Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 2

Противник стремился пробить узкий коридор с юга на Лисянку, с севера – на Шендеровку. Горюнов приказал поднять 80 групп штурмовиков 1-го гшак. Группы Одинцова, Бегельдинова, Красоты, Нестеренко и их боевых друзей непрерывно наносили мощные удары по скоплениям гитлеровцев и боевой технике [1]. Вместе с танкистами генерала П.А. Ротмистрова, с артиллеристами генерала Н.С. Фомина, не позволяли окруженным частям соединиться с внешним фронтом. Только за три боевых дня противник потерял в этом районе 113 танков, из которых 52 были сожжены Илами. Кроме того, было уничтожено более 900 автомашин с грузами и живой силой, подавлен огонь нескольких артиллерийских батарей врага. Рязанов работал с Ротмистровым и Фоминым.

Враг находился под непрерывным воздействием нашей авиации. Танкисты Ротмистрова и штурмовики Рязанова действовали умело и согласованно. 8 февраля Жадов объявил благодарность группе Шакурина. 9 и 10 февраля в сложных метеоусловиях экипажи 1-го гшак совершили 135 боевых вылетов и уничтожили 7 танков, 150 автомашин, 13 транспортных Ю-52, создали 10 очагов пожара. Только шестерка Ил-2 во главе с Лопатиным в районе Завадовки четырьмя заходами с “круга” уничтожила 2 танка и 12 автомашин, а другая шестерка, ведомая капитаном Веревкиным, на дороге Завадовка – Городище уничтожила 20 автомашин. Группа А.П. Матикова 20 минут штурмовала с “круга” наземные цели юго-западнее Деренковец и уничтожила 20 автомашин и 2 Ю-52. Семерка Ил-2 Г.Т. Красоты в районе Корсунь-Шевченковского уничтожила 8 автомашин и 1 Ю-52. А группа штурмовиков С.Д. Пошивальникова подожгла на аэродроме Черепиц 3 самолета Ю-52 [4]. 10.02 десять Илов 142-го гшап ударили по 300 автомашинам в районе Карашин и по Ю-52 на площадке Дерешковец, уничтожила 20 машин, 3 Ю-52.

Рязанов приказал ударить по ж.д. станции. «На каждый самолет было загружено по шесть стокилограммовых бомб, – писал в своих воспоминаниях М.И. Коптев – Я с левого разворота перевожу свое звено в пикирование. … Разрывы кругом. Звено ведет огонь по эшелонам. За ним звено Мити Кузнецова. Я вывожу самолет из пикирования и сбрасываю бомбы. Звено тоже пикирует, сбрасывая бомбы. И вдруг зенитки умолкли. В голове молнией мысль: «Значит, будут атаковать «Мессеры». Только бы «ЯКи» не прозевали, отбили атаку». А сами продолжаем штурмовку. Пускаем эресы, прошиваем эшелоны снарядами. Рвутся бомбы, сброшенные моим звеном в голове эшелона. В шлемофоне чей-то голос. – Наши сбили «Мессер». – Это отлично. Дело сделано, теперь нам уходить. Снижаемся, идем на бреющем. И в этот момент на нас наваливаются «Мессеры». Все оставшиеся после схватки с нашими «ЯКами». Теперь их одиннадцать. Для шести штурмовиков многовато. Сердце замирает, – жить-то охота. Но наши воздушные стрелки бьют по стервятникам, не подпускают их с хвоста. Спереди они нам не страшны. Покрутившись около, проведя несколько атак, они уходят» [9].

Из оперотдела 4-й гв. А в штаб 1-го гшак пришло письмо полковника Чернявина и майора Смирнова: «… Успеху продвижения наших войск во многом способствовала работа штурмовой авиации 1-го гшак, действия которой в этот период происходили в полосе наступления 4 гв. А. Нанося последовательно ряд массированных ударов, штурмовики выводили из строя живую силу и технику боевых частей противника. 4.2.44 удар штурмовиков по Петропавловке способствовал прорыву фактической обороны немцев, и наши войска в этот день полностью овладели Вороновкой, продвинувшись западнее ее на 4 км. 5.2.44 войска армии овладели южной частью Петропавловки, а 7.2.44 она была уже полностью очищена от противника. Войска армии при помощи штурмовиков одновременно овладели Вязовкой и продолжали наступление на Городище. 8, 9, 10 февраля ряд последовательных ударов нанесла штурмовая авиация по районам предстоящих действий войск армии, расчистила им путь для успешного продвижения вперед. 8.2.44 после нанесенного нашей авиацией удара по Городище, в котором противник сосредоточил более 2500 автомашин и другой техники, ошеломленный враг уже 9.2.44 был вынужден оставить Городище. В этот же день штурмовики свой удар перенесли на Набоков Хутор, а на другой день на Зазадовку. Эти пункты войска 4 гв. А в течение 10.2 полностью очистили от противника».

