Полная версия
Ожившая головоломка
Илья Подольский
Ожившая головоломка
Пролог
Испания, XVI век.
Эскуриал, королевский дворец.
Стражники, охранявшие широкие двери из черного дерева, украшенные золотом и слоновой костью, даже не шелохнулись при виде небольшой процессии, остановившейся прямо перед ними. Двое гвардейцев в касках с широкими полями и вороненых кирасах с королевским гербом и глазом не повели. Двоих из четверых, остановившихся перед дверью в Малый зал, где обычно король давал второстепенные аудиенции, они просто знали в лицо – это были такие же гвардейцы дворцовой стражи, как и они сами, разве что наряд у них покрывала пыль и вместо коротких алебард вооружены они были тонкими мечами и кинжалами. Это значило, что им пришлось покидать дворец – послужив здесь полгода, приходилось либо стать наблюдательным, либо оказаться где-нибудь, где идет война. Благо, сейчас недостатка в таких местах не было! Слава Его Величеству, Наихристианнейшему королю!
Было в группе ожидающих аудиенции и еще одно лицо, которое стражники знали, но предпочли бы не знать. Отец-инквизитор Антоний, помощник папского легата, представлявшего в Мадриде церковную власть. Сейчас этот маленький, незаметный человечек с костяными четками в руках был едва ли не самым опасным лицом если не во всей Испании, то уж в столице точно.
И только о высоком, худощавом человеке средних лет, затравленно озирающемся по сторонам, стражники ничего не знали, да и не хотели знать. Мало ли их было здесь таких – когда-то знатных, богатых и могущественных, а этот человек, судя по осанке и благородным чертам лица, казался именно таким. На нем был когда-то отличный черный с серебром камзол, теперь рваный и грязный, кружева дорогой батистовой рубахи превратились в серые тряпки, а парик, обязательный для всех людей знатного происхождения, отсутствовал – каштановые с проседью волосы свисали неровными прядями. На дверь перед собой он смотрел со смесью надежды и испуга.
Тем временем дверь бесшумно и плавно открылась, и появившийся на пороге распорядитель с церемониальным жезлом в руках важно кивнул. Аудиенция начиналась.
Посреди небольшой овальной комнаты, на возвышении, стоял один из Малых тронов. Именно на нем сейчас и восседал король Испании и ее провинций, защитник веры и прочая, и прочая, и прочая.
Справившийся с собой арестованный умудрился зайти в залу довольно твердым шагом, неожиданно изящно поклонился и замер, ожидая разрешения выпрямиться. Инквизитор поклонился куда менее низко, тут же скользнул к стене и почти слился с нею.
– Хватит, Магистр, – голос Его Величества оказался сухим и надтреснутым: король был уже далеко не молод, – наш разговор будет кратким, у нас есть дела поважнее.
Арестованный выпрямился. Теперь он выглядел более спокойным. Он молчал.
– Нам стало известно, что ты весьма искушен в искусстве алхимии, – слова короля падали подобно молоту.
– Так и есть, Ваше Величество, – поклонился арестованный, – но есть и более сведущие в сем древнем, и осмелюсь заметить, разрешенном Святой Церковью искусстве.
Тень инквизитора у стены шевельнулась.
– Не буду тебя разубеждать, скажу только, что Церковь считает иначе. И если бы не мое вмешательство, то в самом ближайшем времени тебе, Альфредо, пришлось бы ближе познакомиться с гостеприимством Ордена Иисуса, здесь, в Мадриде, – ни один мускул не дрогнул на королевском лице. – Ты подозреваешься в колдовстве. Заметь – пока только подозреваешься. Теперь на тебя ляжет тяжкая обязанность доказать свою преданность Короне и Церкви.
– Каким образом я смогу это сделать, Ваше Величество? – спросил арестованный, видя, что король пока не собирается продолжать.
– Ты получишь лучшую лабораторию в просвещенном мире и узнаешь секреты того, что я скажу. В противном случае ты докажешь, что являешься врагом Церкви, а значит, и нашим врагом.
Побледневший алхимик подумал несколько секунд.
– Я приложу максимум усилий, Ваше Величество!
– Хорошо, – король кивнул распорядителю.
Из боковой незаметной двери появился слуга, тащивший что-то, накрытое узорчатой материей. Инквизитор у стены перекрестился.
Второй слуга выкатил на середину комнаты небольшой столик, инкрустированный перламутром.
