Верхолазы

– В каком смысле?

– В самом прямом. Слышал что-нибудь о Холодном Веке?.. Если нет, намекну. Все это пока слухи, но очень может быть, что не сегодня-завтра объявят мораторий на охоту. Самый натуральный. И ни одного амо больше вниз не пустят. И это уже не какая-то там забастовка, не поправки к первому закону, это всерьез и надолго.

– Не пустят вниз? Совсем? – Петр почувствовал, что по спине у него стайками потекли и побежали мурашки. Этакое проникшее под накидку донное течение.

– Совсем, – Виктор мрачно кивнул. – Всеобщая конверсия и разоружение. Будем сидеть по кабакам, вспоминать былое и слушать шелест волн в раковинах. Холодный Век для гамонов.

– Но это… Это же верная война!

– Скорее всего. Только иного выхода нет. Если долго пичкать больного лекарствами, организм становится невосприимчивым к препаратам. Именно это мы и имеем на сегодняшний день. От рогатин к стрелам, от стрел к базукам – а дальше что? Будем брать каждого гамона в огненные клещи и атаковать побатальонно? Нет, брат, это уже тупик. Зато лет этак через сто… – Виктор потянулся к амфоре. – Если, конечно, уцелеет, хоть один гамон, можно будет снова проведать заблудших.

– Жутко!

– Конечно, жутко. Без любви можно, наверное, размножаться, но долго жить без нее нельзя. Это суть любого гомеостазиса. Исчезнет суть, начнет распадаться система.

– Тогда зачем мораторий?

– Затем, – Виктор выпятил в его сторону палец, – чтобы они САМИ осмыслили, каково это – жить БЕЗ любви. Осмыслили и умылись горючими слезами. Чтобы эти скоты не хитином от нас прикрывались, а напротив – сами распахивали оболочки, упрашивали и молили нас не промахнуться. Вот тогда мы и снизойдем до них, снова возьмемся за стрелы и луки.

– Сто лет!.. – Петр ошарашенно обхватил голову руками.

– Может, и поболе. Как ни крути, а без карантина не обойтись.

– Но ты представляешь, что у них там внизу начнется?

– Уже начинается потихоньку. Безо всякого моратория. С ума сходят, воюют, от книг отказываются. Вот и следует дать им возможность повариться в собственном соку. Чтоб прониклись! До самых корней волос!..

– Ужас!

– Еще бы!.. Что? По последней?

Петр послушно поднял свой бокал, в несколько глотков осушил. В голове поплыл колокольный звон, несколько искристых рек слились в одну, водопадом обрушились в озеро кипящего сознания.

– Вставай – и двинули! – Виктор потянул его к выходу.

– Куда?

– Есть у меня дома одна игрушка. Покажу. Мощь – обалденная! Хоть побалуемся напоследок.

Еще не понимая толком, о чем идет речь, Петр покорно поплелся за другом.

***

Летели они быстро, встречный пост, не сговариваясь, обогнули по широкой дуге. Время разговоров прошло, наступило время действовать. Уже через несколько минут охотники приземлились на огромной, крытой железом крыше. Петра бил легкий озноб – привыкший к лесу, к защитному экрану листвы, он ни разу в жизни не оказывался в городе гамонов.

– Брось! – Виктор, запинаясь, волочил за собой многоствольник. – Лес или город – какая разница! Мы с тобой – бойцы верхолазы – и этим все сказано. Тактику нужно менять. Они накрывают— нас, а мы с тыла накроем их. Хватит прятаться в бузине-малине! Выбираемся из кустов – и бьем врага в его же логове! – он поднес ко рту любимую раковину, угрожающе прогудел: – Гамоны, вы меня слышите? Мы уже здесь, твари двуногие!

Оба были выпившие, обоих заметно покачивало, и все-таки Петр не мог совладать со страхом. Нарушался основной принцип охоты, когда дичь выслеживается, когда поблизости от самца обязательно находится подходящая самка, когда, наконец, самого охотника отличают чистота помыслов и доброе сердце.

– Видал, сколько их! – Виктор подтянул друга к краю крыши, пьяно загоготал: – Сейчас мы устроим этим ребяткам мораторий!

Петр восхищенно глянул на друга. Дерзкий, вздернутый кверху орешек носа, мягкий складчатый подбородок, пухлые плечики и воинственно расставленные толстые ножки не вызывали ни малейших сомнений в справедливости творимого. Соломенного цвета крылья воинственно топорщились за спиной, тугой живот боевым барабаном смотрел вперед. Что и говорить, Виктор являл собой эталон амо! Удивительно прекрасный, сильный, мужественный… С трудом Петр перевел взор на разгуливающих внизу гамонов.

