Бог из Пустоты

Алексей Гапоненко

Бог из Пустоты

Пролог

"Corruptio optimi pessima".

"Падение доброго – самое злое падение".

Что есть Бог?

Вы когда-нибудь задавали себе этот вопрос? Задумывались об этом? А, может, это было не единожды? Думаю, так оно и есть. Скорее, это был всего лишь риторический вопрос, ведь рано или поздно любое разумное существо задумывается о своём предназначении и цели существования. А где смысл жизни, там и мысли о появлении на свет. Кто или что создало меня, тебя и всё вокруг? Каждый из нас думал об этом и совершенно не важно, к чему пришёл: старец ли с седой бородой и лысиной сидит на пушистом облаке или многорукое нечто, дарующее искру жизни, а может быть это единый космос или вселенский разум… И это всё лишь образы, рождённые мыслями разумных существ.

Удивлён тем, что я говорю о людях, используя такие странные слова – «разумные существа»? Ответ прост, за долгое время я видел множество видов, наделённых искрой разума. Мириады религий и верований прошли через века и расы, сменяя друг друга в нескончаемом потоке жизни.

Когда-то очень-очень давно, ещё в «прошлой жизни», не иначе. Мне было пять, может шесть лет. Я только начал осознавать мир вокруг и познавать его. Вот тогда-то мне постепенно привили идеи о Боге. В том возрасте не было сомнений, что он и есть тот самый старик на облачке. Да и что ещё ожидать от дитя с молоком матери впитавшего христианство. Моя мать была истинно верующей: посты, молитвы и походы в церковь составили значительную часть моего детства. Так с молчаливого согласия отца и доброй настойчивости матери, я стал преданным фанатом Бога.

Было время, когда множество организаций и важных людей в дорогих костюмах кричали с трибун о вреде религии. Когда учёные мужи в белых халатах и очках спорили о нейтронах и антиматерии, лишь усмехаясь над несчастными, серыми массами, поклоняющимися Богу, а страны одна за другой принимали закон об упразднении религиозных идолов. Я же рос в Новой Моголии. Стране, созданной мировым сообществом на останках развалившейся Индии.

Не пережив жестокой гражданской войны, времён религиозного террора старая Индия распалась на два смертельно враждующих лагеря. По заветам Америки воевал север и юг. Причины были не важны, да и навряд ли интересны вам. Скажу разве что о своём родном городе.

Новый Даман. Красивейший город современности, конечно же после Дубая, Пекина и Лас-Вегаса. С этими гигантами невозможно соревноваться. Но кое в чём столица Новой Моголии всё же превосходила даже их. Такого количества людей, как в моём родном городе вы не увидите нигде. Сотни тысяч переселенцев со всего земного шара, перебрались в Новый Даман. Их манили рабочие места в те времена казавшиеся бесконечными. Множество мега корпорации подключились к восстановлению страны. Отмывание денег, политика, технологии и полезные ископаемые. Сухой шорох денег привлекал миллионы людей.

Как и случалось со многими, розовые очки мне сняли в школе. К 2103 году от рождества христова в нашей стране, не осталось религиозных школ или чего-то подобного им. Борьба за власть различных мировых лидеров, полностью отформатировала культуру моей родины. В серое прошлое ушли верования и уважение к предкам. Мир больше не хотел слышать о фанатиках способных на борьбу с большинством И пусть безумие жалкой фанатичной часть было приписано всем. Людям было плевать. Месть и жажда крови, господствовали в сердцах.

За неимением выбора мне пришлось поступать в обычную светскую среднюю школу. К тому же специализированную на программировании. В эпоху хайтека требовались специалисты в IT сфере и различные курсы, учебные комбинаты и прочие образовательные прилипалы в спешке вводили кибернаправление в свои программы.

Проблемы не заставили себя ждать уже через полгода, когда один из моих одноклассников, рыжеволосый мальчишка с вечно грязным носом, заметил на моей груди крестик… ритуальный символ в форме креста, но об этом чуть позже. Что и говорить, к концу занятий в школе, кажется, не было ни одного ученика, не знающего о свихнувшемся юнце, поклоняющемся Богу. В тот же вечер дома раздался звонок. Я смутно припоминаю лицо матери, услышавшей вежливые просьбы представителей школы. Однако хорошо запомнил собственные чувства: смятение, удивление и обиду на неведомых людей, заставивших мать нервно теребить серебряный крест и бросать в мою сторону печальные взгляды.

