Свет между нами

– Не забудь об оплате, – крикнула Эмили в качестве напутствия. – Деньги нужны в понедельник.

Мое напряжение усилилось. Я чуть не огрызнулась в ответ, что мне было бы неизмеримо легче зарабатывать на оплату жилья, если бы я не боялась потерять работу, но какой в этом смысл? Я бежала сквозь шум и суету Гринвич-Виллиджа, любуясь обрамленной деревьями улицей и красными кирпичными зданиями. Настроение слегка улучшилось… пока я не «помахала вслед» уходящему поезду.

Я поникла. Поднятый поездом ветер растрепал мне волосы и взметнул полы пальто. Его силы не хватило бы, чтобы столкнуть меня на рельсы, но я все равно торопливо попятилась. Грудь сильно сдавило.

Интересно, сколько я смогу выдерживать это давление, прежде чем оно сокрушит меня?

– Восемь пятнадцать, Шарлотта, – Максин, администратор ресторана, красноречиво постучала по своим кроваво-красным акриловым часам. Она так туго стянула в пучок свои волосы стального оттенка, что мне стало жаль ее бедную кожу головы.

– Прости, – ответила я ей, открыла шкафчик и достала фартук официантки. – Ты же знаешь, как бывает с поездами… – я прицепила бейджик к белой блузке, в спешке уколо́в большой палец.

Максин скрестила руки поверх черной водолазки.

– Поезда идут по расписанию. Это ты не отличаешься пунктуальностью.

Я завязала волосы в хвост.

– Обещаю, этого больше не повторится.

– Хм, – хмыкнула Максин и вышла.

В дверь заглянул Энтони Вашингтон – художник-оформитель и мой закадычный друг. За весь день я не видела ничего дружелюбнее и теплее взгляда его добрых и темных, как и его кожа, глаз.

– Там есть работа, – сказал он. – Столик на четверых в твоей секции. Хочешь, я пока предложу им напитки?

– Ты прелесть, что бы я без тебя делала, – ответила я, сунув в карман блокнот для заказов. – Спасибо, что прикрыл меня. Дальше я сама.

Энтони был выше меня, точнее, возвышался надо мной, как и все остальные: я едва дотягивала до ста шестидесяти сантиметров. Он поправил мой бледно-желтый галстук, который мы были обязаны носить.

– Неудачный день для опозданий, милая. Слышал от Скелетора, сегодня грядут неприятности.

Я оцепенела от страха. Однако болтать времени не было: помещение наполнялось посетителями.

В ресторане «Аннабель» подавали завтрак и ланч, и чаще всего здесь было спокойно. Он даже не открывался до восьми утра. Однако сегодня посетители были скорее нетерпеливы, чем неторопливы, и я всю смену металась от столика к столику, с усилием растягивая губы в улыбке. Максин (для Энтони Скелетор) пристально следила за мной. Малейшая жалоба на холодный шпинат по-флорентийски или недостаточно быстро поданный кофе, и она бы сделала из меня отбивную.

Я безропотно выдерживала натиск клиентов, но была не в лучшей форме. Рассчитаются со мной только в конце смены, но я уже и сама прикинула, сколько получу. Мне светил траурный марш, и если я хотела каким-то чудом заработать на оплату квартиры, то в выходные мне предстояло в буквальном смысле надрываться на своей второй работе барменом.

Я пригладила волосы и глубоко вздохнула, решительно настроившись за ланчем приложить больше усилий, чем за завтраком… но тут пришло спасение. Помощники официантов начали придвигать друг к другу столы в моей секции. В ресторан вошла группа элегантно одетых людей.

– Застолье! – возликовал Энтони, сжав мою руку. – Детка, да это же Нил Патрик Харрис[3].

– Что?! Правда?..

Я пригляделась, и точно – в кругу друзей болтал и весело смеялся красивый актер.

Энтони тихонько пихнул меня и сверкнул ослепительной улыбкой.

– Твой рыцарь на белом коне.

– Лучше и не скажешь! – можно считать, месячная оплата квартиры у меня в кармане.

Я сделала глубокий успокаивающий вдох и приготовила блокнот. Не дай бог оплошать перед знаменитостью и его друзьями.

– Пошел в жопу этот придурок! – рявкнул кто-то позади меня, возле стойки регистрации.

Все присутствующие в ресторане обернулись посмотреть на молодого человека в надетой задом наперед бейсболке, со злостью печатавшего на мобильном. В «Аннабель» подобные всплески эмоций – явление необычное, и все же это Нью-Йорк. Спустя секунду посетители уже невозмутимо вернулись к своим разговорам.

