Полная версия
Мотылетки на мельнице
– Дайте-ка на разговорчик глянуть…
– Да слушали уже, хороши уже на халяву-то слушать!
– Да нет, вы взглянуть на него дайте!
Смотрю. Как следует. Не как дурачьё всякое, на срок годности глянет и визжит от восторга, даже не подумает, что срока годности у разговора быть не может.
А тут не на срок надо смотреть. А вы кристалл переверните, в который разговор упакован, и потрясите. Если трясется беззвучно, значит, настоящий, а если зашуршит труха – подделку подсунули.
Трясу. Слушаю шорох.
– Что скажете?
Продавец начинает бормотать что-то про дефекты упаковки, но уже чувствует – битва проиграна. Оглядываюсь, ищу полицию, да быть не может, чтобы не было…
Вздрагиваю.
Сигналов бедствия мне еще получать не доводилось. Насилу ищу, откуда сигнал, вот черт, Вала…
Бегу. Через рынок, через толпы, через куда-прешь-парень-получишь-щас, через прилавки, через собственную тень, через тень не получается, бежит впереди, окаянная…
– Вала!
Распахиваю дверь, замираю на пороге, бряцает хрустальный колокольчик на двери, падает, разбивается вдребезги, Вала меня убьет…
– Вала?
Дом не отвечает. Ветер играет с пальмами, прячется в тени.
– Вала!
Вхожу в покои Валы, сейчас начнется, куд-да пришел, да не одетая я, да не накрашенная я, да не надушенная я…
Вала лежит на коврике, уснула, что ли, сундуки по углам выпотрошены на пол, как всегда, начала Валуша бусы искать, пока всё не перерыла, не успокоилась.
– Вала?
Только сейчас замечаю черную лужицу под горлом Валы, ах ты ж черт…
Начинаю догадываться. Распахиваю сундук, где Вала припрятала разговор, так и есть, нету…
– Давно её знали?
– Года три.
Страж порядка смотрит на меня. Нехорошо смотрит.
– Ссоры из-за чего-нибудь были?
– Ну… по мелочам.
– По мелочам, это что?
– Ну, там я к ней зайду не вовремя, она крыльями захлопает, а-а-а, я ненакрашенная, а-а-а, я ненадушенная…
Страж порядка смеется.
– Женщины… Ну а серьезные конфликты… были?
– Да нет… Ну было, когда колокольчик над дверью уронил…
– Ревновали?
– Кто ж не ревнует, – наконец, говорю то, что хотел спросить уже давно, – вы не знаете… кто у нас разговоры коллекционирует?
– Какие еще разговоры? Жена моя коллекционирует, рот не закрывает.
– Да нет. Телефонные.
– Сынуля мой. Это у них повально в школе, собирают все эти чмоки-чмоки-приветики… копеечные.
– Да нет… дорогие разговоры.
– Ну в музее, например… этот… – страж порядка жестом показывает что-то большое, грузное, – за разговорами редкими гоняется, душу дьяволу продать готов за разговор хороший… У сынули у моего за сотку разговор перекупил, стой, как его… Ваш и Тон – Крем. За копейки перекупил, сынуля мой домой пришел, как медный таз светится, а я денег заработал… я потом в музее глянул, эта штука-то, Ваш-и-Тон-Крем миллиарды стоит… Ах ты, думаю, гаденыш… да не сынуля мой, дядька этот музейный… Хотя сынуля мой тоже туда же… на полке с посудой повис, оборвал на хрен…
– А музей у нас где?
– Ну, вы даете… у него женщина умерла, а он по музеям ходит.
– Да нет, вы не понимаете…
Чувствую, что я и сам не понимаю. Не могу объяснить…
– Ну, хорошо. Пройдемте.
– К-куда?
– В отделение. До выяснения обстоятельств…
Начинаю понимать. Так-то с интуицией у меня хуже некуда, только тут как торкнуло что-то.
Конфликты были?
Ревновали?