– Как мы узнали доподлинно, эта вещь способна исполнять желания. Ты должен узнать – как. И помни, за тобой будут следить непрестанно. Срок у тебя – год.
Алхимик неотрывно смотрел на столик. На нем лежала большая, сантиметров пятьдесят на пятьдесят, довольно толстая доска из темного дерева. По ее поверхности, сплетаясь, змеились желоба, как будто выточенные гигантским древоточцем; они пересекались, образуя сложный и непонятный узор. В желобах кое-где таинственно мерцали вставленные туда неправильной формы каменья.
– Стража проводит тебя.
Распорядитель ударил жезлом об пол. Аудиенция закончилась.
Глава I
Бабкино наследство
– Неплохой город, пап, только холодно здесь, – я поковырял вилкой остывающее пюре. Отец осуждающе посмотрел на мою тарелку, потом на меня.
– Ты знаешь, – заметил он, – это тот самый случай, когда я сделать ничего не могу. Конечно, у нас теплее, но и здесь летом неплохо.
Вообще-то мы переехали сюда из Волгограда две недели назад и по-прежнему называли старую квартиру «у нас».
– Антон! Ешь давай! Ждешь, пока остынет?
Я опомнился и медленно понес вилку ко рту. Во дворе весь день вертелась какая-то собачонка. Интересно, она любит холодное картофельное пюре?
– Вообще-то я уже напробовался, пап! – сказал я чистую правду, потому что готовил ужин я. По-моему, получилось неплохо, правда, очень много.
Отец промолчал. Он всегда так, когда что-то ему о матери напоминает. Сколько себя помню, они ссорились, а два года назад она ушла от нас. Вот так вот. С тех пор мы о ней не слышали. И когда умерла бабка Клава и оставила нам свой дом в Пскове, то мы решили, что лучше переехать сюда. Оказывается, филиал отцовской фирмы был и здесь, поэтому мы ничего не теряли, кроме пары моих школьных приятелей и плохого настроения по вечерам. И теперь уже третью неделю пытаемся устроиться на новом месте.
– Ладно, сын. За компьютером дольше двенадцати не сидеть. Ну а послезавтра едем знакомиться с твоей новой школой.
– А кто мебель расставлять будет? – резонно спросил я. – Учиться три недели осталось, восьмое мая уже. Может, ну ее, школу?
– Есть такое слово – надо. Перед смертью не надышишься! – сказал отец. – Все, я спать пошел, это у тебя энергии навалом, а нам, старикам, нужно много спать.
Посмотрев, как отец идет к себе в комнату, а их в этом доме целых пять, не считая мансарды под крышей, я по темному коридору – лампочек нам не везде хватило – пошел к себе. У меня и раньше была своя комната, в нашей старой двухкомнатной квартире. В первый же день, как мы сюда приехали и отец открыл порядком заржавевший замок, этот дом мне понравился до чрезвычайности. Он и снаружи был неплох – хорошо сохранившийся старый кирпичный дом под крашеной крышей из металлических листов. Но внутри было столько запутанных таинственных переходов! На кухне стояла огромная старинная плита, переделанная под газ, и висела на стенах посуда, которую можно увидеть разве что в кино – сковороды с длинными ручками, какие-то черпаки и большой медный таз. Снаружи отдельный ход вел в подвал, где по углам еще хранились кучки угля. В комнатах была пара неподъемных на вид пустых шкафов и виднелись невыгоревшие пятна на обоях – вещи бабка Клава завещала другим родственникам. Что уж совсем было удивительно, в доме отсутствовало центральное отопление – его заменяла огромная печь, топившаяся газом.
Вообще-то бабка Клава мне приходилась двоюродной бабкой, а отцу – теткой, она была родной сестрой его матери. Я никогда не бывал здесь, даже летом на каникулах. Когда я попытался расспросить отца о ней, он сказал только, что она почти не общается с родственниками. Кстати, потом отец обмолвился, что бабка права, как ему иногда кажется.
Для себя я выбрал маленькую угловую комнату – в ней было два окна и почти весь день сюда заглядывало солнце. А когда я сижу за компьютером, то их можно и занавесить. Уж не знаю, как бабка жила здесь одна, – дом все-таки очень большой.
