Фантастические истории. Сборник рассказов

Саша рассмеялся, но Андрей Егорович его не поддержал. Он пристально глядел на гида и ждал продолжения.

– Ну вот, он эти часы когда-то в книжке на рисунке увидел. Рисунок был сделан чуть ли не сразу после установки часов. Но вот оказия, потом он её найти не мог. Главное, название книги знал, она без автора была. По всему миру искал. Во все библиотеки запросы подавал. Исчезла книга, как будто и не было. Жена с ним чуть ли не развелась, так ей всё это надоело.

Саша замолчал и сделал ещё один глоток:

– Короче, приехал он сюда, а ему отказали. Он на башню почти уже поднялся, но его перехватили и так по-немецки, как они умеют, отчитали, что де порядок должен быть, что если нельзя посторонним, так всем нельзя! Старик совсем сник, чуть ли не плакал, а они ни в какую. И что, как будто жалко пожилого человека порадовать, ведь он не из любопытства, а в научных целях!

– Многими учеными как раз и движет любопытство, – возразил Андрей Егорович, – к тому же, может быть, именно его научные цели их обеспокоили.

– Не знаю, – сказал Саша, – но факт, что уехал профессор расстроенный. Хороший был человек. Читал, что он недавно умер

– Да, увы, – сказал Андрей Егорович, – кстати, помните, в путеводителе написано, что изготовил часы некий мастер Якоб. Странно, что фамилии мастера нигде не найти. Немцы в таких вопросах очень аккуратны.

– Надо было вам 60 лет назад в этом разобраться, – заметил Саша, – с победителями бы посчитались. Пришли бы в их архив и потребовали!

– Не наша зона, – сказал Андрей Егорович и усмехнулся.– Видел я кое-какие документы, но не по этому делу. Мне удалось подружиться с одним американцем, славный парень был. Коллега мой, кстати. Но кто мог подумать, что я заинтересуюсь самим городом. Знать бы наперёд!

– Вы скорей часами интересуетесь, – хмыкнул Саша, – но я могу понять, они очень эффектные! Прямо мороз по коже!

– Мороз по коже? Интересно! – Андрей Егорович прищурился.

– Это я так ляпнул, не подумав, – смутился гид, – стоят там наверху, а ты внизу, как букашка.

– Нет-нет, обычно то, что ляпают, не подумав, точно бьет в цель, – произнес старик.

***

Пекарня находилась на другом конце Ратушной площади. Андрей Егорович и Саша шли туда целую вечность. Старик волновался и двигался очень медленно, потеряв былую прыть. Саша придерживал его за острый локоть и сочувственно поглядывал на бледное лицо клиента. У входа в пекарню они остановились. Саша сделал вид, что увлечен разглядыванием аппетитной выпечки, выставленной в витрине.

– Перейду Рубикон, – сказал Андрей Егорович, – была, не была!

Он решительно открыл дверь и шагнул внутрь. Нежно звякнул колокольчик. В помещении пекарни было тепло и вкусно пахло кофе, ванилью и корицей. У окна стояли два высоких столика. Стульев не наблюдалось. Андрей Егорович приблизился к столику и облокотился на него.

– Я постою, что-то мне не по себе стало, закажите пока капучино и марципаны!

– Добрый день, чего изволите? – из внутреннего помещения, отделенного от зала домотканой занавеской, вышла полная белокурая женщина лет сорока пяти, её приятное лицо просияло улыбкой. – Простите, что заставила вас ждать. Туристы к этому времени обычно уезжают.

– Я как-то был у вас, – Саша улыбнулся в ответ.

Он вспомнил, что эта же женщина обслуживала их с Иванским в прошлый раз. Невероятно, но она тоже его узнала.

– О, как приятно вас видеть. К нам обычно не приезжают снова. Особенно молодые люди! – хозяйка поставила на стойку тарелку с марципанами.

– Я – гид, моя работа приезжать в одни и те же места много-много раз! – сказал Саша и заказал два капучино.

