Целитель

Я прошел за ним в спальню. В комнате все было перевернуто вверх дном. Перед дверью стояли большие, почти полные матерчатые сумки. На спинке кровати и двух стульях висела одежда. Вещи были сложены и на полу около сумок. Ахти обошел кровать, остановился перед стоявшим отдельно шкафом из темного дерева с выдвижными ящиками и отпер его дверку ключом. В шкафу лежали два револьвера, небольшая винтовка и два пистолета.

– Выбирай себе инструмент, – сказал Ахти, указывая то на один, то на другой пистолет. В его движениях появилось что-то, напоминающее поведение продавца, в данных обстоятельствах выглядевшее нелепо. – Девятимиллиметровый «Хеклер и Кох Ю-Эс-Пи» или «Глок-17», тоже девятимиллиметровый.

Потом он указал на лежащий сверху револьвер, но теперь уже в нем ничего не осталось от продавца. Он выглядел как человек, принявший решение.

– «Смит-и-вессон» останется у меня.

Я забрал тот из пистолетов, что лежал поближе, «хеклер-и-кох».

– Это хорошая игрушка. Изготовлено в Германии, давно, когда в Германии еще что-то делали.

Пистолет оказался на удивление легким.

– Шестьсот шестьдесят семь грамм, – заявил Ахти, прежде чем я успел задать вопрос. – В обойме восемнадцать патронов.

Он достал с нижней полки коробку. Там что-то звякнуло, когда он потянул ее вверх.

– Ты, конечно, можешь забрать и их. Пятьдесят выстрелов.

Я посмотрел на коробку и на пистолет в моей руке. Оба этих предмета казались абсолютно чужеродными в обычной спальной комнате. Я почувствовал, что мне нужно поторопиться, пока я не передумал.

– У тебя есть какой-нибудь рюкзак или сумка? – спросил я.

В одной из куч наваленных в беспорядке вещей он нашел небольшой черный рюкзачок. Его безобидный внешний вид являл шокирующий контраст с предполагаемым содержимым.

– Это бесплатно. Пока я могу себе это позволить.

Я отдал ему деньги, и он, не считая и не глядя на меня, положил их себе в карман. Я снова посмотрел на пистолет в своей правой руке и коробку патронов в левой. Ахти заметил мою беспомощность.

– Я научу тебя, – засмеялся он и забрал у меня оружие.

Быстрым отточенным движением он отсоединил магазин и набил его патронами из коробки, а затем вернул на место. Казалось, здесь Ахти был в своей стихии.

– Готово, – проговорил он. – Вот это предохранитель, а это – спусковой крючок. Не наводи ни на кого, если не собираешься стрелять. Впрочем, теперь, наверное, это не важно.

Ахти попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Она застыла у него на губах, и на лице появилось беспомощное выражение. Впрочем, Ахти и сам это понял.

– Кофе остывает, – быстро проговорил он. – Пойдем скорее его пить.

Я подумал о том, как быстро все меняется. Как много времени прошло с тех пор, как мы проводили время за совместными ужинами, пили вино, обсуждали планы на будущее. Мы собирались путешествовать, я намеревался писать книги, Йоханна мечтала, что ее статьи станут самыми лучшими, а Ахти подумывал открыть собственную юридическую фирму. И, разумеется, он мечтал о том, как будет жить его с Эллиной семья.

Изменения пришли в нашу жизнь постепенно, но теперь все вдруг внезапно, одним резким скачком приблизилось к общей большой катастрофе.

Эллина сидела в своем кресле, не прикасаясь к кофе. Я упал на диван и попытался придумать, что бы такого подходящего можно было сказать. Это было нелегко, потому что мне хотелось говорить только об одном. Ахти почувствовал это.

– Надеюсь, ты найдешь Йоханну, – проговорил он.

Я понял, что это было моей единственной надеждой в этом мире. Я ясно понимал, и эта ясность проникала в меня, как холод или жара, снова и снова заставляя меня вспоминать все то хорошее, что я могу потерять. В горле вырос комок. Мне нужно было выбираться из этого дома.

– Надеюсь, что вам понравится на севере, – сказал я. – Желаю, чтобы все там сложилось для вас удачно. Уверен, что так и будет. Год – это очень долго. Вы найдете работу, заработаете денег. Все будет хорошо.

В моих словах чего-то не хватало. Но не хватало не только слов. Я чувствовал, что все мы понимаем это и, прежде всего, чувствуем это. Я не знал, что еще мог сказать, поэтому, не глядя ни на кого из них, поднялся с дивана.

