Две стороны одной медали

Максим Траньков, Татьяна Волосожар

Две стороны одной медали

Серия «Иконы спорта»

Фото на переплете: © Валерий Мельников / РИА Новости

Во внутреннем оформлении использованы фотографии: © Владимир Вяткин, Александр Вильф / РИА Новости; © Ivan Sekretarev / AP Photo / AP Images / EAST NEWS; © Kiyoshi Ota, Oleg Nikishin, Matthew Stockman / Stringer / GettyImages.ru; © Feng Li / Staff / GettyImages.ru; © Christina Pahnke / Sampics / Corbis via Getty Images / GettyImages.ru; © Christof Koepsel – ISU / ISU / GettyImages.ru; © Dennis Grombkowski / Bongarts / GettyImages.ru

© Траньков М. Л.; Волосожар Т. А., текст и фото, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

Моему главному болельщику, отцу – Леониду Транькову. Все мои победы – твои.

Максим Траньков

Пролог

Татьяна

Когда нам предложили написать книгу о нашем с Максимом пути в спорте, я не знала, что ответить. «О чем писать? Что мы можем рассказать о нашей жизни? Будет ли это кому-то интересно?» – мысли роились в голове, и я не знала, что могу, а главное, что я хочу сказать тем, кто будет читать эту книгу. Через некоторое время жизнь все расставила по своим местам: мы с Максимом стали родителями, и, честно говоря, мне стало некогда даже думать о книге. Мы решили, что Максим будет рассказывать историю за нас обоих. Я смотрела на процесс со стороны: воспоминания, дополнения, переосмысление каких-то поступков.

Еще через пару месяцев мы вернулись на лед и уехали на шоу. В перерывах я читала то, что уже было написано. И мы вдвоем вспоминали, а точно ли все было так, или память услужливо подсказывает свою версию событий? Но главное, я поняла, что хочу именно прочесть эту книгу, а не писать ее, что мне интересны события с точки зрения Макса, пусть мы и тысячу раз это проговаривали. Мне интересно посмотреть на все со стороны и просто сказать о чем-то своем в прологе и эпилоге. Книгу продолжил писать Максим. Я же думала, что именно могу сказать – то свое, что он не может или даже не знает. И продолжала задавать себе вопрос: «Что рассказать о своей жизни?» – снова и снова возвращаясь в детство. И вдруг в какой-то момент поняла, что мне есть что сказать.

Не читателям – себе.

Оглядываясь назад, мне есть что сказать себе 4-летней, или 7-летней, или 15-летней, а значит, и сегодняшним 4-летним, и 7-летним, и 15-летним – тем, кто идет в спорт, кто только начинает. Не только в фигурном катании. С высоты олимпийского пьедестала мне есть что им объяснить. Ведь это сегодня все хорошо, можно сказать, что спортивная жизнь и карьера сложились, получилось все задуманное и даже больше. Но когда я начинала, то понятия об этом не имела.

Для меня лед и вся связанная с ним жизнь начались в Днепропетровске. Как и Максима, меня поставили на коньки родители, когда мне было 4 годика. Моя мама – огромная поклонница фигурного катания, и зимой раз в неделю мы всей семьей обязательно ходили на каток – просто для души. С ее слов, мама в детстве сама расчищала лед, потом возвращалась, надевала коньки, спускалась с третьего этажа и выходила под открытое небо, чтобы покататься, насладиться звуком лезвий по льду, ощущением свободы. Мама мечтала о том, чтобы одна из ее дочерей так же страстно полюбила фигурное катание, как и она сама. И сегодня я – ее реализованная мечта.

Фигурное катание было очень популярно, особенно в Днепропетровске. Тогда как раз была очень известна фигуристка Оксана Баюл, в 1994 году стала олимпийской чемпионкой в одиночном катании. И многие девочки вдохновлялись, глядя на нее, и шли на каток. В моем плюс-минус поколении, например, были Юлия Обертас, Алена Савченко и Татьяна Навка. Последняя, кстати, тоже из Днепропетровска – мы с ней земляки.

