Запах псины

На стене в комнате Лёвы тоже висели плакаты, как и у Оксаны. Если у Оксаны с плакатов смотрели кинодивы и киномены, то с лёвиных плакатов смотрел только один мужик в поварском колпаке поверх седин. Мужик стоял на фоне то круассанов, то средневекового здания с толпой поварят на ступенях, то Эйфелевой башни. Мужик улыбался во все фарфоровые тридцать три, и, судя по глазам, явно что-то предлагал к продаже.

Оксана мой взгляд перехватила, улыбнулась как сестра, что приготовилась рассказать о бесполезном, но любимом занятии любимого брата.

– Ян, знакомьтесь, это – лёвин розовый сон. Лёва у нас кулинар. Мечтает стать шеф-поваром планеты. Бредит господином Дидье.

Я состряпал улыбку трёхлетнего малыша, которому рассказали об устройстве синхрофазотрона.

– Дидье – это кто?

– Мсье Дидье – кулинар планеты всей. Мастер круче неба, победитель всех конкурсов, великий учитель всех кулинаров. У мсье Дидье своя школа. Там он куёт кулинарные кадры для крутых ресторанов. Лёва мечтает у мсье Дидье учиться.

Я навострил уши.

– Оксана, ну-ка просветите. Учиться у мсье Дидье надо во Франции?

– Не в России же! Конечно, во Франции. В Париже.

– Где Лёва собирался взять деньги на учёбу?

– Я же сказала, что мсье Дидье – лёвин розовый сон. Такие сны не сбываются. У Лёвы таких денег нет.

– Почему же? Теперь у Лёвы деньги есть. Его половина от продажи этого дома. Думаете, не хватит?

– Заметьте, это сказали вы. Я этого не говорила.

Оксана приняла вид сестры, брата которой пытаются оговорить.

Я подошёл к ближайшему плакату с мсье Дидье на фоне аппетитных круассанов, присмотрелся к мелким буковкам в углу плаката. Английским по черному мелкий шрифт сообщал адрес, телефон и сайт типографии в Париже. Рекламные слоганы на плакате французского кулинара также кричали по-английски. Значит, школа у мсье Дидье международная, не только для французов. То есть дорогая.

Мне стало интересно, как у Лёвы оказались рекламные плакаты, отпечатанные в Париже. На стенах домов да на заборах таких плакатов я не видел. Значит, Лёва со школой Дидье списывался, и насчёт учёбы расспрашивал. В таких случаях потенциального клиента рекламой заваливают. Плакаты Лёве наверняка выслали прямо из школы мсье Дидье.

Если Лёва с командой Дидье списывался, то просмотр лёвиной почты мог дать массу полезной инфы. Мне аж засвербело скопировать содержимое диска лёвиного ноута.

Перед тем как покинуть комнату будущего Главного Кулинара Планеты, я осмотрел лёвину книжную полку. Скажи мне, что ты читаешь…

Основную часть полки занимали учебники по кулинарии, поварские книги, толстенные книги рецептов. Нашлось место даже для стопки копеечных журнальчиков типа “жарим, шкварим, куховарим” с рецептами, присланными читателями со всех концов страны. В центре полки стояла культовая “Книга о вкусной и здоровой пище” пятьдесят третьего года выпуска. Такая есть и у меня. Раритет. Не книга – сказка.

В углу полки из дружной кулинарной семьи выбивались три книжицы: самоучитель французского, разговорник французского, и словарик того языка, на котором общаются по обоим берегам Сены.

На вопрос, какой язык Лёва изучал в школе, Оксана ответила, что английский. Я подумал: это ж как надо рваться на учёбу к мсье Дидье, чтобы начать изучать новый иностранный язык! И как надо быть уверенным в том, что дорогая учёба в Париже – дело реальное, а не сон из числа розовых. Иначе зачем учить язык?

Я перевёл взгляд на грамоты, что висели под книжной полкой. На грамотах я успел прочесть только лёвино имя, когда Оксана заговорила с усмешкой в голосе.