С тех пор я больше не носил его в школу. В предупредительном мейле, пришедшем через несколько дней, говорилось о запрете открытого поклонения религиозным идолам и штрафе, который сулит родителям в случае повторения подобного проступка их чада. После этого было множество разговоров, попыток объяснить мне несправедливость этого мира и бесконечная забота родителей. Думаю, именно благодаря любви матери и поддержке отца я сумел преодолеть трудности при общении со сверстниками. А их, скажу я вам, было предостаточно.

С младших классов прослыв фанатиком и безобидным слизняком, никогда не дающим сдачи, я плавно перешёл в подростковый возраст. Именно тогда я получил неожиданный подарок от общества. Повсеместное развитие компьютерной техники и виртуальной реальности в конце двадцать первого века, вылилось в настоящую деградацию следующих поколений. Молодые мальчишки и девчонки увлекались робототехникой, программированием, виртуальными средами и многими другими развлечениями цифрового века. За бортом истории остались: спорт, альпинизм, туризм и большая часть офлайн развлечений. Современных людей можно было понять. Зачем стараться на беговой дорожке или потеть на шведской стенке, если можно надеть виртуалошлем и отправиться в настоящее приключение по неведомым далям, испытывая весь спектр ощущений и совершенно не перегружая собственный организм. Именно в такой среде росли мои сверстники, и с каждым годом между нами ширилась пропасть физической силы.

Благодаря отцу я с детства приобщился к походам в лес и рыбалке. Возможность побыть подальше от мира, пытающегося перекроить меня под себя и отформатировать сознание, воспринималась как яркий свет среди тусклого флуоресцентного освещения ночных улиц. Сложно описать мой восторг от первой пойманной форели или костра, разожжённого от одной спички. В четвёртом классе я записался в кружок спортивной подготовки, став его двенадцатым членом. Открытое презрение ребят, занимающихся в нём, скоро сменилось искренним восхищением. Ещё бы, никто из них не мог похвастаться серьёзными результатами, когда приходил на первую тренировку. Медленно, но верно симпатия между нами превратилась в крепкую дружбу. К шестому классу среди сверстников уже не нашлось бы парней, способных без страха подшучивать над фанатиком. По крайней мере, один на один. Даже не представляю, какая злость копилась у меня за спиной. Верующий, да ещё и спортсмен, не трудно догадаться, что мальчишки ненавидели меня, девчонки обходили десятой стороной. Бывали и исключения, но за чередой насмешек и издёвок, я уже и не припомню даже десяти человек, относящихся ко мне с пониманием.

Есть у меня и очень чёткое воспоминание. Оно осталось со мной, пройдя через тысячи дней и миллионы лиц. Родом оно из марта 2111 года. За окном стояла оттепель, а я учился в восьмом классе. Изумительные капли весело соскальзывали с карнизов, норовя отвлечь от занятий. Превозмогая их притягательную силу, я старался внимать голосу учителя. Он постоянно ускользал, а перед глазами упрямо возникали искрящиеся капли и солнечные лучи. Уроки тянулись, словно в замедленной съёмке, но мысли о скорой свободе и беге через ближайший парк грели душу.

После обеда мне, как обычно, захотелось в туалет. Стараясь не привлекать лишнего внимания, фанат Бога в моем лице отправился через третий этаж школы. Вокруг сновали ученики, тоже изнывающие от бремени учёбы. Хотелось надеяться, что хотя бы парочка из них стремилась выбежать на улицу, навстречу солнцу, а не погрузится в прохладные объятия виртуала. Погружённый в мысли я сам не заметил, как оказался в мужском туалете. Тут-то и начался обратный отсчёт…

Джек Харви сплёлся с Мари Струмгольд в страстном поцелуе. Их тела плавно раскачивались, привалившись к дальней стене. Джек упорно пытался нащупать ещё не распустившиеся округлости девичьего тела и походил на безумного гитариста, яростно перебирающего струны, безуспешно ища, но не находящего нужного мотива. Первой гостя заметила Мари. Её затуманенный взгляд, медленно остановился на мне, после чего девчонка резко оттолкнула от себя ухажера.

– Что такое, зай? – недовольно осведомился Харви, резко вырванный из мира наслаждений.

