Борьба за равновесие

Теодорий давно ушёл, а Виарил мерил шагами свою комнату, заставленную склянками со снадобьями, и тоскливо ломал тонкие пальцы. Его беспокоило здоровье Верховного Магнифика, но ещё больше эльфа тревожил интерес к Пропавшему Королю. Он скрыл от старого настоятеля почти всю правду, проговорившись только о Джайнмуре, но туда не сунется даже Неистовый Марциал. Интериор ушёл, унося с собой тайну и проклятие стихиалей, зловещий Дар, которым то ли в шутку, то ли всерьёз наградил его Создатель. Он спалил эту дрянь в огненных песках джайнов, спалил и погиб сам, потому что это место несёт только смерть. Смерть всему живому, искрящиеся дюны Джайнмура, где даже небо мутно-оранжевого цвета, как будто его расцвечивают отблески тысяч пожаров. Что сподвигло молодого правителя благословенной Интерии бросить страну и пойти спасать ненужных ему стихиалей? С помощью Дара он мог подчинить их всех, даже джайнов, но не сделал этого, а уничтожил проклятую штуковину ценой своей жизни. С его смертью исчезла Чистая Кровь. Теодорий прав, с уходом Интериора кончился расцвет Пятого народа, людей, последних творений Создателя. Бедный магнифик даже не представляет, как он прав. Но всей правды он не узнает. Даже он не поймёт этого самопожертвования во имя всех живущих в этом мире. Эльф сел и остервенело начал толочь в ступке семена волчьей гвоздики.

О том, что Рилмок посетил «Оранжевого Осла», ему напомнил громкий стук в дверь. Голос Филкиса угодливо интересовался здоровьем Рилмокова пациента и предлагал свежайшие булочки. Рилмок со стоном встал с циновок, еле распрямив затёкшее за ночь тело, и потащился прогонять настырного торговца. Юноша не сомневался, что за спиной Филкиса столпилось пол-Хельсвуде, горя любопытством и желанием воочию увидеть господина, заказавшего ведро донных уточек. Ожидания оправдались с лихвой. Филкис с деревянным лотком на ремнях стоял прямо напротив двери, а человек тридцать селян осторожно выглядывали из-за покосившегося забора. Рилмок про себя помянул Обратную Суть и попытался придать голосу побольше усталой вежливости.

– Добрый день, господин Филкис. Спасибо за визит, но моему пациенту пока ничего больше не нужно.

– Дозвольте предложить вам наши булочки, мастер Рилмок! Розали только сегодня утром их напекла, специально для хворающего господина!

– Спасибо, но у нас ещё остался хлеб. И мой господин не заказывал булочек.

Но Филкис решил идти до конца в своём желании заполучить столь богатого клиента. Он попытался бочком протиснуться в дверь, чтобы предложить булочки непосредственно будущему постояльцу, и почти отпихнул Рилмока с порога. Деревенщина за забором возбуждённо загалдела, делая ставки на то, протиснется ли Филкис, или лекарь его всё-таки вышвырнет. Проиграли все. Дверь распахнулась сама собой, Рилмок успел отскочить в сторону, а Филкис, не удержавшись на ногах, свалился прямо в лужу у крыльца, чудом не растеряв в полёте свои булочки. Громко завизжала какая-то женщина у изгороди. На пороге стояла высшая кхара в полном боевом облачении. Зелёный меч зловеще переливался у ноги. Рилмок получил дверью в лоб, но боли даже не почувствовал, заворожённо глядя на кхару. Почему-то он сразу понял, за что их народу платили такие бешеные деньги. Алейт возвышалась на крыльце, презрительно окидывая фиолетовым глазом сбившуюся в кучу чернь. Филкис, поскуливая, попытался отползти к забору, но кончик меча зацепил его за ремень, и бедный трактирщик в ужасе замер. Алейт выглядела как воплощение Обратной Сути: худая, высокая, в чёрных чешуйчатых доспехах, с жуткой перевязью на правом глазу. Сквозь растянутые в бешеной улыбке губы виднелся ряд мелких острых зубов. Меч покачивался на бедре, качая вместе с собой и немаленькую тушу Филкиса. Удовлетворённая эффектом, кхара обратилась к трактирщику с ледяной вежливостью:

– Господин трактирщик предлагали булочки? Я польщена. Меня не так часто угощают с такой настойчивостью. Пожалуй, я приму вашу выпечку. Рилмок, дай господину трактирщику монету, он почему-то не шевелится.