– Это лёвины. Он у нас был спортсменом. У вас на лбу написано, что вы не верите. Что, не похоже, чтобы Лёва любил спорт?

– По животу вашего брата я бы сказал, что Лёва больше любит покушать.

– До круассанов Лёва обожал спортивное ориентирование. Лет пять назад оббегал все леса вокруг Андреева. Знаете, что такое спортивное ориентирование?

– Знаю, потому и удивился. Это когда тебе дают карту с контрольными точками, и компас. Ты должен пробежать маршрут быстрее и точнее всех. По лесу, по оврагам и буеракам, и так много километров подряд.

– В общих чертах правильно. Наш Лёва однажды даже получил золото на первенстве Андреева.

– Кто бы мог подумать!

С улицы послышался звук мотора, скрип тормозов. Оксана сказала, что так скрипят тормоза лёвины. Оксана этот звук отличит от тысячи подобных. Мы отправились во двор.

Пока я отстёгивал от ноута Оксаны мой внешний винчестер, Лёва загнал машину во двор, закрыл ворота.

Я попросил у Лёвы снять копию с жёсткого диска лёвиного ноута. Объяснил, зачем. Добавил, что копию диска с ноута Оксаны я уже взял. Лёва воспринял мою просьбу не без удивления. Оксана меня поддержала: сказала, что снять копии дисков предложила она, и что невиновность мамашиных детишек с копиями дисков я докажу быстрее.

Лёва пригласил меня в свою комнату. Оксана сказала, что останется во дворе, потому как у Лёвы ноут под паролем, и Лёва не переживёт, если Оксана пароль узнает. Когда я с Лёвой входил в дом, Оксана с усмешкой бросила нам в спину, что Лёва трясётся над своим паролем как Кащей над иголкой. Лёва отмахнулся.

Пока шли к комнате, Лёва вслух поражался женской глупости. Это ж надо – ноут держать без пароля! Да у Оксаны с головой непорядок, вот что Лёва об этом думает. Если ноут без пароля, то всяк придурок может в твой ноут влезть, и натворить таких делов, что потом не разгребёшь вовек!

Затем Лёва взял с меня клятву пароль от лёвиного ноута не разглашать. Хорошо, хоть не потребовал клясться на крови.

Мой внешний диск Лёва подключил к ноуту сам. До сих пор удивляюсь, как Лёва тогда не сказал нечто вроде: “Вдруг у тебя руки растут не из плеч, ещё чего сломаешь… знаем мы вас, спецов широкого профиля!”.

Когда Лёва включил ноут, на экране появилось поле для ввода пароля. Лёва предложил мне ввести пароль под диктовку. Я коснулся пальцами клавиатуры. Лёва понизил голос, чуть не шёпотом продиктовал по буквам: “с-е-к-р-е-т-н-ы-й-п-а-р-о-л-ь-л-ё-в-ы”.

Я чуть не сел прямо на пол.

– Лёва, круче этого пароля только фамилия, имя и отчество владельца ноута. Да ещё дата рождения.

– Зато никто не догадается. Вот вы догадались?

– Нет. Кто знает пароль?

– На то он и пароль, чтобы его никто не знал.

– Вы уверены, что другим пароль не говорили? Может, записывали на бумажке, чтобы не забыть?

– Что в нём забывать? Почему вы спрашиваете?

– Чтобы вы не смогли кивать на другого, если я найду на вашем ноуте улику против вас. Мол, я ни при чём, мой пароль знали ещё сто человек.

Взгляд Лёвы показал, что я наверняка болен, раз надеюсь найти на лёвином ноуте улику против Лёвы. Затем Лёва сказал, что при наборе пароля надо включить английскую раскладку, и набирать символы в нижнем регистре, и без пробелов.

Я ввёл пароль, вошёл в систему, запустил посекторное копирование содержимого лёвиного винчестера на мой внешний диск.

Лёва жестом попросил меня из комнаты вон.