Ну-ну…
Прыгаю в окно, отталкиваюсь от подоконника, – я такие штуки только в кино видел, где внизу подписано – трюк выполняет профессиональный каскадер, не пытайтесь повторить, и все такое…
Расправляю крылья. Взмахиваю, хорошо хоть против ветра, поднимаюсь в небо, выше, выше, нет, сильно высоко не надо, радары засекут, там и упекут, и забросают газеты заголовками – уборщик из столицы убил свою женщину на почве ревности…
Музей, музей, где этот чертов музей может быть, да что значит, где, в центре города, сколько раз мимо этой громадины проходил, как-то даже не задумывался, что музей. Училка все причитала, ах, ах, дети, вы когда в последний раз в музее были? И кто-нибудь отвечал – мы вчера мимо проезжали…
Опускаюсь на крыльцо. Надо спешить. Пока не растрезвонили по всему городу, разыскивается такой-то, особые приметы такие-то, за поимку столько-то. Шагаю в дверь, матерый охранник преграждает путь, ага, началось… в деревне утро…
– Вы… вы чего? Я что-то сделал не так?
– За музей-то платить надо… мил человек.
Спохватываюсь. Хорош я, в музей на халяву поперся.
Расплачиваюсь. Почему так трясутся руки, почему… перевожу дух, иду как по воздуху, тут бы не столкнуть что-нибудь, не уронить, и вообще не дышать…
– День добрый, в услугах экскурсовода нуждаетесь? – что-то массивное, необъятное вываливается на меня из залов, аг-га…
– Нуждаемся. Очень. Я, собственно, разговоры хотел послушать…
– О-о-о, как приятно видеть знатока! У нас тут разговоры особенные, это вам не рыночные привет-пока…
– Да, вот я особенные и ищу…
– Ну вот, например, гордость наша, Ваш-и-Тон-Крем. Уникум, скажу я вам… вот пожалуйста, Добрынин-Трояновский… Имена-то какие! Вот, послушайте, любимое мое – Мы должны получить ответ из Кремля сегодня же, в воскресенье. Осталось очень мало времени для разрешения проблемы… Красиво звучит, правда? Гармония какая… ма-ло-вре-ме-ни… мелодия…
– Это который вы у пацана за сотку перекупили?
– Верно говорите.
– Ну-ну… а разговор миллионы стоит.
– Ну что вы хотите, это же быдло, им только разговоры дорогие доверить… что они в этом понимают вообще…
– А скажите… а есть у вас такой разговор, где парень хочет из окна выпрыгнуть, разбиться, на телефон доверия звонит?
– Слушайте, вы меня прямо по больному месту… Хотел у парня у какого-то выкупить, он уперся, а-а-а, я девочке своей подарить хочу… у девочки мозгов хрен да маленько, она этот разговор и не послушает даже… а-а-а, это ж вы и есть… слушайте, чесслово, хоть лимон дам, хоть два. Вижу, в разговорах разбираетесь…
Спрашиваю то, что надо было спросить давным-давно:
– Вы её… грохнули?
– Чего говорите?
– Вы девчонку мою… убили?
– Да вы чего… убили её, говорите? Охренеть не встать, в наши времена женщину и ударить не смели, не то что убить… вообще святого ничего нет…
– Вы мне зубы не заговаривайте, прекрасно знаете, я про что.
– Про что? С похоронами, что ли, помочь?
Бью. Что есть силы. Кулак впечатывается в необъятное, вязнет в нем, беспомощно отлетаю к дальней стене, со звоном и грохотом врезаюсь в витрину, нда-а, а вот мы шедевры и расколотили…
– Парень, ты полегче тут… Ну девчонку твою убили, я-то тут при чём?
– Да кто убил, если не вы?
– Ага, я же киллер со стажем…
– Ну, наняли кого-нибудь… чтобы разговор забрать…
– Ой, парень, чего ты обо мне думаешь… – спохватывается, – а что, разговор тоже пропал?