– Да, да, я помню, что вы работаете гидом, – говоря это, женщина ловко манипулировала кофейными приборами (кофе здесь готовили по-старинке). – Жаль профессора, такой славный человек был. Но башня закрыта для посетителей.

– Да, – машинально ответил Саша, – он был славный.

Хозяйка выбила чек (кофе за счёт заведения), Саша заплатил (сдачи не надо) и понёс съестное к столику. Женщина повернулась и скрылась за занавеской.

Булочки и кофе были съедены быстро. Андрей Егорович всё время молчал, а Саша из деликатности не стал его тревожить. Выйдя из пекарни, они некоторое время стояли, глядя на здание церкви. Двери башенных часов были закрыты до следующего полудня.

– Вам там понравилось? – робко поинтересовался Саша. – Вы не стали спрашивать про вашу знакомую. Почему?

Старик посмотрел на него и глубже надвинул бейсболку.

– Нет, я не смог, – сказал он, наконец, – хотел спросить, но не смог.

Саша понимающе кинул:

– Значит, не судьба. Хоть кофе выпили. А марципаны у них самые вкусные в мире!

Андрей Егорович поглядел на него тяжелым взглядом:

– Знаю. Она сама их готовит.

– У них рецепты передаются из поколения в поколение! Вот где постоянство, традиция. Может быть, они из-за этих плюшек никуда уезжать не хотят?!

Саша засмеялся собственной шутке и смеялся бы еще долго, если бы Андрей Егорович, положив руку на его плечо, не остановил развеселившегося гида.

– Там, в пекарне, нас обслуживала мать Цецильхен.

Саша не знал, что и сказать. Старик явно сходил с ума, а он нёс ответственность за клиента. Вдруг тот начнет буянить, кинется искать юношескую любовь, перенапряжётся – и раз – инфаркт или инсульт.

– Давайте осмотрим город, раз уж мы приехали, – совершенно спокойным голосом предложил вдруг Андрей Егорович.

Саша согласился, но уже без прежнего энтузиазма. Он прикидывал, как уговорить клиента покинуть скучный и тихий, но, как выяснилось, плохо действующий на его здоровье городок.

***

Они посетили музей ремёсел, аккуратное кладбище и невзрачную церковь Святой Бригитты, где покоился прах мастера Якоба. Саша порекомендовал клиенту зажечь свечку (он сам всегда делал это как в православных, так и католических храмах, будучи при этом атеистом), и тут Андрей Егорович решился.

– Саша, думаю, мы можем попасть в башню!

– Вход на колокольню закрыт, да и предупреждение висит… большими буквами, – возразил гид, – может быть, лучше снова пойти выпить кофе? В конце концов, прошло 60 лет, вы могли ошибиться. Спросите про вашу Цецильхен и со спокойной душой поедем обратно. О сделанном жалеют меньше, чем о несделанном!

– Народная мудрость, – покачал головой Андрей Егорович, – но я всё-таки рискну сделать то, чего мне захотелось именно сейчас. А сейчас я желаю подняться на башню!

Саша укоризненно поглядел на клиента, но тот отвернулся и принялся с деловым видом рыться в сумке. Саша обречённо вздохнул.

– Ладно, но будет неловко, если она меня второй раз поймает. Может пожаловаться моему руководству. Знаете, гидом не так-то просто устроиться!

– Она? – старик приподнял брови. – Хочется думать, что это будет стройная блондинка с серыми глазами и обезоруживающей улыбкой. И, ругая, она будет машинально постукивать ладонью по перилам.

– Откуда вы знаете?! – брови Саши поползли вверх.

– Шестьдесят лет назад она поймала меня на башне, – Андрей Егорович почему-то развеселился, – вот так я в неё и влюбился! А что касается вашей лицензии, то ничего страшного. Цецильхен – не ябеда.