По пути к выходу из дома Лёва хлопнул себя по лбу.

– Ян, я совсем забыл! Вы когда собираетесь домой? А то в восемь у меня по расписанию приём душа. Это надолго, а я обещал вас отвезти домой.

– Я прогуляюсь пешочком. Здесь идти-то пятнадцать минут. Будет вечерняя прогулка перед сном.

– Ну, дело ваше. А то я выйду аж через полчаса.

– Полчаса под душем?! Не раскиснете?

– В такую жару душа много не бывает.

Напоследок я попросил Лёву попозировать перед камерой моего мобильника. Причину я указал самую невинную: вдруг Лёву захотят опознать свидетели того, как Лёва заказывал мамаше эсэмэску-убийцу, а у меня лёвиной фотки под рукой не окажется.

Лёва закатил глаза в стиле “господи, вот уж повезло мне с этим сыщиком, мать бы его…”, но сфотографироваться в фас и профиль согласился. С должным терпением отпозировал на две фотки, после чего удалился в ванную.

Я вышел во двор, к Оксане. Пока не забыл, предложил Оксане устроить фотосессию. Причину указал ту же, что и Лёве. Оксана согласилась с радостью, принялась застывать в соблазнительных позах. Вместо съёмок шикарной фигуры в полный рост я ограничился портретом, но Оксане об этом не сказал.

После фотосессии я задал Оксане тот же вопрос, что и Лёве. Очень уж этот вопрос вертелся на языке.

– Оксана, ваша мамаша умерла всего неделю назад. Почему мне кажется, что вы не в трауре?

– Я с мамашей не очень-то дружила.

Оксана улыбнулась, как улыбаются, когда хотят сказать: “Чувак, эта тема закрыта, и баста!”. Я подумал, что семейка мне попалась славная. Мамаша с детишками носилась как с писаной торбой, а детишки с мамашей в благодарность “не очень-то дружили”.

Я решил, что пришла пора сматывать удочки.

– Оксана, я хочу встретиться с Катей, сиделкой вашей мамаши.

– Зачем?

– Сиделка может рассказать такое, что хозяева скроют, а мне важно для поисков. Закон жанра.

– Что такого могла видеть Катя, чего не могли мы?

– Каждый человек смотрит на мир по-своему. Я вижу одно, а, к примеру, неаполитанец заметит, что в вашем доме на полу слишком много ковров.

– Как у всех. Разве больше?

– Полы в Неаполе застилают плиткой. Летом там жарко и без ковров. Ковры только собирают пыль.

– Хорошо, это неаполитанец. Он не русский. Вот вы – наш. Что в нашем доме увидели вы? Что увидели такого, на что мы не обращаем внимания?

– Пыль. Там пора пройтись по коврам пылесосом.

– Наблюдение не такое уж и тактичное.

– Вы спросили – я ответил. Так где живёт Катя?

Оксана сказала, что Катя живёт рядом, через три калитки. Только по вечерам катин отец сидит дома. Папаша у Кати со сдвигом. Когда рядом с Катей парень, папуля бесится. Уверен, если Катя уже в шестнадцать лет начнёт таскаться по мужикам, то станет шлюшкой. Оксана Кате не завидует. Бедная девчонка, так никогда и не погуляет. Так что я с Катей не поговорю. Папаша не разрешит. Не пустит меня и на порог.

Я чуть было не пригорюнился, как Оксану осенила идея. Что, если поговорить с Катей не под надзором отца, а в доме мамаши? Мол, Оксана может пригласить Катю в гости на полчасика. Я проголосовал “за”. Оксана позвонила Кате, позвала на чашку чаю. Катя согласилась прийти минуты через три.

Пока Катя шла в гости к соседке, я взял у Оксаны номера мобилок Лёвы, Оксаны и мамаши. Заодно узнал, что трубку мамаши изъяла милиция. Следователь сказал, что мобилка нужна в качестве вещдока. С изрядной долей издёвки в голосе Оксана поведала мне, что у следователя такими вещдоками наверняка снабжена вся родня. Мол, трубка у мамаши была не из дешёвых, так почему бы не изъять в качестве вещдока?