Молодой человек всплеснул руками.

– Пусть этот говнюк сам идет за своей едой, – бросил он Максин и выскочил из ресторана, хлопнув дверью.

Буря улеглась, и я направилась к своему столику, но холодный и отрывистый голос Максин заставил меня застыть на месте.

– Шарлотта, будь добра, подойди ко мне.

Я поспешила к стойке.

– Да?

Максин подвинула ко мне пакет со стопкой коробок навынос.

– Ты должна доставить это клиенту.

У меня упало сердце.

– Но… у меня…

– Твои столики обслужит Энтони, – Максин дернула острым подбородком в его сторону. – Это важно.

Энтони замялся, и она нетерпеливо махнула ему рукой. Друг беспомощно взглянул на меня, беззвучно прошептал «прости» и пошел к моему столику, в мою секцию, обслужить моего Нила Патрика Харриса.

Максин поджала густо накрашенные губы.

– Это доставка мистеру Лейку. Понимаю, что он не звезда Бродвея, но ведь все наши клиенты одинаково важны, не так ли?

– Но застолье… в моей секции. Почему не отправить с доставкой Энтони? Или Клару?

Энтони позади нас что-то сказал, и за столиком НПХ раздался взрыв смеха. Максин красноречиво выгнула тонкую, как ниточка, бровь. Вздохнув, я кивнула. Энтони – душевный и обаятельный парень, который с легкостью рассмешит десяток людей, включая знаменитого актера. Я достойно выполняю работу, но, как говорят, слишком «зажата» и слегка «глуповата».

– Поторопись, – Максин дала мне бумагу с адресом. – Похоже, мистер Лейк потерял очередного помощника, но давай не потеряем его как клиента, м-м-м?

Я вяло кивнула. Мистер Лейк, кем бы он ни был, делал заказ не реже одного раза в неделю, и этот заказ забирал какой-нибудь угрюмый или кислолицый помощник – они у него постоянно менялись. Судя по вспышке гнева молодого человека, Лейк только что потерял еще одного.

Я взяла сумку с едой, бросила тоскливый взгляд на празднество Нила Патрика Харриса и вышла. Попробуем найти в случившемся нечто хорошее. Возможно, этот мистер Лейк дает фантастические чаевые.

Ага, мечтай.

Из того, что я о нем слышала, он – импульсивный затворник. Даже если я получу от него двадцатипроцентные чаевые, это никак не сравнится с вознаграждением за обслуживание столика большой компании. Мне оставалось надеяться лишь на то, что я быстро доставлю заказ и вернусь в ресторан до окончания застолья.

Мистер Лейк жил в таунхаусе в западной части, на семьдесят восьмой улице. Пешком идти десять минут, и я пошла быстрым шагом. Если этот парень заказал яйца, то они уже остыли, и последнее, что мне было нужно, – чтобы Лейк позвонил Максин с жалобой, что я слишком медлительна.

Я прошла по Амстердам-авеню и свернула направо. Стоял потрясающий весенний день. Воздух был теплым, но не влажным, как летом, когда одежда липнет к телу, и все вокруг заливал яркий солнечный свет. Семьдесят восьмая улица была чистой, усаженной деревьями, заставленной типичными нью-йоркскими зданиями, подпирающими друг дружку «плечами». Жильем мистера Лейка был трехэтажный дом из красного кирпича, втиснутый между двумя зданиями из бурого песчаника. Я поднялась по трехступенчатой лестнице к входной двери и нажала на звонок.

Никакого ответа.

Я позвонила снова и собиралась сделать это в третий раз, когда из домофона раздался резкий мужской голос, сочащийся сарказмом:

– Что, вернулся за рекомендациями?

Сын мистера Лейка?

Я откашлялась и нажала на кнопку.

– Это не ваш помощник. Он бросил работу… Наверное.

– Уверен в этом. А ты, черт возьми, кто такая?

Я нахмурилась. Меня лишили обслуживания столика Нила Патрика Харриса для того, чтобы я имела дело с грубым сыном грубияна-затворника?

– Я из «Аннабель», – резко ответила я, но потом взяла себя в руки и уже более спокойно продолжила: – У меня ваш заказ, если он вам еще нужен.

Тишина. Когда я уже решила, что ответа не будет, дверь открылась.

