Амперсанд

Один из монстров заговорил с вожаком на непонятном Лере языке. Скорее это был даже не язык, а конкурс «кто кого пере рычит». Остальные краснокожие подхватили. Казалось, будто они говорят главарю, что пора устроить пир, где главным блюдом станет семилетняя, пухлощекая девочка.

Наконец убрав грязную, пахнущую гнилью когтистую руку он прорычал в ответ. Это было похоже на «нет» или «молчать». И тогда он сказал уже на человеческом языке.

– Она приведет к ним. – Ему сложно было говорить, но удивительно, что даже такие монстры могут понять, что лучше подождать и получить больше, в этом случае мяса, чем съесть маленькую девочку сейчас.

Лера оперлась о локоть и попыталась встать. Слова монстра она пропустила мимо ушей, сейчас это было не главное, это было не нужно слушать и думать об этом. Главный монстр, увидев это, сделал шаг назад. Девочка испугалась и приготовилась к худшему, но разве можно быть готовым к смерти? И он рыкнул на неё, как рычит бродячая собака перед атакой, если вы проявите к ней агрессию.

От страха девочка спотыкалась на каждом шагу, но уже бежала. Бежала без оглядки, без мысли о том, что её могут догнать. Сейчас малышка хотела быть как можно дальше от них, от монстров, от запаха гнили, который её окружал, от этого заманчивого красного цвета.

***

Спустя пару минут Лера была уже далеко. Не знала она, есть ли еще монстры за её спиной. Пытаются ли они догнать. А может на самом деле её уже разорвали на части? Сил бежать уже почти не осталось, и тут появилось здание, которое даже не окружал забор. Наверное, это выглядело странно, но еще удивительнее выглядела огромная дыра в стене. Несмотря на это, здание еще чудом держалось. Над главным входом боком висела, наполовину укутанная пылью и грязью, табличка «…СОШ №5». Наверное, раньше это была школа.

Дверь открылась с диким воющим скрипом. Плитка в холле сохранилась лучше, чем все остальное здание. В некоторых местах можно было увидеть даже свое отражение. Но малышка побоялась посмотреть на себя. Боялась даже вида глаз, которые будут пристально смотреть на неё. Она села на покалеченную временем лавку холла, точнее на одну дощечку, что осталась от неё, сомкнула в руках ноги, уперлась головой в колени и начала плакать. Пыталась тихо, но эхо даже шепот разнесло по всему холлу. Она плакала от безысходности. О чем можно думать, когда даже самым близким людям нельзя доверять? Когда тебя оставляют наедине с загнивающим миром, где ты в любой момент можешь стать обедом для прохожего. А может это не самое худшее? Малышка не замечала, пока убегала от монстров, что даже на стенах школы есть кровавые следы, будто тени людей. Что все это значит?

И вы говорите мне, что не стоит бояться смерти?

Сейчас Лера думала, что может быть хуже этого? И правда, наверное, уже ничего. Легче было умереть. И как нельзя, кстати, в лоб ей уперлось что-то твердое и холодное. Девочка не решилась поднять голову, но сразу поняла, что это ружье.

Глава II Часть I

Немного о костях

или как нас любят дети

В тревоге всегда есть частичка

надежды, что все обойдется.

В безысходности же нет ничего,

кроме самой безысходности.

Александра Маринина.

Бояться даже собственного отражения в грязном потертом зеркале. Бояться выйти наружу, взглянуть в лицо новому, пугающему миру и лишь подать ему уверенную ухмылку. Даже заговорить с каким-либо незнакомым человеком без страха быть убитым или в лучшем случае остаться без штанов. Вот чего люди боялись сейчас. Разве должен человек, чудо эволюции для которого животные инстинкты остаются позади даже в повседневной жизни, бояться взглянуть себе в лицо? Похоже, что сейчас, в новом тошнотворно-пугающем мире, эти инстинкты снова берут вверх. А если бы в ту страшную, последнюю войну люди не додумались спуститься в шахты и начать там новую жизнь? Что тогда? Отдали бы свои жизни на волю «управленцев мира», для которых это просто выпуск негатива? Для которых человеческие жизни стоят лишь на втором месте, где первое занимает собственное эго?

Нет!

Человек всегда стоял, и будет стоять выше этого. Возможно, этим мы и отличаемся от животных. Вера и надежда в лучшее всегда давали нам сил в трудные минуты. Или это просто инстинкт самосохранения на моральном уровне?

