорого бы заплатила за то, чтобы взглянуть в глаза этого человека и прочесть по ним, о чём он думал в последние мгновения жизни. Но после некоторых раздумий она вытащила из своих волос золотую булавку и с ожесточением проткнула ею вялый язык мертвеца, выкрикивая с ненавистью:

– Вот тебе! Вот чего заслуживает твой змеиный язык, проклятый Цицерон!

Сегодня утром посланец мужа принёс Фульвии ларец в красной коже с запиской: «Дорогая, тебе подарок». Внутри была эта самая голова, завёрнутая в окровавленную тряпицу. Фульвия сразу узнала лицо ненавистного Цицерона…

Невдалеке послышался звук шагов. Появился утренний посланец и подал новую записку: «Дорогая, ты довольна подарком? Я вынужден забрать его у тебя. Цицерон хотел быть выше всех нас. Он любил говорить с народом на Форуме. Что ж, пусть возвысится над рострами[5] в таком виде».

Фульвия взяла голову в руки и плюнула в закрытые глаза…

Глава первая

Арпин

От царя до плебея

Младенцу Марку Туллию Цицерону суждено было появиться на свет в провинциальном городке Арпине в исторической области Лаций (Италия). Он родился 3 января 106 года до нашей эры, в один из дней Компиталий – празднеств в честь божественных предков ларов, покровителей семейной общины и добрососедства.

О происхождении рода Туллиев существует несколько версий. По одной Цицерон являлся потомком римского царя-реформатора Сервия Туллия, по другой – Тулла Аттия, царя местных аборигенов вольсков. В истории Рима упоминается Марк Туллий, приближённый последнего царя Тарквиния Гордого. Был ещё Марк Туллий Лонг, один из первых консулов республики. Но ни одна из версий не имеет под собой достаточных оснований, иначе Цицерону не пришлось бы затрачивать столь значимых усилий для продвижения к высотам власти.

На то время верхушку римского общества составляли два привилегированных класса – сенаторы и всадническое сословие. Привилегией сенаторов являлось право иметь у себя дома портретные восковые маски предков и ношение белой туники с широкой красной полосой. Если представители сенаторского сословия могли гордиться древностью и знатностью происхождения, то под всадниками подразумевалась денежная аристократия. Её представители успешно занимались оптовой торговлей, ещё откупничеством, то есть сбором налогов и других платежей с доходов населения в пользу государственной казны, также ростовщичеством, что приводило к накоплению в их руках огромных богатств, а затем и политическому весу в обществе. Внешним отличием всадников являлись белая туника с узкой красной полосой и право ношения статусного кольца из золота. В цирке и театре им отводились почётные передние места, позади сенаторов.

Всадникам позволялось занимать государственные должности – магистратуры, дававшие доступ в сенат, отчего они «не унижались» каким-либо профессиональным занятием или, тем более, физическим трудом. А судя по хозяйственной деятельности отца и деда Цицерона, постоянному проживанию в провинции и незначительным доходам их род изначально принадлежал не к всадническому сословию, а к классу свободных производителей – сельским плебеям.

По римской традиции отца, деда и прадеда нашего героя тоже называли Марк Туллий Цицерон – как сыновей-первенцев. Вторая часть родового имени – «Туллий» («журчащая вода») – произошла от наличия на земельном участке речушки. «Цицеро» означало «горох» – согласно семейной легенде прозвище получил какой-то предок из-за формы носа «с выемкой, как в горошине». Хотя существует версия, что семья Туллиев издавна занималась выращиванием на продажу гороха, одного из основных продуктов питания римлян. В детстве из-за насмешек товарищей родовое прозвище не нравилось Марку. В ответ он заявлял, что «прославит имя героическими делами».

С самого раннего возраста Цицерон ощущал на себе влияние авторитета деда (гораздо в большей степени, чем отца). Доходов от продажи сельскохозяйственной продукции не хватало, отчего дед не терпел проявления расточительства, у кого бы то ни было, также пьянства, чревоугодия и прочих «радостей жизни». Домашние часто слышали от главы семейства:

– Если хочешь чувствовать себя богатым, не копи бездумно деньги, а лишь умеряй свои желания. Если же хочешь быть честным, никогда не стремись к славе и почестям, но убавляй свои желания. Если хочешь жить, не переставая наслаждаться, не стремись прибавлять наслаждений, а лишь убавляй свои желания.