Она впустила меня в чудесную прихожую с маленькой сверкающей хрустальной люстрой. Узкий коридор из нее вел в небольшую жилую зону: темную, загроможденную коробками и мебелью. Хотя первый этаж и служил хозяевам складом, на полу лежал дорогой паркет, а потолок обрамлял лепной бордюр.

Слева находилась лестница. Поднимаясь по ней, я миновала несколько дорогостоящих на вид картин. Второй этаж сразу выходил в элегантно меблированную гостиную. Тут преобладал бежевый цвет с вкраплениями голубого разных оттенков. На стенах висели изысканные картины, на шикарных журнальных столиках из дорогого красного дерева стояли пустые хрустальные вазы. На стеклянном кофейном столике у камина лежали остатки картофельных чипсов, обертки от красных лакричных конфет и банка из-под газированного напитка.

– Завтрак чемпионов, – пробормотала я.

Наверное, этот беспорядок оставил бывший помощник мистера Лейка, из-за работы которого я сейчас теряю деньги, которые должна отдать за аренду.

Справа от гостиной располагалась просторная кухня, состоящая из элегантных кварцевых столешниц и техники из нержавеющей стали. При этом раковину завалили грязными тарелками, а стойку – пустыми пищевыми коробками из ближайших и весьма недешевых ресторанов. Несмотря на незначительный беспорядок, было очевидно: здесь живет богатый человек. О том же говорил и престижный район, от которого рукой подать до Центрального парка. Хотя бо́льшая часть огромного второго этажа была мне не видна, я поняла, что она пустует.

– Мистер Лейк? – позвала я.

Сначала тишина, а потом из последней третьей двери, где, скорее всего, находились спальни, вышел молодой мужчина.

– Оставь на столе, – произнес он уже знакомым мне жестким и холодным голосом.

Голосом самой горечи.

Я поставила пакет на кухонную стойку рядом с остальными коробками. Заказ был оплачен, но входили ли в него чаевые? В другое время я бы положилась на судьбу или удачу, но сейчас у меня на счету был каждый доллар.

– Хорошо. Эм… я могу еще что-то сделать для вас?

– Да. Свалить отсюда к чертям собачьим.

От гнева и унижения к лицу прилила кровь. Мне непозволительно злиться, ведь, в конце концов, я работаю в сфере обслуживания, но такое отношение задело за живое. Мало того, меня шокировало то, что подобное прозвучало в настолько утонченном доме.

– Свинья, – буркнула я. Сердито протопав по лестнице вниз, я распахнула дверь и дала ей громко захлопнуться.

Я поспешила вернуться в ресторан. Если застолье не подошло к концу, то я еще успею подзаработать. Возможно, грубый засранец хотя бы включил в счет чаевые.

Я ошиблась и в том, и в другом.

Неприятности, о которых Энтони говорил чуть раньше, и правда нагрянули. У Аннабель Прэтт – владелицы ресторана, в чью честь он и был назван, – есть племянник. Он только-только переехал в Нью-Йорк в поисках актерской карьеры и нуждался в работе. Пока я бегала с заказом, этот Харрис Прэтт явился осваивать азы официантского дела. Максин оттащила меня в сторону, сказать, что каждый из шести официантов и официанток лишается одной своей смены, чтобы этот парень получил полную ставку.

Любой другой благодаря такому откровенному кумовству мгновенно стал бы в глазах всего персонала врагом номер один. Но Харрис был привлекательным, милым и лучился добродушным обаянием. Я с отвращением смотрела на то, как Клара, потерявшая из-за него прибыльную утреннюю смену, бесстыдно флиртовала с ним, показывая на компьютере систему заказов. Рыла себе могилу с улыбкой на лице.

Моя смена закончилась. С застолья мне ничего не досталось, и я ушла в раздевалку. Сдерживая слезы, я сдернула с блузки бейджик.

Максин вошла выплатить чаевые с кредитных карт.

– Этот Лейк дал хоть что-нибудь? За доставку? – спросила я.

Ее высоко вздернутая бровь почти коснулась линии роста волос.

– Он был ужасно груб со мной, – объяснила я свой вопрос.

– Немудрено, – Максин подсчитала мои деньги. – Он расходует помощников так же быстро, как другие – туалетную бумагу. И обращается с ними соответствующе.

– А что с ним такое? – мой день прошел хуже некуда. Какое мне дело до грубияна-затворника? Однако я ожидала увидеть пожилого мужчину, а Лейк оказался молодым, о чем я не преминула сказать Максин.

