Тридцать три несчастья

– Спасибо, Люба, я решу.

Когда у дверей начали возводить леса, бухгалтерши радостно упорхнули. Только Эмма Аркадьевна спросила:

– Я ведь не помешаю, если буду сидеть за дальним столом? Очень много работы.

Может быть, работы было много, но Люба заметила, что главбух больше приглядывалась к тому, как Люба собачится с отделочницами, чем копалась в бумагах и стучала по клавиатуре. Когда, наконец, Люба настояла на своём, а женщины занялись делом, Эмма Аркадьевна поманила её пальчиком:

– Люба, у тебя что-то случилось?

– Да нет, всё нормально…

– Не хочешь – не говори. Но скажи хотя бы, твоя тревога не связана с работой?

Люба вздохнула и решилась:

– Вы знаете, я уже двоим о своей тревоге поведала: юристу и безопасности. Оба отмахнулись.

– Это связано с последним контрактом?

– А… почему вы об этом подумали?

– Ты уже месяц маешься. А месяц назад мы с Венцелем договорились.

Вот с кем бы Люба не стала откровенничать, так это с явно спивающейся пятидесятилетней бабой. Похоже, что до пенсии она не доработает. Да и что она может сделать на своей позиции?

А потревожил её покой звонок Виктора Васильевича, который, действительно, состоялся месяц назад, через несколько дней после подписания бумаг о строительстве завода медицинских препаратов в свободной экономической зоне под Новогорском. Медик сначала мямлил, а потом рубанул сплеча: «Мне кажется, мой пациент подвёл Игоря Николаевича». И рассказал, что Анатолий ему изложил разговор с Верой, нынешней женой Игоря. Для его пациента характерно, что он не всегда различает людей. Анатолий счёл, что Вера – эта та весёлая официантка, которая когда-то учила его полировать бокалы. Поэтому он с величайшим доверием отнёсся к этой даме, считая её давней знакомой, и очень подробно рассказал о том, что происходило на переговорах. «Но он не мог уж так подробно всё запомнить!» «В том-то и дело, она его долго и дотошно расспрашивала. Считаю, что её интерес крайне подозрителен. Почему она контролирует дела мужа через посторонних? Впрочем, я вам ситуацию изложил, а вы уж поступайте как вам заблагорассудится».

Люба некоторое время мялась, а потом решила посоветоваться со Стасом. Он отмахнулся: «Эта дура? Она просто клюнула на смазливое личико Милославского, вот и изображала перед ним бизнесвумен. Много понять и кому-то продать серьёзный проект она неспособна. Конечно, не стоило Игорю так поспешно жениться. В бизнесе он дока, но насчёт баб… первая – психопатка, вторая – полудебилка. И обе нимфоманки. Не волнуйся, Люба».

Сказать Игорю? Нет, он так влюблённо глядит на жену. Обидится и не послушает. По правде, экстерьер там о-го-го! Есть на что поглядеть и за что подержаться. При таких данных можно позволить себе быть самовлюблённой дурой. И в бизнес она серьёзно влезть не сможет… если только ею не будет манипулировать кто-то умный. Вот эта мысль заставила её обратиться к Темникову. Этот вообще взглянул на неё сонным взглядом и сказал: «Нет причин для волнения».

Ну, если для этих нет причин, то почему она должна волноваться? Но всё равно волновалась. И дело было жалко, и о доходах, если уж совсем откровенно, душа болела. Тогда, в марте, когда они опустошили Игореву фирму и втюхали её Большакову в качестве отступного, никто не вспомнил о служебной квартире, о которой Игорь как-то заикнулся, что перепишет на Любу. В результате она осталась за фирмой, а ей пришлось съезжать на съёмную. А если Игорь разорится совсем, то перестанут поступать проценты с дохода, что капают от «Стройсервиса» на Любину карту. А ещё бедный пациент Виктора Васильевича – кто тогда будет платить за него?