Когда меня отвели на каток, то там нам с мамой сказали, что я пухленькая, маленькая и не очень подхожу в абонементную группу. «Группа здоровья» – так называлась наша секция для совсем маленьких детей. Помню, как я сдавала какой-то тест, который проходил на полу. Нужно было прыгнуть то ли с тумбочки, то ли со скамейки, в общем, выполнить некий элемент – он у меня не получился, и решили, что я не подхожу. Мама упросила дать мне испытательный срок, и всего за месяц мнение обо мне изменилось. Да я и сама загорелась, как и мама, фигурным катанием – мне нравилось все.

Помню, когда мы начали уже кататься с Максимом и я узнала, как он не любил каток, то была очень удивлена. У меня абсолютно обратная ситуация: я обожала и обожаю фигурное катание. Наверно, мне передалось это по наследству от мамы. Мне очень нравится кататься, нравится этот свист в ушах, причем с детства, музыка, которая подталкивает меня к новым идеям, то, как в какой-то момент начинают получаться элементы. Сохранилось видео, где я, совсем маленькая, вытанцовываю на льду, явно наслаждаясь моментом.

До 14 лет я выступала в одиночном разряде, тренируясь у Антонины Васильевны Пашковской. Я очень хорошо шла, выиграв свои первые соревнования в 7 лет. В качестве награды, как сейчас помню, мне подарили вымпел, и на нем папа сделал гравировку: число, месяц, год выигранных соревнований и мои фамилию и имя. Вымпел был у меня в комнате, и я, глядя на него, хотела идти еще дальше, завоевывать еще больше наград.

Сейчас забавно все это вспоминать – мы все катали одинаковые программы, практически в одинаковых костюмах… Но это было неважно. Я смотрела фигурное катание по телевизору и была уверена, что буду еще лучше.

Я привыкла занимать первые места, но однажды мы приехали на соревнования в Киев – мне было 14 лет, мы все выступили, и вдруг, несмотря на чистое катание, на первом месте оказалась не я. Мне это объяснили тем, что девочка собиралась уйти в парное катание и ей нужно сделать это красиво. Меня, подростка-максималиста, шокировали эти игры. Тогда я впервые столкнулась с несправедливостью, поняла, что спорт – не всегда честная история побед. Научило ли меня это чему-то? Да, не опускать рук и не сдаваться, несмотря ни на что. Я вернулась в Днепропетровск и начала заниматься еще усерднее. Парадоксально, но именно я и ушла в парное катание через некоторое время после этой отобранной у меня победы. У нас был потрясающий директор Валерий Борисович Долгов, у него был наметанный глаз, и он всегда точно понимал, что лучше для молодых спортсменов. Он сидел на втором этаже спорткомплекса «Метеор» и часто спускался посмотреть на тренировки к нам вниз, на лед. Он знал всех своих спортсменов и мог вдруг подойти и сказать, что кому нужно сделать. Однажды, когда я каталась, он показал на меня и произнес: «Ей нужно в парное катание, посмотрите, какое у нее телосложение, и невысокого роста! Тем более у нас есть хороший партнер».

Речь шла о Петро Харченко – он стал моим первым партнером, как и я, перейдя из одиночного. Мы оба были неопытными, но хорошо подходили друг другу по антропометрическим данным. И смотрелись на льду так мило – прямо Ромео и Джульетта. Тренировал нас Вячеслав Ткаченко. Вначале, как и многие другие пары, мы притирались на льду. Нам нужно было понять, как работать в паре. К сожалению, из-за тренировок поздно вечером, уже после хоккея, иногда даже без заливки, мы недорабатывали. Исполнение сложных элементов просто было опасно делать.

Несмотря на все это, нас приметили в Киеве, и через два года меня и Петю позвала к себе тренер Галина Владиславовна Кухар, в девичестве Гржибовская – известная советская фигуристка. Она стала нам второй мамой на долгое время – мы даже жили у нее в доме. Я вспоминаю ее с теплотой – Галина Владиславовна всегда была к нам добра, и такие люди на жизненном пути очень важны для молодых спортсменов…

Нам с Петей льстило такое внимание, ведь у нее уже были чемпионы мира среди юниоров. В частности, Алена Савченко – та самая, которая через несколько лет станет нашим с Максом главным противником на льду. Она каталась в паре со Станиславом Морозовым. Выиграв свой чемпионат, Алена и Стас разошлись. Савченко приняла судьбоносное решение и уехала из Украины – после старта в немецком Оберсдорфе она поняла, что хочет жить и работать в Германии. Стас же остался в Киеве – вторым тренером у Галины Владиславовны. Так и прошел еще год, для меня – без особых успехов.