Только к началу второй недели, когда я уже немного знал ближние улицы, я заметил странную вещь. Домов, таких, как наш, в Пскове много, а окраинные улицы, похожие на нашу, Вязовую, почти целиком состоят из них. Обычно они лепятся друг к другу плотно, только чтобы оставался проход во внутренний двор, если он есть. Наш новый дом и тут оказался каким-то особенным. Расстояние между ним и соседними домами было метра по три с каждой стороны, так что получалось что-то вроде сада. В нем росла старая яблоня, несколько вишен, на которых уже зеленели молодые листья, и куча сухих сорняков. Еще сзади дома находился старый покосившийся сарай, заваленный обломками старой мебели и соломой. В общем, много интересного, вот только времени все это осмотреть по-настоящему пока не было. Переезд у нас затягивался, мы даже еще мебель не всю расставили.
Я добрался, наконец, до своей комнаты и включил компьютер. В приоткрытое окно залетал прохладный ветер – ночи пока еще холодные, а уже середина мая! Вот эта перемена мне совсем не нравилась. У нас в Волгограде некоторые ненормальные уже в это время купались. Я, например, купался! А тут хорошо если к середине июля потеплеет.
Монитор прогрелся и тут же напомнил о еще одной потерянной радости. В этом доме не было телефона, а значит, Интернет для меня теперь закрыт. Хотя и редко я общался со знакомыми по Сети, но мне уже их начинало не хватать.
Что там отец сказал? До двенадцати? Он у меня вообще-то ничего, молодец. Жить позволяет и помочь может. Вот только на работе почти все время. В восемь туда, в семь оттуда. Даже здесь его через неделю на работу вызвали, не могли потерпеть, пока мы устроимся! А ему даже нравится. Грустно, что и говорить.
С этим, к сожалению, я не мог ничего сделать, так что оставалось только философски пожать плечами.
Любопытно, что это за школа, в которую меня отец определить собрался? Раньше я учился в классе, где упор делали на физику. А здесь, интересно, такие классы есть? А то привык как-то, скучно без моего родного Квадрата. Так мы прозвали нашего классного, учителя физики. Фигура у него была квадратная почти – что вдоль, что поперек, что в толщину. Вообще-то его кубом надо было бы звать, но как прижилось – Квадрат, так и пошло.
А на следующий день, к обеду, я ждал отца. Он еще утром пообещал вырваться и съездить со мной в мою новую школу. На обед я сварил борщ. Это я умею и люблю – готовить. Недавно в кулинарной книге прочитал, что лучшие повара из мужчин получаются. По-моему, правильно. Это почти так же интересно, как химические опыты, только результаты еще и есть можно. Почти всегда.
Прождав почти до двух, я понял, что дело плохо, и отца я увижу только вечером. Поэтому поставил кастрюлю с борщом на плиту, остывать, запер дверь и пошел гулять.
Сегодня наконец утих холодный северный ветер, и солнце грело почти как летом. Бродить по улицам почему-то не хотелось, а где здешняя река, я пока не знал. Отец говорил, что она здесь есть, и даже вроде недалеко. Поэтому, посидев на скамейке перед домом минут двадцать и насмотревшись на двух старушек напротив, сидевших почти на такой же скамейке и поглядывавших на меня, я решил хорошенько осмотреть сарай.
После часа интенсивных раскопок я стал обладателем: латунного литого набалдашника, наверное, от кровати, с куском латунного прута, нескольких четырехгранных кованых гвоздей, по-моему, медных, очень красивого треснувшего стеклянного абажура из цветного стекла и еще кучи ненужных, но любопытных вещей. Больше всего было разломанной на части мебели: гнутые потемневшие ножки от стульев, куски спинок и даже одно почти целое плетеное кресло.
«В такой куче барахла обязательно должны водиться крысы!» – подумал я. Словно в подтверждение моих мыслей я заметил на досках, настеленных под потолком, спокойно сидящего кота. Он равнодушно смотрел на мои раскопки. Наверное, поджидал испуганных моей возней крыс.
– Кис, кис, – без особой надежды сказал я ему. Кот производил впечатление отъявленного злодея. Здоровенный, с гладкой буро-черной шерстью и ярко-желтыми глазами, он устроился на досках, обернув ноги хвостом, и сонно смотрел на меня, только уши слегка шевельнулись. Слезать ко мне он не стал.