Сейчас, в послевоенное время жизнь в корне изменилась. Это больше не поход за покупками в магазин в субботу, и утренний кофе с газетой на столе. Теперь это выживание на самом сложном уровне. Только, некоторые настолько боятся остаться в дураках, проиграть в карты этому миру, что стараются и из-под одеяла не высовываться. Но есть и те, которые даже в столь трудные времена, не бояться поставить «ва-банк». Таких людей не много и с каждым днем становиться все меньше. Может поэтому в это дело вливается все меньше народа. Но это все равно не останавливает тех, у кого хватает духа выйти наружу за пределы родной шахты. И остаться наедине с процветающим куском грязи, который мы так привыкли называть домом.

Их называли Бродячие псы – люди, посещающие и исследовавшие заброшенные места. И, честно говоря, без них шахты давно бы потерпели фиаско в борьбе за жизнь. Эти смельчаки ежедневно просто рвались наружу, дабы принести домой какую-нибудь мелкую деталь прошлого и заработать себе на хлеб. Были и такие, которые делали это не ради наживы или славы среди женщин. Они делали это для того, чтобы доказать самим себе, что хоть чего-то еще стоят.

Возможно, Виктор был именной из этой породы. Бродячим он стал с самого начала новой эры. Эры, когда люди вернулись под землю. Большинство людей, которые могли называть себя бродячими, уходили не далеко от мест обитания. В основном у каждой шахты было по три или четыре смельчака, которых нанимали для поиска нужных запчастей, деталей, книг, инструментов и всего прочего. Можно сказать, на них держались базары шахт, а от них заводы, а от них и просто население. Но Виктор в их число не входил. У него не было родной шахты, хотя с его опытом могли принять в любую. Он бродил по заброшенному Новошахтинску и иногда спускался вниз, чтобы пополнить запасы.

Он был с отросшей черной щетиной, внушительной комплекции, с басовым голосом. Но люди не боялись его из-за походного рюкзака, а точнее его содержимого. В нем Виктор всегда носил с собой свою маленькую собачку тойтерьера, которую он назвал Юля. Некоторые, даже шутили: «Бродячий пес и его сучка». Она всегда была рядом с ним. Наверное, для того, чтобы он ни сошел с ума. Один. На пустынной земле.

***

Ветки трещали под ногами так сильно, что было даже страшно наступать на них. Представляется, как ходишь по детским костям, и они ломаются под твоим весом. С психикой из-за такого творились страшные вещи. Лично у Виктора в голове то и дело возникали образы смеющегося ребёнка, который за долю секунды сменяется вопящим детским лицом. Почему именно лицом? Да потому что на костлявое тело было страшно смотреть.

Сейчас чувствовалось тоже. Из-за этого становилось дико не по себе. Но Юля чуяла такие вещи от своего хозяина, наверное, для таких моментов она ему и была нужна. Маленькая собачка начала лизать мужику ухо.

Это отвлекло его, насколько могло, и бродячий пес поблагодарил верную суку, почесав за ухом. Террикон уже виднелся за сморщенными, голыми деревьями. Странно это. Куча ненужной земли и гальки выглядела так величественно, что забравшись на неё можно увидеть весь город. Романтично, наверное, часов в пять утра встречать там рассвет с любимым человеком. Не знаю. Да и Виктор не знал. Думаю, ему это было не интересно, как и сам террикон в целом. Но его наличие означало, что пес почти у цели.

***

Тоннели. Если бы не они, то я, быть может, и не начал писать эту книгу. Каково множество этих подземных путей таилось под городом. Казалось, что войдя в один, не указанный на карте, можно выйти в какой-то иной части города. Но все это сказки. Тоннели – это не волшебные пути, по которым ты можешь добраться туда, куда тебе надо? Нет! По крайней мере, не сейчас. Сейчас это был путь в один конец.

Почему люди едут из шахты в шахту по поверхности, не смотря на все её опасности? Да потому что, внизу их – опасностей, еще больше. Люди уходили в тоннели и не возвращались. Такое происходило зачастую, когда человеку срочно нужно попасть в другую шахту, а медали на маршрутку нет. Приходиться идти. Редко кто доходил, а те счастливчики, что смогли никогда не расскажут вам об этом.