Однажды подошел Стас: «Я еще могу что-то сделать не только как тренер, но и как спортсмен. Давай встанем в пару!» Честно говоря, для меня это было неожиданно – Стас был старше, отношения с Петей у меня были отличные, мы вместе приехали в новый город к новому тренеру, даже стали чемпионами Украины, нужно ли что-то менять? Правда, высоких результатов на международной арене не было, за исключением призовых мест на этапах юниорской премии Гран-при.

Помню, я советовалась с мамой, взвешивала все за и против, и в результате согласилась. Стаса я знала как человека опытного, все-таки чемпион мира среди юниоров, и мы могли сделать куда больше вместе. Мы прокатались 5 лет, и за это время никаких особых результатов так и не достигли. Четыре раза мы были чемпионами Украины, и максимум 4-е место на чемпионате мира – в Японии. Лидировали в основном российские пары. 4-х мест вообще было много: тогда было очень обидно, это потом мы уже смеялись, что я могла бы построить дом из своих деревянных медалей.

В 2007 году, как раз после 4-го места в Японии, мы со Стасом начали тренироваться не только с Кухар. Я познакомилась с очень важным для меня человеком – Николаем Морозовым, о котором так много рассказывает Максим. Он нам со Стасом ставил программу перед Олимпиадой в Турине 2006 года. Он предложил просто потренироваться у него и одновременно у Галины Владиславовны. Морозов жил в США, и на лето мы перебрались к нему. Думали остаться надолго, но уже через полгода вынуждены были вернуться в Киев на родной каток «Льдинка». У Морозова была интернациональная команда, и его частые переезды никак не совпадали с графиком наших тренировок, смысла сидеть в Америке не было.

Честно говоря, хотелось большего. Я следила за успехами Алены Савченко. В тот момент она каталась в паре с Робином Шолковы в Германии у тренера Инго Штойера. Он пригласил нас тренироваться у него – ему нужна была вторая пара для здоровой конкуренции с Аленой и Робином. Для нас в этом тоже был плюс – перестать вариться в собственном соку, узнать больше, научиться новому, зарекомендовать себя на международной арене с международным тренером.

С Галиной Владиславовной мы расстались хорошо, как мудрая женщина, она взвесила все факты и сама сказала, что в Германии нам будет лучше. Мы хотели медалей, и немецкий тренер мог нам в этом помочь. К сожалению, нашим мечтам не суждено было осуществиться – в Ванкувере мы заняли 8-е место. И после Олимпиады, где мы выступали с немецким тренером и под украинским флагом, Стас надумал заканчивать. Но перед этим сам решил найти мне новую пару. Он поговорил с Максом и выяснил, что Траньков хочет со мной кататься. Он так и сказал Стасу, что перед ним стоит достаточно простой выбор – либо уходить из спорта совсем, либо оставаться, но только со мной.

Было несколько вариантов, с кем бы я еще могла встать в пару, но Максим мне был очень симпатичен. К тому моменту мы были знакомы, но и только, однако интуиция подсказывала – надо ехать в Россию к Максиму.

15 мая 2010 года мы с Максимом Траньковым встали в пару, и я начала выступать за Россию. Судьбоносный день! Меня всегда это одновременно и подстегивало, и страшило – надо было доказать, что мне не просто так дали возможность кататься за эту страну.

Наши успехи говорили сами за себя. Мы брали медаль за медалью, старт за стартом. И чуть ли не с первого сезона стало понятно, что на нас делают ставку в соревнованиях: мы можем занимать высокие места, мы действительно пара топового уровня и готовы бороться за медали в Сочи…

У нас были очень разные пути к той самой Олимпиаде, мы встали в пару взрослыми людьми, но быстро доказали, что мы можем многое, просто не надо бояться что-то менять.

