Слепой Орфей

Существо (монстр? Дмитрий?), лицо – к земле, мелко дрожащее… И вдруг распрямилось – красные горящие глаза, рука-коса, со знакомым свистом секущая воздух…

Стежень замахнулся топором, но метнуть не рискнул. Тварь и Кирилл оказались на одной линии.

Игоев, даже не пытаясь уклониться, шагнул вперед, обхватил существо ручищами, прижал к себе…

Глеб так и застыл с поднятым топором…

Монстр тоже застыл, потом неуловимо быстрым движением высвободился, мелькнул тенью между стволами и пропал.

Когда Стежень подбежал к другу, Кирилл стоял, растерянно глядя на свои руки.

Глеб ухватил его за плечо, тряхнул. Игоев обернулся.

– Убежал… – проговорил он обескураженно. Стежень развернул его к себе, заглянул в лицо, впился взглядом, потом расфокусировал зрение, чтобы заглянуть глубже…

– Ты что это? – недовольно спросил Игоев.

– Цел! – с облегчением выговорил Стежень.– Цел, слава тебе Господи! Цел, черт тебя дери, дурак!

– Сам дурак… – проворчал Кирилл.– Сказано же: оберег на мне Сермалев. Ни в воде, ни на земле, ни ниже земли никакая тварь… – строгим голосом: – Батьке не веришь?

Стежень смутился.

– Это ладно,– с печалью в голосе произнес Кирилл.– А вот не удержал – плохо! – покачал львиной головой.– Очень плохо, брат…

– Его удержишь! – Глеб потер висок, на котором еще вчера красовался синяк.– У него скорость – на порядок выше. Не понимаю, как его тогда достал…

– А я вот догадываюсь,– проговорил Игоев. Но дальше разъяснять не пожелал.– Возвращаемся,– решил он.– В город поедем. Ко мне. Хватит нам скоморошничать…

– Лепота,– прижмурившись, изрек Кирилл.– Птички поют, травка зеленая…

– Эйр-кондишн… – насмешливо продолжил Стежень.

Игоев слегка обиделся.

– Хорошо тебе в лесу,– проворчал он.– А нам в городе каково? Иди-ка ты в баньку! Тренажерами полязгай, попарься. Грязный как чушка, мне за тебя перед девочками стыдно! Иди, иди! – и вытолкал Глеба из холла, где действительно пели птички и росла натуральная травка. Такой вот необычный дизайн.

– Будь как дома,– объявил Кирилл, когда они миновали зеркальную дверь релакс-комплекса.– Железки – направо, простыни и прочее – в стенке, квас – в холодильнике, венички – сам увидишь. Могу Людочку прислать – спинку попарить. Не откажется, думаю, по старой дружбе.

– Пошел ты… – беззлобно ругнулся Стежень.

Крохотный романчик, иссякший еще два года назад, служил Игоеву устойчивым предметом для шуток.

– Хозяин – барин. Ладно, отдыхай, а я пойду делом займусь, попрошу девочек пошарить в нетях, поискать информацию по нашему страхолюду.

– За этим и приехали? – догадался Стежень.

– Отчасти,– уклончиво ответил Игоев.– Всё. Расслабляйся – часа три у тебя есть.

Кирилл появился, как и обещал, через три часа, когда Глеб, приятно расслабленный и приятно пахнущий, попивал красный травяной чаек.

Выключив телевизор, Игоев уселся напротив, налил себе из глиняного расписного чайника, отпил, с удовольствием обозрел Стежня, выдержал паузу…

– Радуйся, Глебушка! – пробасил.– Классифицировали нашего красавца.

– Приятно слышать,– отозвался Стежень не без иронического подтекста.

Игоев еще отхлебнул чайку, отломил печеньице, легонько прихлопнул ладонью по столу:

– Обработано около ста пятидесяти источников, описан демонологами сорока шести культур; сходимость – сорок четыре процента, так что умерь свой скепсис! У французов аж три сравнительные работы по африканскому, гаитянскому и – пляши, брат! – кельтскому материалу. Подробнейший анализ чикагского парапсиха по очень похожим тварям на индейском материале. Жаль, нет времени китайцев и прочих азиатов потрясти. У них наверняка тоже не без урода…

– Давай резюме,– перебил Стежень.

– Сейчас, Глебушка, сейчас… – Кирилл глотнул чайку, усмехнулся, видя нетерпение друга.– Резюме, значит? Крайне опасная тварь!

– А то я сам не знаю! – буркнул Стежень.

– Начнем с происхождения,– продолжал Игоев.– Основа – астральный дух, бес по-нашему. Дух-моноэмоционал, как выразился наш чикагский приятель. Это одна половинка мерзавца. А вторая половинка – вполне разумная сущность, бывший хомо сапиенс, если можно отнести к этому виду подвизающихся в черной магии и прочем говне. Образуется этакая тварь следующим образом: колдун вызывает строго определенного беса и посредством также строго определенной процедуры, по счастью, до конца чикагскому парапсиху неизвестной, не то непременно опробовал бы, включает беса в собственное сознание. Иначе – в себя. Бес охотно включается, поскольку – хищник, или, выражаясь умным языком, изолированный астрал поглощающего типа, а посему всегда готов сожрать, что удастся. А вот дальше начинается самое интересное. В процессе этого первого «поедания», если колдун окажется достаточно крепок, то полностью сожрать себя не даст и образует с бесом своеобразный омерзительный союз. Причем – на нескольких уровнях, в том числе и на физическом. То есть человеческое тело колдуна преобразуется в то, что лежит у тебя в морозильнике. Трансформированная диада, то бишь двойное существо, приобретает букет сверхкачеств. Кое с какими ты уже имел возможность познакомиться, но, уверяю, еще не с самыми худшими.

– Например?

– Например, образовывать самостоятельный эгрегор из жизней жертв, поглощенных или частично поглощенных.

– Частично – это как?

– А так, что человек вроде бы остается самим собой, но фактически – просто приставка к монстру. Описан сюжет, когда такая тварь овладела целым островным государством и была прижучена совместными усилиями специально собравшихся шаманов, числом более двухсот.

– Хрен редьки не слаще!

– В данном случае – слаще. Если сказочка не врет, планы у беса были самые наполеоновские, а шаманы, сделав дело, как водится, разругались и разъехались по домам.

– Прекрасно,– сказал Стежень.– Пошлем за шаманами?

Игоев реплику проигнорировал, продолжил:

– Итак, мы имеем дело со сверхбыстрой, сверхчувствительной тварью, наделенной эмпатическими, а возможно, и телепатическими органами, саморегенерирующей, вдобавок способной к межмолекулярному проникновению, хотя механизм последнего я представить не могу. Любимое ее развлечение – высосать жизнь из бедного человечка. Это, кстати, и единственное объединяющее начало для беса и бывшего колдуна. Склонен думать, передается не только энергия, но и кое-какая информация. Например, по вождению автомобиля. Склонен думать, те, кого монстр пожрал сравнительно недавно, еще могут вернуться в свои тела. Ежели тела в порядке и ниточка не оборвана. А в нашем случае – я имею в виду твою замороженную квартирантку – ниточка не оборвана.

– Уверен? Я ничего не заметил,– сказал Стежень.

– Ты по-другому смотришь,– возразил Игоев.– Но сейчас нас интересует не это, а то, как прищемить вампиру хоботок.

– И как?

– Разные есть техники. Например, североамериканские шаманы поступают следующим образом: выбирают жертву и предлагают чудищу откушать. Тот, естественно, отказаться не может и приступает к трапезе. А поскольку в этом процессе полностью распоряжается наш бес-моноэмоционал, которому все пофиг, кроме собственного энергетического желудка, то тварь кушает, невзирая на возможные неприятности. И у шамана появляется возможность прикончить чудище особо подготовленным оружием. С наговором или, как выражается наш чикагский коллега, с предварительно наложенной биоэнергетической характеристикой.

– Именно так я его и прикончил! – заявил Стежень.

– Так, да не так,– усмехнулся Кирилл.– Как утверждает источник, то бишь шаман, грузивший нашего чикагского визави, уничтожить тварь можно лишь тогда, когда она полностью сосредоточена на жертве. Если же монстр от еды оторвался – шаман живет немногим дольше приманки. Аналогичный результат, если охотник сплоховал и не смог существенно расчленить монстра с первого удара. Ты его существенно расчленил?

– Ты видел. Правда, не с первого удара.

– Вот-вот. Насколько я понял, тварь не только оторвалась от еды, но и вступила с тобой в поединок. Если верить источнику, который, впрочем, сам практического опыта не имел, а руководствовался переданным по наследству, господин Глеб Стежень должен был стать не победителем, а десертом.

– Однако я его сделал! – напомнил Стежень.

– Терпение, мой друг! – Игоев поднял палец.– Очень может быть, исконно русские чудовища отличаются от заморских. Кстати, северный источник предлагает несколько другой метод отправки беса домой в преисподнюю. Жертве предоставляется не пассивная, а активная роль. Ребята тогда были здоровые и переполовинить могли без проблем хоть сосновое бревно. Поэтому добровольцу-смертнику вручался меч или топор, тоже заговоренный, но, так сказать, неизолированный,– и герой производил «существенное расчленение». При непосредственном контакте часть твари как бы «перетекала» в человека, но ей требовалось время на восстановление сил или образование нового симбиота. Но если жертву-героя вовремя приканчивал его спутник, бесу ничего не оставалось, как убраться из нашего грешного мира. Но… – Игоев сделал драматическую паузу.– Он может «сидеть» в останках старого тела сколь угодно долго, и если некто живой вступит с порубленной тушкой в физический контакт, то немедленно становится доступен астральному хищнику. А тот своего не упустит и вмиг переберется в новый «домик», который сразу принимается перестраивать по старому образцу. Сам процесс перестройки растягивался от половины до полного лунного месяца. Но крутизна твари вырастала значительно быстрее. Кстати, об останках сказано, что простое нахождение рядом с ними может привести к болезни и даже смерти.

– Еще бы! – заметил Стежень.– Фонит, как ядерная боеголовка. И на конгломерат биополя действует, как самум на вишневый сад.

– Образно говоришь,– похвалил Кирилл.– Но я, с твоего позволению, продолжу. Насколько я могу обобщить, поглощенный бесом человеческий астрал, даже не астрал, а жизненная энергия нескольких тонких тел, некоторое время находится в распоряжении монстра. Как запас пищи. Но в случае «смены» тела бес и его псевдочеловеческая половина-колдун действуют как бы порознь. Поэтому, если прежний хозяин тела достаточно могуч и его личная сила сопоставима с силой колдуна-симбиота, новичок может попробовать выпереть из диады предшественника и самому занять почетное место. Бес в этом случае держится в стороне, как волчица во время драки самцов. И отдается победителю. А вот если захваченный намерен изгнать и самого беса… Тогда герой должен быть еще и святым. Бес – он и есть бес. Искушение, сам понимаешь, преизрядное. Но это, друг мой, уже не источники, а мои собственные мысли.

– Значит, у нас есть еще дней десять-двенадцать, чтобы успеть вытащить Дмитрия? – Практичный Стежень тут же выудил из лекции Игоева самое конкретное.

– Увы! – развел руками Кирилл.– Если частица монстра внутри тела жертвы, трансформация происходит значительно быстрее.

– Вот блядь!

– Но пара суток у нас есть,– заметил Игоев.– Попробуем успеть.

Особой уверенности в его голосе не чувствовалось. Вероятность того, что тварь сама заявится к ним на разборку, казалась Кириллу незначительной.