В основном, все пользовались только одним тоннелем, который во всех шахтах принято называть «Земной». Не сложно догадаться, что именно он и ведет на поверхность. Туда где больше нет детских улыбок. Там теперь только кости. Детские кости, что хрустят под ногами.

***

Темнота. Она окружает нас, как бы не прятались. Каждый угол комнаты, в который мы забиваемся поплакать, будет темным. Но солнечный свет постоянно пытается защитить нас от этого. От того, что там скрывается. И ведь, правда. Мы боимся не темноты. Мы боимся того, что в ней скрывается.

И сейчас Виктор спускался по «земному» тоннелю. И казалось, будто руки душ умерших людей тянутся к нему из мертвой угольной земли. Они боятся остаться одни. Наедине с темнотой.

Дверь в шахту. Наконец-то отдых. Наконец-то еда и живые люди. Осталось только пройти за дверь. Виктор уже просто мечтал сбросить оковы страха, хоть и не подавал виду.

Вход в шахту казался очень маленьким. Бетонная стена была концом тоннеля, а маленькая железная, запачканная кровью и следами от пуль дверь скрывала за собой совершенно другой мир. Иной от того, что был сзади. На самом деле, странно об этом говорить, но дверь была темной. Точнее сказать, проблески света, из-под ее низа, освещали подземный путь на сколько могли, но оставляли дверь в тени. Если вы не поняли, о чем я, то задумайтесь сами. Дверь – это образ темноты. Но она скрывает не смерть, боль и страдания. А жизнь. С одной стороны, хочется верить, что тьма скрывает лучшее и большее, чем мы можем увидеть.

Виктор постучал. Со стороны светлого мира послышались шаги. Захрипел затвор. Маленькое окошко открылось и ослепило светом. Даже Юля прищурилась и заскулила ненадолго.

– О, бродячий пес пожаловал? – Усмехнулся грубый голос. Виктор кивнул, прикрыв лицо рукой, чтобы не щуриться. – Номер! – Пес поднял рукав и показал старую, уже слегка позеленевшую от времени татуировку «№278». Окошко закрылось. Замки на двери начали открываться.

Не много пригнувшись, бродячий под номером «278» вошел на шахту имени Кирова.

Глава I Часть II Поиски лучшего

– Это мертвый мир. Обреченный

мир. Сама древняя смерть владеет

им. Зачем мы здесь? Героически

погибать?

Екатерина флат.

Двойники ветра.

За дверью пропускавшую манящий свет казалось, что за ней скрыт от нового, серого мира – солнечный островок, где люди счастливы и полны жизни. Где дети бегают и улыбаются, а не оставляют кровавые следы на домах города. Но, как и всегда, реальность полна разочарований. Вход, как оказалось, состоит из двух частей: Главной двери «земного» тоннеля и железной комнаты, где сидели трое мужчин. Сторожил шахты. Именно они сдерживали то, что рвалось снаружи. Проверяли, можно ли впустить того или иного человека внутрь. Но в основном, все время отдыхали, травя друг другу похабные анекдоты и разговаривая о своих некрасивых бабах. Вы бы их только слышали. Даже говорить стыдно, но один сторож рассказывал, как сильно выросла его дочь, что он даже начал посматривать на неё. Наверное, из-за того, что шахта имени Кирова была отрезана от всех остальных, люди здесь и правда могли делать, что хотели. Особенно те, кто имел, хоть какую-то значимую власть среди народа.

Знал бы этот сторож, как сладко кости его дочери будут хрустеть под ногами. Я, кажись, не соскочу с этой темы.

В коморке этих сторожей стоял только один наполовину сгнивший деревянный стол и два стула без спинок, которые сделаны «умельцами» шахты из кусков старых досок. Странно, но или их делал какой-то косой на глаз мужик, либо от своей древности и веса сторожей они прогибались на один бок. Одному из хранителей анекдотов приходилось стоять. Виктор стал между столом и сторожем, что впустил его. За плечом у него было ружье. Почти такое же, как и самого бродячего. Такое двуствольное, наполовину деревянное ружье пользовалось спросом в Новошахтинске. Ты мог переделать, доделать и вообще полностью изменить вид и характеристику ружья под свой лад. Поэтому это ружье так и любили.

– Сдавай оружие. – Сказал тот сторож, что встретил его. Виктор начал разряжать двустволку, боковым зрением поглядывая за охраной.