Рилмок ошарашенно кинул Филкису медный милльтиал, тот даже не шелохнулся. На бедного толстяка жалко было смотреть, он как-то весь съёжился, а знаменитые щёчки заливала мертвенная бледность. Селяне, почуяв возможность беспрепятственно скрыться, разбежались кто куда. Несчастный Филкис со своими булочками остался совершенно один. Рилмок неожиданно для себя развеселился и стал ждать продолжения драмы.

Кхара тем временем выудила из лотка булочку порумяней и, не отпуская Филкиса, стала её изящно обкусывать, как будто находилась на приёме у самого герцога.

– М-м-м… Замечательно. Господин трактирщик, передайте Розали или как её там, что булочки – это истинный шедевр. Давно не ела столь нежный бисквит. А ваши донные уточки выше всяких похвал. Редко удаётся в таком отдалении от столицы попробовать настоящий деликатес. Ваша кухня просто восхитительна. Мой врач тоже оценил её по достоинству. Желаю вашему постоялому двору всяческого процветания и побольше благодарных клиентов. Со своей стороны прошу впредь не беспокоить моего лечащего врача, а заодно и меня, столь бесцеремонным вторжением. Вы меня поняли, господин… э-э-э…

– Филкис, – подсказал Рилмок, от души наслаждаясь представлением.

– Благодарю вас, мастер Рилмок. Так вот, господин Филкис, вы меня поняли?

Помощник трактирщика из белого стал нежно-зелёным, как лист молодого салата. Рилмок про себя восхитился цветом. А зрелище онемевшего Филкиса проливало настоящий бальзам на душу юноши, до сих пор содрогавшегося при воспоминаниях о бесконечном тарахтении про вкус, достойный настоящего герцога. Наконец, Алейт надоело ждать ответа от мешка с булочками, и она изящным движением меча отправила толстяка в первый в его жизни полёт.

– Ну зачем вы встали? – сокрушался Рилмок, борясь с никак не уходящим смехом. – Только я стал надеяться, что раны начали затягиваться. Зачем вы устроили этот маскарад? Я бы выгнал Филкиса и так.

– Ты бы выгнал, – хмыкнула Алейт, покорно укладываясь в постель, – ты бы у него все булочки купил, чтоб он отстал, только ты эту породу не знаешь. Чернь надо почаще пугать, они будут знать своё место. Ты юноша интеллигентный, грубым словам не обучен, проку от тебя в разгоне всякого сброда мало.

– Но он не хотел ничего плохого, – возразил Рилмок, – просто предложил булочки.

– Ему не терпелось увидеть богатенького господина и предложить свои м-м-м… услуги. Я не слепая, одним глазом вижу очень даже хорошо. Тебя выводит из себя этот масляный толстяк, но ты не умеешь ставить людей на место. Не волнуйся, для этого есть я.

– Теперь в городке начнут от меня шарахаться.

– Очень хорошо. Обсчитать тебя теперь никто не решится, а я уж, так и быть, скрашу твоё затворничество. Сколько тебе ещё здесь пыхтеть?

– Полгода, – Рилмок изумлённо воззрился на кхару, – но вам незачем себя утруждать. Ваши раны заживут гораздо быстрее, и вы сможете спокойно покинуть Хельсвуде.

– Мне лень. У тебя очень тихо и уютно, для поправки здоровья самое то. Тебе неприятно моё общество? Понимаю. Я вчера наговорила гадостей, наверно, сказались царапины и фолтское красное. Если ты попросишь, я немедленно уйду.