Пока она, пригорюнясь, вспоминала всё это, отделочница тронула её сзади за плечо:

– Любовь Эдуардовна, прости нас, дур. Глянь, как богато глядится! Дверь стала как у Путина! На другие стены глядеть неохота!

– А вот вы сейчас нарежете полосы, чтобы на другие стены наклеить. Метр от пола, метр от потолка. И каждую декоративной рейкой окантовать. И даже рот не открывай, чтобы снова ругаться!

Когда строители ушли в дальний угол, Эмма Аркадьевна мягко сказала:

– Не думай, что я могу сделать что-нибудь плохое Игорю. Наверняка тебе донесли, что я много лет путалась с его отцом. Он был старше меня почти на тридцать лет. Из семьи не ушёл и меня не отпустил. Только после его смерти вышла замуж. Но неудачно и ненадолго. И я к полтиннику ни с чем. Но к Колиному мальчику я привязана как к родному.

– Да, беспокоюсь об этом контракте. Дело в том, что Милославский поступил неосмотрительно…

В отличие от мужиков главбух суть ухватила сразу:

– Ты права, манипулятор может нас раскатать по брёвнышку. И никакие промышленные тайны продавать не надо. Достаточно затормозить стройку и в этой позиции начать торг. Потери денежные и репутационные будут такие, что Романову уже не подняться. Да, дела…

– Ну, зачем он на жену фирму оформил!

– Павлиний хвост распустил! Ладно, Люба, я проверю кое-что и постараюсь вытянуть нас из этого дерьма. А вот фирму уже не спасти.

– Как же?..

– Ничего, прорвёмся!

Когда Люба уходила вслед за окончившими поклейку отделочницами, Эмма Аркадьевна махнула ей рукой, пробормотав: «Я закрою потом!»

На следующий день, когда Галина Степановна собралась в банк, главбух сказала:

– Давай сюда документы, я сама съезжу. Что-то третий день Венцель первый транш не перечисляет. У нас уже по аренде задолженность.

Вырвала у неё из рук папку, просмотрела её, сунула в пакет и улетела. Почему-то Галина Степановна сначала растерялась, а потом обозлилась. Пробормотав: «У, алкашня старая!», она схватила телефон и убежала в коридор.

Вернулась главбух только после обеда. В ответ на вопросительные взгляды коллег помотала головой и сказала:

– Похоже, на этой неделе зарплату мы не получим.

Эмма Аркадьевна позвонила Темникову, договорилась о встрече на завтра. Опять задержалась после работы. Люба было сунулась к ней, но та только головой повела: не подходи! А назавтра вернулась радостная:

– Ну, всё, девчонки, кажется, жизнь налаживается! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, завтра нам на счёт не капнет, а прольётся!

После обеда Люба получила травму, ей строители на ногу доску уронили. Рентген показал, что перелома нет, но нога от ушиба распухла, и ей выписали больничный. Так что из дальнейших событий она выпала, и всё узнала позже, и со слов коллег.

В день, когда выдали зарплату, на мониторах, по выражению кассира Тани, «появилась козья морда». Эмма Аркадьевна велела сеть обесточить, доложила управляющему, повертелась на рабочем кресле минут двадцать, заявила: «Кажется, я грипп подцепила» и удалилась. А назавтра одновременно с вызванными компьютерщиками в офисе появился новый управляющий, назначенный Верой. Старый управляющий не мог дозвониться Романову, который отвозил в Москву жену, уезжающую в Карловы Вары через Дрезден на лечение. Новый управляющий требовал допустить его к власти и разыскать главбуха, но Эммы Аркадьевны дома не оказалось. Назначенная главбухом Галина Степановна не имела регалий власти: ключей от сейфа и, соответственно, печати. Безуспешно поискав пару дней Эмму Аркадьевну, Галина Степановна приняла решение вскрыть сейф. Потом переоформление подписи. Короче, через четыре дня обнаружилось, что счета пусты. Ещё через день появился растерянный Игорь. Появился он после пришедшего на его адрес извещения о предстоящем разводе и разделе имущества. Отмахнувшись от нового управляющего, он спросил Эмму Аркадьевну. Потом со Стасом приехал к Любе.