– То-то и оно.
– Так это торгаши.
– Какие торгаши?
– Рыночные, какие… Вот так продадут кому разговорчик, потом хоп – придут, обратно себе заберут… а девчонка ваша видно домой не вовремя вернулась, когда дом чистили, видно, отдавать сокровище свое не хотела… ценность все-таки… подарок любимого… Ну чего, парень, давай на рынок… пошукаем там… найдем торгаша. Только это, чур, разговор мне. А я уж тебе помогу убийцу найти, молодчики мои душу из него вытрясут… Ты не смотри, что они по музею сидят, если надо, башку оторвут кому без проблем…
Вижу движение на лестнице, идут сюда, идут, и что-то подсказывает мне, что не посетители идут, не мариванна с классом, не уважаемые-туристы-посмотрите-налево, не… Да что подсказывает, черные мундиры, так и есть, полиция нагрянула…
– Парень, ты чё…
Распахиваю шкаф, забиваюсь на полку, расталкиваю разговоры, сны, чьи-то воспоминания. Хозяин открывает рот, чтобы заорать про культурные ценности, не успевает – люди в форме входят, суют удостоверения, щёлкают каблуками.
– День добрый.
– И вам того же.
– Мы тут гражданина одного ищем… не заходил сюда?
Догадываюсь, что показывают моё фото.
– Добрые господа, я что, всех гражданинов помню, которые сюда ходят? Стойте, дайте подумать… школьники сегодня приходили, на хрена их сюда таскают… старичок приходил… девки молодые… да и все вроде. День-то будний, кто ж придёт…
– Ну, вы гляньте, если придёт такой, вы нам скажете?
– Как не сказать… святое дело. И парням своим скажу, пусть смотрят во все три глаза…
Уходят. Осторожно приоткрываю дверцу, необъятная туша наваливается на шкаф.
– Двери все гнилые… сами открываются, сами чего хотят делают… музей-то хрен финансируют, я все за свой счёт… правильно, городу музей не нужен…
Жду.
Вечность растекается по вискам.
Дверца распахивается, хозяин смотрит на меня, как на нашкодившего мальчишку.
– Ты еще выпрыгни перед ними, идиотище… как ребёнок, ей-богу, в прятки играет, и выскочит – а тута я. Жить надоело?
– С-спасибо.
– Да не за что… пра-ально, нашей полиции лишь бы труп на кого-нибудь повесить, а убийцы пусть дальше народ режут…
Спохватываюсь:
– А вы откуда знаете, что её зарезали?
– Так торгаши обычно и режут… ладно, давай на рынок… искать…
– Оно же как получается… игра природы. Вот шатались-шатались волны электромагнитные… и дошатались. Это же как у них получается, собираются в голоса, в мелодии… – музейщик сверкает на меня третьим глазом – и сами по себе! Понимаешь? Вот так! Сами!
Вымученно киваю. Не до разговоров мне, ни до кого, ни до чего. Найти убийцу, и… я не знаю, что и, но – и…
– Так мало того, их еще и расшифровать можно оказывается… выискался же парень, который спросил – а что эти звуки значат….
– А ему сказали – этого никто не знает.
– Во-во, а он сказал, буду знать… и узнал… как это он сам про себя рассказывает, небывалое чувство, когда понял, что звук Ай, это тебе не Ай, это говоривший сам себя обозначает…
Спрашиваю. Просто чтобы поддержать разговор.
– А может быть такое… что это не игра природы…
– …что до нас в древности цивилизация была, от которой эти разговоры остались? Прессы бульварной обчитался, или как?
– Так пишут…
– На заборе тоже много чего пишут… – музейщик скалит три ряда зубов, за дорогой не следит, еле-еле придерживает руль кончиком хвоста, – ой, парень, ты хоть учебники-то читал? В школе-то учился? Мир сотворен двести лет назад из льда и пепла, за три дня, день первый – плоскость земли, день второй – плоскость неба, день третий – человек, который две плоскости в себе сочетает, по небу летает, по земле ходит. Откуда древним цивилизациям взяться?