11 февраля четыре танковые дивизии врага нанесли удар из района Ризино на Лисянку. Одновременно от Ерки на Лисянку повели наступление еще четыре танковые дивизии. Навстречу им шла на прорыв окруженная группировка. Наши войска отразили атаку с еркинского направления, но две танковые дивизии к Лисянке прорвались. Окруженный противник в ночь на 12 февраля пробился и к Шендеровке. Между этими рвущимися навстречу друг другу группировками оставалось до 10-12 км [4]. На угрожаемые направления перебросили противотанковую артиллерию, стрелковые и танковые дивизии. 12 февраля 1944 г., выполняя боевое задание на разведку, в исключительно сложных метеоусловиях Балабин пробился к цели и доставил ценные данные о противнике, за что был награжден золотыми часами командующим 7-й гвардейской армией генерал-полковником Шумиловым. Лисянка и Шендеровка подверглись сильным ударам с воздуха. Наступление врага остановили. Авиация 5-й ВА работала по аэродромам и посадочным площадкам окруженной группировки, блокируя их, а также по уничтожению транспортных Ю-52. Бегельдинов в районе Корсунь обнаружил две посадочные площадки с Ю-52, а затем наши штурмовики сорвали вывоз из окружения офицеров и важных оперативных документов противника.

Н.И. Пургин вспоминал: «В Корсунь-Шевченковской операции нас посылали добивать окруженную группировку у деревни Шендеровки. Еще снежок лежал. Бомб у нас не было, поскольку с подвозом были проблемы, так вот мы ходили, стреляли из пушек и пулеметов. Помню, большое поле перед деревней – все мышиного цвета от солдатских шинелей, и никто в нас не стреляет. Сейчас мне их даже жалко, а тогда пальцы на гашетки и пошел туда, в кучу. Отстреляешь и потом выскакиваешь над своей территорией. Мы так били дня три, наверное. По врагу стрелять приятнее, чем по мишеням. Никакой жалости я не испытывал. Задача стояла убивать и убивать как можно больше. Наоборот, когда хорошо попал или что-то взорвалось, чувствуешь душевный подъем». Когда армия терпит поражение, когда противник господствует в воздухе, потери оказываются большими. Так было с Красной Армией в первые месяцы войны. Но сейчас ситуация зеркально изменилась. 15 февраля 3 Ила, ведущий капитан Красота, отлично действовали в районе Дацки, Яблоново, Стеблев. Младший лейтенант Куракин уничтожил 8 автомашин, 3 повозки и до 20 гитлеровцев. 16 февраля Ил капитана Кузнецова, 12 раз водившего на окруженную группировку большие группы, был поврежден зенитным снарядом. Но капитан удержал машину, полностью выполнил задание, и привел самолет домой. 16 февраля пилоты 1 гшак уничтожили 5 танков, 70 автомашин, 10 повозок, 375 человек пехоты.

13 февраля 44-го Сталин спросил А.А. Новикова: "Скажите, товарищ Новиков, можно остановить танки авиацией?" Секунды были отпущены на раздумье. Короткие секунды под пристальным взглядом Сталина. Новиков твердо ответил: "Остановить танки можно!" – "Завтра утром летите на фронт, и принимайте меры, – приказал Сталин и добавил: – Нашумели о котле, а захлопнуть его не можем". Когда в районе Шендеровки передовые части врага разделял только 12-километровый просвет, у наших наземных войск не хватало горючего и боеприпасов – распутица, приказ Сталина был выполнен. Штурмовики, вооруженные кумулятивными бомбами, нанесли несколько массированных ударов по наступавшим танкам гитлеровцев и остановили их. Многие авиаторы были награждены, а Новикову 21 февраля было присвоено звание Главного маршала авиации.