Больше не обращая на него внимания, я продолжил свое занятие. Теперь я решил раскидать большую кучу соломы в углу и посмотреть, не валяется ли в ее глубине что-нибудь интересное. Интересного пока не попадалось, но я продолжал раскопки. Когда куча уменьшилась уже почти на две трети, мне послышалась какая-то возня и писк.
Когда я оглянулся, то в широком солнечном луче, прорвавшемся сквозь дырявую крышу, снова увидел кота. На этот раз он задумчиво вылизывал лапу, а рядом с ним лежала большая серая крыса. Судя по тому, что она не двигалась, скорее всего мертвая.
– Ну ты здоров! – одобрительно сказал я.
Кот перестал умываться, неторопливо подошел ко мне и потерся об ногу. Пришлось почесать его за ухом. Потом он направился к своей добыче и потащил ее куда-то из сарая. Крысиный голый хвост волочился по соломе, и выглядело это неприятно. Пожелав коту всего хорошего, я присмотрелся к цепи, неожиданно обнаружившейся на полу. Один ее конец, тот, который я нашел, был приклепан к доскам пола, второй уходил в солому. Когда я ее дернул, что-то в куче легко подалось, и показался железный крюк, которым оканчивалась цепь. Довольно большой и массивный, он не представлял собой ничего интересного. Вот тут-то я и увидел на гвозде, рядом с дверным косяком, большое кольцо, а на нем висел старый ржавый ключ. Он пачкал руки рыжим и черным. Вырезы затейливой бородки были забиты каким-то налетом.
Чтобы получше его рассмотреть, я вышел из сарая. На свежем воздухе было тепло и пахло молодой листвой. Бабки на скамейке напротив никуда не ушли, наверное, собирались просидеть так целый день. Запихав ключ в карман куртки, я снова уселся на скамейку и минут через десять обнаружил сидящего рядом кота. Он устроился рядом и, не мигая, смотрел на бабулек напротив. Похоже, ему понравилось мое общество.
– Как тебя зовут-то? – спросил я его. Если бы он сейчас ответил, я бы, наверное, не удивился. Только он промолчал.
– Есть хочешь? – задал я более важный вопрос. При слове «есть» он уже соизволил на меня посмотреть. Похоже, хочет.
– Тогда пошли! – И я поплелся к двери, пиная мелкие камешки и ветки.
Когда я открывал дверь, кот каким-то мистическим образом уже оказался рядом, и внутрь мы вошли вместе. Он поднял хвост трубой и направился прямиком к кухне. Тут меня осенило – это же кот бабки Клавы! Тогда он точно все здесь знает.
– Могу предложить борща, только он холодный, – кот ходил у моих ног кругами.
– Ну, смотри! – Я отыскал небольшую миску и щедро налил туда борща. Кот осторожно понюхал и, поколебавшись немного, начал есть.
– Не ядовитое, – серьезно сказал я в пространство и пошел спросить бабок-наблюдательниц, может, они знают, как его зовут, не звать же его просто котом.
Бабки прямо-таки впились в меня взглядом, как только я вышел из дома. А уж когда я прямиком подошел к ним, и вовсе раскрыли рты.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте! – опомнилась одна из бабок, та, что потолще. Вторая, в цветном платке, продолжала просто глазеть на меня.
– Мы недавно сюда переехали, здесь раньше моя бабушка двоюродная жила, Клавдия Никитична. Вы ведь знали ее? – я решил взять быка за рога.
– Конечно, знали. Соседи, чай! – солидно кивнула полная, сообразив, что я по делу. – Так это она вам дом-то оставила? – И толкнула в бок соседку – вот, мол, потеха.
– Нам с отцом, – подтвердил я. Не нравились они мне. И бабку Клаву, похоже, они не любили.
– У нее кот был, вы не помните, как его звали?
– Был, был. Только зря вы эту скотину в дом пускаете, он и молоко ворует, и птичек жрет. Вот помню… – оживилась толстуха.
– А как звать его, не помните, наверное, – грустно сказал я. Толстуха растрогалась.
– Да Уголь его кличут, Клавдия Никитишна, царствие ей небесное, уж года четыре как его завела. Только как ни воспитывала, все без толку. Лазит везде, озорует.
– А он сегодня крысу поймал! Вот такую! – решил я защитить свое приобретение и показал размеры крысы.
Бабки брезгливо поморщились.
– Это он может, – неохотно признала толстуха, – первый крысолов на улице.