– Ну что, – спросила Люба, когда Денис впустил гостей. – Говорите, нет причин для волнения?

– Я не понимаю, Люба! Всего несколько дней назад я проводил Веру. Всё было нормально.

– А ты, Стас, понимаешь?

– Ну да, ты была права, а я осёл! Что теперь делать? Куда деньги девались?

– Я так предполагаю, что Вера собиралась обнулить счёт фирмы и остаться за границей…

– Ну, зачем ты, – с болью вздохнул Игорь. – Ей мало было? Мы же хорошо жили!

– Извини, но… может быть, это тебе было хорошо, а ей не очень?

– Может быть, я слишком много работал и время ей не уделял…

– Похоже, как раз это её устраивало.

– Объясни!

– Такие женщины не уходят в никуда. Они уходят к кому-то. И этому кому-то была нужна не столько Вера, сколько твои деньги. Не удивлюсь, если тут тянутся какие-то ниточки к Большакову.

– Не может быть! Мы с ней до развода полгода скрывали наши отношения!

– Значит, она знала, к кому обратиться в случае, если против тебя что-то замыслила… не злись, Игорь, погляди на Стаса, похоже, он со мной согласен. А что говорит Темников?

– Он сказал, что ты его предупреждала, а потом Эмма ему гнала какую-то пургу, а он вам обеим не поверил. Нет, не думай, продать меня он не мог, он тоже много потеряет, если я утону. А что Эмма?

– Я не уверена, но, возможно, она что-то может сделать. Она обещала мне, что вытянет нас из этого дерьма. Не дай бог только, если запьёт…

– Поехали к ней домой!

– Были у неё. Таня рассказывала, что ездили Галина Степановна с новым управляющим. Соседка им квартиру показала. Пусто. Вещи на месте, в доме порядок, телефон на столе оставила.

– Господи, ещё не хватало, чтобы с ней что-нибудь случилось…

Люба вспомнила вдруг, что видела как-то летом главбуха у Инессы на участке. И набрала её:

– Инесса, не у вас ли скрывается одна моя коллега?

– Любочка, здравствуйте, рада вас слышать! Как там Игорь?

– Он волнуется об Эмме Аркадьевне, что-то она пропала…

– Приезжайте ко мне.

Люба посмотрела на свою ногу. Стас сказал:

– На руках донесу!

– А пошёл ты! Денис, неси костыли!

Эмма Аркадьевна вопреки Любиным опасениями была абсолютна трезва и в хорошем настроении. Она сидела за столом во дворе, резала яблоки и раскладывала их не решётке. Увидев входящих, помахала рукой:

– Ну как? Что там у вас новенького?

– Эммочка, – вдруг растрогался и обнял её Игорь. – Я рад, что хоть у тебя всё в порядке.

– Ну, не совсем в порядке. Жену твою я ограбила.

– Что?!

– По старой схеме перекинула всё, что на счетах было.

– А мы думали, что это Вера!

– Я её опередила.

Эмма Аркадьевна знала о любовнике Веры, причём знала задолго до начала этой истории. Когда она назвала имя, Стас ахнул: «Это же брат Аббаса! И тут Люба права!» Когда узнала от Любы о Верином любопытстве по поводу строительства, сообразила, как она будет действовать: либо заморозит строительство и будет вымогать отступного, либо просто при поступлении крупной суммы выведет её куда-нибудь на Кипр.

– Так, значит, сеть ты обрушила?

– Нет, зачем? Я ведь к тому времени всё вывела. Деньги пришли на два дня раньше, но своим я говорила, что ещё не поступили.