– Смотри! Это тот псих, – слова срывались с её губ легко и непринуждённо. В них не успело проникнуть презрение и насмешка. Она просто озвучивала неоспоримый факт. Перед ней стоял псих, и она явно не планировала делиться с ним своей личной жизнью.

Резко развернувшись, молодой любовник с прилизанными темными волосами бросил на меня злобный взгляд. В нем читалось всё: раздражение, ненависть и даже обида, но чётче всего можно было различить мою судьбу на ближайшее время. Прикидывая в голове шансы на побег, я попытался отступить обратно к двери, как вдруг таймер проблем щёлкнул и громогласно оповестил о конце отсчёта:

«– Почему я вообще должен уходить?! Этот прилизанный даже не отожмётся двадцать раз, что он может сделать? Обозвать меня? Брось, ничего нового он всё равно не придумает».

Именно такие мысли буквально оглушили меня, и ноги сами собой остановились. До слуха донёсся характерный вдох сквозь зубы, визитная карточка Джека, а следом и его голос нарочито прибавивший в басе:

– Чего встал? Давай, давай, вали! – махнул в сторону двери парень. – Не видишь, мы с Маришей заняты.

– Это… это мужской туалет, – поражаясь собственному безумию, бросил я в ответ.

– Чего?! – голос Харви потерял сразу несколько октав. – И что это, блять, значит, козёл?

– Это значит, что девчонкам сюда нельзя.

Лицо под прилизанной причёской изумлённо вытянулось, подарив мне этим неописуемую радость. Не припомню, когда в последний раз я так удачно ставил его на место. Однако долго радоваться мне не пришлось, парень быстро взял себя в руки, и его лицо расплылось в презрительной улыбке:

– Зай, ты это слышала? Подумать только, псих, верящий во всякую херню, учит нас жить, – переводя взгляд с меня на девушку, расписывал Харли. – Ты сегодня что, особенно крепко приложился об пол во время молитвы?

Злясь на самого себя и упущенный момент для бегства, я перебирал варианты, а в голове вертелось только одно:

– Так молятся мусульмане, я просто встаю на…

– Фу! Прекрати! Меня сейчас вывернет, – наконец-то открыла рот Струмгольд.

– Слышь, ты! Пропаганда твоего дерьма запрещена! Совсем поехал что ли? – взвился Джек, красуясь перед подружкой.

Яростно соображая, как выкрутится из положения, я неистово замотал головой и поднял руки, желая остановить парня:

– Нет, нет. Я вовсе не это хотел сказать!

– Ого! Что это у вас происходит? – в туалет вошли Майк и Ромми, два сапога пара, всюду тусящие вместе. Вперёд выскользнул Майк и недружелюбно подтолкнул меня в центр помещения.

– Стойте! Это ошибка! Я не хотел… – начал было я.

– Что этот психованный лепит? – залихватски подбоченясь, спросил Ромми.

– Он нарушил закон об идолах! – радовался Джек. При виде подкрепления, он сбросил остатки вежливости. Расклад сил в мужском туалете безвозвратно сместился в его сторону. Трое на одного, им ничего не стоило познакомить меня с унитазом или даже побить. Хотя о драке в школе быстро бы узнали и их прекрасные характеристики были бы заляпаны. Поэтому ребята быстро выбрали первый вариант.

– Хватай его! Хватай! – вопил Харли, пытаясь удержать мои руки. Втроём ребята быстро скрутили меня и словно таран потащили к кабинкам, тут-то и случилось непредвиденное…

Я уже говорил, что с шестого класса познакомился со спортивным кружком и обзавёлся первыми друзьями. Так вот, кое-что я от вас скрыл. Под влиянием тёплой атмосферы тренировок и весёлого общения со сверстниками, мои страхи были забыты, и крестик снова оказался на моей шее. Он был очень мал, и совершенно незаметен даже под тонкими майками, так что никто не видел его. Сначала на тренировках, а затем и в школе я стал ходить в нём, радуясь маленькому секрету.

Серебряная пластинка не толще пары книжных страниц выскользнула из-под задравшейся рубашки. Сначала мне показалось странным, что ребята резко отпустили меня, но уже в следующий миг я расслышал возглас Ромми:

– Смотрите, у него эта ШТУКА! – он как безумный тыкал в меня пальцем, неотрывно таращась на крестик, болтающийся на тонком шнурке.