– Эллина, Йоханна позвонит тебе как только сможет.

Я вышел в прихожую. Ахти проводил меня. Он стоял в самом темном углу, будто специально. Послышались шаги Эллины по деревянному полу, и вот она уже тоже стоит передо мной со слезами на глазах. Она подошла ближе и обняла меня.

– Скажи Йоханне, что все будет хорошо, – произнесла она, все еще не выпуская меня из объятий. – И скажи, что мы никогда не хотели причинить ей вред.

Я не понял, что она хотела этим сказать, но мне не хотелось задерживаться, поэтому я не стал переспрашивать.

6

Дождь усилился. Он падал с неба широкими полосами толстых тяжелых капель, ударялся об асфальт и расплескивался, будто в приступе гнева, делая окружающий город сверкающе-черным и мокрым. В его запахе ощущалась какая-то горечь, почти вызывающая чувство тошноты. Я постоял минуту в подъездной арке, решая про себя, куда направиться дальше, и думая о том, где я и куда иду. Было девять тридцать, я потерял жену и выпил бог знает сколько чашек черного кофе. Вряд ли теперь мне удастся заснуть.

Там, откуда раньше доносился смех, теперь слышались звуки драки, звон выбитого стекла, а там, где недавно звучал женский смех, теперь раздавался тот же женский голос, только теперь дама вопила, выкрикивая слова брани и протеста. Я натянул капюшон парки, потрогал рукой ремни кобуры и направился прочь.

Глядя вперед, я чувствовал, как капли дождя холодят кожу. Я повернул на Фредрикинкату и через несколько шагов услышал, как дважды прозвучал рев автомобильного клаксона. Звуки шли с противоположной стороны улицы. Я немного опустил капюшон, чтобы видеть, кто сигналит. Оказалось, что это был тот самый молодой африканец, что вез меня от моего дома.

Такси стояло в центре темного квартала, не выключая двигателя, и я справедливо решил, что внутри будет гораздо теплее и суше, чем здесь, в переулке. Через несколько секунд я уже прочно утвердился на заднем сиденье и давал инструкции водителю отвезти меня на этот раз на юг.

У этого человека было имя Хамид и своя история. Он приехал в Финляндию полгода назад. Почему он решил дождаться меня? Потому что я был платежеспособным клиентом. Я не мог упрекнуть его за это. Мало кто был готов работать бесплатно.

Хамиду нравилось в Финляндии. По крайней мере, здесь хоть как-то можно было жить. Он даже подумывал о том, чтобы завести здесь семью.

Я прислушивался к его быстрой речи на ломаном английском и рассматривал его в профиль. Узкое лицо оливково-коричневого цвета, беспокойные миндалевидные глаза, отражающиеся в зеркале заднего вида, проворные руки на рулевом колесе. Потом я снова посмотрел на мелькающие за окном мерцающие огни своего родного города, затопленные улицы, омываемые дождем, в лужах, размером с небольшой пруд, выбитые окна и сорванные с петель двери домов, черные остовы сожженных машин и людей, бродивших по лужам. То, что казалось мне концом мира, для Хамида означало надежду.

Мы доехали до конца Лённротинкату, пересекли прибрежное шоссе и выехали на Яткясаари.

Теперь Хамид вел машину медленно. Он замолчал и включил стереосистему. То, что полилось из динамиков, глухие удары с резким изменением ритма, напоминало смесь хип-хопа и североафриканских мотивов. Над всем этим реял мужской голос, ритмично выкрикивающий, наверное, по тысяче слов в минуту на незнакомом языке.

Когда Хамид спросил, куда дальше, я скомандовал ехать прямо. Я не знал, что делать. Я снова открыл в своем телефоне документы Йоханны и быстро пробежал по ее заметкам. Потом открыл звуковой файл, тот самый, из которого удалил свои с Йоханной голоса, и попросил Хамида подключить телефон к динамикам машины. Он сказал, что за это придется платить дополнительно. Я согласился. Водитель потребовал аванс. Я отдал ему телефон и немного денег. Он широко улыбнулся, сложил купюру, положил ее в карман и только после этого воткнул в разъем стереосистемы провод телефона.

Выкрикивающий по тысяче слов в минуту певец умолк, вместо него возник все тот же неясный шум.

Хамид с любопытством посмотрел на меня, как будто заново оценивая.