Значит, или это случайно, или Верина команда сама себе помешала раньше узнать о состоянии дел. Хозяйкиной агентурой была Галина Степановна, а новый управляющий был её свойственником, не то роднёй мужа, не то зятя.

Игорь очень быстро оправился от этих откровений. Они уселись тут же во дворе за столом и уткнулись с главбухом в бумаги.

– Пошли, Стас, мне кое-что в доме забрать надо, – сказала Люба.

– Ничего не понял, – шепнул ей Стас. – Что же теперь будет?

– Деньги эти у тебя и у меня на счетах, что тут непонятного? Это нынешнее ИП, что он вроде как купил у Милославского на имя жены, оно ведь не успело реальными ресурсами обзавестись. Техника и строители пока ещё на тебе. А на моём имени ещё пара фирм. Я думала, они их закрыли, а они что-то там продолжали мутить. И теперь одна из них станет реально работать, они туда перекинут все заказы по договорённости с клиентами. С самым главным, с Венцелем, Эмма Аркадьевна договорилась ещё тогда. Не удивлюсь, если несколько не самых крупных, но самых проблемных клиентов они оставят Вере. Чтобы они её потрепали, как Тузик грелку.

– Люба, а это вообще законно?

– …спросил юрист, – нервно хихикнула Люба. – Конечно, нет! Я уже скоро год, как под разными статьями. Спасибо, не всё понимаю, а то бы от страха померла. Поэтому спрошу: а тебе-то это зачем? Меня понять можно, я в угол загнана… вернее, меня в углу родили, и так за все годы оттуда выбраться не дали. А ты? У тебя жена, дочь. Что с ними будет, если Игорь утонет и тебя за собой потянет?

– Ладно, лишь бы обошлось! Но потом пусть всё переводит на себя, пока снова в какую-нибудь красотку не вляпается.

– Если следовать логической цепочке: сумасшедшая – дура, то кто будет третья?

– Даже боюсь себе представить…

– А я думаю, что японская резиновая кукла!

Полгода дом почти всё время стоял пустой. Только летом они иногда устраивали здесь пикники, каждый раз в связи с днём рождения, праздником или удачным завершением какого-то дела. Последний раз месяц с небольшим назад, не тем будь помянут этот контракт: здесь Вера у Анатолия его подробности выпытывала. Пару-тройку раз использовали как гостевой, поселяли здесь важных гостей. Понимая, что теперь будет не до пикников и визитов, Люба решила забрать свои вещи. А может, удастся наконец-то продать его, чтобы закрыть некоторые финансовые дыры? Пока проверяла шкафы и ящики в своей комнатке, сентиментально вспоминала о недолгом своём здешнем периоде, а он был не худшим в её жизни: с раскладушки в бухгалтерии – да сюда, где всё так рационально устроено для быта. И первое время она общалась только с Игорем и Димой, которые были просты в общении, неприхотливы и благодарны за её труд. Эх, если бы не Большаков, так бы и жила она здесь… но нет, а дети? Ведь только благодаря деньгам Игоря она смогла отстоять своё право общаться с ними, а потом и забрать сына. Нет, надо довольствоваться тем, что есть. Не было бы хуже.

Пока Люба укладывала по пакетам свои вещи, Стасу, чтобы он не путался под ногами, она поручила наточить кухонные ножи. Он прервал её размышления, крикнув что-то про какую-то камеру. «Потом», – откликнулась она. А потом забыла уточнить, о чём он спрашивал. Дома только вспомнила, когда распихивала пакеты с летними вещами во встроенный шкаф. И тут же забыла.

Развод прошёл молниеносно. Игорь на суд не явился, всем занималась его юридическая служба. Совместно нажитым имуществом объявили фирму и квартиру в Новогорске. Но Темников предъявил акт о продаже какого-то дома с участком, совершённой накануне покупки квартиры, и эту сумму исключили из общей стоимости, так что на долю супруги пришлись не столь уж значительные деньги. И благодушно предложил сделать взаимозачёт её доли квартиры за долю в стоимости фирмы. Взяв перерыв, адвокат согласился.