Потом кто-то накинулся на меня сзади, кажется, это был Джек, но точно я не уверен. Началась толчея, шёлковая ниточка легко лопнула, и крестик был в руках у Майка. Несколько секунд парень зачарованно смотрел на объект культа, запрещенный для публичного показа. Тяжело вздохнув, словно собираясь с мыслями, он оторвал взгляд и посмотрел на подельников:

– Может, лучше смоем это?! – пластинка взмыла на вытянутой руке, оказавшись на уровне глаз всех собравшихся.

– НЕТ! Не смейте! – попытавшись вырваться, я легко опрокинул Джека на грязный пол. Кажется, тот ударился затылком, но это меня не волновало. У них был мой крестик, и они задумали страшное. – Это моё, отдай! Верни мне его!

Краем глаза я видел, как Мари бросилась к своему возлюбленному. Джек был совершенно сбит с толку. Он не ожидал, от меня такой прыти и до сих пор не пришёл в себя от падения. Хотя его глаза яростно сверлили меня, он никак не мог подняться с пола. Тем временем Ромми всем весом повис у меня на плечах, не давая дотянуться до смеющегося толстяка Джека и моего сокровища. Наконец-то Харли сумел опереться на подругу и вскочил на ноги.

– Ублюдок! Вонючий псих, посмотри, что ты наделал, – жалобным голосом вопил восставший из грязи парень. Говорил он, конечно же, о мокрых штанах и выпачканной рубахе. С отвращением оттянув её от тела, он затрясся и, совершенно выйдя из себя, заорал. – Давай! Смой это дерьмо, куда следует!

Дальнейшее я помню гораздо хуже. Меня продолжали держать, а толстяк понёс крестик к жерлу унитаза, словно знамя победы после тяжёлой битвы. Мне даже показалось, что он чеканит шаг, хотя, скорее всего, это уже моё воображение. Продолжая сопротивляться и, истошно вопя, я попытался сбросить кого-то удерживающего меня. Вместо этого мы вместе повалились на пол, и продолжение кошмара я наблюдал уже оттуда.

Джек достиг пункта назначения, и крестик, словно приговорённый к казни смертник закачался над пропастью. Он цеплялся за ниточку и старался уклониться от бездонной пасти унитаза. А парни что-то наставительно говорили мне. Все они смеялись и таращились. Только Мари Струмгольд стояла серее тучи, изумлённо следя за происходящим. Может жестокость расправы оказалась слишком неожиданной для неё, кто знает? В какой-то момент она даже протянула руку и что-то спросила у парней, но те лишь отмахнулись от глупой девчонки, а потом храбрый серебряный крестик полетел вниз…

***

Общество всегда находит внутри себя дурную овцу. Во времена моей молодости овцой стали верующие. На волне религиозного терроризма, охватившего мир в двадцать первом веке, появились целые институты, занимающиеся проблемой веры и религиозных идолов. Определив опухоль, они начали планомерно вырезать её с тела мира. Как водится, опухоль оказалась злокачественной. Метастазы разошлись во все уголки и страны планеты, вспыхнули восстания, а бич века – терроризм обрёл бесчисленный поток сторонников. Многие историки с пеной у рта описали дальнейшие события. Распад Индии и кровопролитные азиатские войны, захлестнувшие мир в 2080-2093 годах. Ко времени моей молодости мир снова засыпал, уставший от почти вековой встряски и огородивший все припухлости высокими заборами из законов и пропаганды.

Окончив школу, в 2114 году, совсем не ту, в которую когда-то поступал, но всё-таки приличную, я направился прямиком на факультет подсобной виртуальной графики небольшого института. С моей биографией и запачканной репутацией, ни о каких престижных вузах думать не приходилось. Характер я имел прескверный, однако вера ещё осталась во мне, а крестик вновь оказался на шее.

Я хотел дарить людям радость и счастье в этом карбоновом мире, поэтому решил посвятить себя производству прекрасных видений для виртуала. Мне пришлось буквально грызть гранит науки и ломать мозг в долгих погружениях. Онлайн мир встретил меня соблазнами и закрытыми для понимания дверями. Десятки лет, очищающийся от инакомыслия, он стал калькой позиции правящих классов и давал лишь хорошо синтезированную копию свободы. Такую же, как секс в виртуале – красивый и сладостный, но лишённый искренности и внутреннего естества. Жизнь шла своим чередом, учёба подошла к концу и, получив требующиеся документы, я оказался на перекрёстке большого города. Впереди была целая жизнь и миллионы возможностей. То время поистине прекрасно и не стоит лишнего пересказа. Скажу лишь то, что мне нравилось жить.