– Нет! – Рилмок сам удивился, как громко он крикнул. – Останьтесь, пожалуйста! Я совсем не обижаюсь. Мать говорила, я вообще не умею обижаться. Не уходите, мне так о многом надо у вас спросить!

– Почему я не удивлена. Налей мне вина и поговорим. Или нет, сначала ты зажаришь всю ту прорву рыбы, что всучил тебе этот торгаш. Я объясню, как надо правильно готовить…

Теодорий устало опустился в кресло. Предстоял трудный день. Скоро пора будет идти принимать исповедь у Старших братьев, а Марциал, как это не прискорбно, входит в их число. Опять слушать исполненные фанатичного гнева речи о засилье нелюдей, смотреть в покрасневшие от накала глаза, видеть злобно сжатые пальцы. Нет, его время уходит. Он не сможет противостоять этой волне ненависти. Бедные мальчики, они вернутся в разворошённое осиное гнездо. И бедный Виарил, ему наверняка придётся уйти. Эльф не сможет терпеливо сносить нападки беснующегося клирика, он молча соберёт свои травы и покинет Цитаделлу. Да, это произойдёт только после его смерти, но час близок. И некому вручить мантию, совсем некому… Будь Рилмок постарше… Никто не поймёт, если он назначит своим преемником желторотого юнца, даже самые преданные, а Марциал его сожрёт живьём и не поперхнётся. Нет, Рилмока он не подставит под такой удар. Почему он всё время думает о нём. Мысли Теодория вращались то вокруг пропавшего Интериора, то вокруг юного помощника библиотекаря, и магнифик не мог найти между ними точек соприкосновения. И Виарил говорил как-то странно, он что-то скрывает, но зачем? Чем ему, Теодорию, может повредить знание четырёхсотлетней давности? Если Интериор и правда ушёл в Джайнмур, то на нём и на его наследстве можно ставить точку. Из Джайнмура не возвращаются, другое дело, что туда и не уходят. Это немыслимо чисто географически. Надо пересечь всю Великую Аквилию, миновать Подлунный Хребет, что само по себе было чем-то невиданным, чтобы потом окунуться в жар Джайнмурских пустынь. Никто в здравом уме таких путешествий не совершал. Был ещё обходной путь по Коралловым морям, но тамошние вечные шторма так же отбивали охоту к путешествиям. Нет, скорее всего, Интериор сгинул где-то в отрогах Подлунного Хребта, не добравшись до Джайнмура. И какая разница, как он погиб? Чистую Кровь не вернуть, а с ней и надежды на процветание Магнификата. Нет, Рилмоку не надо быть Верховным Магнификом. Пусть им станет Юлиус или Мирий, тихие, невзрачные мышата. Он, Теодорий, умрёт, и с ним умрёт эпоха. Дальше только закат. Уйдёт Виарил, задохнётся в пыли фолиантов Рилмок, может, и Марциала хватит удар от избытка энергии. И Магнификат станет прибежищем пылевых мошек да крыс, что придут грызть пергамент. Так и надо, пусть так и будет…

– Сначала добавь щепотку волчьей гвоздики и только потом обваливай в муке, тогда жареная рыба может храниться значительно дольше, – Алейт нудно перечисляла операции, необходимые для приготовления идеальной жареной рыбы, – нам это есть две недели как минимум, ты что, хочешь запороть всё блюдо?

– Я уже озверел эту рыбу чистить, – сообщил Рилмок, – и вообще, я для вас старался. Я думал, кхары любят рыбу.

– Очень любят, – кивнула кхара, – но не абы какую. Абы какую ты съешь в «Оранжевом Осле». Люди вообще понятия не имеют о правильном приготовлении рыбы. Вы её жарите в каком-то безумном масле или пропитываете дымом от дров. Запомни, Рилмок, рыба не терпит суеты и поверхностного отношения. Мы будем жарить рыбу на углях. Повороши огонь, он скоро погаснет. Так вот, обваливаем в муке и сверху посыпаем сухим беличьим укропом…

– Я скоро с ума сойду, – пожаловался Рилмок, – может, уже кинем на решётку?