– Меня Антон зовут, – представился я, как будто только сейчас вспомнив о хороших манерах, – спасибо вам большое!
Толстую бабку звали Верой, а молчаливую, в платке, – Ольгой Афанасьевной. Попрощавшись с ними, я вернулся домой. Ясное дело, бабки бы еще поболтать не отказались, где-нибудь до вечера, вот только неинтересные они.
Кота по имени Уголь на кухне не оказалось. Вылизанная досуха миска из-под борща стояла рядом с холодильником и льстила моему самолюбию повара. Поискав кота по дому, я понял, что этот бабкин питомец не иначе как умеет просачиваться сквозь стены. Его не было нигде. Это было очень странно, если учесть, что двери и окна были все закрыты. Может, под кроватью где-нибудь сидит? Хотя нет, не производит кот Уголь такого впечатления. Просто ушел по делам.
Тут до меня наконец дошло, что уже половина пятого, и я голоден как волк.
После того, как я поел, помыл посуду и слегка отчистился от остатков соломы, можно было заняться делами. Например, засесть за компьютер. Что я и сделал, и на полтора часа выпал из реальности.
Тем временем на улице послышался шум подъезжающей машины: похоже, приехал отец. Точно, наш порядком потрепанный «жигуленок» уже стоял около дома, а отец, одной рукой удерживая какой-то сверток, второй открывал дверь.
– Привет, пап! – я прикрыл дверь в подвал.
– Привет, привет! – откликнулся он, стоя на пороге. – Открой-ка мне.
Я подошел и придержал перед ним дверь.
– Спасибо! Пошли, что ли.
– Пап, – сказал я ему в спину, – а ты с бабкой Клавой был близко знаком?
– Как тебе сказать, – он с грохотом сгрузил сверток на стол в прихожей, – я у нее в гостях был три раза за всю жизнь. Первые два – когда мне еще четырнадцати не было, а еще раз три года назад. А что это она тебя так заинтересовала?
– Я тут с местными бабульками познакомился, – издалека начал я. – Похоже, не любили они ее.
– Ну, ее и родственники недолюбливали, если честно. А мне она не то чтобы нравилась – интересовала, – отец снял свое черное длинное пальто и остановился в задумчивости.
– Расскажи поподробнее, – попросил я.
– Да я толком ничего и не помню почти. Вообще она очень прямым человеком была и честным. Знаешь выражение – как кремень, вот это, по-моему, про нее. Всегда правду в глаза говорила. Всем, – отец улыбнулся каким-то своим воспоминаниям и даже покрутил головой. – А пойдем-ка пока что-нибудь на зуб положим, а то на пустой желудок вспоминается плохо.
В кухне он с интересом покосился на пустую миску на полу, но ничего не сказал. Он вообще-то мировой парень, мой отец.
Я поставил кастрюлю с борщом на плиту, зажег газ и уселся напротив него за стол.
– Сейчас все будет, ты про бабку Клаву дорасскажи.
– Ее, помнится, кем-то типа ведьмы считали. Боялись даже. Вроде как могла она судьбу предсказывать или еще что-то. Приходили иногда, шептались с ней в ее комнате – она самая дальняя здесь, та, что с дубовым комодом. Я у нее гостил всего недели две с половиной в общей сложности и видел двоих, которые к ней приходили. Со мной она не откровенничала никогда и воспитывать не пыталась, а мне от нее ничего больше и не надо было.
Борщ уже кипел, и мы прервались на еду. Потом немного поиграли на компьютере в автогонки. Завтра отец был свободен, он специально взял отгул для того, чтобы съездить со мной в школу, поэтому мы не торопились.
Уже перед сном я пошел еще раз поискать по дому кота и обнаружил его в бабкиной комнате, на комоде. Он немного поглазел на меня сверху своими глазами-прожекторами и пошел спать у меня на кровати. Странно, но вот уже третью неделю я не видел ни одного сна. Совсем.
Глава II
Новая школа
Утром мы все втроем пошли позавтракать, причем Уголь хозяйской походкой сразу подошел к вчерашней миске, наверное, считая ее уже своей. На отца он покосился недоверчиво, но погладить себя дал.
– Странно, что он вернулся, – сказал отец, поджаривая яичницу, – мне казалось, что коты обычно уходят из дома, когда хозяева исчезают.
Уголь никуда исчезать не собирался, с вожделением следя за приготовлением еды.