Христианство заняло в моей жизни положенную нишу и редко показывалось за её пределами. Я привык отвечать на вопросы о вере в общих чертах и не чувствовал, что кривлю душой. Раз в месяц бывал на службах в единственной на весь город действующей церкви. Это ещё один подарок от общества. Свобода слова и повсеместное её возвышение, не дали политикам снести все церкви. Нашлись люди, предложившие сохранить её, как памятник для потомков и просто ценную историческую реликвию, пусть и не пользующуюся популярностью. Было моветоном принижать кого-то за его ориентацию или, не дай бог, позицию в обществе, однако вера осталась за бортом свободного мира, а вместе с ней и одинокая церковь в пригороде.

Второй поворотный момент в моей жизни произошёл именно здесь. Среди свечей и маленьких уютных икон. В тот день я чуть запоздал, пришлось допоздна возиться с особо сложной структурой в моём виртуалошлеме. В результате проспав будильник, мне пришлось в спешке добираться до метро в час пик. Утренняя служба шла около двадцати минут, когда я, тихонько перекрестившись, проник в святая-святых. Отец Грегори по обыкновению был хмур, но его добрые глаза выдавали в нём искреннюю веру и любовь к прихожанам. Сухой высокий мужчина с необычайно изящными длинными пальцами, он, пожалуй, мог бы стать пианистом или музыкантом в далёком прошлом. Но видно его мыслительные способности не подходили для игры в виртуале, а может быть он попросту не любил онлайн, так же как и я. Его серое лицо было обращено к нескольким десяткам людей собравшихся в это утро в церкви.

Заметив, как я вхожу, он лишь слабо кивнул, не нарушая ход церемонии, и продолжил нести слово Всевышнего. Осторожно пристроившись в конце паствы, и усмиряя дыхание, я постарался быстрее раствориться в его голосе. А таймер беды вновь тикал за границами нашего понимания. Минуты радости и спокойствия медленно текли между людьми. Судьбы всех пришедших сюда были похожи. Наверное, мы были последним поколением, желающим верить в Бога, а не в кумиров онлайна. Не признающие общепринятые истины и не верящие в богоподобный лик корпораций и правительств, нависшей над человечеством, словно дамоклов меч.

Служба начала подходить к концу, осталось всего два стиха, и голос Грегори приобрёл любимые мной нотки.

– Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую1… – часы рока вновь сработали, прервав молитву. Раздался сильный гул, земля под ногами затряслась. Кто-то из прихожан закричал, падая на пол, но крик был далёким и почти призрачным. В голове словно раздулся огромный мясистый шар, давящий на весь череп разом. Последним что я видел, было изумлённое лицо отца Грегори пытающегося удержать равновесие. Яркая вспышка и грохот перекрытий купола отвлёк меня, но что бы поднять глаза вверх времени уже не осталось.

Глава I – Спасённый

Пробуждение – это особый миг, когда головной мозг быстро возвращает полный контроль над телом, разгоняя кровь и стирая воспоминания о содержимом сновидений. Они, как отработанный кэш ненужных данных, отправляются в архивное хранилище памяти, спрессованные и тусклые на фоне ярких эмоций нового дня. Этот ритуал повторяется с завидным упорством из века в век. Почти все живые организмы, встреченные мной, нуждались в нём: кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени.

Каждый раз, просыпаясь, мы словно рождаемся заново. Вся предыдущая жизнь остаётся где-то позади, в таинственном слове «вчера», а впереди, перед нами, лежит целый мир. Иногда мы приходим в себя в совершенно незнакомом месте, голова начинает судорожно искать ответ на единственный вопрос: «Где, чёрт побери, я нахожусь»? Если ответ найден, мы испытываем облегчение. Неизвестность слишком пугает, чтобы наслаждаться ей. Конечно же, существуют исключения, но о них лучше и не говорить. Они не зря встречаются редко и поэтому, чаще всего, не способны влиять на общее положение дел.