Стежень на минуту задумался, потом произнес, медленно, взвешивая каждое слово:

– А что будет, если кто-то другой попробует на вкус останки?

– Я думал об этом,– одобрительно отозвался Кирилл.– Если попробую я – ничего. Но если кто-то другой,– возможно, монстр получит возможность переместиться в другого носителя. Если пожелает…

В словах Игоева чувствовался некий намек. Впрочем, не некий, а совершенно определенный.

– Я уже пробовал,– буркнул Стежень.– Правда, совсем чуть-чуть.

– Ты не говорил.

– Неужели ты думаешь, я дал бы эту дрянь Димке, не испытав на своей шкуре?

Игоев кивнул, будто одобряя, но слова его никакого одобрения не несли.

– Скверно,– отметил он.– Значит, придется искать третьего.

Стежень покачал головой:

– Думаю, я смог бы. Главное – правильно настроиться. Но… мне как-то страшновато.

– Неудивительно.

– Не только за себя. Понимаешь, если монстр завладеет и мной, справиться с ним будет еще труднее. А я… Я не святой, Кирилл!

– Не гони коней, Глеб! Контакт – крайний случай. Мы наверняка не учли всего. Да я сам проглядел лишь выжимки.

– Кир,– сказал Стежень.– Мне нужны материалы. Все.

– Получишь. Пока только английские, остальные надо перевести, но это быстро. Раскидаем е-мейлом кусками по бюро, часа за три сделают, а мои девочки обработают и переправят нам.

– Нам?

– Неужели ты думаешь, я оставлю тебя одного? – удивился Игоев.– Конечно, мы поедем вместе. Кстати, час назад звонила Алена…

– Чутье! – Глеб засмеялся.– Я ее уже год не слышал.

– Я чуть меньше. Но взял на себя смелость пригласить ее. От твоего имени.

– Это не игрушки, Кир! – нахмурился Стежень.

– А Алена – не девочка. Не стоит ее недооценивать, дружище.

– Ну добро,– не стал спорить Глеб.– Три Сермалевых ученика – это сила. Может…

– Нет,– отрезал Игоев, с ходу уловив мысль друга.– Алена позвонила сама и сама предложила помочь. А остальные – нет.

– Ты прав,– согласился Стежень.– Я ведь даже не знаю, кого где искать…

– Я знаю,– сказал Игоев.– Но не буду. Какие еще пожелания?

– Я хотел бы сменить рубашку! – ухмыльнулся Глеб.

Кирилл рассмеялся.

– Мы помним твои привычки,– проговорил он.– Твоя одежда выстирана и выглажена. Пообедаем, если ты не против, у тебя. Не стоит надолго оставлять твой дом без присмотра.

– Согласен. Когда приедет Лена?

– Думаю, она уже здесь. Я просил подождать нас в холле.

Глава шестая

Глеб Стежень

Птички чирикали как заведенные. Могу представить, как тащится от этой «природы» городской пыльный народ. Но меня лично эта сусальная полянка раздражает.

Пахнет неправильно. Только Киру не скажу. Из принципа. А клиентам его без разницы. Для них запах – это одеколон за восемьдесят баксов.

Но есть здесь вещи, которые меня восхищают. Например, отсутствие решеток на окнах. Ни хрена не боится Кир! Хотя, кто знает, может, у него вместо стекол какой-нибудь пуленепробиваемый супертриплекс?

Мысли, однако! Это на фоне грядущих боев с нечистью. От баньки, должно быть. Разморило.

Спустились по шикарной лестнице в шикарный холл. А, вот и Ленка! Прическа, костюмчик строгий, но с французским подтекстом. Косметика на личике – в самый раз, фигурка точеная. Не скажешь, что за тридцать женщине. Сколько я ее не видел? Года полтора точно. Но кое для кого, похоже, время течет назад.

– Ленка,– говорю,– ты чем дальше, тем аппетитнее!

Улыбнулась, закинула руки мне на плечи, подставила губки… Какова?