– Сколько же их тут!

– Сколько бы ни было – все наши!

– Но что они здесь делают?

– Как что! Вон там, под фонарями танцуют, а возле тех тополей дерутся. – Виктор хищно оскалился. – Сейчас мы вам устроим, маленькое барбекю! Любвеобильные вы наши!

– Кажется, всех примерно поровну. В смысле, значит, самцов и самок… – Петр еще пытался как-то оправдать их действия.

– Вот и нечего ломать головы. Поровну, стало быть, поровну… Помоги-ка!

Они установили многоствольник на сошки, стянули чехол с оптического прицела. Виктор поднял крышку кожуха, вставив тяжелую ленту с зарядами, клацнул затвором.

– Видал-миндал! Новинка из последних. Для спецамо. До сих пор спорят – разрешать или продолжить полигонные испытания. Вот мы и проверим все в деле.

– Ты уверен, что это сработает как надо?

– Абсолютно! Система самонаведения по пульсу. Семь стволов, пули особого сплава и двойного эффекта. Сначала вызывают шок, лишая возможности ответного удара, а потом уже влюбляют. Но главное – скорострельность. В этом ящичке, что ты нес, ленты на полторы тысячи душ! – Виктор засмеялся. – А!.. Как тебе это нравится? За несколько минут выполним плановую работу целого полка амо!

– Да они же нас в доли секунд…

– А вот хренушки! – Виктор вскинул перед собой маленький розовый кукиш. Лицо его исказила торжествующая гримаса. – Хрена что у них выйдет, Петруш! Пьяных, фиг, засечешь! Они там внизу – все через одного в зюзю. И мы с тобой тоже в зюзю. И что в итоге получается?

– Что получается?

– А получается, брат мой Петручио, что мы сегодня такие же, как они. Мы с тобой гамоны, понимаешь? – Виктор залился тонким смехом. Его даже икота пробила. – А гамон гамону – не враг. То есть не друг, но и не враг. Как в одной из гамоньих песен…

Петр глянул на площадь и неожиданно ощутил, что и ему становится весело. В самом деле! Они болтают здесь уже несколько минут, и никто до сих пор присутствия амо не обнаружил. А ведь это тоже охота – и какая! Они собирались бить не в одного-единственного гамона, а разом в целую толпу. Двое против сотен и сотен…

Он слепо потянулся к многоствольнику.

– Можно, я первый…

Виктор восхищенно хлопнул его по плечу.

– Наконец-то, и тебя разобрало! То-то же! Вдарь по ним, Петруха! Патронов – море, не жалей. Или со щитом, или на щите!

Петр прочнее расставил ноги, поймал в прицел группу дерущихся возле тополей гамонов. То есть даже и дракой это сложно было назвать. Просто топтались на месте, дергали друг друга за воротники, что-то кричали. Одного из упавших вяло месили ногами, попутно рослый и породистый гамон, прижав молодую самочку к дереву, отвешивал ей увесистые оплеухи. Петр ощерился, вот этим героем он в первую очередь и займется…

Палец ласково притопил спуск. Изрыгая огненную лавину, многоствольник зашелся в гулком кашле, сверкающие трассы устремились к копошащимся внизу гамонам.

– Нет любви у них, нет! – надрывался и приплясывал рядом Виктор. – И жалеть их нечего! А коли нас накроет, так и вали оно все в бездну к Титанам! Если мы не нужны, то и смысла нет. Ни у них, ни у нас!

Не слушая его, Петр продолжал садить и садить очередями. Шеренги гамонов скручивало от попаданий, некоторые из двуногих валились на тротуар, изгибались телами. Выл вращающий стволы двигатель, от тяжелого аппарата валил дым. Ничего, после остудим!.. Светлячки пуль перепорхнули чуть выше, и та же неразбериха началась среди танцующих. Петра трясло. Он стрелял и стрелял, не в силах оторваться от пулемета. Замечая, что кто-то из подраненных, ошеломленно трясет головой и пробует подняться с земли, вновь ловил их в прицел. Мораторий, братцы, – да не про вас! Воевать нравится? Душить ближних?.. Давайте!..

Один из гамонов, патлатый, с цепью на шее, прошитый пулями в нескольких местах, шатаясь, привстал, тут же повалился на колени перед какой-то случайной самочкой, порывисто обнял ее ноги, залопотал слова извинений. Вот и ладушки! Значит, проняло мерзавца! Действует начинка!.. Петр с рычанием развернул массивный ствол…

Когда патроны кончились и лязгнул упавший на крышу конец ленты, он очумело тряхнул головой и оглянулся на приятеля.