– Не торопись. Да уйди ты от рыбы, видеть уже не могу это надругательство!

– Вам нельзя вставать.

– Мне всё можно, а что нельзя, за то отвечу перед Создателем, и только перед Ним. Уйди от рыбы, сказала! Вообще не прикасайся к ней, как же вы, люди, всё портите…

Через два часа, истекая потом, Рилмок упал на циновку. Жарка рыбы его доконала. Казалось, весь дом пропитался этим запахом, а от беличьего укропа хотелось чихать. Алейт же была очень довольна своим шедевром и уминала уже пятую рыбину. Рилмок вяло пошевелился и всё-таки сел на стул. Голова кружилась. Единственное, что он вынес из ужаса приготовления рыбы, это то, что мужчинам на кухне не место, а лучшая пища – это копчёная свинина.

– Ты хотел о чём-то меня спросить, – Алейт плеснула себе вина и растянулась на постели. – Я тебя слушаю.

Рилмок немедленно пришёл в себя, пододвинул стул, схватил лист бумаги и перо и с придыханием сказал:

– Расскажите мне о кхарах!

– Тебе с момента Творения или как? – в фиолетовом глазе пробегали весёлые искорки.

– Как-нибудь!

– С ума сойти, вот это жажда знаний, – Алейт кое-как села на тощем тюфяке. – Ладно, начну с себя. Меня зовут Алейт кхар'Линдаат, что означает Алейт из рода Линдаат, что в топях Линдэ. Это почти в самом центре Кхаридана. Чем ближе к Кхар-ад-Дану, тем более уважаемые роды могут там жить. Мой род весьма уважаемый. Правда, я давно там не бывала, но, думаю, ничего не изменилось. В Кхаридане практически ничего не меняется уже много веков. Да, как ты уже понял, я из высших кхар. Существует тринадцать родов, мой первый, ха-ха. Кхар-даон, глава всего Кхаридана, происходит как раз из рода Линдаат. Высшие кхары, ну… это как ваши герцоги и графы. Аристократия, так сказать. Но есть и пара отличий. Мы непохожи на простых кхар, ловцов жемчуга или донных уточек. Мы либо правим Кхариданом в Совете Дельты, либо становимся наёмными охранниками. Что, ты удивлён? Все телохранители ваших богачей происходят из тринадцати родов высших кхар. У нас есть наши мечи, наши доспехи и наше искусство. С ним надо родиться, Рилмок. Ловцы жемчуга с ним не рождаются.

– Но почему?.. Почему вы пошли на службу к людям? Это так…

– Странно? Нет, ничего странного в этом нет, но объяснять мне придётся долго. Создатель связал Первых и Последних нерушимым договором, по которому сила Первых поддерживает силу Последних. Не могу объяснить точнее. В общем, если высшие кхары не желают сидеть в Совете Дельты, они вольны наняться охранять кого-нибудь из людей. Так повелось со времён Интериоров, ну, то есть мы охраняли Интериора и его семью. Потом, когда последний Интериор исчез, мы просто стали охранять богатых людей, способных заплатить за наши услуги. Так происходит и по сей день.

– А… этот договор, он как-то связан с Вердиктом Четырёх?

– Где ты набрался этой чуши? – Алейт нахмурилась. – Вердикт Четырёх был оглашён, когда и людей-то не было. И вообще, Вердикт – это история столь давняя, что говорить о ней смысла нет. – Было видно, что упоминание Вердикта сильно разозлило кхару. Она немного поморгала здоровым глазом, потом глотнула вина и кисло продолжила: – Тебя ещё что-то интересует?

Рилмок понимал, что разговор сломался, но не утерпел:

– Госпожа Алейт, я понимаю, это бестактно… Но кхары лучшие воины этого мира, так?

– Не исключено.

– Госпожа Алейт, кто… кто вас ранил?