Спрашиваю то, что хотел спросить давно:
– А кто лед и пепел создал?
– Па-арень, лед и пепел – первооснова мироздания, всегда был! Двойка тебе с минусом, чучело…
Подкатываем к рынку, торговцы наперебой расхваливают товар, да вы посмотрите, какой разговор, тут по буквам слово передают…
– Ну что, парень, айда налево, там все эти нехристи собираются…
Хочу идти налево за нехристями, что-то торкает внутри, оборачиваюсь, смотрю на дальний ряд, где торговец фальшивыми разговорами…
Чёрт…
Торговец фальшивыми разговорами. Что-то обрывается в сердце, говорил я вам, с интуицией у меня не очень, но тут что-то обрывается…
– Это он украл.
– Это в которого пальцем тычешь?
– Вон… с большим носом.
– Тю-ю, этот мухи не обидит, что ты, в самом деле…
Холодеет спина.
– Точно вам говорю, он…
Музейщик кричит что-то вслед, не слышу его, бросаюсь к прилавку носатого. Что я сделал, спугнул, спугнул, торгаш кидается в комнатушки за прилавком, чёрт…
Врёшь, не уйдёшь…
Бросаюсь за ним в комнаты, спотыкаюсь о темноту, мир рушится мне на голову, валится коленом мне на спину, скручивает руки…
– Чёрт…
– Вот так… еще мы тут бегать будем…
– Ты… убил?
– Кого? Я, брат, много кого убил…
– И разговор спёр?
– И разговорчиков много спёр… много вас тут таких… – торгаш обматывает мне клюв полотенцем, пусти, с-сука…
Оглядываюсь, почему не идет музейщик, почему не идет, видел же, как я к торгашу побежал…
– Ну, всё… полежи, подумай… разговорчик твой вот он, если что, можешь полюбоваться… за девочку уж извини, сама нарвалась, вишь, чего сделала… – показывает расцарапанную щеку, – отдавать не хотела, вишь, подарок дорогой… ну, брось, другую девочку тебе найдем…
Уходит. Хлопает дверь. Где музейщик, чёрт бы его драл, или все они заодно…
Пытаюсь дотянуться до передатчика, позвонить бы кому, да кому, в полицию, тут-то меня и сцапают… а у музейщика даже номер не спросил…
А что, если…
Шальная мыслишка. Подключиться к разговору, который лежит на столе, еще не знаю, зачем, но может, через него смогу как-то выбраться. Это как в квестах, когда нужно выбраться из комнаты, и надо пробовать все варианты, самые немыслимые, откройте сундучок, достаньте из него дополнительное время…
Подбираюсь к разговору, он вздрагивает, откатывается от меня, не бойся, не обижу. Вспоминаю какие-то детские вопросы, а разговорам не больно, когда мы их слушаем…
Подключаюсь.
Слушаю.
– Центр поддержки слушает.
– Девушка… у меня тут дело такое… вы меня слышите?
– Да-да, слушаю вас, что у вас случилось?
– Ну, вы понимаете… я кредитов нахватал…
– Отдавать нечем?
– Да… понимаете, сколько работал, все под откос…
– Да, да. Как вас зовут?
– Антон.
– Хорошо, Антон, так вы говорите…
– Я на окне стою… я спрыгну… спрыгну…
Слушаю разговор, думаю, что дальше, ну хорошо, ну разговор, а как через этот разговор выбраться прикажете. Вот бы там оказаться, в комнате у этого парня, я бы сам из окна спрыгнул, крылья расправил и полетел…
Думай, думай… раз в жизни и подумать можно, как училка говорила, вот и настал этот раз…
Думай…
– Центр поддержки слушает.
– Девушка… у меня тут дело такое… вы меня слышите?
– Да-да, слушаю вас, что у вас случилось?