Наше командование выиграло состязание с командованием врага в искусстве маневра войсками, определив исход Корсунь-Шевченковской операции. 14 февраля наши войска овладели городом Корсунь-Шевченковский – основным опорным пунктом врага. Наступили последние дни окруженной группировки. 16 февраля в результате 66 штурмовых вылетов уничтожено 5 танков, 75 автомашин, много лошадей, повозок и живой силы противника. В ночь на 17 февраля немцы двинулись из Шендеровки на юго-запад. Генерал Штеммерман выстроил войска в три колонны, чтобы пробиться к Лисянке. Сильная пурга, казалось, помогала им. Но около часа била артиллерия, в воздухе носились Илы. В условиях разбушевавшейся непогоды их появление казалось совершенно невозможным. А они наносили удар за ударом [3]. На борьбу с вражескими танками и пехотой были брошены все штурмовики корпуса.

Командующий 1-й танковой армией генерал-полковник Хубе подвел свои дивизии к внешней стороне кольца, сотни танков на двух узких участках, пытаясь стальными клиньями пробить кольцо окружения. Открытым текстом передавались его короткие радиограммы Штеммерману: «Выполняя приказ фюрера, иду на помощь, Хубе». «Держитесь, я близко. Вы слышите меня? Хубе». «Еще сутки, и путь вам будет открыт. Хубе». … Группе Илов, ведомой комэска Иваном Голчиным, приказали взлететь в любых условиях и пробиться к Городищу, чтобы помочь нашим наземным войскам, отбивавшим бешеные контратаки «викингов». Шумела метель. Техники, оружейники, мотористы, работники БАО встали живой цепочкой вдоль взлетной полосы, и Илы, ориентируясь по этой цепочке, не делая круга, ложились на боевой курс. Льдом затягивало фонари самолетов. Обледенели винты. На одной из машин вышел из строя мотор, и летчик вернулся на свой аэродром. Враг не предполагал работы авиации в такую погоду, и танковая колонна шла плотно, не рассредоточенно. Илы, разделившись на две группы, одновременно ударили в голову колонны и в хвост. Танкисты пытаются вывести машины из зоны огня. Еще четыре захода сделали штурмовики [5]. 17 февраля «котел» выкипел до дна. Замечание из журнала боевых действий 1-го гшак: «19.02. 1944 – В районе Петровского обнаружен труп и изъяты документы командующего 11 танковой армией генерала артиллерии Гермерман». Видимо, неверно перевели фамилию генерала. И.С. Конев, выяснив, что генерал шел со своими солдатами, вел их на прорыв, приказал похоронить его с воинскими почестями. 18 февраля Москва салютовала доблестным войскам. Участники боев под Корсунь-Шевченковским получили благодарность Сталина, были награждены. Значительный вклад в дело разгрома немецко-фашистских войск внесла 5-я воздушная армия. Но и потери 5-й ВА также были значительными.

В Корсунь-Шевченковской битве основная тяжесть легла на экипажи 1-го гшак. В период операции они на каждый исправный самолет произвели по 16,5 вылета, в то время как истребители – по 8,5. Четко организовали сопровождение Илов истребителями выделяя группы непосредственного прикрытия и ударную, а в дни интенсивной работы – и группы расчистки в районе предстоящих действий Илов [4]. Пилоты 1-го гшак действовали с максимальным напряжением. В нелетную погоду штурмовики эффективно поддерживали пехоту и танковые войска. При быстром изменении ситуации на линии фронта, воздушная разведка давала командованию сведения не только о враге, но и о расположении своих войск. Именно воздушные разведчики выявили аэродромную сеть немцев и концентрацию транспортной авиации немцев, следили за танковыми группировками. В сложных метеоусловиях, действуя с малых высот (или с бреющего полета) под огнем зенитной артиллерии и атаками немецких истребительных патрулей, пилоты 5-й ВА и 2-й ВА осуществили больше тысячи самолетовылетов на разведку [2].

Немецкая авиация в феврале из-за плохой погоды уменьшила свою активность сравнительно с январем. Ударная авиация противника действовала главным образом по боевым порядкам советских войск. Немецкая авиация в боях под Корсунем потеряла от огня наших истребителей и зенитной артиллерии до 185 сбитых и тяжело поврежденных самолётов. Соотношение потерь составило примерно 1:2 в пользу наших пилотов. Немецкие транспортные операции были достаточно эффективны. Ju-52 и Не-111 в любую погоду летали в район кольца, стараясь дать немецким войскам все необходимое. Они смогли обеспечить немецким войскам минимум боеприпасов для стойкой обороны в течение 16 суток февраля 1944 г. и попытки прорыва в ночь с 17 на 18 февраля, эвакуировали из кольца три тысячи своих военнослужащих. Но авиация противника в феврале не смогла существенно помочь своим войскам [2].