Сермаль ее совсем замухрышкой взял. Не Золушкой даже – мышкой из Золушкиной упряжки. Тихим стеснительным мышонком. Вот так, братие. Если кто не понял, кто таков Сермаль, гляньте на это светское чудо с влажными пурпурными губками.

– Аленка,– говорит Кир (он всегда ее Аленкой зовет),– ты сегодня свободна?

– Для тебя я всегда свободна!

Кокетка. Зуб даю, никогда она с нашим могучим Киром постельку не делила. А играет…

– Далеко поедем,– предупреждает Кир.

– В Астралию?

– Нет, в пампасы. К Глебу на ранчо.

Издевается, негодяй!

– Ой как славно! (С чего это она так обрадовалась?) Я у тебя, Глебушка, еще не была. Приглашаешь?

Кир подмигнул: большое удовольствие получал, созерцая мою физиономию. Это до меня наконец дошло, что он стресс снимает с моего перепуганного организма.

– Я приглашаю,– говорит,– вот только не веселиться. У нас проблемы, Аленка. Даже не проблемы – беда.

– Что?

Умница девочка! Кокетство сдуло, как пенку, собралась – рысь перед прыжком,– только улыбка на личике – еще рекламней. Школа!

– По дороге, Аленка! Глеб, прихвати коробки.

– Это что,– спрашиваю,– оружие?

– Нет,– отвечает.– Еда. Девочки собрали в дорогу.

– Кир, у меня дома на неделю хватит даже для тебя!

– Для меня, может, и хватит. Но, полагаю, будут еще гости.

Обрадовал.

Пока я протискивал свою «Ниву» через импортный металлолом, запрудивший центр родного города, Кир поведал Ленке наши приключения. Отнеслась она к ним своеобразно: с явной заинтересованностью, я бы сказал даже – с вожделением. Как ребенок – к новому сорту мороженого. Это я по ее эмоциям прочел. Сестренка их не прятала, наоборот, демонстрировала. Смотри, Глебушка, оценивай. Притом что считывание мое в упор отслеживала и контролировала. Крепенький орешек!

Когда Кир вкратце пересказал почерпнутое из плетений Интернета, а также свои собственные мысли о черных друидах и темных астральных уродцах, Ленка встрепенулась и тут же предложила:

– Давайте, мальчики, я у вас живцом поработаю!

– Нет! – отрезали мы с Киром с трогательным единодушием.

Ленка пожала прямыми плечиками, но от мысли не отступилась, отложила на время.

За городом дорога побежала веселей. Гаишники мою потертую тачку с пренебрежением игнорировали, но движок у нее отлажен будьте-нате. Только прожорлив не в меру. На газ перевести, что ли?

Приехали. Вылез на свежий воздух, принюхался… вроде черного поблизости не наблюдается. И в доме – тоже.

– Выходите, гости дорогие,– говорю.– Пожалуйте в дом, откушаем, покалякаем.

Загнал «Ниву» под навес, в гараж уже не втиснуть – и так две машины внутри, спустился в погреб, закинул в грузовой лифт коробку яблок, копченый окорок – отправил наверх. Подниматься самому почему-то не хотелось. В погребе было хорошо: крепкие стены, монотонный гул кондиционера, лампочка… Блин! Что-то со мной не то. Интуиция играет или чужая воля наехала? Попытался профильтровать мысли – ничего. Ох, Господи, собаку, что ли, у соседа взять? Сразу вспомнился мертвый оскал кавказца и обломок сука, торчащий из густой шерсти… Где ты бродишь, черный ублюдок?

* * *

Ругай, не ощущая вкуса, выцедил кружку, обтер усы и улегся на широкую лавку. Кости ныли, должно, к перемене погоды. А может, и просто так.

Едва задремал – в дверь постучали. Робко, но потревожили. Сон у Ругая всегда был чуток. Оттого и жив.

Кряхтя, сел.