Никто даже не удивился, что пес разряжает ружье. Ведь глупо было отдавать заряженное оружие первому встречному. Или я не прав? Чего-чего, а уж резни Виктор точно не желал. Мало ли, что твориться в голове у этих мужиков. Один так пристально следил за ним, что становилось даже не по себе. На пальцах правой руки у этого коварного типа была татуировка «Катя», по букве на палец. Может это его жена, а может и дочь. Да, скорее всего дочь. А почему коварный тип, спросите вы? Потому что по его глазам можно было прочитать: «я хочу и даже смогу обмануть весь мир», «вы все еще попляшете под мою дудку». Такой взгляд редко где встретишь. Обычно, в последнее время, можно было увидеть в глазах у человека только страх.

Отдав ружье, бродячий, наконец-то, смог покинуть это странное, манящее смертью ради смеха и похотью комнату. «Кордон Кирова», как его любили называть жители.

***

Шахта представляла собой один протяженный угольный тоннель, в стенах которого были двери, а по всей его протяженности был базар. Таких «улиц» в шахте было три, все на разных этажах: Верхний – базар, средний – завод, нижний – администрация и «сливки».

Где-то там, вдалеке, была видна еще одна бетонная стена с железной дверью, которая по рассказам жителей вела в «братский тоннель». Разные истории рассказывали по поводу этого места. Например, одна из них, что будто если ты один в тоннеле, вырежешь имя свеже-погибшего родственника, и проведешь по нему рукой со своими слезами, то в конце увидишь свет. Бред это все! Вот, что Виктор думал по поводу этих историй. Бродячий столкнулся с одним молодым парнем плечами, и мельком увидел его лицо.

– Извините, я не специально. – Развернувшись, сутулый невысокий парень ушел. От него пахло табаком, будто только потушил сигарету.

Может, маленькие семилетние девочки, проходя мимо этих людей и не замечали, но Виктор видел, что творится у них внутри. Хотя, это можно было увидеть и по выражению лица этого парня.

Да, с одной стороны, например он, был счастлив, что находится под защитой, что у него есть какая-никакая еда, работа, общение с людьми, и даже, можно сказать, спокойная жизнь. Но это лишь вершина айсберга.

Задумывались ли вы когда-нибудь, что после тяжелой смены на заводе, а в данном случае именно на нем, ты приходишь в свою квартиру-комнату, если повезет – поешь, ложишься спать и боишься умереть? Нет? А этот парень да. Грунтовые воды, как это случалось раньше, из-за чего шахты и закрыли, обвал, всякая нечисть с поверхности. Люди давно забыли, что такое нормальный сон. И поэтому молодому человеку, а точнее по мешкам на его глазах точно можно было сказать, что и он тоже забыл. Самое смешное, как по мне, было то, что это был глава общины.

Виктор подошел к первому прилавку рынка, где серьезный на вид мужчина, курящий сигарету, продавал мясо. Разные мясные изделия, и даже что-то, что на вид напоминало колбасу. Везли это все с Шахты имени Горького, где находился мясокомбинат, если его можно было так назвать. Просто место, где рубили и выращивали, хоть какой-то, скот.

– Палку колбасы. – Он все-таки назвал этот розово-красный фарш, формы скалки для теста колбасой. Я никогда не пойму этот мир и этих людей. Так, кажется, говорили раньше бабки у подъездов, обсуждавшие молодежь? О, к ним в компанию надо было позвать того сторожа. Интересно, смог бы он назвать свою дочь шлюхой, если бы она надела короткий топик и юбку, или сам бы кинулся на неё? Хотя… Где бы она взяла топик, и где бы сторож взял бабушек?

Заросший густой щетиной, как и сам пес, мужчина протянул ему палку колбасы и чуть дальше свою раскрытую ладонь, показывая тем: оплати! Виктор залез в карман своей старой коричневой куртки и достал оттуда меленький, еще советский набор пилок для лобзика, который достал в старом гараже, похоже, какого-то слесаря.

Продавец посмотрел на это, положил колбасу на разделочную доску возле себя, и ножом отрезал две трети всей колбасы. Похоже, посчитал, что это недостойная плата. Но Виктору было все равно, ведь это не для него. Отломив маленький кусок, он протянул его Юле, которая молча сидела в рюкзаке, и которая проглотила этот фарш, даже не заметив. Только фыркнула. Продавец, по желанию бродячего, выдал талончик.