Заметно активизировались немцы уже после окончания Корсунь-Шевченковской операции. Много наших авиационных командиров, пилотов, технических специалистов получили награды. Естественным было их желание несколько расслабиться после недавних напряженных боев. Поэтому они оказались не готовы к сюрпризу от ІІІ/JG 52. С 25.02, пользуясь улучшением погоды, немецкие истребители перешли к непрерывному патрулированию до 10-12 Me-109 в районе Федосеевка-Компаниевка-Ингуло-Каменка. Атаки советских разведчиков и истребителей осуществлялись неожиданно, со стороны солнца. Группы до 8-10 немецких истребителей блокировали советские аэродромы, действуя с высот до 6000 м. Однако советские ВВС уже превосходили противника численно и не уступали ему качественно. Поэтому даже самый успешный для пилотов Люфтваффе бой не мог компенсировать проигранного сражения [2]. А 25.02.44 капитан Токаренко в составе 3 Як-1, сопровождая 2 Ил-2, встретил 2 Ме-109. Завязался воздушный бой, в результате которого Токаренко сбил 1 Ме-109, упавший западнее Радчихи. Боевую работу авиаторов высоко оценил командующий 2-м Украинским фронтом И. С. Конев [8].

В конспекте доклада о Звенигородской операции, представленном Рязановым Горюнову в июне 1944 года, содержатся следующие выводы и предложения: «1. В течение всего периода по окружению и уничтожению Корсунь-Шевченковской группировки противника корпус, несмотря на исключительно тяжелые метеорологические условия, дальность базирования частей корпуса, из-за отсутствия аэродрома вблизи района боевых действий, – все же корпус сумел оказать исключительно большую помощь войскам 4 гв., 53, 5 гв. танковой армий и частично войскам 52 армии по окружению и уничтожению войск противника.

2. Необходимо при продвижении наших войск организовывать тщательную разведку аэродромов, высылать передовые команды от строительных батальонов и готовить аэродромы немедленно по продвижению наших войск, а в случае ухудшения дорог применять для переброски строительных батальонов самолеты. Только тщательная разведка и подготовка аэродромов может обеспечить постоянное базирование авиации в непосредственной близости к району боевых действий.

3. Необходимо вести тщательную разведку наличия горючего и боеприпасов, которые противник оставляет, не успевая выводить из-за стремительного наступления наших войск. Опыт показал, что противник оставляет на аэродромах авиагорючее, масло, боеприпасы, но, в связи с медлительностью в этом вопросе наших тылов, это горючее и масло, как правило, используется наземными войсками». Эти выводы учитывались Рязановым затем до конца войны, например, при наступлении на Берлин.

22 февраля 1944 года было проведено два митинга 155-го Киевского гшап в честь присвоения звания Героя Советского Союза гвардии капитанам Нестеренко и Одинцову и в связи с ликвидацией группировки противника в районе Корсунь-Шевченковский. На митинге были приняты и посланы письма матери Одинцова и жене Нестеренко.

В ходе боев противник потерял 55 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными, более 18 тысяч были взяты в плен. Захвачено большое количество боевой техники и вооружения. Результатом победы было сильное ослабление немецко-фашистских войск на правобережной Украине, создание благоприятных условий для развертывания дальнейшего наступления к Южному Бугу и Днестру. И.С. Конев писал: «Корсунь-Шевченковская операция – очень сложная и очень интересная как в оперативном, так и в тактическом отношении. Имея много общего с битвой под Сталинградом, в частности по формам маневра и решительности целей, она отличается от нее рядом особенностей. … С начала Великой Отечественной войны после Сталинградской битвы Корсунь-Шевченковская операция была второй большой операцией на окружение. … Анализируя эту сложную и трудную операцию, я особенно подчеркиваю, что в ней нашли полное воплощение тактика маневрирования, творческое решение оперативных задач и целеустремленность в выполнении стратегического замысла. Следует также сказать, что нигде так не проявляются воля, знания, опыт, духовные и физические качества командиров, политработников, командующих и офицеров штабов, как в операциях на окружение. Здесь надо учитывать и фактор времени, и остроту событий, и резко меняющуюся обстановку, и отчаянные, порой трудно поддающиеся анализу и предвидению действия врага. И не зря наше военное искусство считает, что высшей формой оперативного искусства является окружение противника и принуждение его к полной капитуляции. От командования в этих условиях требуется проявление высокой ответственности, организованности, знаний, личного примера в руководстве войсками, мужества и физического напряжения».