Кхара молчала. Молчала долго, Рилмок уже тридцать три раза пожалел о своём вопросе. Он испугался, что тоненькая ниточка доверия между ним и странной жительницей Дельты сейчас разорвётся навсегда, и Алейт просто встанет и уйдёт. Но она не ушла.

– Я не знаю, кто меня ранил. – Голос её звенел, как струна. – Мне тоже ОЧЕНЬ интересно это узнать. Интереснее, чем тебе, во всяком случае.

– Я не хотел вас обидеть…

– Ты не обидел. Всё, туши свет, давай спать.

Старый кхар сидел, согнувшись, в небольшой лодочке из плотных листьев баунума. Лодочка почти незаметно колыхалась посреди чёрного, глянцевого озера идеально круглой формы. Вода в озере была практически неподвижной, ни одна рыбёшка не выскакивала на его поверхность, ни одна водоросль не змеилась по плотному гладкому дну. Если у кого-либо возникло бы желание посмотреть в эти воды, безумец не увидел бы отражения звёзд и луны – воды Кадын-Кее не отражали ничего. Только чёрная блестящая вода, ни холодная, ни горячая.

Старый кхар знал это озеро, священное озеро Кхаридана, место, куда ни один кхар не имел права входить, только он, старый Кхарт, Кхар-даон, последний из Высших, помнящий Великую Войну, старейшина Кхаридана. Он был стар, очень стар, белая кожа истончилась до прозрачности, жабры ещё сильнее выдавались по бокам горла, а многорукий спрут на затылке, символ власти, уже почти никогда не шевелил щупальцами. Глаза Кхарта, сиреневые, почти прозрачные, видели многое на той земле. Он не всегда сидел затворником в Кхар-ад-Дане. Но это тоже было очень давно.

Он окунул костистую руку в чёрные воды. Редко, крайне редко воды Кадын-Кее озарялись нездешним светом, и в них можно было увидеть картины прошлого, настоящего, а, возможно, и будущего. Видения всегда были краткими, но очень чёткими. Кхарт помнил их все. Трудно запутаться. Кадын-Кее озарялся ровно четыре раза. По одному за каждую тысячу лет. Возможно, поэтому иные народы считали кхар лишёнными магии. Когда магия снисходит сама, да ещё и так редко (даже по меркам долгоживущих кхар), трудно до конца поверить в её существование.

Сегодня Кхарт приплыл на чёрное озеро, снедаемый странным предчувствием. Он никому не сказал о своём путешествии. Из Кхар-ад-Дана до озера неделю пути по извилистым протокам, вязким болотам, окутанным дрожащими испарениями, и множество незаметных омутов преграждает дорогу непосвящённому. Кхарт знал этот путь наизусть. Когда рассеялся последний зыбкий туман, его лодочка плавно выпорхнула на чёрную гладь, неподвижную и необитаемую. Он склонился над глянцево блестящей водой. Он ждал.

Прошёл день, а может быть, неделя или месяц. Кхарт не считал. Кадын-Кее была спокойна и черна, ничто не тревожило её нездешнюю гладь. Старый кхар прикрыл глаза и начал петь на древнем языке, первом языке этого мира. Слов не было слышно, да и неудивительно. У человека, случись ему стать невольным наблюдателем, вскоре разболелась бы голова, а волосы на теле встали дыбом. Кхар пел на вечном языке обитателей глубин, которые немы для всех, кто живёт на суше. Где-то далеко, в водах Вечного Океана, отозвались на его песню огромные горбатые киты, маленькие рыбки рек и речушек попрятались в зарослях водной пшеницы, завороженно слушая. Песня звучала. И озеро откликнулось.