Администратор пожала плечами.

– Молодой, старый – какая разница? Он отличный клиент, – она впилась в меня взглядом. – Надеюсь, ты не грубила в ответ?

Я мотнула головой. Лейк не мог слышать, как я выразилась о нем, для этого нужен слух как у собаки.

– Хорошо, – Максин вложила мне в ладонь сорок долларов. – Увидимся в понедельник.

Я вздохнула. Эта часть плюс тридцать пять долларов, полученных от клиентов наличными, – меньше половины нужной мне суммы. Меньше половины.

Энтони, все еще обслуживающий столики, вбежал в раздевалку и попытался сунуть мне в руку деньги.

– НПХ очень щедрый. И потом, это твой столик.

От доброты друга на глаза снова навернулись слезы, и я быстро отвернулась, скрывая их. Если Энтони увидит, что я плачу, ни за что не примет отказ.

– Нет, Энтони, ты их заработал, – я встала и закрыла шкафчик, второпях позабыв снять фартук, и обняла друга, спрятав лицо на его плече. – Люблю тебя. Хороших тебе выходных.

Я выскочила за дверь, не дав ему возможности возразить. Уже на улице, по дороге к метро, я обнаружила в переднем кармане фартука двадцать долларов. Из глаз тут же полились слезы.

Глава 3

Шарлотта

В «Счастливой семерке», к счастью, в этот пятничный вечер был наплыв посетителей. Я работала под аккомпанемент оглушительной музыки, перекрывающей голоса и звон бокалов, теснясь за барной стойкой с двумя другими барменами – Сэмом и Эриком, с которыми делила пятничную и субботнюю смены. Они не были ни близнецами, ни братьями, но я всегда обращалась к ним как к единому целому, как в «Повелителе мух»: Эрикисэм. Я сказала им об этом забавном совпадении, когда приступила к работе три месяца назад. Они не поняли, о чем я.

Сейчас Эрикисэм суетились вокруг меня, свободно болтая с клиентами, в то время как я с трудом поддерживала непринужденный разговор. Бармен из меня так себе. Слишком «зажата» и слегка «глуповата». Но когда я пришла на собеседование, Дженсону, владельцу «Счастливой семерки», отчаянно не хватало рабочих рук. К тому же я с идеальной точностью запоминала комбинации коктейлей. Дженсон вечно советовал мне пропускать бокальчик, чтобы расслабиться.

– Господи, неужели нельзя немного пококетничать? Не умрешь же ты от этого? – приговаривал он.

– У тебя вид печальной, но умной милашки.

С этим я тоже не знала, что делать, но изо всех сил старалась выглядеть в темной пивнушке настоящей девчонкой-барменом. Увы, это было не дано мне от природы. Все мои попытки пофлиртовать оказывались безуспешны, поскольку я не могла уследить за своим языком. Я говорила то, что думаю, а подвыпившие в баре мужчины чего, а уж правды в лоб точно не ищут.

Иногда мне казалось, что Дженсон не увольняет меня из жалости. Эрикисэм говорили, что он этого не делает, потому что я похожа на милашку с чудинкой из какого-нибудь независимого кино.

– Парни клюют на такое. И еще как, – заявили они мне.

– Клюют на что? – не поняла я.

Эрик и/или Сэм пояснили.

В «Аннабель» я одевалась скромно и консервативно. В «Счастливой семерке» носила черные топы, подчеркивающие внушительную грудь, подводила глаза темным карандашом и распускала копну непослушных волос. И то, и другое для меня костюмы. Я не скромница и не тусовщица.

Сама не знаю, кто я.

Около десяти Мелани Паркер протолкнулась ко мне сквозь толпу гринвич-виллиджской богемы и богатых хипстеров, которые, по словам моей лучшей подруги, с бешеной скоростью облагораживали район. Она окинула презрительным взглядом молодого мужчину в очень дорогой кофте и кивнула мне в знак приветствия.

– Удачный вечерок, – заметила она. Ее очки заливал свет голубых неоновых огней за моей спиной. В белом кардигане и коричневой замшевой юбке она сама «облагораживала» наш бар, но это был ее «рабочий костюм». Мелани давала уроки игры на виолончели детям манхэттенской элиты, когда не играла в оркестровой яме для какого-нибудь внебродвейского экспериментального мюзикла. Она смахнула упавшую на глаза челку. – Как у тебя дела с оплатой аренды?