Саше стало нехорошо, сердце ёкнуло в груди. Опять он за своё! Кто знает, кого первым хватит инфаркт!

– «Она» я сказал только потому, что она симпатичная и больше запомнилась, – Саша постарался говорить убедительно и спокойно, – но там был ещё и мужчина.

– Гм, не знаю, не знаю, – старик расправил плечи и взглянул на дверь, ведущую на колокольню.

Увидев, что они остались в церкви одни, Андрей Егорович быстро подошел к двери и попытался ее открыть. Убедившись, что она заперта, старик достал из сумки связку ключей и принялся ловко ими орудовать. Саша стоял, не в силах поверить в происходящее. Его клиент, респектабельный пожилой человек, оказался способен на противоправные действия! Гид почему-то на цыпочках подкрался к Андрею Егоровичу и только хотел высказать своё возмущение, как дверь открылась. Старик обернулся, подмигнул Саше и нырнул в проём. Саша последовал за ним, раздумывая, что теперь придётся соврать, что дверь была открыта, что они страдают дефектами зрения, а то и вовсе не умеют читать. Все объяснения звучали неубедительно.

Саша, кляня себя за слабохарактерность, начал подниматься за клиентом по узкой лестнице, цепляясь за металлические перила.

Сквозь узкие оконца пробивались солнечные лучи, что было очень кстати, так как выключателей Саша не заметил. Они шли уже довольно долго, казалось, что они уже поднялись гораздо выше башни. Андрей Егорович молча топал впереди, Саша начинал задыхаться. Он снова подумал, что его клиент сумасшедший. Вон как летит, так шустро и целеустремленно в его возрасте могут двигаться только люди, страдающие навязчивой идеей. Старичок Иванский показался ему сейчас вполне нормальным, во всяком случае, он поднимался по ступенькам тихо и чинно, боязливо цепляясь за перила и для страховки периодически касаясь стены дрожащей рукой.

***

Они достигли глухого уровня башни, но лестница всё ещё была освещена – Саша никак не мог найти источник света. Скорее всего, это была одна из придумок мастера Якоба, полулегендарного персонажа, загадочного бургомистра Траумбурга.

Наконец, старик остановился так резко, что Саша чуть не врезался в него. Они оказались перед чёрной металлической дверью, Андрей Егорович принялся её обследовать.

– Нет замков и ручек! – прокряхтел он, гремя ключами.

– Я думаю, надо спускаться, – благоразумно заметил Саша, – и уберите ваши отмычки, неровен час, увидят!

Старик недовольно заворчал и всем телом налёг на дверь. Не дождавшись результата, он принялся обстукивать её. Саша поёжился, ему показалось, что откуда-то дует. Он не мог бросить клиента, но и оставаться ему не хотелось. Щедрые чаевые и прибавка к зарплате уже не могли скомпенсировать нервное напряжение. Саша задрожал крупной дрожью, пронизывающий холод пробрал его до костей. Ему стало так страшно, что он уже готов был сорваться с места и кинуться вниз, наплевав на всё, чем он так дорожил.

Внезапно ветер утих, дверь скрипнула и распахнулась. На пороге тёмным силуэтом замаячила женская фигура. Она отступила назад, Андрей Егорович и Саша последовали за ней. В комнате, куда они попали, было ещё две двери, Саша догадался, что это что-то вроде холла – из мебели там присутствовал только старинный ломберный стол, покрытый зелёным сукном, и венский стул с твердым сиденьем.

– Садитесь, – женщина сделала приглашающий жест, но Андрей Егорович остался стоять.

– Ох уж эти туристы! – она добродушно рассмеялась. – Колокольня закрыта, внизу висит объявление. Мы собираемся проводить реставрационные работы, как только соберём средства. Сейчас вы немного отдохнёте и отправитесь в обратный путь.