– Ну, вы понимаете… я кредитов нахватал…
– Отдавать нечем?
Мысленно переношу себя в комнату. Голову сжимает болью, отчаянно пытаюсь вырваться назад, не могу…
– Да… понимаете, сколько работал, все под откос…
Оборачивается, видит меня.
А я вижу его. Стоит жуткая тварь, будто вышедшая из ночных кошмаров, голова, покрытая шерстью, на бугорок третьего глаза и намека нет, пальцы не от плеч, а из безобразных выростов черт знает откуда…
Он шарахается от меня, смотрит по ту сторону окна…
– Не прыгай.
– А?
– Не прыгай. Нельзя так… нельзя…
Он протягивает руку – вздрагиваю, когда его пальцы касаются меня, мерзкие, горячие, вот черт…
– Не… не бойся… не трону. А ты… настоящий?
– Настоящий.
– А это у тебя… – касается кристалла со сном.
– Кристалл…
– Класс…
– Нравится?
– Ну… вообще… нехило живете…
Понимаю, что нужно делать.
– Хочешь, подарю? А ты не прыгнешь. Да? Тебе прыгать нельзя, у тебя крыльев нет… У кого крыльев нет, тому прыгать из окна нельзя…
…мир выворачивается наизнанку, моя голова тоже.
Кое-как выцарапываю свой рассудок из небытия. Чего-то не хватает, чего-то…
Вот черт…
Только сейчас понимаю, что разговор пропал. Совсем. Кристалл… кристалл я отдал, но кажется, он опустел до того, как я его отдал…
Распахивается дверь. Задним числом спохватываюсь, что хотел попросить совсем другое, не чтобы не прыгал, а чтобы крылья мне развязал… Хотя чтобы не прыгал тоже…
Торгаш смотрит на стол, а где разговор, а не ищи, нету…
– А… разговор где?
– Молчу.
– Куда дел, спрашиваю?
Не отвечаю. Торгаш хватает меня, понимаю, дело нешуточное…
– Да я из тебя ду-шу-выт-ря-
Краем глаза замечаю черные мундиры, еще что-то необъятное вваливается в комнату, говорил я вам, говорил, он здесь….
– А разговор где? – спохватывается музейщик.
– Это он его прикарманил, скотина чертова! – взрывается торгаш.
– Ага, ври больше, чего мне разговоры прикарманивать?
– Да он это, точно вам говорю!
Поворачиваюсь к музейщику, пожимаю плечами:
– Ничего, дом его обыщем, и разговор найдём… может быть…
– Э-э-э… мне бы разговоров, пожалуйста.
– Вам какой? – торгаш смотрит на меня, подобострастно улыбается. Не тот торгаш. Другой.
– Да всех… помаленьку.
– А-а, это если что вон мёртвые разговоры есть, подешевле…
– Нет, мне живые нужны.
Торгаш косится на меня, с ума я сошел, что ли. Сам кошусь на себя, с ума я сошел, что ли…
Очень похоже…
И все-таки будь я проклят, если не докопаюсь до тайны разговоров.
Языки:
Три основных:
Где я (первое лицо единственного числа) – это Ай
Где я – это Йа
Где я – это Во
Неосновные:
Где я – это Их
Где я – это Ана
Где я…
Упоминания географических мест:
Юс-Сэ
Дошлан
Юнатед киндо
Расси
Чунго
Это названия чего-то крупного. А для мест поменьше и названия другие.
Ландэ
Мсква
Нюйо
Ирли
Ваш-и-Тон
Крем
Хотя, сдается мне, что Крем и Мсква – одно и то же.
Персонажи
Дашуль
Ир
Манюсь
Тимми
Кен
Боб
Сэмми…
Нет, с людьми что-то не то. Не понимаю. То один и тот же какой-нибудь Антон говорит то низким голосом, то визгливым. То один и тот же голос называют то Даш, то Дашуль, то мама…
Не знаю.