Я кивнул: именно это мне и хотелось прослушать.

Мы проехали до конца дороги. Впереди справа был мост на Лауттасаари, а налево – темнота, за которой угадывались многоквартирные дома. Хамид снова спросил, куда ехать дальше. Я указал на закрытое прибрежное кафе с парковкой позади.

Внутри кафе царила темнота, зато снаружи оно было освещено. Огромные квадратные окна были целыми и чисто вымытыми, перед зданием почти не было мусора. Как будто всего за пятнадцать минут мы въехали в совершенно иной мир.

Я сказал Хамиду, что это хорошее место, и попросил его заглушить мотор, чтобы можно было послушать запись. Затем я протянул ему вторую купюру. Он выключил двигатель, и теперь салон машины наполнился все теми же звуками, исчезающими в темноте. Я открыл окно и попросил водителя постепенно убавить звук.

Один всплеск затихал, тут же сменяясь другим.

«Может быть».

Всего лишь «может быть»?

Или точно «может быть»?

Возможно, именно отсюда Йоханна звонила мне.

Я попросил Хамида подождать, забрал телефон и выбрался из машины. Ветер с моря сразу же принялся трепать мои волосы и одежду. Он хватал и рвал их, будто намеревался отхватить от меня кусок побольше. Здесь, около берега, его объятия были мокрыми без всякого дождя.

Я натянул капюшон и приложил телефон к уху, защищая от дождя, и снова включил запись тех звуков. Медленно шагая вдоль берега к северу, я прибавлял и снова убавлял звук. Мой взгляд был прикован к шести-, семи– и восьмиэтажным многоквартирным зданиям на самом берегу. Я пытался взвесить и свести воедино множество не связанных между собой вещей: последний телефонный звонок Йоханны, звуки, которые, скорее всего, были шумом ветра и волн, координаты Целителя, которые пыталась отыскать моя жена, и свои инстинкт и надежду. Полагаясь на все это, я продолжал вышагивать вдоль дождливого берега под ветром. Мои ноги в туфлях промокли насквозь и ныли от холода. Я все еще не понимал, с чего начать.

Как оказалось, дома вдоль побережья находились в неожиданно хорошем состоянии: во многих квартирах горел свет, и всему этому великолепию можно было найти по крайней мере два объяснения. Во-первых, мы находились на побережье, в часто затапливаемом и поэтому приспособленном к затоплениям районе. Во-вторых, здесь жили состоятельные люди. Хотя во многих аналогичных случаях жители таких домов давно должны были отправиться куда-нибудь на север, пережидая там, пока взамен нынешним несчастным дням снова придет период благополучия.

К вертикально возвышающемуся холму была приделана стальная лестница. Я поднялся по ступеням наверх, на небольшую площадку, окруженную стальным ограждением высотой примерно по пояс. Там я обнаружил пару бинокуляров, обращенных в сторону моря, и навел один из них на воду. Наверное, в солнечный день с помощью оптики можно было бы смотреть далеко в сторону горизонта. Сейчас же мне ничего не было видно.

Я развернулся. Прибрежное кафе находилось примерно в двух сотнях метров отсюда и примерно в пятидесяти метрах от ближайшего жилого дома. Я отвел телефон от уха и прислушался.

Резкий соленый запах морской воды и ритмичные звуки волн, бившихся о берег, успокаивали, несмотря на ветер и дождь.

Я спустился по лестнице и направился обратно в сторону ждущего меня такси.

Когда находился на полдороге, примерно в ста метрах от скалы и в ста метрах от машины, я неожиданно попал в луч света и, остановившись, услышал тяжелые шаги.

Я увидел перед собой двоих мужчин, держащих в руках мощные яркие фонари, которые, казалось, они подняли к самым плечам. Мужчины ничего не говорили. И я тоже молчал. Говорили только море и ветер, стараясь перекричать друг друга. Ни один из мужчин не сдвинулся с места. Они стояли передо мной, один справа, второй слева. Наверное, они специально так остановились, достаточно далеко от фонарей друг друга, чтобы не слепить напарника лучом. Сейчас оба луча света скрестились там, где стоял я.

Ослепительный луч заставил меня опустить голову. Я не заметил дубинки, пока она не ударила меня слева, в районе почек.

Я упал на землю и пытался вдохнуть воздух, парализованный застигшей меня врасплох болью.

– Что вы здесь делаете? – услышал я голос над собой.