Назавтра на фирму налетели коршунами те, перед кем у неё была задолженность. И первой в их ряду была Люба как формальная владелица здания. Она с особым удовольствием показывала новым арендаторам самую большую комнату, которую занимала бухгалтерия:

– Вот здесь лучше всего разместить торговый зал. Здесь дверь пробьём, а эта будет вести в ремонтные мастерские.

– Какие классные обои, – сказала девушка, сопровождавшая владельца компьютерного магазина. – Нельзя ли их оставить? Очень мне нравится обрамление дверей!

– Учитывая ваш товар, напрашивается название «Временной портал», – засмеялась Люба.

Шантаж

– Измучила я тебя, Любочка, – гладя её руки, шептала старуха. – Ничего, скоро всё кончится.

– Тётя Клава, неужели вы думаете, что без вас мне будет лучше, чем с вами, – простонала Люба.

Лекарство наконец-то подействовало, больная отключилась, и Люба вышла на кухню. Надо бы прилечь, хоть часа два удастся поспать, и то хорошо бы. Но не уснуть, сердце бухает. А вот сейчас она сварит себе какао, сварганит какой-нибудь бутерброд, сядет за стол, сделает глоток-другой, успокоится и начнёт отключаться. Вот тогда надо доползти до мини-дивана, который они с Денисом перетащили в спальню четыре дня назад. Звонок застал её, когда она присела за стол и обхватила чашку ладонями:

– Тётя Нина? Да, у нас всё очень плохо… тётя Клава упала и перестала вставать. Есть отказывается, воюем за каждую ложку. Я колю обезболивающее, но почему-то оно стало не как раньше… нет, действует, но вот сегодня она стонала почти два часа, только потом отключилась. Я с врачом разговаривала, он говорит, что это уже кровообращение такое… с трудом, да… спасибо, спасибо!

Господи, какое облегчение! Приедет из соседней области тёткина двоюродная сестра. Она хоть днём посидит с больной, а Люба выспится. Спать, спать, ну его, это какао!

Люба просила Дениса хоть несколько дней пожить в интернате, но он решительно отказывался:

– Ты что? Бабуля без меня совсем заскучает!

За этот без малого год, как Денис у матери живёт, он с бабкой своей двоюродной скорешился как с ровесницей. Он к ней забегал часто, про свои дела подростковые рассказывал, даже те, что от матери скрывал. И друзья его школьные относились к ней с одобрением. Она резкая, ехидная, вовсе не благостная старушка. Пирожки не печёт, и вообще в кулинарии не сильна. Но с Денисом они что-то лепили по интернетовским рецептам: то торт из пряников, то пирог из лаваша. И сейчас, когда она совсем ослабла, только он умудряется заставить её проглотить пару ложек супа. Вот и вчера прилетел из школы и сразу к ней:

– Бабуля, ты ела? Давай вместе, ложку ты, ложку я. А хочешь, я тебе какой-нибудь любовный роман почитаю.

– Да нет, Динечка, давай что-нибудь из поэзии…

– Что, ба?

– Ты знаешь, на стихах можно гадать. Подойди к шкафу, на верхней полке стихи. Не глядя потяни пальцем за корешок и неси сюда… о, Тарковский, прекрасно. Садись, открой опять не глядя и читай…

– Стол накрыт на шестерых –

Розы да хрусталь…

А среди гостей моих –

Горе да печаль…

Люба рванулась из коридора в спальню, чтобы остановить сына, но тётя Нина перехватила её: «Не надо, поздно…» Так и стояли обнявшись, пока он читал.

Прожила тётя Клава ещё сутки. Когда внук пришёл из школы, она взяла его за руку и сказала:

– Принеси мне мороженое. Только непременно эскимо.