Чувствую себя беспомощным перед тем, что на меня навалилось. И все-таки черт меня дери, я на верном пути… Еще бы найти музейщика, связаться с ним, рассказать, что я тут выискал…
Распахивается дверь.
Вот так.
Внезапно.
Смотрю на необъятное нечто за дверью, ага, музейщик, легок на помине…
– Вы посмотрите, что я нашел-то…
– Я смотрю, что ты потерял-то, чучело ты гороховое. Разговорчик куда девал?
– Да не трогал я ваш…
– А ну, молодчики… разберитесь с человеком… а то что-то по-хорошему не понимает…
Молодчики разбираются, волокут меня в машину, даю себя уволочь, не отбиваюсь, помню, бошку оторвут без проблем.
Везут в музей. Не знаю, но догадываюсь – в музей. Лихорадочно соображаю, что соврать, что соврать, куда дел разговор, куда дел…
– Разговор-то куда дел?
Открываются двери музея, вымученно улыбаюсь, все еще пытаюсь обойтись малой кровью.
– Да… исчез куда-то.
– А что ты с ним сделал, что он исчез?
– Да ничего я…
– Ага, ничего, то-то про тебя говорили, что ты в разговор зашел…
– Больше верьте… где это видано вообще, чтобы внутрь разговора заходили.
– Не надо ля-ля, мои молодчики только так заходят, и ничего. Так что ты там, в разговоре наворотил, что он пропал?
Оглядываюсь, куда бежать, бежать куда. Прыгнуть бы опять в шкаф, да что в шкаф, в два счета вытащат…
Натыкаюсь на разговор. Гордость наша, жемчужина наша и все такое. Ваш-и-Тон – Крем.
– Ты… ты чего делаешь?
Беру разговор. Осторожно, чтобы не напугать. Мысленно проговариваю про себя – Мы должны получить ответ из Кремля сегодня же, в воскресенье. Осталось очень мало времени для разрешения проблемы…
Рушится мир.
Вижу себя в большом зале, смешные уродцы шарахаются от меня, как черти от ладана, кто-то бормочет – о-май-гад…
Жуткая тварь косится на меня, чуть отступает назад.
– Вам… вам чего?
С трудом вспоминаю язык, расшифрованный по разговорам.
– Не… не заводите… пере… переговоры… в тупик.
– Что?
– Не заводите… переговоры в тупик.
– А вы кто?
От страха говорю правду:
– А я… мусор убираю.
– Тоже дело…
– Тоже дело. А вы переговоры в тупик не заводите. А то будет пепел и лед… и ничего не будет… ничего…
Мир выворачивается наизнанку.
Совсем.
Жду, когда сознание вернётся в тело. Не возвращается. Что-то происходит, меня больше нет. Еще не понимаю, что случилось, но чувствую – меня больше нет. Огромный мир переходит на другие рельсы, где нет пепла и льда, где нет переговоров, зашедших в тупик. Вижу, как люди убирают с маленького острова что-то недоброе, несущее смерть, вижу, как мирятся две великие империи, вижу, как растут города, как часы отбивают год за годом, как машины поднимаются в небо, совсем не плоское, с земли, тоже совсем не плоской…
Хочу вернуться в свое тело.
Не могу.
Меня нет.
И нашего мира тоже нет…
– Дашуль, приветики!
– Люсик, чмоки-чмоки, ну как ты там?
– Да ничего, помаленьку…
– Что делаешь?
– Да так… в ГУМе была, там такие сапожки классненькие выставили…
…обращаюсь ко всем, кто может меня услышать – войдите в разговор со мной. Повторяю: войдите в разговор со мной. Это просто. Только больно. Если вы войдете в разговор… вы сможете сделать так, чтобы в мире были и мы, и люди. Там во времени три ветви… на одной лед и пепел, а потом мы… на другой вы… а между ними третья… на которой можем быть мы все…
– Это еще чего?