Я попытался сказать, что не хотел никому причинять вред, что просто прогуливался. Но прежде, чем заговорил, я почувствовал, как мне в живот врезался окованный сталью носок армейского ботинка. Из легких тут же исчезли последние капли кислорода. Слепящие лучи фонарей, слегка вращаясь, продолжали держать меня в перекрестье.

– Зачем ты здесь болтаешься?

– Тебе что, заняться нечем?

– Нам здесь не нужны никакие чертовы беженцы.

Я снова попытался что-то ответить, но изо рта выделялась только слюна; я просто не в силах был выговорить хоть слово.

– Попрошайка.

Пинок по ребрам.

– Неудачник.

Удар дубинкой по правой почке.

– Доходяга.

Удар ногой в пах.

Мне ничего не было видно. Я мог только слышать слова, в которых сквозила ненависть, и перевернулся на живот. Последовал еще один удар по спине.

– Тебе повезло, что сегодня здесь больше нет никого из наших.

– Ты еще легко отделался.

– Мы могли бы просто прикончить тебя.

Послышался смех. Дубинка ударила меня в левое ухо. Стало горячо, и я сразу же оглох. Новый взрыв хохота.

И потом я услышал третий голос, принадлежащий молодому мужчине, который выкрикнул по-английски:

– Назад, или я буду стрелять.

Лучи фонарей исчезли.

– Теперь пошли отсюда. Уходите, или пристрелю.

Снова послышались тяжелые шаги, на этот раз удаляющиеся.

– Идите-идите.

Раздались более легкие шаги, которые приближались ко мне. Чьи-то руки схватили меня за куртку, рванули вверх.

– Вставайте.

Я попытался встать, но это было не так просто.

– Идите в машину.

Я куда-то провалился, сначала сел, потом рухнул ничком. Позади меня что-то хлопнуло. Мир вокруг качался, я перевернулся на спину, потом на бок, ударившись обо что-то лбом.

– Теперь давайте убираться отсюда.

Я все понял. Конечно, я был внутри машины. В такси Хамида.

– Они чуть вас не убили.

Я снова перевернулся на живот, потом наклонил голову. Меня стошнило прямо на пол.

– Черт. Теперь нам действительно лучше поторопиться.

Я изо всех сил старался не потерять сознание. Я даже попытался держаться за дверную ручку и попробовал открыть глаза. Но у меня ничего из этого не получалось.

– Мы будем на месте через пятнадцать минут, всего через пятнадцать минут.

Пятнадцать минут. И что дальше?

7

Я держал в объятиях Йоханну, вдыхал аромат ее шеи, целовал теплые губы. Она коротко рассмеялась, отстранилась и заглянула мне в глаза. Я собирался что-то сказать, но она снова оказалась в моих руках и положила голову мне на грудь. Я гладил ее волосы, пропуская их сквозь пальцы, а другой рукой обнимал ее за шею сзади. От ее волос шел тонкий, легкий, ни с чем не сравнимый аромат.

На кончиках пальцев я чувствовал места на ее теле, где находились мышцы, чувствительные участки, где, казалось, была сосредоточена сама жизнь. Йоханна подняла руку, я снова заглянул ей в глаза и увидел в них зеленые отражения. Я притянул ее ближе и прижал к себе. Она была маленькой и податливой, такой, какой всегда бывала по утрам. Йоханна выключила будильник и придвинулась, положив руку мне на грудь, прижалась лбом к моей щеке и почти успела снова заснуть, проговорив перед этим какую-то милую ласковую глупость.

Я держал ее так крепко, будто знал, что если отпущу, то навсегда потеряю. Я вдыхал запах ее волос, стараясь запомнить его. Она дышала ровно, вокруг нас была тишина, мы были в безопасности и принадлежали только друг другу.

Потом Йоханна дернулась, как это иногда с ней бывало, когда она засыпала. Кто-то стал тянуть ее от меня. Я прижимал ее к себе теснее, но тот, другой, был сильнее и упрямее. Я боролся за нее. Не хотел ее отпускать. Пытался увидеть ее лицо, но она лежала лицом вниз. Мои руки разжались, и кто-то неизвестный наконец завладел ею, Йоханна выскользнула из моих объятий и пропала в темноте. Когда она исчезла совсем и вместо нее рядом со мной не осталось ничего, кроме пустоты, я почувствовал леденящий холод. Я дрожал, и мои руки пытались обнять пустоту.