Со стороны дома донеслась трель звонка. Оксана обронила: “Наверное, это Катя”, пошла открывать.

На тот момент убийственных улик как против мамашиных детей, так и в их защиту я не нашёл. Понадеялся на Катю. Сиделка – это всегда кладезь инфы. Горничные, садовники, сиделки, соседи всегда рассказывают то, что вытягивает следствие из тупика буквально за уши. Потому надежд на Катю у меня было выше крыши.

*

*

Когда я Катю увидел, то подумал, что кого как не Катю мамаша могла нанять сиделкой. Девчонка рослая, крепко сбитая. Как для шестнадцати лет, то акселератка ещё та. Такая мешок муки с рынка домой пешочком притаранит, и не вспотеет. Такой крепышке в самый раз ухаживать за паралитиком, ведь расслабленное тело передвигать по кровати – занятие не для задохликов.

Пока я разглядывал Катю, Оксана извинилась перед гостьей за то, что не назвала причину приглашения. Объяснила, что побоялась длинных ушей катиного отца. Если бы отец Кати услышал, зачем Оксана Катю приглашает, то мог бы не пустить. Ведь папаша мог стоять с Катей рядом, а динамик катиной мобилки мог заговорить так громко, что разговор услышал бы катин отец.

Катя выслушала длинные извинения Оксаны, улыбнулась, проговорила: “Да ладно, всё нормально”. Затем Оксана представила Катю мне, меня – Кате. Ещё с минуту Оксана объясняла Кате, что мне можно говорить всё, и желательно не врать. Мол, что-либо скрывать неумно, потому как я рано или поздно узнаю всё. Враньём же, пусть даже во благо, Катя навлечёт на Оксану с Лёвой лишние подозрения. Катя пообещала говорить правду, только правду, и ничего кроме правды.

Оксана оставила меня с Катей во дворе, отправилась в дом. Перед уходом сообщила, что в доме наш разговор не слышен. Так что мы можем говорить без опаски. Подслушать нас не смогут. Если сомневаемся, то можем проверить, Оксана только “за”.

Когда Оксана наконец умотала, Катя вздохнула с немалым облегчением, села в кресло, выбила ногтями по подлокотникам хитовую мелодию.

На шее Кати я заметил розовый плеер-брелок в виде сердечка. “Розовое сердце”. Хит сезона. Такой же я искал подружке. Сбился с ног. Нашёл только в “Женских штучках”. Купил одним из первых в городе. Очередь занимал чуть не с ночи. Подружка, когда я подарил ей дефицитнейшее “Розовое сердце” ценой в двести баксов, от восторга поклялась любить меня до гроба, только не уточнила, до чьего.

Катя мой взгляд, упёртый в “Розовое сердце”, перехватила, улыбнулась, погладила плеер пальцем.

Первое слово взял я.

– Катя, да ведь у вас – хит сезона! Я еле купил. Оббегал все магазины. Очередь занимал за неделю.

– А я купила легко. В… в “Терабайте” этих плееров навалом.

– Да? Не знал. А вы покупали когда? Может, сейчас эти сердечки уже не в дефиците?

– Я покупала две недели назад, восьмого числа. Тогда вроде не видела никакого дефицита.

– Хм… Не знал, что в “Терабайте” они тогда были.

– Полным-полно.

Я улыбнулся. Может, для Кати восьмого июня в “Терабайте” розовых плееров было и навалом, и полным-полно. Вот только для меня в тот день и раньше в “Терабайте” этих плееров не то что навалом – не завалялось ни единого. Я был так уверен том, что Катя соврала, что мог дать на отсечение руку врага. Свою руку я не даю, а то вдруг ошибусь…

Как это “навалом”?! Как это “полным-полно”?! Такими плеерами во всех андреевских магазинах на тот момент и не пахло! Тогда пахло дефицитом “Розовых сердец”, как в старые добрые времена застоя. Единственную партию розовых плееров в двадцать штук – на весь Андреев! – завезли в “Женские штучки” восьмого июня, в тот день, когда плеер купил я. В “Терабайте” восьмого июня таких плееров не было и в помине.