– Да помехи, вообще телефон глючит… я такая своему говорю, ты посмотри, у тебя девушка с каким позорным телефоном ходит, ты мне когда айфон возьмешь, а он мне такой…
2014 г.Машинист, которого нет
Так-так, так-так, так-так…
Так поезд говорит. Так-так, так-так, так-так…
Так-то оно так, а дальше что?
А поезд не знает, дальше что.
Машинист знает.
– А машинист его знает, – говорит необъятная тетка с двумя необъятными баулами.
Присказка тут такая. Когда кто-то чего-то не знает, вот так говорит:
– А машинист его знает.
Да кто его видел, машиниста-то, – фыркает дядька со сканвордами, сканвордов в поезд набрал, что с ними делать, не знает.
Люди начинают ворчать, говорят про машиниста, которого не видел никто, да и есть ли вообще этот машинист, или нет никакого машиниста, выдумали тоже, скажете тоже – машинист…
Так-так, так-так, так-так.
Иду, покачиваюсь в такт поезду.
Так-так, так-так, так-так.
Так-то оно так, а потом что?
А ничего.
А суп с котом.
– Проводник где? – вопит необъятная тетка, вваливается в конец вагона.
Говорю как можно спокойнее.
– Я проводник.
– Ой, а стакан у вас можно попросить? Фирменный, с подстаканником…
– Отчего ж нельзя… очень даже можно.
– А вы здесь давно? – не унимается тетка.
Пожимаю плечами, а как же иначе, проводником жил, проводником и помру.
– А то посидите с нами… пока то да се.
Иду сидеть с ними. Пока то да се. Пьем чай, постукивают ложки в такт поезда, так-так, так-так, так-так.
– Поезд-то, говорят, особый какой-то, правительственный, – говорит тетка, она Клавой представилась.
– Где ж вы такие правительственные поезда видели, правительственный, он бронированный весь, – не соглашается мужик со сканвордами.
– Ой, да ну, я по телевизору видела, правительственный поезд это!
– Да по телевизору еще и не то покажут, по телевизору вон Гарри Поттер на метле летает, что, тоже правда?
– Ой, да ну вас! – Клава умоляюще смотрит на меня, будто спрашивает, правительственный это поезд, или какой. Развожу руками, хоть убейте, не знаю, что за поезд, правительственный, или какой еще, мое дело маленькое, я же проводник…
– Молодой человек, – дядька со сканвордами заговорщически поворачивается ко мне, – вы тут давно?
Пожимаю плечами, проводником родился, проводником и помру.
– Машиниста-то никогда не видели?
– Не приходилось.
– А вы сами как думаете… есть машинист?
Пожимаю плечами.
– Нет-нет, вы плечами-то не пожимайте, вы мне скажите, вы вот как думаете, есть машинист, нет?
– Да нет, наверное.
– А зря так думаете, ой, зря. Думаете, кто поезд-то построил? Кто по рельсам пустил? Куда? Откуда? Не задумывались? Правильно, молодые, что им думать-то… а я вам скажу, если поезд есть, значит, кто-то его создал. Так? Не-ет, молодой человек, это разобраться надо, а то так всю жизнь проживете, ничего кроме поезда и не увидите…
Хочу сказать – а что мне еще нужно увидеть кроме поезда.
Не говорю.
Так-так, так-так, так-так.
Так поезд говорит.
Так-то оно, конечно, так…
Выхожу из подсобки с подносом, – время разносить чай, иду по коридору, поезд делает крутой вираж на повороте, поднос выскакивает у меня из рук, рушится на человека в полицейской форме. Вижу генеральские погоны, неуклюже отдаю честь, неуклюже бормочу какие-то извинения…
– Ничего, ничего… как говорят, стирай не стирай, все равно запачкается, – кивает генерал, – я что пришел-то… Покушение на машиниста готовится.
Вздрагиваю.
– А… кто покушается?
– Вот ты и выяснишь, кто.
– Я?
– Ты, кто еще-то. Ты же у нас по вагонам ходишь, смотришь все… Так?