– Ты его правда съешь?

– Ну… половину.

Денис убежал, а она внятно сказала:

– Люба, какая ты у меня хорошая. Только не надо Дениску… подпускать…

И умерла.

Люба не плачет, она отвыкла. Когда она последний раз слёзы лила? Когда платье свадебное мерила. Они вместе с тётей Клавой тогда плакали. Не от горя плакали, а по символу женского счастья, который так цинично использовали, чтобы залатать дыры в собственной жизни.

А тётя Нина считает иначе:

– Поплачь, девочка. Легче станет. Я понимаю, что ты потеряла близкого человека, которому могла душу излить….

– Нет, – мотает Люба головой. – Мне больше приходилось скрывать от неё, чем рассказывать. И всё равно она понимала. И сочувствовала. И любила.

До чего эта тётя Нина похожа на тётю Клаву! Не внешне, нет, только ростом они с кузиной одинаковы. Но сходство в характере явное: такая же ехидная и резкая, и в то же время понимающая. Они совсем мало знакомы. Кажется, дважды она при Любе приезжала. Близко общались только в этот приезд, когда по очереди сменяли друг друга у постели умирающей. Но, как оказалось, тётя Клава успела многое ей рассказать и о многом попросить. И на похоронах тётя Нина мастерски командовала, расставляла, успокаивала, объединяла. Оказалось, что она знала многих соседей и стариков из прежней жизни сестры, легко перезнакомилась с теми, кто возник в последние годы, а это, понятно, были Любины знакомые. Она одним взглядом укрощала недоброжелательную родню, особенно бывших свёкров. Она нагружала заданиями Дениса, не давая ему раскиснуть. Она, в конце концов, остановила разговоры родни о наследстве: «Всё завещано Любе!», и на возмущение какой-то троюродной Мани, что есть же брат родной, отрезала: «Клава компенсировала Любе её квартиру, которую Иван забрал, так что он не внакладе!» Ещё на пару дней задержалась, чтобы помочь прибраться.

В ближайшее воскресенье внезапно приехала Катя. С любопытством обошла квартиру. Брат встретил её неожиданно агрессивно:

– Ну что, тебя Кузнецовы прислали?

А Катя на удивление не обиделась:

– Дурак! Я прекрасно понимаю, что мама старуху любила. Я просто приехала её обнять.

Но Люба почему-то подумала, что дочь принесла плохие вести. И не ошиблась. Как только Денис убежал в бассейн, Катя подсунула матери полоску теста.

– Понятно. В Утятине ты тест купить не могла, все аптеки бабкины. Срок какой? Надеюсь, не от Кожевникова?

– Ты, мам, у меня кремень. Бабушка бы сейчас орала на три огорода.

– Был смысл предостерегающе заорать при зачатии. А сейчас чего уж? Рассказывай. Кто счастливый отец?

– Славка Петров.

– Подожди… этот мозгляк? Ой, извини, может у вас любовь…

– Да какая там любовь! Простая неосторожность.

– Значит, дело ещё хуже, чем я думала. И что ты собираешься делать?

– Я хотела с тобой посоветоваться.

– То есть переложить на меня ответственность? Ну нет, решать ты будешь сама. А я помогу всем, чем смогу. С ребёнком варианта два. Родить или убить. Со Славкой что? Любить или послать?

– Мам, тут такое дело… он сказал, что если я не с ним… ну, он фотографии мои выставит… ну, такие…

– Это называется интимные. Зачем ты позволила себя снимать?

– Что я, дура? У него камера такая миниатюрная.

– Ну, на шантаж поддаваться нельзя. В общем, так. Скажешь, фигура у тебя хорошая, пусть народ любуется. Заодно оценит его худосочную задницу, неброские гениталии и сексуальность по шкале Кинси.

– О-о, я запишу! Что за шкала?