В феврале 1944 года, накануне дня Советской Армии, пришло сообщение: «За самоотверженную боевую работу, высокое мастерство в управлении боевыми частями на поле боя, отличную выучку личного состава, за правильную организацию взаимодействия с наземными войсками и проявленный личный героизм командиру 1-го гвардейского штурмового авиационного Кировоградского корпуса гвардии генерал-лейтенанту авиации В.Г. Рязанову присвоено звание Героя Советского Союза».

Главный штурман ВВС КА генерал Б.В. Стерлигов прислал телеграмму: «Радуюсь твоей заслуженной новой высшей награде – присвоению Героя Советского Союза, дорогой Василий Георгиевич. Надеюсь лично пожать твою руку». Сам Василий Георгиевич увлекался штурманским делом, дружил с такими мастерами, как флаг-штурман Б.В. Стерлигов, А.В. Беляков, и старался привить своим летчикам любовь к этому необходимому в их многотрудной и разносторонней профессии занятию. Борис Стерлигов дворянин, потомственный интеллигент. Рязанов, хоть и крестьянский сын, но тоже врожденный интеллигент, по-научному объективно, глубоко и всесторонне подходивший к любым вопросам. Рутинного для него не существовало. Среди оставшихся вещей Василия Георгиевича была и штурманская линейка. Мама не испытывала особого почтения к вещам, перешивая из одежды все, что возможно, для детей. Линейку дала мне в школу, где этот инструмент с множеством неведомых мне функций, – помню, например, вырезанные там силуэты самолетов, – благополучно затерялся.

Все это, награды, почести, были заслуженными. И, конечно, Рязанову было приятно и радостно. Но Василий Георгиевич не кичился победами. Сыну он писал: «24 февраля услышал по радио, а вчера прочитал в газетах о присвоении мне звания Героя Советского Союза. Получилось на коротком отрезке времени столько радостно-неожиданного, что все это трудно сразу освоить – и гвардейское звание, и звание Героя. Придется еще больше напрячь свои силы и умение, чтобы оправдать ту честь и славу, которую мне оказали…». Рязанов не был склонен к саморекламе, хотя заслуженные почести не отвергал, да и в интересах дела, для авторитета соединения, командир его должен быть уважаемым. Но принцип быть, а не казаться, приникать в суть вещей, а не создавать впечатление о себе, был для него естественным и единственно приемлемым.

Среди многочисленных поздравлений, полученных В.Г.Рязановым, было и письмо с родины, от жителей поселка Большое Козино. Он послал им большое ответное письмо:

"Мои дорогие друзья, земляки, родные! От души благодарю вас за внимание и ваши теплые поздравления по поводу присвоения мне высокого звания Героя Советского Союза. Вместе с вами, дорогие товарищи, я горжусь своей Родиной и своим народом, воспитавшим сотни тысяч героев, сражающихся на фронтах Отечественной войны и самоотверженно работающих в тылу на наших фабриках, заводах, в колхозах.

…Наша Красная Армия неудержимо гонит врага со своей священной земли, вписывая новые ярчайшие страницы в историю нашей Родины. В боях за советскую Родину вверенное мне авиационное соединение получило высокое гвардейское звание. За проявленное в боях мужество, доблесть и героизм наши летчики-штурмовики и истребители отмечены неоднократными правительственными наградами, а многие из них получили высокое звание Героя Советского Союза.

Присвоение лично мне звания Героя Советского Союза я расцениваю как результат большой и напряженной боевой работы всего коллектива соединения, отдающего все свои силы и мастерство на дело выполнения боевой задачи по разгрому немецко-фашистских оккупантов. Получив высокое звание Героя, я обещаю вам, друзья мои, вместе со своими боевыми товарищами умножить боевые дела и традиции всего соединения, еще выше поднять свое боевое мастерство.

Вы же, товарищи земляки, находясь в глубоком тылу, умножайте свои производственные успехи, работайте еще лучше и больше с тем, чтобы дать фронту новые эшелоны оружия, боеприпасов, снаряжения и продовольствия, необходимых для разгрома врага. Я обещаю вам, дорогие друзья, вместе с вами отпраздновать нашу победу в своем родном поселке, в кругу своих близких друзей и товарищей, отдающих сейчас все силы свои, мастерство и умение в борьбе с ненавистным фашистским зверем.