Внезапно, как от вспышки, вода резко побелела и на её поверхности ясно проступили две фигуры: длинный тонкий силуэт высшей кхары с повязкой на глазу и щуплая фигурка человека, видимо, молодого мужчины. Они медленно приближались, и вскоре Кхарт смог рассмотреть их лица. Кхарой оказалась Алейт, несчастная высшая, потерявшая смысл жизни, а неизвестный человек стал при ближайшем рассмотрении молодым шатеном с неуловимо знакомыми чертами лица. Кхарт сощурился, пытаясь узнать незнакомца. Фигуры все ещё неторопливо приближались и в какой-то момент Алейт оказалась за левым плечом человека. Кхарт вздрогнул и пристальнее вгляделся в отражение. Он узнал, ему показалось, что он узнал… нечто, давно забытое, давно ушедшее и успевшее стать легендой. Моргнул – и воды Кадын-Кее отливали прежней равнодушной чернотой.

Глава IV

– У тебя много книг, – заметила Алейт, вернувшись с заднего дворика, где она теперь постоянно разминалась с мечом. Ей уже стало значительно лучше, повязка с головы была снята, обнажая свежий пульсирующий шрам. Рилмок не уставал поражаться скорости её восстановления. Воистину, высшие кхары – существа запредельные, никакой человек, да и остальные жители этой земли им в подмётки не годятся. Несколько дней назад Алейт заявила, что её мышцы стали похожи на студень из водорослей, и, не обращая внимания на протесты Рилмока, стала упражняться с мечом. Меч Рилмока завораживал. Длинный, фосфоресцирующий, со вспыхивающими знаками на неизвестном ему языке, он казался продолжением руки Алейт, а вращала она им с такой скоростью, что казалось, её окружает зеленоватая дымка.

– Да, книг много. Я смог уговорить брата Гокка, чтобы он разрешил мне взять в послушание небольшую часть библиотеки. Сам Магнифик был не против – я же будущий хронист.

– Угу, – Алейт обтёрла рукоятку меча тряпицей и поставила его в угол. – Я полюбопытствую?

– Конечно, – Рилмок сделал приглашающий жест, – вам найти что-то определённое? У меня много исторических хроник, есть «История Творения» и «Слава Создателю» пера самого Арчибальда Светлого…

– А «Великие Глубины» Лирейт кхар'Кирдеат у тебя тоже есть? – усмехнулась Алейт.

– Нет, – пробормотал Рилмок, – такого манускрипта у меня нет.

– Ещё бы. Магнификат продал бы половину своего замка за обладание этой книгой. Кхаридан не очень-то богат на литературу, но кое-что имеет… Эта книга была написана во Вторую Эпоху, ты бы вряд ли смог её прочесть.

– Во Вторую Эпоху… – заворожённо повторил Рилмок.

– Н-да. Давай исторические хроники, мне внезапно захотелось развлекательного чтива. – Алейт села на кровать, поджав ноги. За тесным столиком ей было весьма неудобно. Рилмок смутился от такого фривольного замечания об исторических книгах, но полез на полки посмотреть, что могло бы «развлечь» Алейт. Судьба сама распорядилась об этом, когда с одной из верхних (и самых хилых) полочек шумно рухнуло «Сказание о Пропавшем Короле» пера неизвестного хрониста. Алейт следила за Рилмоковыми поисками одним глазом, но когда «Сказание» шлёпнулось ей под ноги, внезапно вздрогнула.

– Давай сюда, – с деланным безразличием протянула она. – С гравюрами, надеюсь?

– Да, сам Кристобаль Придворный…

– Ой, да неважно! Главное, чтобы было портретное сходство.

– Но… – Вдруг Рилмок осёкся. – Портретное сходство? Сколько же вам лет?

– Много. – Кхара криво усмехнулась. – Очень много, столько не живут. Ну что ты стоишь столбом? Сядь.

– Куда?

– Великие Глубины! На стул. Он тут один.