Члены семьи руководствовались взыскательностью к собственным поступкам, благочестием и верностью служения Отечеству. Развешанные повсюду на стенах медные доски с наставлениями предков, как бы ненароком, подталкивали всякий раз прочитать их и задуматься над смыслом. Глава рода утверждал, что, пока они почитаются в семье, ни голод, ни мор, ни пожар, ни другая беда не войдут в жилище. «А те дома, в которых они отсутствуют или бездумно выбрасываются, – настаивал он, – настигнет неотвратимое испытание».

Дед упорно сторонился любых перемен устоявшегося уклада, любых культурных поветрий. Хотя он стремился к просвещению, как большинство римлян, труды знаменитых греков обходил вниманием. Отсюда игнорировал соседей, изучавших греческие науки. Отказывался слушать греческую речь, отчего приглашал в гости только «проверенных» на этот счёт людей (даже из ближайших родственников). Говорил: «Кто лучше всех знает по-гречески, тот и есть величайший негодяй» – и зло плевался. Сыновьям же своим старик объяснял:

– Подвиги греков гораздо менее значительны, чем о них говорят мифы и легенды. Эллины кричат о своём величии на весь мир. Но кто одолел их великую Грецию? Римляне! Оттого римляне, а не кто бы то ни было ещё достойны того, чтобы другие народы признавали за нами превосходство! Римляне проигрывали битвы, но войны – ни разу. Удача придавала нашим предкам силу, а неудачи – мужество!

Он рассказывал также, что у предков римлян было законное основание для войн с другими народами, поскольку они не имели отечества. В поисках родины они шли по чужим землям – от одной войны к другой, – прибавляя себе друзей, союзников и врагов.

– Мы стали великими. У нас есть Рим. С тех пор кто не видит себя нашими рабами – наши враги. Несогласные с нами греки – теперь рабы, хотя в учёности и словесности всякого рода Греция нас превосходила.

Старик демонстративно уходил в свою комнату, когда его супруга приглашала в дом родного брата Гратидия, представителя древнейшего плебейского рода Мариев. Гратидий обожал эллинскую культуру, выделял ораторское искусство Демосфена и других знаменитых греков. У себя дома он организовал «общество любителей греческого красноречия», на заседания которого приглашал молодых людей, желающих совершенствоваться в ораторстве. Произносил заготовленные речи, давал советы. Заметив у детей сестры, старшего сына, Марка, и младшего, Луция, интерес к обучению наукам, Гратидий, несмотря на недовольство их отца, привил им понимание мудрого наследия Греции и восприятие эллинской культуры за идеал.

С молоком матери

Старший сын, наследник своего отца, вошёл в тридцатилетний возраст, когда ему приснилась связка ключей от замков на входной двери и кладовых. Гадать не пришлось – ключи означали хозяйку, которая войдёт в супружеский дом. Он женился на Гельвии, «женщине хорошего происхождения и безупречной жизни». Она действительно оказалась заботливой хозяйкой дома, требовательной к семейному укладу. А вскоре супругу приснился очаг с разгорающимся огнём…

Гадатель изрёк:

– К добру твой сон, к рождению детей. Домашний очаг подобен женщине, которая принимает в себя пригодное к жизни.

Гельвия родила первенца, как все римлянки, дома, «на родильном стуле». Помощница повитухи придерживала её со спины, мягко надавливая на живот во время схваток, а повитуха, сидя на корточках, подсказывала, как дышать, и принимала младенца. Роженица «не ощутила боли и нежелательных последствий», что предвещало новорождённому «жизнь в почёте и славе».

Пуповину младенца перевязали шёлковой нитью и обрезали, тельце обмыли, запеленали лентами из ткани. Повитуха осторожно взяла на руки крохотную «живую мумию» и понесла во внутренний двор, атриум, где ожидал отец ребёнка вместе с ближайшими родственниками.