– Кажется, все?

– Все, – Виктор сидел, разбросав ноги, и в голос рыдал.

– Ты чего, Вить?

– Бессмысленно, – Виктор размазывал по пухлым щекам слезы. – Все, Петруш, бессмысленно. Несколько сотен гамонов ничего не решат.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю, я просто боюсь… – Виктор всхлипнул. – Может, мы и впрямь лишние? Гамоны – сами по себе, мы – сами… Придумали, понимаешь, идею-бзик, пашем за семерых, а им и не надо никакой помощи.

Петр качнулся к нему, грубовато тряхнул за плечи.

– Что ты городишь, брат, очнись! Разумеется, мы нужны!

– А если нет?

Виктор слезливо щурился, с надеждой глядел на Петра. Неожиданным образом роли у них поменялись. Теперь Петр ощущал в себе небывалую силу, знал, что способен убеждать и вести за собой, способен давать оплеухи и бить на поражение. Может, правду говорят, что силы влюбленного врага взмывают ввысь, удваивая твои собственные? Во всяком случае нечто похожее он действительно сейчас чувствовал.

– Мы нужны, Виктор! Верь мне! Просто не все идет, как бы нам того хотелось. Все медленно, да! – через сучки и колдобины, но это жизнь! Иначе просто не получается!

– Вали она в тартарары – такая жизнь! – продолжал всхлипывать приятель. – Никого мы не спасали и не спасем…

Петр обозлился.

– Правильно! Любовь НЕ СПАСЕТ, она – СПАСАЕТ, понимаешь? Каждый день и каждый час! У них иммунитет, но и мы, небесные верхолазы, не лыком шиты. Не берут стрелы – пулями будем их курочить! Пули перестанут брать, начнем ракетами разить, бомбами и многотонными фугасами. Потому как обязаны, пакостники, любить! Каяться обязаны, жалеть, сочувствовать, помогать друг другу… Потому что если перестанут любить, остановится вообще все! Вся их хваленая дристонаука, образование, медицина – все! Нет Земли без Неба, как и Мира без Любви!

– Все равно… Очень скоро архангелы объявят мораторий…

– Пусть мораторий, пусть крематорий, только без нас! – продолжал надрываться Петр. – Я лично буду бить в них до последнего. Сто раз буду, небо тебя задери! И ты будешь, и другие! Потому что иного нам не дано. И нам не дано, и им…

ДЕТИ ХЛЕБНЫХ ВРЕМЕН

«Если тебе плюют в спину, значит, ты идешь впереди».

Конфуций

Ползком добравшись до края лощины, Согомак некоторое время прислушивался к звенящей тишине. А может, и не звенела она вовсе, – такая уж жизнь пошла – с гулом да стоном. Так что тягучий звон вполне мог поселиться в голове навечно. Покойный Зум тоже что-то рассказывал про такое. То ли мелодию какую-то вечно слышал, то ли голоса… Согомак встряхнулся и чуть привстал. Так или иначе, но опасности он не чувствовал. Точнее, опасность была и ушла, оставив за собой смрадный рассыпающийся шлейф. Тем и отличались проводники от простых смертных – кто-то умел ощущать опасность, а кто-то нет. Если бы сам Согомак не владел даром прозорливости, давно бы сгинул в каком-нибудь из походов. Не столь уж много тараков осмеливалось покидать Пещеры, выходя на открытое пространство. А он выходил – и очень часто не в одиночку. Водил с собой группы и умудрялся сохранять всем жизнь. То есть – почти всем, потому что ВСЕХ приводить обратно не удавалось еще никому. Кто-то обязательно должен был погибнуть. Согласно жестоким правилам этого мира. Вечно голодное Пространство требовало жертв, и с этим проводник почти смирился, тем более что счет его был не таким уж плохим. В худшем случае Согомак терял каждого третьего, другие не возвращались вовсе.

Собравшись с духом, он перемахнул через барьер, одним броском пересек поросшую пыльником лощину. К телу немедленно присосался здоровущий клещ, но Согомак даже не взглянул на него. Все чувства были обострены до предела, любое шевеление воздуха могло означать возвращение опасности.

Он остановился на стыке двух скал и замер перед останками тарака.