По верхнему этажу, по главной «улице», если её конечно можно назвать «улицей», ходили разные люди. Под понятием «разные», я имею ввиду то что, каждый хотел как-то выделиться?! Даже тот продавец мяса. Отращенная как у попа борода и сигарета, от которой попахивало паленой коноплей, придавала ему свой стиль и имидж. Конечно, в данных условиях, имидж должен был быть на последнем месте, но почему-то люди все равно придавали ему значение. Правда, эта борода. Она льстила торговцу. Я не зря употребил выражение «борода как у попа».

Когда только началась новая эра, где люди вернулись под землю, развелось много подобий комнат для молитвы. Где человек полностью отдавал себя христианской службе, верил и надеялся на бога и только на него. В основном это была шахта, находившаяся в балке, разделяющей районы «Горловки» и «Южной». Именно там было самое большое скопление таких комнат. Но закончилось все тем, что когда на шахту напали, жители не нашли ничего лучше, чем спрятаться и молиться. Естественно храм божий в этой «борьбе» потерпел фиаско и стал заброшенным. И после этого случая, никто больше в бога не верит, в эту чудесную силу нашего создателя, что спасет нас. Нет.

Особенно делать иконы, устраивать собрания, проводить по субботам службу стало запрещено. Может, это было тупо, я не знаю. Стоп! Но что в их понимании было «тупо»? Тупо молится богу? Или, может, тупо было этому торговцу отращивать бороду как у попа, говоря этим: «смотрите, я верю в бога, а вы ничего не можете с этим поделать!». Дело в возрасте, ведь на вид этому человеку было за сорок, и заниматься подобной ерундой было не смешно? Или в том, что он был грузином, выделяя тем самым свою национальность, заостряя на себе внимание?

Национальность, гражданство, пол, вес, возраст, менталитет важны лишь для глупых людей. Глупость нуждается в делении на кластеры для их контроля и определения. Мария Склодовская-Кюри доказала, что радий – самостоятельный химический элемент не потому, что была женщиной и полькой. Не потому, что ей было 43 года. А потому что не была тупой.

***

Теперь Виктор хотел отдохнуть. Выпить немного, расслабиться, может даже сбросить напряжение с кем-нибудь. Хоть на этой шахте бродячий появляется редко, но запомнить где здесь местный притон или обитель, как хотите, для страждущих забыться алкоголем, он знал. Сложно было такое место назвать баром. Это была маленькая комната, в которой толком ничего и не было. Маленькая собачка учуяла намерения пса и немножко поскулила, выпросив еще кусочек «наивкуснейшей» еды.

Маленькая полка, прибитая к угольной стене, на которой обычно стояли пять пыльных бутылок, из-за чего даже нельзя было увидеть содержимого. Старая деревянная барная стойка, уже сгнившая у основания. Два круглых стола в углах комнаты, по одному стулу на каждый. И наконец, то, благодаря чему в этот проспиртованный угольный сарай ходят люди. В самом дальнем правом углу стояла свеча, которая иногда лишь тускло поблескивала, подавая признаки жизни. Тем самым, дальние столики оставались в тени, и сложно было разглядеть, чем человек там занимается. Развратничает? В конце концов, может он просто не хочет, чтобы кто-то видел, как он опустился, что пришел сюда.

Ради шутки, владелец этой забегаловки даже нарисовал план эвакуации, напоминая посетителям и самому себе о былых временах. О настоящих барах, пабах и тавернах, что были раньше. Какие они были красивые, наполненные жизнью и светом, не то, что этот угольный загон для свиней. Даже тот мужчина в углу. Уже заснул в пьяном бреду, что сейчас он всех поставит на место. А раньше такого не было. В пабах-то. И какое же вкусное пиво там наливали прямо из двадцати литровой деревянной бочки. Красотки официантки, у которых грудь вываливалась из специального корсета. Только сейчас начал понимать, что это такой маркетинговый ход. Ты не обращаешь внимания, сколько тратишь денег, пока пьешь пиво, и перед тобой туда-сюда ходит игривая официантка. Потный бокал, который всегда был наполнен до краев, но одного всегда было мало. И футбол. Точно! До войны же играли в футбол! Вот настоящий мужской кайф! Футбол и пиво. Задумываясь об этом, молодой парень – бармен пускает слюну.