Наступил момент «признания новорождённого». Младенца положили у ног отца: если он возьмёт на руки и поднимет над головой, ребёнок признаётся, становится новым членом семьи. Если не признает дитя, его отнесут на базарную площадь, где оставят в специально выделенном для таких случаев месте – «у молочной колонны», откуда его заберут желающие дальше растить и воспитывать в своих интересах.

Отец признал первенца, его вернули матери, чтобы разрешить следующую, не менее важную, проблему – кормление. Среди части римлянок кормление грудью собственных детей не одобрялось. Новорождённый передавался кормилице, предпочтительно рабыне-гречанке. Если она сразу не находилась, вскармливали молоком коровы, буйволицы или козы. Хотя существовало убеждение, что ребёнок приобретёт их дурные качества, например непослушание.

В Арпине, в отличие от Рима, кормление грудью воспринималось обязанностью матери перед родным ребёнком. Гельвия недолго колебалась, к тому же муж привычно обратился к мудрости греков:

– Грудь дана женщинам не для украшения тела, а для кормления младенцев. Десять лун ты носила дитя внутри себя, когда ещё не видела его. Разве ты вправе отказать ему в материнском молоке?

Супруг говорил, что мать, отдающая дитя другой женщине, ослабляет соединительную нить, связывающую родителей с детьми. Да и сам младенец забывает родную мать, перенося любовь на чужую кормилицу.

Гельвия начала кормить первенца грудью, но молоко почему-то исчезло. Для малыша всё же пришлось искать кормилицу из ближайшей родни. Но мать ревностно следила за каждым её действием: требовала давать грудь регулярно и только днём, возражала против кормления иной едой, а если малыш требовал еды, запрещала давать жёваный хлеб, как поступали в крестьянских семьях. Кормилица радостно объявила, что к ней во сне явился призрак с веткой оливы и предсказал, что она кормит ребёнка, который окажется великим благом для Рима. Сон приняли на веру, поскольку в Греции олива посвящалась богине Афине, воплощению мудрости.

Ближайшие родственники семьи Туллиев и соседи, оповещённые о радостном событии, приходили в дом, чтобы засвидетельствовать почтение отцу ребёнка и оставить для малыша памятные подарки – игрушки и амулеты от злых духов. На третий день после рождения сына глава семьи устроил застолье по случаю нарекания полным родовым именем: Марк Туллий, сын Марка, внук Марка, правнук Марка, из трибы Корнелия, Цицерон. Но запись ребёнка в списках муниципалитета произошла, в соответствии с законом, по достижении им шести месяцев. До этого времени малыша вроде бы и не существовало: его возможная смерть – по вине родителей или из-за неизлечимой болезни, убийства или увечья – оставалась ненаказуемой, поскольку «младенец ещё не имел собственной души».

Следом родился сын Квинт. Родители жили в верности друг другу, приобщая к таким же чувствам детей. «Идущие в одной упряжке» – называли такие прочные союзы римляне.

Гельвия не проявляла настойчивого интереса к делам супруга, но когда он призывал, помогала в меру женских сил и ума. По государственным и семейным праздникам супруга плела цветочные венки и как символ силы и мужества возлагала мужу на голову за трапезой. С немалой заботливостью хозяйка выращивала в саду целебную фиалку, способную избавить от болей в суставах и прочих недугов. На цветочных грядках алели маки, цветение которых римляне связывали с богатым урожаем в полях. По всему дому стояли ветки вербены – обереги, помогающие сохранить счастливый брак и семейный достаток.

Мать умерла, когда сыновья ещё не вошли в подростковый возраст. Но Марку она успела привить острое неприятие несправедливости, лжи и коварства – качества, которые он сохранял в себе до конца своей жизни.