Саша торжествующе взглянул на клиента. Никакой блондинки! Женщина была коренаста, темноволоса, в очках со старомодной тяжелой оправой. Сквозь стёкла поблескивали круглые и тёмные, как вишни, глаза. Она выглядела колоритно, хотя пышная синяя юбка, белая блузка и бархатная чёрная жилетка на шнуровке, составляющие упрощенный вариант национального костюма, не шли к её плотной фигуре.

– Я хотел бы посмотреть часы, – сказал Андрей Егорович, – я приехал издалека, очень вас прошу!

Женщина пожала плечами и, подойдя к одной из дверей, распахнула её. За ней обнаружилась шахта, заполненная металлическими и деревянными деталями. Тросы, цепи, шестерёнки и трубки жили своей размеренной и деловитой жизнью, издавая разные звуки и двигаясь.

– Стал бы я ехать ради этого! – презрительно фыркнул старик. – Я хочу видеть фигуры.

– Я вас провожу!

Саша и его спутник обернулись на голос. Вторая дверь была открыта, перед ней стояла та самая блондинка, которая когда-то не пустила на колокольню профессора Иванского.

– Цецилия? – ахнул старик. – Я думал, ты не появишься.

– Вы меня знаете? – она посмотрела на старика спокойными серыми глазами. – Извините, но я с вами незнакома. А вот молодого человека я уже видела! Он был сегодня в пекарне и мама его узнала.

Саша нервно облизнул пересохшие губы:

– Простите нас, дверь была открыта, я не подумал…

Андрей Егорович подошёл к девушке и снял бейсболку.

Воцарилась тишина, нарушаемая только звуком часового механизма. Саша подумал, что огромное сердце башни бьётся совсем как человеческое. Тик-так, тик-так, тик-так…

– Андрей?

– Да, Цецильхен.

Брюнетка осуждающе покачала головой и вышла. Саша услышал, как стучат по ступенькам её каблуки.

– Ты приехал из-за меня или из-за часов?

– Я приехал из-за тебя, но часы меня тоже интересуют. Последние тридцать лет. Мой интерес к тебе вдвое старше. А ты стоишь передо мной, я вижу твоё молодое лицо и я совсем запутался и не могу рассуждать здраво. Моя логика куда-то испарилась, я увидел твою мать, и тут меня осенило, отдельные факты стали складываться в сумасшедшую мозаику. Может ли быть такое?

Андрей Егорович растерянно умолк.

– Пойдёмте, – Цецилия взяла Андрея Егоровича за руку и повела к двери. Саша шёл за ними с открытым ртом.

***

И вот, они стоят у Золотых фигур Траумбурга. Цецилия коснулась фигуры Короля, и троица величественно тронулась с места, остановившись лицом к лицу с незваными гостями.

– Но они не золотые! – прошептал Саша. – И не позолоченные!

Он осторожно погладил королевскую руку.

– И это даже не металл!

– Вам виднее, ваш дедушка был ювелиром, не так ли? – сказал Андрей Егорович.

Саша нахмурился. Он точно помнил, что не говорил старику о дедушке. Да, «разведка доложила точно», вспомнились ему слова старой патриотической песни.

– Потрясающе! – Андрей Егорович обращался к Цецильхен, – мы, наверное, первые чужаки, увидевшие статуи так близко. И, если присмотреться, митра Архиепископа вовсе не митра, и символы на его одежде – не христианские. А короны Короля и Королевы тоже не короны, да?

– К сожалению, не могу ответить на твой вопрос, – ответила Цецилия, – извини. Я и так показала тебе слишком много. Ты добился своей цели и увидел фигуры. А теперь я провожу вас вниз.

Внезапно старик метнулся к девушке и цепко схватил её.

– Сними ремень, свяжи ее! – прошипел он гиду, с трудом удерживая бьющуюся в его руках Цецильхен. – Давай, это последний шанс! Мы должны всё выяснить! Тут наверняка ещё что-то есть!

Саша вздрогнул. В каком-то сомнамбулическом состоянии он подскочил к Андрею Егоровичу и ударил его в челюсть, тут же взвыв от боли в суставах. Старик тяжело рухнул на пол и затих.