В воскресенье, седьмого июня, я обзвонил все магазины Андреева, где продаются подобные электронные штучки. Крупные магазины наподобие “Терабайта” я не обзванивал, а обошёл ножками. Везде мне сказали, что первую партию хитовых плееров завезут не раньше конца июня. “Розовые сердца” только-только завезли в Москву, что уж тут говорить о периферийном Андрееве!

В то же воскресенье, седьмого июня, поздно вечером, мне звякнул знакомый. Сказал, что “Розовое сердце” завезут назавтра с самого утра в “Женские штучки”, что на углу Никольской и Наваринской. Сколько плееров завезут, и достанется ли мне хоть один, знакомый не сказал. Хватит с меня и того, что по моей просьбе парню пришлось поднять на уши всех друзей-товарищей, потому как я слёзно молил узнать, где достать хитовую вещицу, от обладания которой моя подружка изойдёт кипятком.

Как в условиях жесточайшей нехватки “Розовых сердец” Катя смогла купить свой плеер “легко”, да к тому же в “Терабайте”?

Вопрос с приобретением дефицитного плеера я отложил за ненадобностью. Ведь поговорить с Катей я хотел не о плеере, а о мамаше.

Я спросил, не заметила ли Катя в доме мамаши чего-нибудь странного. К примеру, того, что годами не замечали Оксана и Лёва, считали нормальным, а Кате, как человеку со стороны, бросилось в глаза. Отвечать на вопрос Катя не поспешила. Пару минут копалась в памяти, затем мотнула головой: мол, ничего такого не припоминает.

Скандалов Лёвы и Оксаны с мамашей Катя не слышала. Угроз в адрес мамаши в присутствии Кати не звучало. В последнее время мамаша о чём-то особенном не волновалась. Всё как обычно. Да, торговля из-за недалёкого Димона не шла. Да, с деньгами у мамаши началась напряжёнка. Да, нормального реализатора мамаша найти не могла. Да, мамаша из-за хиреющего бизнеса нервничала. Но чтоб до смерти…

Весь разговор Катя называла мамашу “мамашей”. Не по имени-отчеству, не – к примеру – тётей Ниной, а мамашей. На вопрос, почему постороннюю женщину Катя величает столь фамильярно, Катя ответила, что за глаза мамашу так называет всё окружение мамаши, включая детишек. И ничего тут фамильярного нет. Вполне доброе и беззлобное прозвище.

Мамашу назвали мамашей соседи-торговцы на рынке. Мамаша носилась со своими детишками, как наседка с цыплятами. Назвали мамашей, потому как не называть же наседкой! Так и прилипло.

Из интересного для следствия Катя рассказала, что мамаша принимала снотворное на ночь и иногда днём, после сильных приступов астмы. Как эту инфу использовать, на тот момент я не знал.

Затем я задал вопрос, ответ на который мог пополнить мой список подозреваемых.

– Катя, у вас молодой человек есть?

– Есть.

– Как же вы с ним встречались, если с утра до позднего вечера сидели с бабушкой Лёвы?

– Вот так и встречалась. Никак.

– Другими словами, смерть бабушки помогла вам встречаться с вашим парнем чаще?

Катя сузила глаза.

– Вы на что намекаете? Что я бабушку… А, поняла! Вы хотите сказать, что я не только бабушку, но и мамашу… Вы хоть думаете, что говорите?!

– Пытаюсь.

– Вам Оксана говорила, что с мамашей я сидела не весь день, как с бабушкой, а только несколько часов?