Свет вокруг вдруг стал ярко-красным – это загорелась мерцающая неоновая надпись за тонкой занавеской. Я попробовал прочитать ее несколько раз слева направо, пока вдруг не понял, что смотрю на зеркальное отражение букв. Наконец мне удалось прочитать слово наоборот, справа налево: кебаб-пицца. Я поднес руку к левому уху, которое ныло, и почувствовал ткань повязки, закрепленной с помощью клейкой ленты. Я лежал всем своим весом на правой руке, которая совершенно онемела. Я вытащил ее из-под себя, потрогал поверхность своего ложа и сел.

Это было что-то вроде служебного помещения или склада. Во рту я чувствовал вкус крови и какого-то металла. Я посидел на месте, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, затем осторожно поднял онемевшую руку. Каждый вдох отдавался болью в спине.

По другую сторону занавески послышался разговор на незнакомом мне языке, первый голос был мужским, второй – женским. Я вспомнил свой сон и ощутил чувство паники, потом вынул из кармана телефон. Экран был темным. Аппарат либо разбился от удара дубинкой, либо просто села батарея. Приступ паники усилился.

Я попытался встать, но не смог удержаться на ногах и рухнул обратно, туда, на чем сидел.

Мой взгляд зафиксировался на тексте, написанном красными буквами за занавеской. На этот раз мне сразу же удалось правильно прочитать его. Какое-то время я сидел и просто дышал, пока не пришла уверенность, что головокружение не повторится. Серый бетон помещения, картонные коробки и бутыль у стены, пластиковые ящики с безалкогольными напитками у двери, некоторые полные, другие пустые, и кресло с небрежно брошенным на нем рюкзаком, который мне вручил Ахти, расположенное всего в двух метрах от меня.

Я опять попытался встать. После предыдущей попытки я был умнее и воспользовался стеной для опоры. Подняв рюкзак, я сел в кресло. Пистолет оказался в руке, рюкзак упал на пол.

Голоса за занавеской ненадолго замолкли.

Я держал пистолет на коленях, когда занавеску кто-то отодвинул. Несмотря на отблески красного цвета позади неизвестного, отчего его лицо оставалось в темноте, а вокруг головы образовалось что-то вроде нимба, я узнал Хамида. Очертания фигуры молодого человека казались какими-то расплывчатыми.

– Не волнуйтесь, – проговорил он.

Я покачал головой, открыл рот и попытался пошевелить языком, но не смог выдавить из себя ни одного звука.

– Воды, – наконец выдохнул я.

Через мгновение занавеска полностью сдвинулась в сторону. В помещение вошла женщина с кувшином воды в одной руке и стаканом в другой. Она наполнила стакан, поставила кувшин на пол и протянула воду мне.

Я пил так, будто впервые в жизни попробовал на вкус воду. Половина ее пролилась мне на грудь, еще часть я, поперхнувшись, разбрызгал на пол. Мне нужно было заново учиться глотать. Со вторым стаканом мне удалось справиться лучше, и на этот раз женщине не пришлось отклоняться, чтобы не угодить под фонтан воды.

Ей было примерно лет тридцать, она была кареглазой, с более светлой, чем у Хамида, кожей. На спину женщине падала тяжелая копна длинных черных волос, которые она собрала сзади в узел, в ушах блестели массивные серебряные серьги. На женщине были темные джинсы, теплая хлопчатобумажная рубашка с капюшоном желтоватого цвета и белоснежный передник.

Она протянула мне рюкзак.

– Это моя двоюродная сестра, – кивнул Хамид в ее направлении.

Он подошел ближе и указал на мое ухо:

– Она знает, что делать.

Я потрогал бумажный тампон и ленту. Со стороны этого уха мир состоял из шуршащих и скрежещущих звуков. Ухо не болело, поэтому, наверное, самым умным с моей стороны будет поблагодарить за помощь, подумал я. О чем и сказал Хамиду.

– Да, – сказал он, улыбнувшись, – они почти уделали вас.

Женщина тоже улыбалась. Попытался улыбнуться и я.

– Спасибо, – сказал я ей сначала по-фински, потом по-английски.

– Я говорю по-фински, – заявила она, – все в порядке.

– Тапани, – представился я, протягивая ей руку.

– Нина.