– Ну! – мрачно рыкнул он.

– Старшой,– пробасили из-за дверей,– колдун пришел.

Ругай шумно, как лось, вздохнул и потянулся за кольчугой.

– Ко мне его,– распорядился он.

Кольчуга была нездешней работы. Лет этак тридцать назад Ругай взял ее в дальнем набеге, ободрал с франка. А тот, скорей всего, еще с кого-то. Добрая кольчуга. В те времена висела на Ругае свободно, теперь – в облипку. Раздобрел. Но в переделку вещь не отдавал. Испортят.

Дверь без стука распахнулась. В горницу важно вступил колдун.

«Чисто хозяин»,– недовольно подумал Ругай, оглядывая приземистую неопрятную фигуру. А ликом-то как мерзок. Хоть и не из плоскомордых.

Ругай встал, выпрямился. Колдун макушкой ему и до плеча не досягал. Но наглости не убавил.

– Звал? – равнодушно осведомился пришелец.

И, не ожидая ответа, похромал к заморскому, князем привезенному стулу, уселся на красный переливчатый бархат.

«Испортит обивку…» – подумал Ругай, глядя на порты гостя. И что он в рванине ходит? Денег небось полна кадушка…

Чтоб не стоять пред сидящим смердом, Ругай тоже сел. Поглядел на темное лицо… Ох недолюбливал Ругай ведьмака, а пришел тот – и полегчало.

– Да, звал,– строго сказал княжий человек.– Слыхал уже про нашу беду?

Колдун кивнул:

– Где он?

– Внизу, в темнице.

– Загубил кого?

– Никого. Только Косаню. Так, двоих немного помял. Дерется крепко. Косаня так не мог. А вечор спускался к нему, думал покормить – так прыгнул, едва глаз не вынул!

– Неча его кормить! – отрезал колдун.– Запоры добрые?

– Угу. Сидеть будет, пока не сдохнет.

– Не будет.

Прищур хитрый, подлый: знаешь сам, что не будет. Не то и не позвал бы.

– Как месяц новый народится, запоры ему будут не помеха,– «порадовал» колдун.

– Старый еще на убыль не пошел,– заметил Ругай и повертел на пальце перстень с печаткой-кречетом, князев дар.

– Через четыре дни господин наедет,– сказал, глядя в пол.

– Нелегко тебе,– проговорил ведьмак.

Ругай вскинул голову: издевается, подлый? Нет, вроде глядит с сочувствием.

– Поможешь?

– Слово мое тебе принесли?

– Угу. Про деньги не тревожься. Сполна получишь. Сразу. Я тебе верю. Когда начнешь?

– Когда?..– Колдун почесался.– А пойдем, что ли. Глянем на полоняника твоего.– И встал.

Ругай тоже поднялся. И хоть был вдвое шире и на четверть выше мужика, а не Ругай смущал смерда, а смерд – Ругая.

Воин подхватил пояс с мечом.

– Это без надобности,– заметил ведьмак.

– Тебе – без надобности, а мне – надобен! – и опоясался.

– Ну гляди,– процедил колдун.– Ему сей меч – как тебе хворостина.

Покривил душой ведун. Меч добрый, и с наговором. Коли сейчас этим мечом тварь переполовинить да тушу сжечь – ничего и не будет… Вот и точно, что ничего. А ему, ведуну, многое надобно.

Сторожевой дружинник так и шарахнулся от двери.

«Подслушивал, собачий сын»,– подумал Ругай. И отложил в памяти: ненадежный человек.

Провожаемые обеспокоенными взглядами челяди и воинов, Ругай и колдун спустились вниз и еще ниже, в темницу. Сторож, поклонясь старшему, отпер дубовую, с окошком-леткой дверь.

Княжий терем, огороженный простым деревянным тыном, стоял на взгорке. И вырытая почти на десять саженей темница всегда оставалась сухой. Крутая лесенка тем не менее была скользкой от плесени. Поручней не сделали – каменная кладка давала порядочно опоры для рук, но опоры такой же противно-склизкой, как неровные ступени лестнички.