Максим

Книга 1

Пермь

Глава 1

Не знаю, были ли это рассказы родителей, отложившиеся в моей памяти и причудливым образом трансформировавшиеся в мои воспоминания, или я и правда помню, как мой старший брат Алексей вошел в дверь и сказал, что, возвращаясь из кино, увидел объявление у Дворца спорта о наборе детей в секцию фигурного катания. Детей обычно отдают в зимние виды спорта из-за слабого здоровья по совету врачей, но это была не моя история. Мне было как раз 3 или 4 года, и Алексея регулярно заставляли нянчиться со мной, так что с его стороны это наверняка была попытка освободиться. У него не всегда получалось за мной уследить – мы были полными противоположностями. Брат с ранних-ранних лет очень любил читать и в свои в тот момент 10 или 11 буквально поглощал том за томом – причем очень серьезную литературу. Иной раз он погружался в книгу, а я куда-то уползал и мог что-то натворить, так что ему из-за меня еще и прилетало. И вот это объявление…

«Нужно отвести Максима в секцию», – сказал он родителям и привел неоспоримые доводы: каток очень близко к дому, вся семья спортивная, меня надо было тоже чем-то занять, чтобы я не мотался один на улице. Помню, мы пришли на каток, сели с родителями на трибуну и смотрели, как катаются старшие ребята.

– Хочешь так же? – спросили меня. С равным успехом я ответил бы утвердительно, если бы меня спросили о том, хочу ли я кататься на велосипеде или карусели. Я мало что понимал. Катаются, значит, им весело.

– Хочу! – ответил я.

– Ну все, будешь кататься!

Так состоялся судьбоносный диалог, задавший направление моей жизни. Небеса не раскрылись, никаких особых запоминающихся моментов или знаков. Меня просто отвели на каток Дворца спорта «Орленок», тогда на улице Карла Маркса, сегодня Сибирской, чтобы я был «при деле». И там я остался на многие годы.

Я уже упомянул, что семья у меня была спортивной, так что какие-то секции или занятия не считались чем-то из ряда вон выходящим. Брата с детства отправили на лыжи, хотя душа у него к этому не лежала, да и ехать надо было очень далеко на базу. Какое-то время он туда поездил, а потом с головой ушел в учебу. Мама Валентина Ивановна – спортсменка, легкоатлетка, с педагогическим образованием в училище, как это сейчас называется, олимпийского резерва. В тот момент она работала воспитателем в детском саду. А вот отец Леонид Степанович Траньков – мастер спорта СССР по конному спорту, первым среди конников получил это звание на Урале, легенда в Пермском крае, победитель Спартакиады народов РСФСР в 1983 году, в год моего рождения. Он получил шанс поехать на Олимпийские игры в 1984-м. Это было большое достижение в спорте. Но совпало оно с бойкотом нашей страной Игр в Лос-Анджелесе. Отец поехать не смог. А на следующие Игры в Сеуле его не пустили, решив омолодить сборную. В результате, пропустив две Олимпиады не по своей воле, он сломался – для спортсмена нет ничего важнее, чем участие в Играх. Вся твоя жизнь – подготовка к Олимпиаде, все трудности, через которые ты проходишь, все лишения, вся боль – для того, чтобы поехать туда, и моего отца этого лишили. Я понимаю, почему он не смог это преодолеть. Он был в одном шаге от самого важного турнира, и…

Мои родители поженились в 1977 году, и вскоре родился мой брат Алексей. Через несколько лет я. И, несмотря на то, что в конном спорте можно оставаться хоть до 80 лет – пока сидишь в седле, – отец был вынужден уйти: надо было содержать двоих детей, а времена начались непростые. С какой-то периодичностью он возвращался в спорт, работал тренером. Даже когда я уже хорошо себя помню, он регулярно успешно выступал, но потом что-то снова происходило…

Отец работал автослесарем: у него был свой гараж, где он ремонтировал машины. Работал папа хорошо, у него была большая клиентура и, денег ему это приносило достаточно. Он и в этом достиг успеха. Было только одно но – неудача в спорте, да еще и не по своей вине, стала для него тяжелой психологической травмой, и, чтобы заглушить эту боль, он начал выпивать и периодически просто уходил в загулы.

Папа был звездой на городском уровне, всегда ходил со значком мастера спорта, был узнаваем, красив, заметен, и, конечно, его постоянно приглашали выпить, а он не отказывался.

Мама его не бросала, хотя и скандалила, переживала, была вынуждена поднимать двух детей одна на свою зарплату, так как папа мог после гулянок прийти без денег. Они прожили вместе до самой папиной смерти в 2013 году. Между родителями было разное, но они всегда преодолевали все вместе. Папа никогда не обижал ни нас, ни маму, периодически кодировался, но снова срывался. Он мог быть строгим и наказывал нас с братом за серьезные проступки, но всегда был человеком справедливым.