– Он вчера крысу поймал – вот такую! – для убедительности показал я руками. Крыса получилась с поросенка. Не то чтобы я беспокоился, что отец его выгонит, а просто на всякий случай. Подстраховаться не помешает.
– Я его у бабки Клавы еще котенком видел, – отец ловко раскладывал по тарелкам яичницу-глазунью, – тощий, как велосипед, вечно носится как угорелый, птиц всех в саду переловил, сплошная головная боль, словом.
Надменно смотревший на нас Уголь тоже получил свою порцию и с достоинством приступил к еде.
– Не думал, что такая зверюга вымахает, – закончил отец.
Через час мы уже сидели в машине. Отец уверенно вел ее куда-то к центру, где я еще не бывал.
Как выяснилось по дороге, специализированного физического класса в школе не было, а были химический и математический. Так что у меня был выбор. Сегодня мы собирались посмотреть и тот, и этот. Дело сильно облегчалось тем, что до каникул оставалось чуть больше двух недель, а все, что мне нужно было сдать, я сдал еще в своей школе, – мне разрешили это из-за переезда. Вообще-то было неуютно. Я плохо схожусь с новыми людьми, в старой школе у меня друзей считай и не было. Приятели были, но не друзья.
Тем временем мы уже прибыли. Ехали мы минут десять всего, к тому же неторопливо. Значит, ходьбы досюда минут двадцать, не больше.
Трехэтажное кирпичное здание, около которого мы остановились, было интересно по двум причинам. Для начала – оно было большое. То есть действительно большое – не меньше ста метров в длину, да еще в три этажа. А второе – это огромные окна, занимающие почти весь фасад, в которых отражалось утреннее солнце.
Перед школой было что-то вроде небольшого скверика с несколькими старыми деревьями. Сбоку, на спортплощадке, здоровенный дядька в тренировочном костюме гонял баскетболистов, и несколько старшеклассников курили, скрываясь за углом. Больше никого не было видно. Солнце пригревало все сильнее, и несколько окон было уже открыто.
Из приоткрытого окна первого этажа доносился ровный женский голос, произносящий иностранные слова. Судя по всему, это был кабинет английского.
Внутри школа оказалась прохладной и тихой. Пахло мокрым полом и еще чем-то. Мальчишка-дежурный, мокрой шваброй разгонявший по полу воду, при нашем появлении заработал ею быстрее.
Пара дежурных старшеклассников не обратила на нас внимания, они болтали друг с другом. В конце коридора кто-то пробежал. Наверное, отпросился в важное место по неотложным делам.
В общем, все совсем как у нас. Я перестал нервничать и двинулся вслед за уверенно идущим отцом. Он остановился перед кабинетом с табличкой «Директор». Кроме нас, здесь еще находился какой-то верзила, наверное, из старшеклассников, с очень невеселым лицом. При виде нас он заметно приободрился. Наверное, расправа откладывалась.
В дверях показалась средних лет плотная женщина с сердитым лицом.
– Гислер!.. – начала она, глядя на верзилу, и осеклась, увидев нас.
– Здравствуйте, Николай Борисович, – поздоровалась она с отцом, устало улыбнувшись. – А ты, Гислер, подождешь здесь!
На лице верзилы появилось выражение типа «ну и не очень-то хотелось».
– Так это ваш сын? – спросила женщина, и, не дожидаясь подтверждения, продолжила:
– Заходите, пожалуйста.
И мы прошли за ней в кабинет. Внутри стоял массивный стол, окно было приоткрыто, но все равно припахивало табачным дымом. Похоже, директриса курила.
– Меня зовут Зоя Александровна, я директор этой школы, – обратилась она ко мне. – Присаживайтесь, пожалуйста.
И села в кресло за столом.
– Мы с вами говорили о том, в какой класс направить Антона, – начал отец. – Нам с сыном хотелось бы познакомиться и с химическим, и с математическим классами.
– Конечно, – кивнула Зоя Александровна, – и даже обязательно. Большинство проблем с учебой как раз и происходят из-за неправильного выбора доминирующего предмета.
В подтверждение своих слов она рубанула ладонью воздух. И вообще, она производила впечатление очень энергичной и решительной женщины. Я начинал понимать, чего боится этот верзила в коридоре.
– Так что я с вами схожу и туда, и туда, – закончила она, – вот только посмотрим по расписанию, где они сейчас.