Катя повторила историю, что рассказал Лёва. Мол, когда мамаша слегла, а реализатор Димон оказался бараном, денег на зарплату сиделке стало намного меньше. Мамаша начала экономить. Если для бабушки мамаша нанимала Катю на весь день с раннего утра и до позднего вечера, то для себя мамаша нанимала Катю по часам. Два часа отсидела – за два часа получила.

Обычно Катя сидела с мамашей до того, как Оксана возвращалась из колледжа. Затем за мамашей приглядывала Оксана. Нет, Оксана не сидела возле мамаши с момента прихода из колледжа и до ночи. Оксана могла делать уроки, торчать с интернете, болтать с подружками по телефону. Когда надо, мамаша звала Оксану колокольчиком, что специально купили в рыбацком магазине. Или набирала на мобилке номер Оксаны, и тогда Оксана шла к мамаше на вызов.

Историю своих посиделок с бабушкой и мамашей Катя рассказывала с вызовом в голосе. Мол, как я смел подумать, что Катя могла приблизить смерть бабушки и мамаши?! И ради чего? Только из-за того, что посиделки в семье мамаши отнимали у Кати время, которое она могла потратить на гулянки с парнями? Ладно ещё, когда Катя сидела с бабушкой с утра до ночи. Но с мамашей-то Катя сидела не целый день. А по воскресеньям – так и вовсе до обеда.

Чтобы не расстраивать Катю ещё больше, я не сказал, что в число возможных заказчиков эсэмэски входит ещё и катин молодой человек. Кому-кому, а катиному возлюбленному как бабушкина, так и мамашина болезни с Катей встречаться ой как мешали. Катиного молодого человека я приберёг на тот случай, если поиски заказчика эсэмэски зайдут в тупик. Всё-таки мотив для убийства у парня хлипковат. С другой стороны, сейчас убивают и за пачку сигарет.

Для себя я отметил, что отцовский запрет на встречи с парнями Катя ухитрялась нарушать. Стало быть, любовь-морковь для Кати кое-что да значит. То есть, при необходимости, Катя могла ради парня рискнуть. Это ли не прекрасный повод записать Катю в число возможных заказчиков эсэмэски?

К исходу тринадцатой минуты разговора с Катей я признал, что допрос провалился. Мои надежды на ценную инфу от незаинтересованного человека не оправдались.

На прощание я попросил у Кати номер телефона. Просьбу Катя выполнила с условием: когда я позвоню, и трубку поднимет катин отец, я должен сказать, что ошибся номером. Иначе Кате будет что послушать на ночь вместо колыбельной. Ведь папаша у Кати заботливый: от ухажёров, тем более с голосом взрослого мужчины, оберегает.

Фотосессию я Кате не предлагал. Щёлкнул мамашину сиделку без спроса. Пока беседовали, я вертел мобильник в руках вроде бы безо всякой цели. Когда объектив камеры смотрел на Катю, я пару раз нажал на кнопку. Фотомодель не догадалась, что когда крутила головой, то в памяти моего мобильника оставила и фас, и профиль.

Когда я с Катей распрощался, и Оксана гостью провела до ворот, из дому вышел Лёва. Принёс резкий запах детского крема и мой внешний диск. Сказал, что копирование закончилось, и он с предельной аккуратностью отстегнул мой диск от своего ноута. Ноут вроде бы не повредил.

К нам подошла Оксана. Повела носом, поморщилась, выказала неодобрение громким хмыканьем.

– Лёва, ты бы торчал в душе не полчаса, а час-два. Тогда твоя кожа высохнет полностью. И никакой детский крем не поможет. Ты посмотри, что ты с собой творишь! Руки шелушатся, как у лишайного.

От Оксаниных слов Лёва отмахнулся, словно годами слушать одно и то же устал. Оксана напомнила, что Лёва выбросил кучу мамашиных денег на дорогие буржуйские кремы. Лёва парировал: так то было сто лет назад, и Лёва уже давно понял, что лучше нашего детского крема ничего нет, ведь цена – копейки, а эффекта на рубль.