Ее рука была теплой и узкой, она полностью утонула в моей, и я задержал ее дольше, чем того требовало простое рукопожатие. Податливая женская рука сразу же напомнила мне о жене, рука которой была такой же изящной и красивой. Мой мозг наполнился воспоминаниями, и в каждом из них я прикасался к Йоханне: на ночной улице, когда мы возвращались домой из кино; под столом на надоедливой вечеринке, где никто не мог этого заметить; ранним летним утром, когда я провожал ее на работу.

Нина заметила мою заминку.

– Простите, – извинился я.

В разговор вмешался Хамид:

– У вас какие-то проблемы.

Он был недалек от истины, поэтому я кивнул.

– Вы можете рассказать об этом?

– Почему бы и нет? – согласился я. Но с условием, что он расскажет мне, где я нахожусь.

– Мы в Каллио, – сообщил он.

Я рассказал ему, что у меня пропала жена и мне пришлось отправиться на ее поиски. Что пистолет мой, и я заплачу Хамиду за то, что он вернул мне его. Все время, что я говорил, он не спускал с меня внимательного взгляда.

Нина поднялась со стула, вышла в пиццерию и вернулась назад с небольшой сумочкой. Она достала оттуда и протянула мне упаковку обезболивающего лекарства.

– Спасибо, – поблагодарил я, вытащив две таблетки, которые проглотил, запив водой.

Потом Хамид тоже вышел в пиццерию, чем-то там позвенел и вернулся с чашкой и сахарницей в руках:

– Чай. И много сахара.

Чай был темным, как кофе, обжигающе горячим и таким сладким, что казалось, он застревает в зубах. Несколькими глотками я опустошил и чашку. Я почувствовал, как горячая жидкость попадает мне в горло, а оттуда – в желудок.

Покончив с чаем, я поднялся и немного постоял на месте. Сделав несколько нетвердых шагов, я вышел в зал пиццерии. Зал был размером с небольшой кабинет. Половину его занимала открыто расположенная кухня и прилавок буфета вдоль одной из стен. На другой половине стояли в ряд три небольших столика. Стулья вокруг столиков были пусты и, казалось, ждали, когда кто-то войдет и займет их. На стене висел телевизор; шла передача об очередном пожаре.

– Это местный канал новостей? – спросил я.

Нина покачала головой.

– Это страна, откуда мы родом, – пояснил Хамид.

Я снова посмотрел на пожар. Он ничем не отличался от прочих.

– Извините, – сказал я Хамиду.

– И вы меня, – ответил он.

Нина взяла с прилавка пульт и сменила канал. Информационная станции Хельсинки в непрерывном режиме передавала новости столицы. Я попросил женщину найти последний выпуск новостей.

Потом я вынул свой телефон и попросил зарядное устройство. Хамид щелкнул разъемом зарядки и положил телефон за стойку.

Я сидел на одном из стульев и смотрел на часы на стене. Было двадцать минут второго. Меня тошнило, в теле чувствовалась слабость. В голову одна за другой приходили разные мысли, но я не хотел им следовать. Большинство моих дум вертелось вокруг Йоханны, и даже простая мысль о том, что с ней может случиться нечто, подобное тому, что произошло со мной, причинила мне гораздо большую боль, чем полученные побои.

В местных новостях не было ничего такого, что можно было как-то связать с моей женой. Выросло количество вооруженных грабежей, теперь они часто случались в дневное время даже в районе центра. Прошлым вечером загорелся небоскреб центральной башни Пасилы. Возникла очередная пробка на дороге от границы с Россией. Были и хорошие новости: из туннелей метро удалось откачать воду, и теперь метро возобновило работу. Кроме того, в метро увеличено количество вооруженных охранников.

Но ничто из этого не могло мне помочь.

Хамид присел за столик с другой стороны.

– Я знаю, все еще наладится, – попробовал он меня утешить, когда, оторвавшись от телевизора, я посмотрел на него.

Я немного постоял рядом с пиццерией, вдыхая ночной прозрачный воздух, чувствуя, как он проходит мне в горло, и глядя на замерзшие силуэты деревьев за библиотекой, молчаливо дожидавшихся прихода весны, тепла и новой жизни. Сейчас же была зима в самом разгаре, середина ночи, искрившаяся каплями дождя. Дождь стекал и с крон деревьев. Земля под деревьями тоже закоченела от холода, и так будет еще много месяцев, но деревья это не слишком волновало, они не приходили в ярость и никого не обвиняли в своих неприятностях. Меня отвлек от созерцания всего этого Хамид, который выехал на своем такси из-за угла здания и остановился рядом со мной.