Я налила ей «Олд-фэшн», ее постоянный заказ, и пожала плечами.

– Спроси об этом завтра. Мне нужно в лепешку расшибиться за эти два вечера, чтобы заработать на нее.

– Да провались пропадом эта твоя работа, – отозвалась Мелани, пронзая вишенку в коктейле крохотным пластиковым мечом. – Провались пропадом обе твои работы.

В эту минуту меня отвлек клиент, и очень вовремя. Я уже была готова ответить, что ей легко так говорить, когда она два года снимает квартиру с фиксированной арендной платой на пару с еще одной девушкой. Но я прекрасно понимала, к чему клонит Мелани. И точно – она протянула руку через барную стойку и коснулась моей ладони.

– Ты знаешь, чем должна заниматься, – смягчившимся тоном произнесла она. – Когда ты практиковалась в последний раз?

– В среду, – ответила я и не слукавила. – Студия в «Кауфмане» обошлась мне в тридцатку. В тридцатку, которой мне сейчас так не хватает.

С моей стороны было довольно отчаянно так потратиться, учитывая плачевное состояние моих финансов. Вдвойне бездумно из-за того, что это оказалось тратой времени. Бо́льшая часть моих репетиций были таковой. Я играла ноты, совершенно не чувствуя музыки.

– Не хочешь сходить на прослушивание?

Я вытерла стойку тряпкой.

– Не знаю.

– Шарли, прошел уже год.

– Не начинай, Мел. У меня та еще неделька была.

Подруга поджала губы, но в ее взгляде читалась нежность. Она начала что-то говорить, но я не услышала. Мое сердце ухнуло вниз, когда входная дверь открылась, впуская трех мужчин и сногсшибательную брюнетку. Один из мужчин ее обнимал.

Мелани замолчала и скривила лицо.

– Мне даже оборачиваться не нужно. Пришла эта сволочь, Кит?

Кивнув, я с трудом оторвала взгляд от компании, усаживающейся за угловым столиком.

– Я в порядке. В полном порядке.

– Да? У тебя руки дрожат.

Я опустила взгляд на совок для льда в одной руке и бокал в другой. Обе ладони дрожали. Я поставила на стойку совок с бокалом и вытерла руки о фартук.

– Какого черта он тут делает? В городе полно баров.

Больше я ничего не успела сказать, так как Кит встал из-за стола и направился к бару взять всем выпивки. Казалось, что высокому, светловолосому и стройному Киту Джонстону место на пляжном серфинге, а не в темном гринвичском баре. Я ругнулась на себя: надо было ускользнуть, пока он меня не заметил.

– Шарлотта? – Кит втиснулся бочком к барной стойке, не удостоив взглядом Мелани. – Не ожидал увидеть тебя в подобном месте, еще и за стойкой! Как ты? Давно не виделись. В последнюю нашу встречу… – он изобразил на лице жалостливое сочувствие. Думал, у него получилось натурально. – О, черт, вспомнил. Твой брат…

– Что будешь заказывать? – громко спросила я.

Кит проигнорировал мой вопрос и, наклонившись вперед, заговорил со мной так ласково и проникновенно, словно я была единственной женщиной в этом баре и в целом мире. Это был фирменный приемчик Кита Джонстона – один из многих, на которые я попалась: влюбилась в него, доверилась ему и поверила в искренность его слов о любви ко мне.

– Послушай, Шарлотта. Я принимаю чужое горе слишком близко к сердцу. Ты это знаешь. Я воспринимаю все настолько сильно и глубоко, что твоя боль… была невыносимой для меня. Поэтому я сбежал. Трусливый поступок, и я не горжусь им, но мне пришлось это сделать. Твои глаза… Ты ведь знаешь, что меня привлекли твои глаза – твои огромные глаза олененка…

Мои «огромные глаза олененка» жгло от слез. Кит говорил о моем горе и моей боли так, будто я причинила их ему. Это надо же так все перевернуть.

– И когда ты вернулась с похорон, твои прекрасные глаза были настолько полны печали, что другим чувствам в них не осталось места. Знакомая мне Шарлотта исчезла, и ее место занял чужой мне человек. Человек, до которого я не мог дотянуться. Нужно было сказать тебе об этом тогда… но мне не хватило духу. Прости. Мне очень жаль.

Мелани смотрела на него, приоткрыв от изумления рот.

– Ты это серьезно? Думаешь, она купится на эту чушь?

Кит невозмутимо повернулся к ней, растянув губы в вежливой и неестественной улыбке.