Надо сказать: когда потом у меня начало получаться в спорте, отец будто нашел во мне отдушину. Он знал о правилах в фигурном катании больше, чем я, всегда поддерживал, приходил на мои тренировки, когда я был подростком, иногда, конечно, навеселе, но чем дальше, тем больше он вдохновлялся и тем реже он пил. Он будто видел в моих достижениях себя, он как бы через меня реализовался. Ему было очень важно, чтобы я сделал в спорте то, чего он не смог. Он жил этим. Отец сидел в Интернете, изучал фигурное катание, общался на всех форумах, был моим главным фанатом. Он знал все. Звонил мне и рассказывал какие-то сплетни, которые даже мы, фигуристы, не знали. Сидел за компьютером днями и ночами, приходил с работы и погружался в мир фигурного катания, общался с тренерами. Когда у меня все получалось, то и у папы было в жизни все нормально. Это стало одним из моих стимулов: чтобы у меня дома было все хорошо, мне надо было кататься, надо было показывать результат.

У отца могло быть большое будущее в спорте. До сих пор проводится в Перми Всероссийский турнир памяти моего папы. Наверно, и я мог бы пойти в конный спорт – я с детства сидел в седле. К катку в Перми примыкает стадион «Юность», парк культуры и отдыха имени Горького, – и там, как везде в то время, катались на пони и на лошадях. Естественно, там был конь, которого когда-то списали с ипподрома, – папа знал не только этого коня, но и всех, кто там в конюшне работал. Меня с самого детства уже учили ездить и галопом, и рысью. Девчонки от этого млели и, конечно, просились покататься, когда я уже стал старше. Я их отводил на ипподром, который мне был как родной.

Я умею держаться в седле до сих пор, но в целом, как тогда, так и сейчас, никакой любви к лошадям у меня нет, да и мама была категорически против – далеко ездить, дорого заниматься, да и в конном спорте начался полный развал, а вот каток был рядом. Так и определилось будущее – исключительно вопросом географии.

В общем, я начал заниматься фигурным катанием. Сложности со мной начались практически сразу же – от меня отказалась тренер. Я, честно говоря, даже не помню почему. Кажется, ей не понравилось, как я на что-то реагирую: у меня с детства были огромные глаза и выразительная мимика, нравилось мне что-то или нет – все тут же отражалось на лице. Я помню, что у нас начались занятия в зале для хореографии, и там были огромные зеркала от пола до потолка, и, видимо, я как-то кривлялся перед ними, строил рожи и не слушался, когда мне говорили прекратить баловаться. Я был ребенком, нет ничего более естественного, чем озорничать, но для тренера это стало поводом отказаться от работы со мной. Моим родителям она сказала, что я неуправляемый и мне нужен тренер-мужчина. Наверно, сейчас мне стоит сказать ей за это спасибо, ведь именно попадание к Валерию Вениаминовичу Домрачеву сыграло большую роль в моей жизни.

С Валерием Вениаминовичем мы сразу нашли общий язык, ну как общий – я выговорить его имя не мог и называл Варений Витаминович, над этим смеялись все вахтерши, заставляя меня раз за разом повторять его имя-отчество. Сам Домрачев принимал это с улыбкой – он вообще очень любил детей. Он тоже был бывший спортсмен и, как и мой отец, после развала СССР, когда начался полный хаос в спорте и секции закрывались одна за одной, запил. Эта проблема в провинции существует до сих пор, тогда же пьянство было просто бедствием. Но увлечь он умел. Даже меня, хотя в какой-то момент мне перестало нравиться фигурное катание.

Дело в том, что после нескольких месяцев работы в зале – все эти растяжки, работа на координацию, упражнения, где мне, ребенку, было страшно весело, пришло время выходить на лед, и мне сразу не понравилось. Тут же. Это перестало быть веселым. В тот день, когда нашу группу выпускали на лед, я так и не вышел, устроив дикую истерику маме. Я орал на весь каток, вырывался – дико боялся выйти на лед, боялся, что я упаду, ударюсь головой, что-то сломаю. Мне так не хотелось заниматься этим тогда, что сейчас даже забавно понимать, что фигурное катание стало делом моей жизни.