Сторож шел перед Ругаем, нес чадящий факел. У ведуна заныла покалеченная нога.

«Оступлюсь… – подумал он,– все повалимся? – Поглядел на широченную, как ворота, спину Ругая: – Ничё! Этот сдюжит!»

А вслух сказал:

– У тя-т, наверху, получше будет.

– Темница – не светлица, сидеть – не веселиться! – приговоркой ответил Ругай.

Лестничка уперлась в земляной утоптанный пол. Стены из камня, наверху деревянные крепи. Три двери – на три стороны. Сторож вставил факел в держало и взялся отпирать дверь, единственную из трех – железную, тронутую влагой и ржавчиной. Возился долго, засов тяжелый заело.

– Крепко ли? – спросил Ругай.

– Самое то. А узников у тебя небогато.

«Откуда узнал? – подумал Ругай.– Сквозь затворы видит?»

– Гноить не люблю,– сказал с усмешкой.

Сторож довольно громко хмыкнул. Ругай многозначительно глянул на него, заметил:

– Я лучше батожком согрею!

Сторож сделал вид, что не ему сказано, но заторопился, рванул, крякнув, и засов стронулся.

– Погодь,– остановил колдун, когда Ругай вознамерился отворить дверь.– Дай-ко я послушаю.

Княжий слуга тут же отступил. Ему там, за дверьми, медом не намазано.

Изнутри не доносилось ни звука, однако ведун чуял сторожкое внимание взятого под замок. И еще – голод. Ведун даже подивился: ничего, кроме голода, не было в чудище, зато уж голод такой, что у ведуна зазвенело в ушах.

– Ну, чё он? – нетерпеливо спросил сторож.

И схлопотал затрещину от Ругая.

– Жрать хочет,– пробормотал колдун.

– Так не берет же снедь! – удивился Ругай.

Ведьмак тихонечко засмеялся, и от смеха этого у обоих воинов холод пополз по хребтам.

– Он нашего не ест,– ответил колдун.– Слабый он покуда, равно что дитя. Иначе б вам его не обратать. А для силы да росту ему живот[6] человечий надобен.

– Чей? – сиплым шепотом спросил, не удержался, сторож.

– Да хоть твой, хоть мой, хоть чей… Тихо!

Ведун опять тайным глазом коснулся чудища. Не-ет, то не лешак, не иная привычная нечисть, что ему, ведуну, ране попадалась. Рядом с этим мохноногий лешак – что мужик рядом с княжьим воем, брани смолоду выученным. Не пособи ведуну Даритель, стал бы он, ведун, снедью для кромешника. Жило в чудище несообразное: алчная, огненная, нечеловечья жизнь и хитрый человечий разум. Незнам.

Ведун все глубже окунался в суть чудища, но даже его изворотливый многознающий ум блуждал, как дитя в тумане. Дважды Незнам пытал и его самого, но ведун ограждался заветным словом, и Незнам сразу отставал. А Алчный никак не препятствовал. Боялся ведун. Спроста ли Алчный допустил его в себя? Может, заманивает? Ну, пущай! Не впервой – Силой против Силы! Да и огненная жизнь – не внове. Смущал ум-разум, Незнам, запрятавшийся в середке за надесятью крепкими препонами.

Ведун шел, как в Сумраке, откидывал шкуры-завесы, ждал – вот за новой – Незнам! Но то были лишь дымные голодные вихри да высосанные клоки чужих жизней. Сколь же он их взял?

Ругай потрогал ведьмака за плечо. Тот даже не шелохнулся. Оцепенел.

Выдернув из держалки факел, княжий слуга поднес пламя так близко к ведьмаковой роже, что запахло жареным волосом.

Колдун очнулся. Закатившиеся глаза вывернулись обратно, внимательно оглядели пламя, затем ведьмак слегка отодвинулся.