Цецильхен уставилась на неожиданного помощника широко раскрытыми глазами.

– Я позвала вас, и вы услышали!

– Да нет, он просто с ума сошёл, извините меня, я не должен был идти у него на поводу. Теперь меня точно вышибут! Ударить клиента! Клиента!

Цецильхен склонилась над стариком, а Саша остался стоять перед статуями. Он лихорадочно соображал, что теперь делать.

– Клиент всегда прав! – думал он, разглядывая причудливые головные уборы. – И лица, какие лица. Гротескные, с искажёнными чертами. Нечеловеческие, но по-своему привлекательные и внушающие трепет. Я никогда не видел такого ни в одном музее. И почему на фотографиях этого не заметно? Ах, да, снимки никому не удаются!

Андрей Егорович застонал, Цецильхен что-то зашептала ему. Затем она подозвала Сашу. Вдвоём они усадили старика на платформу рядом со статуями. Он тяжело дышал, глаза его были закрыты.

– Вы не хотели бы остаться? – спросила вдруг Цецильхен. – Нам нужны люди. После смерти мастера Якоба у нас умерло уже четверо горожан. А Андрей слишком стар, к тому же его душа отравлена. Жаль, очень жаль.

– Мастер Якоб умер в 1601 году, – сказал Саша, которому и в состоянии стресса не отказала цепкая память профессионального гида, – мы видели его надгробие. Неужели только четверо за четыре столетия?

– Мастер Якоб погиб в 1945 во время англо-американских бомбардировок. Тут неподалёку был какой-то секретный завод, вот они и бомбили…

Саша кашлянул. Его не оставляла мысль, что всё происходящее то ли сон, то ли какая-то абсурдная невероятная пьеса, актёром в которой он случайно стал.

– Мастер Якоб знал, когда будут налёты, но он не мог их предотвратить, – сказала Цецильхен, – он последнее время твердил, что должен отдавать долги. И он уходил из города и делал так, чтобы ни одна бомба не упала на Траумбург. И однажды он не вернулся.

– Ну и ну, – только и мог сказать Саша, – фантастика! И это сделал один человек?!

– Он ненавидел войну, потому что когда-то потерял всё. Когда он не вернулся, налёты прекратились. Мне повезло, потому что в случае его гибели, в следующий раз должна была пойти я. Он дал мне инструкции. Он доверял мне.

– Ты его любила? – это был Андрей Егорович.

Цецильхен повернулась к нему:

– Я любила моего мужа, но потеряла его и детей во время чумы, потом я полюбила мастера Якоба, но он не знал об этом. Наверное, считал меня чем-то вроде сообразительной обезьянки. Потом я встретила тебя, но ты уехал.

Она снова обратилась к Саше:

– Мастер Якоб пожертвовал собой и так и не дождался того, ради чего установил свои часы. Так вы не хотите остаться и помочь? Нам ведь надо следить за Золотыми фигурами. Каждый день они должны выходить на связь, что бы ни случилось! Иначе придётся сделать так, чтобы вы всё забыли.

– Нет, – Саша смутился, но твердо выдержал её взгляд, – я пока не готов, у меня не хватит мужества, но, может быть, со временем…

– Нет, – сказала Цецильхен, – вряд ли вы сюда ещё приедете.

И как в воду глядела.