В итоге маме пришлось мне сшить спецодежду: в шапочку был вшит тонкий поролон, на локтях и коленях были мягкие вставки – только тогда я согласился выйти на лед. И… не упал. Но само занятие – катание – мне показалось дико скучным, а скучные занятия мне не нравились, так что я тут же выдал: «Ну и что? Что дальше? Ходим мы по кругу и ходим, зачем это?» Так что, начиная лет с 5 и, наверное, до 8, я каждую тренировку пытался придумать, как бы туда не пойти. Даже залезал под кровать… Не помогало – меня доставали за ноги и тащили на каток.

ЭТО СТАЛО ОДНИМ ИЗ МОИХ СТИМУЛОВ: ЧТОБЫ У МЕНЯ ДОМА БЫЛО ВСЕ ХОРОШО, МНЕ НАДО БЫЛО КАТАТЬСЯ, НАДО БЫЛО ПОКАЗЫВАТЬ РЕЗУЛЬТАТ.

На самом деле сейчас я понимаю родителей. Времена были тогда непростые, а улица – местом опасным, так что мальчишка должен был чем-то заниматься, чтобы не пойти по наклонной. Был расцвет бандитизма, а Пермь и сегодня не самый спокойный город, скажем так. Да, там прекрасный театр оперы и балета, в который в войну эвакуировали Мариинку, но при этом в Пермском крае огромное количество колоний, и люди, которые выходили оттуда, зачастую оставались в городе. Когда я позже ездил по соревнованиям, то видел города и похлеще, но и Пермь была местом непростым. И, конечно, мама не хотела, чтобы со мной что-то случилось, а постоянные тренировки сводили на нет возможность найти неприятности на улице. Но тогда я этого не понимал и ненавидел лед. Было только одно, что мне нравилось, – красоваться перед семьей, когда мы все вместе ходили по выходным кататься на коньках. Помню, это был открытый каток стадиона «Юность», там был весь город. И мы – в раздобытых тренером по великому блату для всей семьи коньках. Я показывал маме, папе, брату, насколько классно я катаюсь в отличие от них. Это было здорово: вечер, темно, только фонари освещали каток, падал снег, мороз, шерстяные носки и вот эти семейные катания. Мне очень запомнились эти моменты, хотя они не были частыми.

Глава 2

В Перми мы жили все вместе в одной квартире с родителями и бабушкой и дедушкой по отцу – Ольгой Федоровной и Степаном Дмитриевичем.

Большая четырехкомнатная квартира почти в центре города нам досталась благодаря бабушке – директору клуба УВД. Для Перми это было важное место. Там были свои кинотеатр, секция танцев, там проводились елки, торжества, свадьбы, всякие милицейские чины отмечали свои юбилеи. Несмотря на должность и твердость характера на работе, дома бабушка была бабушкой, и я вил из нее веревки. Мне больше всего нравилось ходить с ней на занятия: я мог убежать от бабушки в сугроб, сесть посреди и не вылезать. Меня даже не пугало, что потом я заработаю трепку от отца – настолько я не хотел идти на каток. Она не могла даже зашнуровать мне коньки, потому что я говорил то туго, то слабо, и на это уходило полтора часа – все, лишь бы не выходить на лед.

В свое время бабушка была солисткой Уральского хора, известного на весь Союз, потом стала его художественным руководителем. В Перми есть даже мемориальная доска в ее честь как раз на клубе УВД, где она работала. Моя тетя, младшая сестра отца, мастер спорта по гимнастике и заслуженная артистка Украины, очень долго была солисткой ансамбля «Таврия», часто ездила на гастроли и всегда привозила нам гостинцы из ГДР и других стран, куда тогда позволялось выезжать. Она до сих пор работает в Симферополе в драматическом театре вместе с мужем и сыном.

Огромное влияние на мое воспитание оказал дед со стороны отца. Он был подполковником, служил под началом маршала Жукова. Очень гордился тем, что служил в Свердловске. Дед привил мне привычку к порядку. Я очень хорошо его помню, он умер не так давно, в 2010 году, и до последних дней отличался железной волей. Он никогда не ругал ни меня, ни брата, но ослушаться его никто не решался.

– Внучуля, иди-ка сюда. – Я подходил. – Вот смотри, какая у меня обувь – чистая, и вот у тебя обувь грязная, почему?

– Ну, дед, грязно, там лужи, осень…

– А почему же у меня чистая? Я старенький, я с палочкой хожу, а обувь чистая…