Я поспешил откланяться. Оксана провела меня до ворот, сказала: “Жду результатов”, заперла за мной калитку, затем продолжила во весь голос распекать Лёву за транжирство мамашиных денег. Лёвиного ответа я не расслышал, потому как Лёва говорил куда тише Оксаны, а я успел от мамашиного двора удалиться.

Домой я шёл вразвалочку. Вечер выдался красивый и не жаркий. Грех было не прогуляться перед сном, не подышать свежим воздухом. Всё же не центр города с его гарью-копотью и рёвом моторов, а частный сектор с запахом цветов, зелёной листвы, и тявканьем дворовых шавок.

По пути домой я расслабился, слился телом и мыслями с тёплым вечером. Думать решил дома, после того как прогуляюсь по копиям дисков, что я снял с ноутов мамашиных детишек. Уж где-где, а на дисках я собирался найти инфы по делу куда больше, чем в предвзятых ответах Лёвы, Оксаны, и Кати.

*

*

Дома перед душем я позвонил телефонисту. Парень работал в техподдержке оператора, за которым числился номер мобилки мамаши. За копейку телефонист для меня узнавал то, что забесплатно узнаёт у оператора следователь казённый. Только следователь обязан предъявить кучу бумажек типа постановления суда, а я получаю инфу всего за одну бумажку – купюру, желательно покрупнее. Законного тут мало, каюсь.

Когда наконец до телефониста дозвонился, я продиктовал номер мамашиной мобилки, примерное время прихода эсэмэски и её текст. Я попросил узнать, откуда пришла эсэмэска. Телефонист назвал сумму выкупа инфы. Я потёр затылок, пожадничал, но согласился. Телефонист сказал, что он не на работе, но нам поможет его кореш, который как раз на смене. Пообещал не затягивать. Я попросил незатягивание ускорить. В ответ получил удвоенную сумму выкупа инфы. Я согласился с прежними условиями.

После душа я засел за чай, принялся раскладывать по полочкам то, что узнал. Не успел я раскочегарить дедукцию Великого Сыщика, как вдруг понял, что за заноза из серии “просверлю тебе мозги” засела в мыслях, когда Оксана рассказала про африканского мэра.

Со слов Оксаны, славного чернокожего парня с поста мэра уволили за аморалку. В Африке, стране развитого секса, человека уволят всего лишь за просмотр порносайтов? Да на тех порносайтах всего и аморалки-то, что каждый африканский ребёнок видел по сто раз ещё до школы. За такое в Африке наверняка не увольняют. За что же уволили мэра?

Я вышел в интернет, на любимом поисковике вписал в строке поиска “мэра уволили за просмотр порнухи на рабочем месте”. Поисковая фраза не ахти какая оптимальная, но даже на неё поисковик уже на первой странице выдал то, что я искал.

Оказалось, африканский мэр в своё время прогремел на весь интернет.

На одних сайтах писали, что мэра уволили за аморалку. На других сайтах вскользь упоминали о том, что мэра уволили за рабочее время, которое мэр тратил на брожения по порносайтам.

Я решил узнать, как определили, сколько времени проводил мэр на порносайтах. Я копнул интернет чуть поглубже, заглянул на англоязычные сайты. То, что искал, нашёл за три минуты. Как я и предполагал, мэра вычислили не по ссылкам, что нашли в списке посещённых сайтов на компьютере мэра.

Мэра вычислили по файлам-отчётам на сервере провайдера, которые положено хранить бог знает сколько лет. В тех файлах прочли, когда и сколько времени мэр зависал на каких сайтах. Когда подсчитали, то вышло, что на порнушку мэр тратил больше половины рабочего дня. Народ задал вопрос: за что платим мэру жалование? За безделье, за битьё баклуш на рабочем месте? Народ решил лентяя уволить. И вовсе не за аморалку.

На радостях – наконец вырвал занозу из мозга! – я принялся насвистывать “Рио-Риту”. Пока свистел, пристегнул к компу внешний диск с копиями винчестеров Оксаны и Лёвы.