***

Когда они вернулись в отель, то даже и не вспомнили, где провели день…

***

Мастер Якоб оглядел толпу: оборванные, грязные, утратившие веру в себя люди. Его взгляд скользнул по стройной фигуре той бойкой девушки, которая больше всех суетилась, помогая организовать доставку его громоздкого имущества в город. Он легко смог подчинить их волю, но она, казалось, проявляла даже больше инициативы, чем он запланировал. Её ветхое платье было аккуратно залатано, и она выказала фантазию, сделав заплатки в форме красивых фигур и подобрав цвета так, что одежда не выглядела убогой. Рядом с девушкой всё время находилась полноватая высокая женщина с добрым усталым лицом. Мастер Якоб догадался, что это ее мать. Обе были миловидные, белокурые и какие-то особенные. Как будто вся стойкость и достоинство города, разоренного войной, потерявшего всех детей и большую часть взрослых в результате недавней эпидемии, воплотилась в этих двух женщинах. Сейчас они держались за руки и спокойно смотрели на него, ожидая, что скажет уродливый человек, явившийся в их умирающий город в странном, почти шутовском наряде, и которому они почему-то поверили безоговорочно и сразу.

– Спасибо, друзья. Вы мне помогли и ещё поможете, – сказал мастер Якоб.

Ему показалось, что голос его дрожит, и он рассердился на себя за неподобающую чувствительность. Он должен сделать это любой ценой! Он – последний хранитель Великой Триады, а спасённые им священные символы – единственное, что осталось у его народа. Он всё наладит, вознесет их как можно выше, и возможно придет день, когда на знакомый сигнал отзовутся уцелевшие соплеменники! И почти уничтоженная раса возродится, используя знания и силу, сохраненную им на задворках Вселенной! О, он заплатит добрым землянам достойную плату за их труды. Они будут жить долго, очень долго, эти простые и работящие люди, не утратившие человечности в их нечеловечески жестоком мире. Конечно, кое-чем им придется поступиться, кое в чем себя ограничить. Зато он сделает город мирным и процветающим, и ни одна эпидемия не коснется его жителей. Он обеспечит им самую лучшую и надёжную защиту!

– Вы плачете, господин Якоб? – спросила девушка заботливо. – Ваши вещи пострадали, но мы постараемся сделать всё возможное. Слава Господу, наши мужчины искусны в ремёслах!

– Я не плачу, – ответил мастер Якоб. – Я думаю о том, не слишком ли многого от вас требую и нужна ли вам моя награда…

– Не расстраивай господина Якоба, Цецильхен, – мать дёрнула дочь за рукав. – Он знает, что делает!

– Мне нужно еще шесть повозок, – сказал мастер Якоб окрепшим голосом. – Мы должны перевезти всё до темноты.

Страшные истории о девочках

Толстенькая девочка

Хорошая девочка была Танечка. Глазки большие, а цвета, ну прям орехового. Реснички длинные, носик маленький курносый, губки бантиком. А волосики такие рыженькие, чисто медная проволока.

Училась Танечка в четвёртом «А», любили её все детишки и учителя. Воспитанная, скромная, неуспевающим первая помощница, только вот недостаточек у неё был – пухленькая слишком. Мальчики с ней дружили, но в любви не признавались, а другим девочкам записочки писали, СМС-ки посылали, за косички их дёргали. А к симпатичным танечкиным кудряшкам ни один мальчик за все четыре года не притронулся. Оно, конечно, хорошо – волос целей будет, но Танечка частенько тайком горько-прегорько плакала. Очень уж хотелось, чтобы хоть кто-то интерес проявил, особенно второгодник Витринкин.

Парень – орёл, не иначе! Высокий, глаза наглые серые, каштановые вихры во все стороны. А на деревья как лазил! Однажды даже МЧС вызывали, чтобы его с берёзы в школьном дворе снять. А он на всех наплевал и сам спрыгнул. Кость со временем срослась, но с той поры Витринкин прихрамывать стал. Танечка его за удаль ещё больше полюбила, да и другие девочки на героя надышаться не могли.

Так жили-поживали детишки четвёртого «А», но назначили им как-то новую классную руководительницу. Тётка такая худощавая, улыбчивая, одета по-модному, хоть говаривали, она из далёкого Чернограда приехала. Танечка из любопытства даже поискала, что это за город такой. Краснодар нашла, Белгород нашла, а Чернограда на школьной географической карте не оказалось. Наверное, городок слишком маленький был.