Теперь уже было не разобрать, кто это был. Ясно, что соплеменник, но более никаких подробностей. Даже мучительная смерть от газа не оставила бы столь жутких следов. Раздавленное в кашу туловище, неестесственно вывернутая кисть и оскал чудом уцелевшего черепа. Что и говорить, картинка аппетиту не способствовала. Во всяком случае было абсолютно ясно, что Вихрь не промазал. Потому и нельзя задерживаться в подобных местах сколь-нибудь долго. А погибший был явно из новичков, – похоже, даже собирался расположиться на отдых. Вон – и котомку расшнуровал, скатерку под обед расстелил. Мыслимое ли дело – всего в двух шагах от Белой Скалы! Неужели не знал, что именно здесь Вихрь собирал ежемесячный урожай жизней. Урожай, надо признать, богатый.

Продолжая вглядываться в мертвеца, Согомак чувствовал, что жутковатому пейзажу чего-то явно не достает. По крайней мере мозг строптиво не желал принимать увиденное. Чуточку помешкав, проводник вынул из-за пояса баязу – отточенную металическую полосу с самодельной рукояткой – и ювелирным движением выдернул из окостеневшей руки покойника перепачканную кровью котомку. Тряхнул на весу, и наружу тотчас вывалилась пара ссохшихся, покрытых солевой нездоровой коркой ямусовых лепешек. Брови Согомака сошлись на переносице. Все было яснее ясного. Такая уж, видно, судьба выпала бедолаге. Насобирал где-то ядовитой снеди, и, не настигни его Вихрь, чуть позже наверняка бы скончался от жестоких спазмов. Еще и родных мог бы потравить. То есть, если бы успел, конечно, добраться до дома. Впрочем, возможно, и не было у него никакого дома. Жил себе в какой-нибудь берлоге, как тот же Умник, коллекционировал камни с рисунками и подбирал все, что плохо лежит.

Согомак нагнулся ниже, взглядом проследил за вереницей потемневших капель. Петляющей дорожкой они тянулись от мертвеца куда-то в сторону. И снова тревожно запульсировало под темечком. Вот оно! То самое, что насторожило с первых мгновений. Если Вихрь разбивает жертву, подобных багровых дорожек просто не бывает. И еще… Очень уж мало осталось от мертвого тарака. Настолько мало, что Согомак тут же припомнил о мертвом поселении парков. Кажется, нечто подобное он имел счастье наблюдать именно там.

Всматриваясь в зыбкий след, Согомак приблизился к краю поросшей пыльником лощины, повернул направо. Тот, кто успел навестить погибшего до проводника, явно старался не следить. Как известно, пыльник способен хранить след на протяжении длительного времени. Погибшую группу того же Бортника Согомак нашел только благодаря внимательному осмотру местности. А ведь с момента гибели там минуло чуть ли не полтора десятка сезонов! И все равно отыскал…

Согомак застыл на месте. Прямо перед ним алела закоростевшая лужица. В центре лужи красовалась потемневшая ступня – еще одна часть тела неосторожного тарака. Увы, догадка оказалась верной. В окрестностях Пашни действительно промышляла команда канибалов.

Легкий звон наплыл справа, и Согомак невольно пригнул голову. Но звон летел ровно, не суля неприятностей. То ли парил над землей далекий птерон, то ли выискивали добычу летучие мороки. Ни те, ни другие серьезной угрозы для племени тараков не представляли, и все же, задерживаясь здесь, Согомак здорово рисковал. Не столько собой, сколько теми, что остались в лачуге Умника. Как ни крути, а от Пещер они отошли уже на приличное расстояние. Пропади он сейчас без вести, и легко может статься, что назад к Пещерам никто из них не выберется.

Порывистым движением Согомак забросил найденную котомку через плечо, знакомой дорогой поспешил обратно. Лощину пересек с той же головокружительной скоростью и только за скальной грядой позволил себе отдышаться. Тактика была проверенной. Даже самый стремительный Вихрь не угонится за бегущим тараком. Главное – не медлить и не стоять на месте. Вихрь, если ему позволить, вмажет так, что мокрого места не останется. Разнесет в кровавые брызги, как того бедолагу.

Передохнув, Согомак стряхнул пытающегося присосаться к пояснице клеща и ровной трусцой спустился в низину. Стоило ему одолеть последний поворот, как он различил голоса своих спутников.

***

– ..Смешно! Всю жизнь болтаем об одном и том же! Конец света, конец света… Да вы, родные мои, с началом определитесь, а потом уже о конце толкуйте!

– Ну, начало, положим, далеко. Пойди проверь, как оно там все начиналось. А вот конец близехонько.