Виктор стал у барной стойки и протянул талончик, который дал ему торговец мясом. Это даже был не талон, а меленькая бумажка с надписью «1 бутылка» и подписью внизу.

Без лишних слов грязная бутылка оказалась в руках пса. Только сейчас, когда она была у него перед носом, можно было прочитать надпись: «После распития вернуть в бар».

(за порчу имущества бара физическое и материальное наказание)

– Эй, может, угостишь даму? – Под локоть Виктора взяла и улыбнулась худенькая разукрашенная, видно уже просроченной косметикой, блондинка в старой шубе. Первый чистый человек без следов угольной пыли, что пес увидел в этой шахте. Я вроде еще не заказывал шлюх. Подумал мужик. Хотя, чем черт не шутит.

– Свободные комнаты есть? – Спросил уже сонный, и где-то внутри, довольный бродячий у бармена. Блондинка молчала, хоть и понимала, что к чему. Запахло сексом.

– Да, конечно. – Отвлекся парнишка, от своих мыслей, которые переросли уже, скажем так, с пива на официанток в тех пабах. А точнее на их узкий корсет. Так интересно, что они за ним скрывают? – Вторая дверь дальше по улице, после этой. – Ответил молодой парень. Не рано ли ему быть барменом? У самого еще молоко на губах не обсохло. Сколько ему, 19? 20?

Виктор расстегнул куртку до груди и снял с шеи одну золотую медаль. Загремело так, будто у него их там был целый склад. Неудивительно, у бродячих всегда так. Отдав медаль и забрав ключ, пес потянул блондинку прочь. И только переступив порог понял. А не этот ли парень столкнулся с ним у входа? Стоп, это что был глава общины?

– У-у-у. А что это за собачка? – Разукрашенная… особа, начала гладить собаку. От неё пахло спиртом и докуренным бычком. Даже не сигаретой, именно бычком. Виктор хоть и не курил, но этот запах знал. Уже пьяна? Пускай. Так даже лучше.

Они зашли в комнату.

Глава II Часть III Свободы

Делать то, что доставляет

удовольствие, – значит быть

свободным.

Вольтер (Франсуа-Мари Аруэ).

Маленькая комната теперь была наполнена запахом спирта и едких сладких духов. Владелица не ровных, но все же привлекательных ножек уселась, а точнее упала на раскладушку. Сняв, а затем свернув, свою, не выдержавшую проверку временем, шубу. Она сделала подобие подушки.

– Так ведь и не ответил. Даму-то угостишь? – Снова за свое. Было видно, что она пьяна. Причем очень сильно, раз пришла сюда. Ей хотелось, как говорят в народе, догнаться. А может, догонять уже было нечего, и просто хотелось повеселиться. Сейчас она закинула ногу на ногу, будто зазывая. Хотя секс, как таковой ей не нравился, и она терпеть не могла, когда ей размазывают макияж. Но отзывалась о нем всегда забавно: «венец всего», «удар милосердия по мужчинам».

Наконец-то бродячий смог снять с себя все снаряжение и дать телу отдохнуть. Это ли была свобода? Снять вязанную тёмно-синюю шапку и резинку для волос? Скорее всего – да. Черные волосы из спрятанного хвостика разошлись по голове и лицу. Резинку Виктор убрал в шапку, а шапку в карман. Дальше можно было снять рюкзак с пассажиром, который получил презент за молчание, а не скулеж, как любят все собаки, в виде еще одного маленького куска колбасы-фарша. Юля осталась довольна. Она залезла обратно в рюкзак. Интересно, чтобы поспать, или облизаться? Облизаться. Это точно. Спала она только со своим хозяином.

Куртка, которая на первый взгляд была тонкой, но когда Виктор снял её, стало понятно что, не уступает толстому зимнему свитеру. Виктор носил только форму заправщиков фирмы «Альянс», которая очень ему нравилась. Четыре кармана на куртке и семь на комбинезоне были очень нужны в деле бродячего. Все эти карманы были забиты до отвала разными вещами, а весило все снаряжение килограмм сорок пять. Можно только представить силу пса, который носит такое каждый день. Сама форма была серого цвета, но красная полоска на верхней части спины привлекала много внимания. Плотный материал. Но, иногда казалось, что и этого было мало.