Учительница-то новая вроде неплохая, вежливая, понимающая, но детишки её почему-то полюбить не смогли. Анна Ивановна у них была, золото, а не человек. Жаль, спьяну с сыночком подралась. И нету Анны Ивановны. Теперь Клара Петровна Фобос к доске учеников вызывает. Танечке тоже неудобно было, что она учительницу всё время с покойной Анной Ивановной сравнивает. И она, чтобы это не показывать, ещё больше старалась Кларе Петровне угодить. А та к ней тоже душевно расположилась. Как увидит Танечку, вся заулыбается, зубки острые кажет: «А, здравствуй, моя толстенькая девочка!» Танечке это не очень нравилось, но что поделать. Робела она учительнице слово поперёк сказать.

Как-то после занятий Клара Петровна Танечке говорит:

– Ты меня домой не проводишь, я тут кое-чего прикупила, тяжело нести!

Танечке отказаться неудобно, характер ангельский. Она согласилась, и пошли они к Кларе Петровне. Танечка хотела до порога сумку поднести, но учительница вроде как обиделась.

– Зайди, – говорит, – милая Танечка. Попьём чайку с пирожным «картошка».

Сели они, чай пьют, вдруг дверь открывается и входит тощий дядька. Лицо костлявое, взгляд исподлобья, одет во всё чёрное.

– Это мой муж, профессор Фобос, – говорит учительница, – а это Танечка. Моя ученица.

Профессор засмеялся:

– Как ты, Клархен, точно эту девочку мне описала.

И облизнулся. Танечка подумала, что он коробку с пирожными увидел, подвинула ему и предлагает:

– Кушайте, пожалуйста!

А муж Клары Петровны снова хохочет:

– Я лучше тебя съем, ты такая толстенькая!

Танечка аж задрожала вся, так странно он это сказал, но видит, учительница тоже смеётся, и успокоилась.

Попили они чаю, а Танечке всё как-то не по себе. Она даже пятое пирожное есть не стала, как её ни уговаривали. Потом профессор Кларе Петровне что-то шепнул, и они в другую комнату вышли. А Танечка подошла к окну и видит, ковыляет по улице Витринкин. Свитер серый, джинсики рваные, на скуле синяк. И так доброй девочке хулигана жалко стало, что она тихонечко дверь открыла и на лестницу выскользнула. Но хозяева не дремали. Слышит Танечка, как они за ней бегут, и профессор Фобос злобно вопит: «Упустила!»

Страшно стало Танечке, она без лифта с шестого этажа кубарем скатилась. Хорошо, что толстенькая, а то убилась бы вусмерть. А сзади четыре ноги громыхают, и Клара Петровна с мужем ругается. Профессор орёт, что надо всё без свидетелей сделать, а учительница кричит, что точно рассчитала, и им с Танечкой по пути никто не встретился. Танечка почему-то сразу поняла, что добра от них не жди. Выкатилась бедная девочка на улицу, на ноги вскочила и к Витринкину. «Ты что, дура!» – крикнул мальчик и ещё пару слов добавил, которые Танечка знала, но пока не понимала.

А тут и супруги Фобос из подъезда выбегают. Танечка, хоть и маленькая, их всё-таки перекатом обогнала.

Профессор к детям подскочил, хвать Танечку за пухленькую ручку. Глаза безумные, клыки большие жёлтые, пальцы корявые когтистые. А Клара Петровна растрепалась вся, скрюченными руками Танечку за горло ухватить хочет. И увела бы страшная парочка толстенькую девочку, но тут Витринкин как поднимет костыль, как размахнётся! Р-р-раз, и голову профессорскую снёс, два – и Клару Петровну пополам, благо талия у неё тонкая была. Руки учительницы ещё к Танечке тянутся, а ноги и всё остальное на проезжей части. Один водитель чуть со страху не помер, когда Клара Петровна к нему сквозь разбитое стекло вошла.