– Ну, вообще она по оценке гетеро- и гомосексуальных наклонностей. Но едва ли кто-то из вашего окружения обладает такими специфическими знаниями. А вообще мы попробуем этот компромат изъять. Ещё какие-нибудь мерзкие подробности будут?

– Да. Он сказал, что я теперь в его власти, и он может заставить меня сделать что угодно…

– Да уж говори прямо. Друзьям уступить?

– Да.

– Я его раздавлю как червяка. И запомни, дочь: всё кончается. Непоправима только смерть. Так, ты отца предупредила, что заночуешь у меня?

– Нет.

– Позвони, скажи, что горло болит и температура. Мол, отлежишься у меня дня три. Пусть классную предупредит. А мы завтра идём к подростковому гинекологу.

Это она дочери демонстрировала спокойствие и уверенность. А сердце стучало, душа болела, мозг кипел. Не думала она, что её прагматичная дочь так испортит себе жизнь, не успев начать жить. Ладно бы романтика, любовь… с другой стороны, девочки в таком возрасте и в таких обстоятельствах часто совершают непоправимое. Эти соцсети, где травят подростков… нет, кажется, Катю им сломать не удастся!

В понедельник в поликлинике они провели несколько часов. Кое-какие анализы сдали, что-то назначили на завтра. Вернулись домой почти одновременно с Денисом. После обеда она сказала:

– Вот что, дети, я проведу для вас медико-социальный ликбез. Ты, сынок, через месяц паспорт получишь. Так что пора и тебе понять, что такое возраст согласия.

И включила фильм.

– Ма-ам! – завопила Катя.

– Мы семья, дочь. Ты же не собираешься заводить другую? А в семье все вместе!

После просмотра пятнадцатиминутного фильма об абортах умная Катя с досадой сказала:

– Говорила, что не будешь решать за меня, а сама решила.

– Нет, Катя, ты же ещё не решила. Только недостаток информации склонял тебя в одну сторону. А эта информация качнула тебя в другую. Легче принимать решение с закрытыми глазами, да ещё потом можно сказать маме: «Ты скрыла от меня некоторые нюансы!» Для уравновешивания можешь открыть какую-нибудь болталку матерей-одиночек и понять, что это тоже горький хлеб. Сынок, ты, я вижу, потрясён. Я не хотела тебя пугать, но в твоём возрасте надо осознавать последствия своих поступков. Скажи, я зря показала тебе этот фильм?

– Нет, я понял, что женщин надо жалеть, потому что им труднее.

– Жалеть и оберегать… ну, ты понимаешь. Её от беременности, вас обоих от инфекции. Сестра твоя, как ты понимаешь, от инфекции хотя бы убереглась. Завтра будем решать, что делать дальше.

– Да ладно, мама, решила я всё. Не могу себе представить, чтобы кого-то живого – и на куски. Московское студенчество обойдётся без меня.

– Ну, во-первых, может оно тебя подождать один год. А можешь поступить здесь, есть же у нас три вуза с экономическими специальностями. Рожать тебе в сентябре, если постараешься, можешь не отстать. Ну, или академический отпуск. Как пойдёт. А мы с Денисом как семья разделим твою ношу. Как вариант можно позже в Москву перевестись. Или получить образование здесь, а в столицу отправиться делать карьеру. Эх, мы с тобой всю жизнь как три чеховские сестры вопили: «Москву, в Москву!», а оказались в попе. Я-то почему туда стремилась? Отец-предатель в Москву от нас сбежал. Школьницей думала: получу столичное образование, буду хорошо зарабатывать и маме дам богатую и спокойную жизнь. Потом думала: хоть дети будут богаты и счастливы. И ни фига! Значит, так. Завтра мы с утра на приём, а потом все вместе в Утятин. К Петровым на переговоры. Их четверо: мать, отец, герой нашего романа и его сестра. Чтобы не проиграть в силах, возьмём с собой мужчину. Есть у нас с Денисом одна достойная кандидатура…