Искренне желаю вам успехов. Крепко жму ваши руки".

Свое обещание Рязанов выполнил, после Победы приехал к землякам. К сожалению, ненадолго. Дела не отпускали его до самого смертного часа.

Ротмистрову присвоили звание маршала бронетанковых войск. Отмечать это событие он приехал к Рязанову, где, по свидетельствам очевидцев, так превозносил заслуги летчиков Рязанова, что последний не мог его остановить. Взаимная симпатия и дружба Рязанова и Ротмистрова была вызвана и сходством их биографий. Оба родились в 1901 году, оба в селах, работали затем в городах, преподавали в академиях. Почти в одно время вступили в Красную армию и в партию, оба воевали в Финляндии. У обоих кроме военного и политическое образование. Ротмистров учился в военной объединенной школе ВЦИК. Интересно, что и Ф.А. Агальцов в 1925 году окончил Киевскую военно-политическую школу, а в 1932 – Военно-политическую академию. От Курской битвы, сражения под Прохоровкой, Рязанов и Ротмистров воюют рядом. В сражениях при форсировании Днепра, в наступлении на Пятихатки, Кривой Рог, освобождении Кировограда, в Корсунь-Шевченковской операции. Одной из важнейших, не до конца решенных задач в РККА, было организовать слаженную боевую работу родов войск в ходе боя. Рязанов с Ротмистровым много и упорно работали над этим, и что-то важное сумели сделать. Судя по письмам Василия Георгиевича, по рассказам очевидцев, они крепко, хорошо подружились в этих боях.

Мама вспоминала о своей встрече с Ротмистровым тогда: «Я снова дежурила на радиостанции, ходила в наряды, несла службу, а затем попала на гауптвахту. Командир взвода объявил трое суток ареста на гауптвахте за обсуждение его приказа. Я продолжала спорить, поскольку и его приказание, которое я обсуждала, и последовавшее наказание казались мне ужасно несправедливыми. Лейтенант сказал: ”Четверо суток!”. Я не умолкала. Он говорит: ”Пять суток!” Я говорю: – Все равно несправедливо! В итоге мы дошли до десяти суток – максимум того, что своей властью мог дать командир взвода. Гауптвахты у нас не было. С меня сняли ремень и отправили работать на кухню.

Там я и работала целыми днями, с раннего утра до отбоя. В основном чистила картошку и мыла посуду. Чистка картошки, здорово надоевшая мне еще на Калининском фронте, на этот раз опротивела до невероятности. На шестой или седьмой день моей гауптвахты в роту прибежал посыльный с приказанием срочно явиться к командиру корпуса нашему экипажу: мне, Тане Лебедевой и Кире Астафьевой. Девчонки бегут за мной на кухню: – Собирайся быстрее! К командиру корпуса вызывают! Нас впервые требовало к себе высокое начальство, и мы, перепугавшись, начали думать, что бы это могло значить. Кира говорит: – Наверное, снова на ВПУ пошлют. Вместе с генералом сейчас и поедем. Таня сказала, что, возможно, мы что-то сделали не так раньше, во время работы на ВПУ. Скорее всего, передали неправильную радиограмму. Сейчас обнаружились последствия этого, нашли причину, и нам придется отвечать. После таниных слов все с подозрением начали смотреть друг на друга, лихорадочно в то же время вспоминая, не делала ли она сама ошибок, которые могли повлечь за собой трагические последствия. Я же промолчала, но была уверена, что всех нас вызывают в связи с моим проступком, чтобы, если не отдать под трибунал, то сурово отчитать за несоблюдение дисциплины. Тут прибежал командир взвода и, прервав наши догадки, сказал, чтобы мы немедленно шли и не заставляли себя ждать. Я обиделась на него еще больше: самодур, сначала сажает под арест, а затем прогоняет с него, и заявила, что никуда не пойду: – Я арестована и не имею права уходить.

Лейтенант снова разозлился и стал кричать на меня, чтобы я немедленно шла, что он освобождает меня из-под ареста. Но я твердо стояла на своем: – Никуда не пойду. Не имею права. Мне вон еще какую гору картошки надо перечистить. Так девчонки вдвоем и пошли.