Отчий дом

Цицерон вспоминал отчий дом в Арпине как некое хранилище римских традиций: одно пребывание в нём внушало членам семьи уважение старины и обычаев предков. Поначалу дед, затем отец на примерах из жизни легендарных героев-римлян прививали детям отказ от вредных привычек, воздержание в еде и нетребовательность в одежде. С детских лет Марк усвоил необходимость «правильных» поступков, морали и любви к священному прошлому отечества. К совершеннолетию, например, он уже понимал, что следует непременно уважать человеческую жизнь как основную ценность, даже если это жизнь недавнего врага; что Риму шестьсот с лишним лет и стоять ему ещё многие столетия благодаря мужеству и славе своих граждан, привычке римлян властвовать над варварскими народами. В конце каждой трапезы родители с детьми восхваляли подвиги героев Рима и пели благодарственные гимны семейным покровителям – ларам. В такие моменты Марка охватывала гордость за Рим и римлян, побеждавших самых сильных врагов своим упорством и военным искусством.

В конце зимы по всей Италии происходило поминание национальных героев. Отец Марка говорил сыновьям, что нет ничего важнее, чем почитание родных и сограждан, добившихся достойной репутации при жизни, после их смерти.

– Не зря известных римлян хоронят вдоль дорог за городскими воротами, – пояснял он. – Это чтобы проходящие граждане читали надписи на надгробьях, запоминали их славные деяния и воздавали им почести.

* * *

Родовое имение Туллиев представляло собой незначительное по размерам владение в сельской местности. Осенью Марк с детским любопытством наблюдал, как во двор в повозках доставляли скошенную пшеницу, укрывали под крытым навесом, оттуда брали на ток и ловко молотили цепами. Если боги посылали отменный урожай, рабы не справлялись. Приходилось нанимать сезонных работников, которых устраивали на ночь в шалашах рядом с током.

На задворках ютилось строение для заболевших рабов, где их лечили под наблюдением хозяйки дома. Она же назначала лечение или разрешала отдых для восстановления сил. Здесь также располагалась баня для домочадцев. Работники, рабы и слуги пользовались ею в предпраздничные дни. Отец Марка по примеру отца и деда придерживался убеждения, что физический труд и посещение бани – лучшее предупреждение любых болезней. Оттого доверялся рукам раба-массажиста, втиранию во все части тела ароматических масел и чередованию холодной и горячей воды при обливании.

Семья Туллиев кормилась с огорода, занимавшего южную сторону имения. Он состоял из тщательно возделанных полос, отделённых друг от друга проходами; вода изымалась по канаве из фамильной речушки, отчего семье не пришлось платить за полив. Выращивали артишоки, каперсы и салаты, лук и чеснок, капусту, репу и редьку. Ежегодно снимали неплохой урожай бобов, огурцов и спаржи. Излишки овощей регулярно продавали.

В саду росло около сотни деревьев, радовавших плодами с лета по глубокую осень. Смоквы, груши, яблони и рябины, слива, айва… Отец обожал сад во время цветения, наслаждался ощущением богатства будущего урожая. Осенью брал с собой сыновей, с увлечением наблюдавших, как плодовым культурам делались прививки, после чего на одном дереве вырастали разные плоды: на каштане – слива, на айве – груша вместе с яблоком.

Члены семьи Цицеронов питались, как их рабы и слуги, в основном полбяной или пшеничной кашей с овощами, варёными яблоками и грушами со свининой; мясо загодя вялили или коптили для долгого хранения. Мясо овцы, козы или даже птицу ели крайне редко, лишь в праздничные дни после жертвоприношения; а быка или корову приберегали только для больших государственных праздников. Марк, кажется, до конца жизни помнил вкус каши, которую любил готовить отец. Он вычитал у Катона Старшего, известного в прошлом борца с аристократией и писателя, автора известного сочинения «О земледелии», оригинальные рецепты многих изделий. Лучше всего удавалась так называемая «пуническая» каша: «всыпать в воду фунт самой лучшей пшеничной муки и смотреть за тем, чтобы каша загустела; затем влить её в чистый сосуд, добавить три фунта свежего сыра и полфунта мёду, одно яйцо и тщательно всё перемешать, а затем вновь переложить в новый горшок».