Рилмок сел, не очень понимая, что от него требуется. Алейт стала неторопливо переворачивать пожелтевшие страницы, но юный лекарь заметил, как подрагивают её пальцы с металлическими ногтями. Что-то она искала в этой книге, что-то такое, чего Рилмок не понимал, но очень хотел понять. Внезапно Алейт встала, отложив том, достала из-за покосившегося шкафа старое мутное зеркало, доставшееся Рилмоку от предыдущего владельца домика, и приставила к стене напротив юноши. Рилмок смог рассмотреть себя, сидящего на стуле на фоне полок и шкафа. Манипуляции эти ему были абсолютно непонятны. Алейт тем временем нашла какую-то гравюру и заложила страницу засохшим листиком. Глаз её буравил Рилмоково лицо, и ему сделалось не по себе. «Ну уж нет, – прошептала она, – не до такой степени», и, придвинув столик, поставила книгу со страницей, раскрытой на гравюре, напротив зеркала. Сама же подошла к Рилмоку и встала у него за левым плечом. Юноша вертел головой, пытаясь разгадать её манипуляции, пока она не прикрикнула:

– В зеркало смотри! Внимательно смотри, во все глаза!

И Рилмок посмотрел.

Аквилис накрыла тяжкая, удушающая жара. Дождей не было уже две недели, и проклятое солнце шпарило что есть мочи. Жители столицы старались лишний раз не выходить на улицы, и даже знать не спешила воспользоваться паланкинами с белыми шторами. Торговля шла вяло, товары портились, а с ними и настроения купцов. Единственные, кто благословлял жару, пришедшую как будто из самого Джайнмура, были владельцы общегородских купален. В прохладные бассейны набивалось столько народа, что вода чуть ли не вскипала, но всё равно это было облегчением. Огненный глаз солнца насмешливо наблюдал за истекающим зноем городом. Не лучше было и в герцогском дворце. Слуги валились с ног, роняя опахала, но благословенный ветерок оборачивался жарким касанием зноя. С ледников Шаграта, владений медноголовых гномов, в дворец бесконечной вереницей тянулись возы с глыбами льда. Что-то, конечно, таяло в дороге, но гномы своё дело знали и глыбы вырубали нешуточные – даже двухнедельный переход не мог расплавить голубовато-синие айсберги. На герцогской кухне повара, сменяя друг друга, готовили лакомства из фруктовых соков, мёда и ледяного крошева. Такое освежающее блюдо неизменно пользовалось успехом, а мелко наструганное замороженное молоко с мёдом обожал сам сиятельный герцог. В этот раз герцог тоже, сидя на великолепном мягком троне, неспешно смаковал любимое лакомство, пока советники докладывали о положении дел. Зад герцога взмок от сидения на нагретом бархате, но боли в спине заставили его приказать обить огромный трон из тёмно-красного дерева, помнящий ещё Интериоров, мягкой тканью. За левым плечом владыки неподвижно стоял кхар с зелёным мечом наголо. Затылок охранника украшало изображение морского конька. Лидан кхар'Кирдеат, Хранитель Короны. Рядом с ним слуга постоянно сменял вечно тающее мороженое и кувшин ледяной воды, но Лидан к ним не прикасался. Личный охранник герцога не имеет права на слабость, хотя вода выглядела очень соблазнительно. Проклятая жара. Нетрудно поверить, что её наслали джайны, хоть бы они все с шипением упокоились в Великих Глубинах. Лидан покосился на кувшин. Нет уж, дождёмся вечера, за герцогской трапезой этой водой можно хоть упиться. А сейчас не время. Вдруг ухо кхара услыхало знакомое слово, и он моментально вернулся к действительности.

– Из Хельсвуде пишет ваш преданный слуга Никус, владелец постоялого двора «Оранжевый Осёл», – размеренно докладывал Фирин, главный советник. Он полулежал на удобных носилках, а слуга, как болванчик, качал над ним опахалом. Фирин был парализован с раннего детства после укуса медной змейки, но разум его знающие люди сравнивали с самим Магнификом. Его доклады никогда не содержали проходных вещей, поэтому Его Величество Стеллан Восьмой слушал очень внимательно. Какая-то ерунда, например, обвал в приграничных с гномами областях (без жертв и разрушений) вдруг оказывался важнее всех докладов о таможенных сборах, ибо открывал самоцветную жилу, а значит и меньшую зависимость от тупоголовых горных жителей. Да, Фирин знал, что докладывать. И сейчас Стеллан Восьмой и Лидан слушали молча и не перебивая.