– Привет, Мелани. Рад тебя видеть. Прости, но я сейчас говорю не с тобой.

Я слабо качнула подруге головой, и она сузила глаза.

– Пойду в дамскую комнату, – сказала Мелани и с нажимом добавила: – Скоро вернусь.

– Знаешь, она права, – заметила я после ее ухода. – Твои слова – полная чушь, но даже если бы не были ею, их следовало сказать мне год назад. Год назад, Кит. Когда я вернулась с похо… из Монтаны и обнаружила, что мое место в квартете занято, а у моего парня уже другая подружка.

Он склонил голову набок с улыбкой и недоумением на лице.

– Тебя расстраивает потеря места в «Струнах весны»? Шарлотта, ты собиралась пропустить премьеру. Я обязан был что-то предпринять. Шоу все-таки должно продолжаться.

Я протерла тряпкой пятно на стойке.

– А что насчет нас, Кит? – спросила я тихо, ненавидя себя за то, как жалко прозвучали мои слова. Почему я принимала его извинения вместо того, чтобы плеснуть ему в лицо коктейлем? Потому что, даже спустя столько времени, желала услышать ответы, чтобы появилось так называемое чувство завершенности. Возможно, мне не было бы так больно, если бы у Кита была веская причина, которую бы я поняла. Причина лучше той, с которой я до сих пор жила: что наши отношения с ним были ложью.

На его губах снова появилась недоуменная улыбка.

– Нас? Не помню, чтобы мы с тобой были парой, Шарли. Мы были «вместе», – Кит нарисовал в воздухе кавычки, – несколько недель.

Два месяца, одну неделю и четыре дня. При желании я, наверное, и часы могла сосчитать.

– Я был занят квартетом, заканчивал учебу… – Кит пожал плечами, его улыбка стала шире. – Приятно снова встретиться с тобой. Но как бы мне ни хотелось поболтать о том, о сем, если я не вернусь к столу с выпивкой, друзья отправят за мной поисковую группу.

Он свесил руку с барной стойки, как в салуне, и подмигнул мне, словно ковбой их плохого вестерна. Меня вдруг охватил стыд. Вот из-за этого лицемерного засранца мое истерзанное, раненое сердце больше не слышит музыки?

– Извини, – я бросила тряпку. – У меня перерыв.

Я проскользнула мимо Эрикисэма, вышла в переулок возле бара, села на перевернутое ведро, используемое для перевозки льда, и разрыдалась. Не из-за Кита и страданий по его вине, а из-за дежавю тех жутких месяцев после смерти Криса. Встреча лицом к лицу с невероятным равнодушием Кита оживила воспоминания, и они накрыли меня с головой.

Я оплакивала то, чего у меня не было с Китом, хотя казалось, что было. Но больше всего я горевала о Крисе. Я рыдала по брату, и боль в моем сердце пульсировала в унисон с кровью в венах. Казалось, я могла бы проплакать всю ночь, и слезы лились бы без остановки и никогда не иссякли.

Десять минут спустя я остановила бьющий во мне гейзер и вернулась в бар. К счастью, Кит уже сидел за своим столиком, а Мелани – у барной стойки, и не одна, а с нашими друзьями из Джульярда: Майком Хаммондом, Фелицией Стриклэнд и Региной Чен. Все они узнали Джонстона и окружили меня защитным барьером. От их доброты слезы чуть снова не навернулись мне на глаза.

– Ты опять не пришла, – произнесла за бокалом мартини Регина. – А вечеринка была эпичной даже по моим высоким стандартам. Однако она могла быть еще лучше, если бы ты появилась.

– Я пыталась вытащить ее, – начала Мелани, – но…

– Но я была занята, – поспешно сказала я. – Прости, Регина. Следующую постараюсь не пропустить.

– Ловлю тебя на слове. Подумываю устроить ее в конце мая. Тебе крышка, Конрой, если ты не придешь.

Вечеринки Регины Чен слыли у джульярдцев легендарными. Все гости приносили свои инструменты и играли мелодии из популярных сериалов. Я присутствовала на нескольких до смерти Криса. После – ни разу.

Регина с моими друзьями из Джульярда думали, что я временно отдыхаю от прослушиваний. Только Мелани знала правду: что я больше не люблю играть на людях. Моя музыка теперь пуста, механична. Это просто ноты со страницы, и только.

Друзья продолжали болтать и смеяться, и не успела я оглянуться, как смена подошла к концу.