– Это наш с вами конец близехонько, а жизнь никуда не денется! Как течет, так и будет течь. Я ведь не просто так из Пещер ушел! В этих местах, может, и солонее жить, зато тише. И разум в тишине обостряется, и размышлениям предаваться любо-дорого.

– Смешной ты, Умник! Над чем размышлять-то?

– Поразмышлять, милые мои, всегда есть над чем. Только для этого тишина потребна. Пустота – лучшая ловушка для мыслей. Попробуй влей что-нибудь в бутыль полную браги. Все тут же обратно пойдет. Так и мы с вами. Сказать честно, вы ведь там в своих норах не живете, а только время убиваете. Даже поговорить толком не знаете о чем. Одними сплетнями и проживаете.

– А ты знаешь про что говорить?

– Конечно, знаю. У меня, милок, тело легкое, а голова ясная. Я о Пространстве думаю, о жизни, о всех нас. Старикам всегда есть, о чем призадуматься. Это наше главное достояние, так сказать, последняя ступень развития. А в ваших поселениях, извини меня, жизнь давно скисла. Что старики, что молодежь – все только о печеностях с ямусом и думаете.

Согомак неслышно вошел в хижину, приблизившись к товарищам, присел рядом. Разглагольствовал, разумеется, Умник. Нервно теребя усища, часто и не к месту размахивал руками. Рад, наверное, был что обрел слушателей. Ясная голова – дело хорошее, однако и такой головушкой перед кем-то надо блеснуть. А этому отшельнику в последнее время только со стенами и приходилось беседовать – и то шепотом да вполголоса, чтобы не привлекать внимание Вихрей.

Кревет, самый молодой и любознательный из участников похода, собрал лоб в задумчивую гармошку.

– Ну, положим, про нас я спорить не буду, действительно скисаем. Но мир-то все равно не объять. Ни разумом, ни взглядом. Тогда к чему все твои размышления?

– То есть – как это не объять?

– Известно – как. Если вселенная расширяется да еще со скоростью камнепада, как же за ней угонишься?

– Ученых сказок наслушались? – Умник фыркнул. – Знаю, помню. Эффект расползающейся Паутины, разбегающихся волн и так далее.

– Разве не так?

– А вот ты поживи с мое, дождись, когда усы от старости пожелтеют, да здесь сотенку-другую сезонов понаблюдай за Пространством – тогда и поймешь что к чему. – Умник сердито пошевелил челюстями, отчего усы его еще больше встопорщились. Сморщенное лицо рассказчика стало откровенно страшным, но этого никто не заметил.

– Так вот, мой дорогой, знаменитый эффект Паутины, конечно, любопытен сам по себе, однако, по моему глубокому убеждению, связан прежде всего не с Пространством, а с возрастом живущих.

– С возрастом?

– Именно с ним. Все та же пресловутая относительность. Трактуйте Пустоту шире, ребятки! Не замыкайтесь на одной только скорости, и мир сразу станет проще. Время действительно увязано с Пространством – что верно, то верно, однако последнее теснейшим образом связано с нашим внутренним мироощущением. – Выдав столь замысловатый перл, Умник с видом превосходства оглядел собравшихся. – Да, дорогие мои! Пока мы взрослеем, вселенная представляется нам огромной и разбегающейся, но как только наступает старость, приходит осмысление истины, реальные границы мира подступают вплотную, и начинаешь отчетливо видеть, что мир мал и кубичен. Нет в нем ни простора, ни плоскостей, ни устойчивых шаровых образований.

– Что же тогда есть?

– А есть лишь повсеместно сжимаемые кубические пространства. Песчинки времени осыпаются, тускнеют тела, – и с каждым годом мир становится теснее. – Умник постучал себя по голове. – Сначала здесь, а потом и вокруг. Мы сами его сжимаем, понимаете? Каждый по отдельности, и все вместе. И кстати сказать – весь наш чертов прогресс способствует тому же самому.

– Я слышал, – вмешался Согомак, – старики рассказывали, что раньше жили в мирах просторных, многоуровневых. Встречались даже такие, что в несколько переходов невозможно было одолеть. То есть, правда ли нет, не знаю, но старикам можно верить.

– Вот! – Умник торжествующе указал на Согомака. – То самое, о чем мы и толкуем. Повсеместное и необратимое сжатие вселенной! Это раньше были усадьбы, сейчас – все больше приусадебные участки. Замечаете нюанс? Участки по-прежнему зовутся ПРИусадебными, хотя усадеб, как таковых, давно нет. Вместо дорог – подорожники, вместо построек – пристрои. – Умник мелко захихикал. – Вы и Вихрь не в состоянии увидеть, потому что смотрите не туда.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.