Успел ли я тогда подумать о том, что ослепительная вспышка под сводами купола – это последнее, что увижу в своей жизни? Нет, но миг пробуждения практически мгновенно одарил меня всей гаммой эмоций, которую только можно ощутить. Медленно приходя в себя, мой организм начал подавать множество сигналов в мозг. Все рецепторы словно сошли с ума, наперебой крича о неправильности, неестественности происходящего. Меня окатило волной тошноты, и мелкие судороги начали сводить всё тело. Кое-как разлепив глаза, я ничего не увидел: кромешная тьма перекрывала собой окружающий мир, заставляя кровь закипать от переизбытка адреналина.

– «Ослеп! Ничего не вижу!» – мысли вертелись в сюрреалистичном калейдоскопе, пока я механически открывал и закрывал глаза, совершенно не замечая разницы. Секунды томительно тянулись, обвивая меня словно липкие ленты смирительной рубашки. Ужас от происходящего нарастал всё больше: челюсти начало сводить, как при спазме от зубной боли.

– «Что же творится?!» – попытавшись взмахнуть рукой, я тут же понял, что к чему-то привязан. Руки, ноги и даже моя голова были зафиксированы и почти неподвижны. Это пугало, но, с другой стороны, означило, что я всё ещё жив. И в этот момент тьму прорезала вспышка яркого света, и цветной мир обрушился на меня, как лавина посреди жаркого летнего дня.

Забыв, как дышать, я смотрел на длинную световую панель бледно-синего оттенка. Она тянулась почти через весь белоснежный потолок, плавно перетекала на дальнюю стену, покрытую странными мелкими рисунками, и заканчивалась где-то на уровне пояса среднего роста человека. У стены располагались два стула, журнальный столик и большая ваза с розовыми цветами. Мой затуманенный разум на долгие мгновенья замер, сконцентрировав внимание на этих таких ярких и таких искусственных растениях.

Немного взяв себя в руки, я перевёл взгляд направо. Широкое окно, скорее всего, из токочувствительной металлокерамики и тепловая панель. Чуть левее пристроилась небольшая сенсорная консоль. Должно быть, отвечающая за плотность материала при помощи электричества, что в свою очередь определяет, какую долю света будет пропускать окно.

Весьма хитрая разработка начала двадцать первого века, стремительно прижилась в мире. Сейчас пропускная способность была настроена таким образом, чтобы яркий дневной или утренний свет слегка приглушался, из-за чего ветви деревьев, раскачивающиеся за «стеклом», казались блёклыми, словно вырезанными из пластика.

Как оказалось, лежал я на медицинском столе средней реабилитации. Узнать об этом мне помогла торчащая сбоку табличка. Из неё же удалось почерпнуть его инвентарный номер, модель и наименование завода-изготовителя. Выходит, что нахожусь в какой-то больнице. Светлая гамма помещения и мигающие огоньки множества странных аппаратов, установленных у изголовья постели, также намекают на это. Едва придя к такому выводу, я чуть было не заплакал.

– «Выжил, – самое главное слово родилось в сознании. – Значит, я выжил после взрыва. О, Господь всемогущий, спасибо тебе за милость твою, велики дары твои…» – начав благодарно молиться, я не сразу заметил, как открылась дверь. В палату бойко вошёл человек в голубой медицинской форме. Его жёсткие чёрные туфли громко скрипели при каждом шаге, а узкие очки отражали дневной свет, лившийся из окна. Остановившись напротив меня, гость бросил беглый взгляд на мигающие аппараты. Вглядываясь в его лицо, с тяжёлыми скулами и мощным лбом, я пытался догадаться о своих перспективах, но это было абсолютно невозможно. Задать вопрос первым почему-то не смог, оставалось молча наблюдать за врачом, если это, конечно, был он. Ну, на нём, по крайней мере, была фирменная голубая форма медиков. Тем временем мужчина важно кивнул собственным мыслям и поймал мой взгляд:

– Здравствуйте, я – Николай Терентьев…

– «Русский, ого!» – промелькнуло в голове. Это было удивительно, ведь русские редко покидали страну, тем более после установления там военной диктатуры. А о врачах – гордости этого государства, и говорить нечего. Каким образом такое удалось моему собеседнику, я даже представить не мог, да он и не дал мне, как следует, подумать об этом, продолжив мысль: